15 марта венгры отмечают один из национальных праздников — День революции 1848 года.В этот день в 1848 году в городе Пеште (ныне часть Будапешта) началась «Венгерская весна» — буржуазная революция, бескровное национально-освободительное движение.
В чем секрет венгерской аномалии
Меттерних бежал. В Австрии был создан парламент, ограничена власть императора. Крестьяне восставали и отказывались нести бремя феодальных повинностей. Весть о революции в Вене достигла Венгрии. Революционно настроенная молодежь во главе со страстным борцом за свободу и независимость Венгрии поэтом Шандором Пётефи см. Поэт продекламировал сочиненную им накануне «Национальную песнь», ставшую революционным гимном мадьяр. Быстро разнеслись по городу пламенные слова песни: Встань, мадьяр! Зовет отчизна!..
Примириться с рабской долей, Или быть на вольной воле! Еще за несколько дней до этого известный политический деятель и адвокат Лайош Кбшут выступил в венгерском сейме с речью, в которой выразил требования народа. Петефи и его друзья внесли их в свою политическую программу, получившую название «12 пунктов». Самоуправление, свобода печати, отмена цензуры, уничтожение барщины — гласили эти пункты. Петефи разбрасывал «первенцев свободы», как он назвал эти листовки, из окна типографии, и тысячи людей с восторгом подхватывали их. На Буду! Откроем двери тюрьмы!
Освободим Танчича! Венгерский народ знал и любил Михая Танчича — известного публициста, борца за независимость Венгрии, защитника интересов крестьян, томившегося в тюрьме. Огромная толпа ворвалась в тюрьму, освободила узника. К середине дня восставшие стали хозяевами венгерской столицы. Вскоре было образовано первое самостоятельное венгерское правительство. В него вошел Кошут, представлявший интересы мелкой и средней буржуазии. Во главе правительства стал аристократ, защитник дворянских прав и привилегий, граф Баттьяни, противник полного разрыва с Габсбургами.
Правительство Баттьяни и Кошута издало законы об отмене барщины и уничтожении крепостничества, но феодальные повинности не были отменены полностью, а крестьяне, не имевшие земли, так и не получили ее. Положение в венгерской деревне осталось тяжелым. В своей «Рабочей газете» Танчич тщетно призывал правительство дать землю крестьянам. В ответ он слышал угрозы. Крестьяне знали, что Танчич их верный защитник, и в его скромную квартиру приходили ходоки со всей Венгрии. Газета Танчича рассказывала о нуждах и требованиях крестьянских масс. В январе 1849 г.
В Национальное собрание Венгрии было избрано всего четыре представителя крестьян, в том числе Танчич. И здесь не раз раздавался его голос в защиту прав безземельных крестьян. Самый передовой класс, последовательный борец за интересы трудящихся — пролетариат был в те годы в Венгрии малочисленным, и у народных масс не было настоящего руководителя. Поэтому насущные для страны вопросы не были разрешены. Новое венгерское правительство выступало за независимость венгров, но оно враждебно относилось к национальной независимости славянских народов — сербов, хорватов и словаков, земли которых входили в то время в состав Венгрии. Буржуазно-дворянское правительство Венгрии до последних дней революции отказывалось признать равноправие всех населяющих Венгрию национальностей и посылало войска на подавление национально-освободительного движения словаков и сербов. Непоследовательность венгерских дворян и буржуазии в национальном и земельном вопросах, в борьбе с изменниками, пробравшимися к военному руководству, сыграла роковую роль в судьбе революции, способствовала ее поражению.
В конце августа 1848 г. Император Фердинанд объявил недействительными все законы, изданные правительством Баттьяни и Кошута.
Единственное книжное издание произведений Фатеева — вышеупомянутый сборник «От Вилагоша до Крыма», включающий его тексты в переводе на венгерский язык и подготовленный И. Хорватом [48]. Наблюдательность, открытость к другим культурам, доброжелательное отношение к описываемым людям разных национальностей и языков — характерные черты очерковой манеры Фатеева. Причем, будучи человеком славянофильского круга, он вместе с тем сохранял идеологически непредвзятый взгляд на объекты своего описания и довольно трезво смотрел, в частности, и на губительные последствия для Венгрии самого пребывания на ее территории 200-тысячного иноземного войска: «Венгерщина долго будет помнить поход этот: что виноградников разорено!
Что погребов с вином разбито! Что хлеба на корню потоптано, что гусей, овец у жителей потаскано», — вкладывает он эти горькие слова в уста своего персонажа, от имени которого ведется повествование в одном из художественных произведений. Текст приводится в соответствии с правилами современного правописания и пунктуации. День сдачи венгров Из воспоминаний о походе в Венгрию, в 1849 г. Несчастно было для Венгрии 1-е Августа 1849 г. Корпуса войск ея, далеко уступавшие нахлынувшей массе войск Русских и Австрийских, и в числе и в средствах к продолжению войны, после поражения под Дебречином и Темесваром [50] , не могли уже вести неравной борьбы.
Их дух и энергия упали от ряда неудач в боевых столкновениях с Русскими войсками; их материальные способы — истощены, пути продовольствия — отрезаны. В этом безнадежном положении генерал Гёргей первый подал мысль и голос, во избежание напрасного и бесполезного кровопролития, уступить неотразимой силе обстоятельств, и сложить с вверенною себе армиею оружие… но не перед Австрийцами, а перед Русскими войсками. По рукам наших офицеров в то время ходил перевод письма, писанного Гёргеем по этому случаю, не помню хорошо, — к корпусному ли командиру нашему, генерал-адъютанту Ридигеру [51] , или прямо к его светлости, главнокомандующему нашею армиею, графу Паскевичу-Эриванскому [52]. В письме этом ясно выражалось, что только перед Русскими войсками Венгры положат оружие, и что напротив, с Австрийцами они будут драться до последней капли крови. Поручая себя великодушию Русского Монарха, в этом письме Гёргей просил ходатайства перед Его Величеством, чтобы никто из сподвижников его, Гёргея, поднявших, на защиту родной страны оружие, «не был предан свирепой мести врагов»; наконец просил, чтобы ему дозволено было прислать парламентеров, для определения условий, на которых должна была его армия положить оружие… Последовавший на письмо это ответ от князя Варшавского [53] предписывал сдачу безусловную! Нет никакой возможности сказать точно, действовал ли в этих обстоятельствах Гёргей самостоятельно, или согласно желанию целой своей армии, видевшей безысходность своего положения, и находившей неизбежным согласиться на безусловную сдачу, — но только этот печальный факт совершился, печальный, потому что надолго убил всякую мысль об освобождении [54].
Нет сомнения, что как в рядах войск Венгерских, так и среди народа, были жаркие противники этой меры, однако же, что касается до большинства, кажется — оно было в то время на стороне безусловной покорности, извиняемой необходимостию и невозможностию прододжать войну… Кто мог ожидать, что дело примет такой крутой оборот? Все обвинения, впоследствии так жестоко павшие на Венгерского генерала, вследствие сдачи им оружия, все оскорбительные подозрения и толки, распространившиеся на этот счет в массе публики, едва ли могут иметь основание… Здесь представляется простой вопрос: что он мог сделать с какими-нибудь 40 тыс. Для сдачи оружия, по обоюдному согласию главных начальников, была назначена равнина близ д. Вилагош, между крепостью Арадом и городом Гросс-Вардейном [56] … Почти весь наш 3-й корпус и часть 2-го стали сюда собираться 1-го Августа и занимать назначенныя им по диспозиции места. Утро было прелестное. Солнце медленно выплывало из-за гребня фиолетовых гор, видневшихся на горизонте.
В воздухе, еще влажном от ночной росы, носился аромат от притоптанной конскими копытами травы. Войска наши двигались в разных направлениях, становились на позицию, устроивались в боевый порядок. Равнина кипела миллионами звуков: людской говор, ржание коней, стук орудийных лафетов, все сливалось в какой-то неопределенный шум. Было что-то особенно поразительное во всех этих приготовлениях… Венгерская армия еще не показывалась. Ставши в линию, полк наш спешился. Я тоже слез с усталого коня, прилег на мокрую траву, и, глядя в даль, задумался.
Я думал… но, Боже мой, что же я думал в эти минуты? Но вот, на окраине степи, с юга, поднялось как будто легкое облачко… За ним другое, третье… Облачка наконец превратились в столбы пыли. Показались передовые отряды Венгерцев. Где-то вдалеке, с их стороны, пронеслось несколько пушечных выстрелов. Как мы узнали впоследствии, эти выстрелы были сделаны Австрийцами, шедшими от Темесвара. Они открыли огонь по арьергарду Венгерской армии, с целью: заставить Венгерскую армию защищаться, завязать дело, разбить ее так как на стороне Австрийцев было численное превосходство и стратегические условия , и таким образом дать всему делу такой вид, что сдача Венгерской армии есть следствие победы Австрийцев.
К счастию, генерал Ридигер, вероятно предвидя это, еще заблаговременно направил небольшой отряд, с тем, чтобы он, прорезавшись между арьергардом Венгров и авангардом Австрийцев, не дозволил последним начать неприязненных действий. Так и случилось, хотя этот отряд несколько и опоздал… Вскоре вся противоположная нам сторона равнины покрылась густыми массами Венгерских войск. В подзорную трубу можно было видеть, как эти массы ворочались, свертывались в колонны, строили фронт, выдвигали артиллерию; одним словом, они делали то же самое, что и мы, но с какими чувствами они должны были готовиться к этой катастрофе?.. К 11-ти часам все войска были уже на своих местах; в 12-ть прибыл генерал Ридигер, и, окруженный многочисленною свитою, повел всю линию нашу в боевом порядке вперед. Фронт Венгерский сделал то же самое. Несмотря на то, что сдача армии было уже дело почти решенное, оба фронта, казалось, еще сохранили свой угрожающий вид [57] ; у артиллеристов их и наших дымились пальники [58].
Пройдя по нескольку сот шагов, оба фронта снова остановились, и с неприятельской стороны отделилась группа, человек во сто, верхами. Группа эта подвигалась ближе и ближе, и, спустя несколько минут, можно было уже ясно различить каждого из всадников порознь. Впереди всех, в национальной коричневой венгерке с красными снурками, в белой пуховой шляпе с пером, ехал сам Гёргей… Генерал Ридигер также тронулся к нему на встречу. В эту минуту один маловажный случай дал мне возможность присоединиться к его свите, и таким образом мне удалось видеть кое-что, как из этой сцены, так и из последующих… Постараюсь рассказать об этом, как умею. С блестящей свитой, состоявшей из высших офицеров Венгерской армии [59] , Гёргей галопом подъехал к генералу Ридигеру, и, отсалютовавши, подал ему сначала строевой рапорт о числительном составе своих войск, и потом свою шпагу. К сожалению, находясь далеко сзади свиты, я не имел возможности слышать их разговора; я видел только, что Ридигер не принял шпаги [60] ; я даже не мог хорошенько разглядеть черты Венгерского генерала, потому что черная повязка, которую он носил вследствие полученной недавно контузии, скрывала большую часть лица его [61].
После нескольких минут разговора, Гёргей, обратясь к своей свите, произнес несколько слов, на которые все отвечали каким-то восторженным кликом elien [62] , и, круто поворотив коней своих, как вихрь помчались к своим колоннам. Вслед за тем генерал Ридигер, в сопровождении Гёргея, объезжал Венгерские войска, которые делали ему на караул. Во многих полках их, хоры музыки играли наше: Боже царя храни… Можно было бы подумать, что это парад, если б в загорелых, опаленных солнцем и порохом лицах Венгров, не выражалось какого-то скорбного, тяжелого чувства, которое чтобы понять вполне, нужно многое вспомнить! Здесь страдало и самолюбие воина, случайностями войны принужденного почти бесславно положить оружие, и другое еще чувство, с которым связывается мысль о потере навсегда своей национальной свободы. И неумолимо-скоро бегут последние минуты… Объехав ряды, генерал Ридигер еще ближе подвел свой фронт и отдал приказание сдавать знамена. Тяжелое, потрясающее впечатление произвел на Венгров приказ этот.
Казалось, что до той минуты они еще верили в возможность другого для себя исхода. Но роковой приказ отдан и глухо из уст в уста понесся по рядам. Раздались звуки похоронного марша… и разноцветные знамена, честь и святыня армии, осенив в последний раз свои колонны, стали переходить в руки Русских, трепеща и колыхаясь в воздухе. В рядах Венгерских послышался какой-то глухой ропот… рыдания… Кое-где раздались выстрелы… Нашлись такие, что не хотели пережить катастрофы. Несколько минут позже, войска стали снимать с себя амуницию и оружие. Всё это сбрасывалось в беспорядке перед колоннами… Иные ломали на части клинки своих сабель… Спустя еще два часа, все сорок тысяч солдат, еще сегодня составлявшие боевую армию, были военнопленными в полном смысле слова.
Для приема знамен, лошадей, оружия и для конвоя к обезоруженным войскам еще прежде были приготовлены от нашей армии особые части. Лошади их кавалерии, вместе с седельным убором, приняты нашими кавалеристами, и затем все Венгры были построены в густые колонны, и окружены нашими войсками. Было что-то особенно тягостное во всей этой церемонии не для одних Венгров, и впечатления этого дня для многих из нас, кто был свидетелем всех этих сцен, надолго останутся в памяти. В самом деле, положительно можно сказать, что почти каждый из нас Русских, и солдат, и офицер, чувствовал в то время себя участником в этой сумме общего несчастия Венгерцев… Всем нам было грустно, тяжело… [63] К вечеру и наши войска и пленные — выступили в поход обратно к главной квартире [64]. Под влиянием происшествий этого дня, я задумчиво ехал при своем эскадроне, конвоировавшем батальон пленных. Я совершенно не нашелся, что отвечать ему… Хотел было протянуть руку… и почти не посмел… «Нешка прииде на нас злы час, брате», прибавил он по Словацки, вздыхая и поникнув головою.
Весь мужественный облик его изобразил страшное нравственное страдание [66]. В последующие за тем дни лагерь наш представлял довольно оживленную картину. Сдавшиеся Венгры размещены были бивуаками по соседству с нашими войсками, и между ими и нашими солдатами успели уже образоваться самые дружеские отношения [67]. Наши делились с ними своими порциями потому что для них почему-то не было доставлено продовольствия , а те, в свою очередь, помогали нашим в чистке амуниции и уходе за лошадьми. Кругом кипели живые беседы, на том языке, который сами для себя создают наши солдаты, и с помощью которого они всегда сумеют объясниться со всяким чужеземцем [68]. Здесь для беседы представлялось еще более удобств, потому что из наших солдат почти каждый, квартируя в царстве Польском и Западных губерниях, более или менее ознакомливается с Польским языком, а между Венграми даже и чистые Мадьяры многие говорят по Славянски.
Что касается до их офицеров, то они почти все помещены были в городке при нашей главной квартире [69]. Здесь мы имели случай убедиться, как велика была их симпатия к Русским, и как мало они ожидали вмешательства со стороны России в их борьбу с Австриею. Многие из них даже не шутя были убеждены, что Венгрия, отделясь от Австрии, будет присоединена к России; с увлечением мечтали об этом соединении… Будущая судьба Венгерцев в то время еще никому положительно не была известна. Многие из них просили нашего главнокомандующего [70] , чтобы им дозволено было поступить в Русскую службу, но все получили отказ, а между тем пронесся слух, что вся обезоруженная армия будет передана Австрии [71]. Трудно было положиться в будущем на великодушие Австрии, и как только слухи эти получили некоторую достоверность, многие из них в то же время поспешили скрыться. Из тех же, которые не решились на бегство, а доверчиво надеялись получить прощение Австрии, многие были преданы впоследствии суду, и по ее бесстыдному вероломству, поплатились или головой своей, или свободою [73].
Между тем в главную квартиру уже прибыли от Австрийских войск офицеры с особыми поручениями, для приёма в свое заведывание сдавшейся армии, с ее артиллериею, оружием, лошадьми и обозами. Каким образом все это происходило, мне неизвестно, потому что полк, утомленный долговременными передвижениями, был вскоре оттуда выведен и расположен на квартирах… Александр Стыкалин, канд. Сдача революционной венгерской армии русским войскам под Вилагошем в августе 1849 г. Хорватом, опубликовавшим в 2011 г. Гусева сборник мемуарных текстов и беллетристики А. Фатеева, отражающих, в первую очередь, его впечатления от пребывания в венгерских землях в 1848-1849 гг.
Budapest Bp. Домокоша Кошари. Потемкина и А. Соответствующий раздел в этой книге вполне определенно характеризует авторскую позицию — «Изменническое поведение Гёргея» Т. Однако в «Краткой истории Венгрии с древнейших времен до наших дней» М. Исламов дал более дифференцированную оценку роли Гёргея.
Николаи, веденный во время Венгерской кампании 1849 г. Сентябрь — декабрь. Дневник 1849 г. Запись относится к 21 мая 1849 г.
Почти все они были жестоко подавлены.
Однако одна из самых успешных революций — венгерская, вполне могла бы победить, если бы не вмешательство Российской империи. Весной и летом 1849 года корпус генерала Паскевича провел очень успешную боевую операцию против венгерской революционной армии. Россия защитила монархию Габсбургов, хотя уже через 20 лет наша страна стала злейшим врагом Австрийской короны. Вот почему это произошло. Монархическая солидарность перед лицом демократической угрозы Первая половина XIX века ознаменовалась сильнейшим кризисом привычного миропорядка.
Демократия, как идейная доктрина, захватывает все большее число европейцев. О либерализме начинают говорить не только философы, но и простые граждане, в первую очередь торговцы и горожане. Сама справедливость монархии, логика, с помощью которой она себе легитимизирует, ставится под сомнение широкими кругами общественности. И вскоре эта общественность берется за оружие. Все начинается с Американской революции 1775 года и Великой Французской революции 1789-1799 годов, которые предвосхитили все движение общественно-политической мысли Запада на несколько десятков лет вперед.
Однако в последние десятилетия в венгерской историографии в работах виднейшего специалиста по этой тематике Р. Германна и др. Артур Гёргей.
Портрет работы Миклоша Барабаша. Талантливый военачальник, А. Гёргей осуществил ряд победоносных операций против австрийских императорских войск [9].
Участнику кампании полковнику царской армии А. Баумгартена с первых недель пребывания на войне казалось, что венгерские военачальники «употребят все возможные средства, чтобы сделать самое восстание сколь возможно более упорным и отчаянным и только при последней крайности положить оружие» [10]. Даже после решающей схватки и поражения большого соединения венгерской армии в начале августа под Дебреценом Гёргей отказывался пойти на безоговорочную капитуляцию перед численно превосходящей русской армией, пытаясь обставить ее определенными политическими условиями, «ибо речь здесь идет о спасении моей бедной, притесненной отчизны, политическую жизнь которой австрийский император и его ближайшее окружение хотят уничтожить» [11].
Однако вскоре, осознав всю несопоставимость численности 200-тысячной российской и 30-тысячной венгерской армий, а значит бессмысленность сопротивления, Гёргей предпочел избежать ненужного кровопролития и сложить оружие, причем именно перед русским, а не австрийским императорским войском [12]. Ридигеру письмо было получено в стане русских войск 12 августа [13]. Почти все члены Военного совета венгерской революционной армии кроме двух, предлагавших сдаться непосредственно австрийцам поддержали предложение своего командующего.
Надо было торопиться, ведь австрийские войска под командованием фельдмаршала Ю. Гайнау приближались к Араду, к местам дислокации основных формирований ослабленной венгерской армии. Трудно сказать, сохранялась ли у Гёргея в момент принятия решения хотя бы некоторая надежда на австрийское императорское великодушие к поверженному достойному противнику, на готовность венского двора воздержаться от слишком жестокой мести.
С гораздо большей определенностью можно утверждать, что не оправдались вынашивавшиеся им надежды на российское посредничество, которые явно вычитываются из его обращения к графу Ридигеру: в нем, согласно некоторым источникам, содержалась просьба, «чтобы сдавшиеся не были переданы австрийцам как преступники, ибо те, которые первоначально состояли в австрийской службе, опасаются лишиться, в руках их, жизни и, быть может, даже чести». Далее Гёргей продолжал: «Как нам неизвестна будущность Венгрии и как если его императорское величество Император Всероссийский не оградит ее, с известным своим великодушием, могущественным своим посредничеством, всех нас может ожидать эшафот или изгнание, то мы все вместе осмеливаемся, не столько для нас самих, сколько для наших сограждан, просить о великодушном ходатайстве, дабы несчастный край, столько уже пострадавший, не был подвержен новым еще истязаниям» [14]. В противовес стереотипам, широко присутствовавшим в общественном мнении в том числе, как отмечалось выше, и российском, на левом фланге общественной жизни пореформенной России , в русской мемуаристике, оставленной участниками венгерской кампании 1849 г.
В том, что он положил оружие, нельзя видеть измену, а только относительную его предусмотрительность и желание сохранить Венгрию для будущей ее деятельности, за что венгерцы должны его благодарить, а не порицать», — пишет, в частности, А. Верниковский [15]. С еще большей определенностью и более эмоционально характеризует поступок Гёргея другой офицер, оставивший мемуары, Ф.
Григоров: «Подвиг Гёргея был истинным самоотвержением, ибо он знал, что его оклеймят позором. Обдумывают ли эти строгие судьи, что ни один из людей Гёргея не согласился бы на такое продолжение войны, и что остатки его армии скорее бы все разбежались, ибо уныние и безнадежность были всеобщие» [16]. Ниже он так описывает настроения среди солдат в момент капитуляции: «Нельзя было равнодушно смотреть на этих воинов, которые, с мертвым отчаянием на лицах, слагали свое не раз победоносное оружие и лобызали свои знамена, навсегда с ними расставаясь [17].
Гусары, спешившись, привешивали сабли и пистолеты на седла, затем обнимали своих лошадей, как верных собратьев, рыдали, прощаясь с ними, и передавали нашим солдатам». Один солдат, не захотевший отдать оружие, выстрелил себе в грудь и свалился замертво. Легко и без моего слабого пера представить себе, что происходило в сердцах» [18].
Граф, генерал-адъютант, генерал от кавалерии русской императорской армии Фёдор Васильевич Ридигер 1783 — 1856. С не меньшей выразительностью описывает события этого дня и настроения солдат, в том числе их отношение к Гёргею, мемуарист И. Дроздов как и Григоров, он был адъютантом генерала Ридигера.
С началом «церемонии сдачи», пишет он, «по отдании чести пехота с грустию снимала с себя боевую амуницию и ставила ружья в козлы. Солдаты, прощаясь, плакали и целовали знамена своих полков. Гусары, оставляя своих коней, обнимали их и, рыдая, прощались с ними; столь же горько прощались они и со своим ружьем».
Когда граф Ридигер, сопровождаемый своим штабом, приблизился к войскам Гёргея и, приветствуя их, начал осмотр, «невыразимо трогателен был вид этого войска, стройного [19] , сильного и бодрого, которое, за несколько месяцев, было так страшно для Австрии, а в эту минуту стояло обезоруженное, покорное и, как бы обреченное на казнь, ожидало исполнения своего приговора!.. Грустным взглядом провожали нас солдаты; офицеры, поникнув головами, плакали. По удалении графа Гёргей подъехал к рядам своих войск и тотчас же был окружен офицерами и солдатами.
Приводимое ниже описание А. Фатеева дополняет новыми выразительными штрихами известную по другим источникам картину той трагической церемонии сложения оружия и сдачи амуниции и знамен. Лайош Кошут 1802-1894 Провозгласившему низложение Габсбургов с венгерского престола Лайошу Кошуту, харизматическому лидеру венгерской революции, своекорыстному и тщеславному «политическому мечтателю», готовому всё принести в жертву «своему неограниченному самолюбию и властолюбию», мемуарист Ф.
Григоров противопоставляет генерала Гёргея, который «пожертвовал своим самолюбием для счастья своего отечества» [21]. Вместе с тем среди венгерских историков до сих пор нет единого мнения, был ли поступок Гёргея тактически правильным или нет. По мнению Р.
Германна, Гёргей избрал меньшее зло, ведь к тому времени, когда русские передали Гайнау плененных венгров, кровожадный австрийский главнокомандующий получил от императора Франца Иосифа распоряжение не торопиться с расправами, провести более основательную процедуру расследования перед вынесением приговоров. Как бы то ни было, число расстрелянных австрийцами представителей генеральского и старшего офицерского корпуса заметно превысило сотню. А потому заслуживает внимания и другая точка зрения.
Контлер признает, что Гёргей предпочел сдаться не Гайнау, а русским, в надежде на то, что это поможет облегчить участь побежденных. При венском дворе возобладало в то время мнение о том, что мятежных венгров надо на ближайшие 100 лет отвратить от любой мысли бунтовать против законного императора. Крепость Комарно Форт Игманд.
Современный вид. Во время восстания 1848-49 годов крепость была захвачена повстанцами под руководством генерала Дьёрдя Клапки. В сентябре 1849 года Клапка капитулировал и крепость заняли австрийские и русские войска.
Как уже отмечалось выше, в своем последнем письме Ридигеру А. Гёргей настаивал на получении от Вены гарантий сохранения жизни своих офицеров, просил «не отдавать их в жертву слепой мстительности» австрийцев [23]. Его надежды не вступали в противоречие и с ожиданиями венгерского общества.
Русский офицер А. Верниковский, находившийся в части, дислоцированной в Кашау венг. Кашша, ныне Кошице в Словакии , вспоминает, как убийственно подействовала на венгерское общество этого города весть о сдаче Гёргея: «Грусть и отчаяние выражались на лицах.
Разно толковали о причинах». При этом «венгерцы на первых порах никак не полагали, что русские передадут участь Венгрии в руки Австрии» [24]. Поскольку ожидания не оправдались, «пошли сетования на русских.
Венгерцы рассчитывали на Россию и полагали, что Россия в видах своих на будущее при разрешении Восточного вопроса, заняв Венгрию, не выйдет из нее и назначит туда кого-либо из своих великих князей… [венгры мне] говорили, что Гёргей не думал, что Россия предаст Венгрию на жертву и на месть Австрии» [25]. С чем были связаны и насколько были обоснованны ожидания, что Николай I в сложившихся условиях решится взять Венгрию под свой политический контроль, согласившись даже на принятие «короны святого Иштвана» кем-нибудь из представителей дома Романовых, предположительно одним из своих сыновей? Исследователям истории венгерской революции известно, что командованию русской армии действительно было адресовано послание от имени членов венгерского революционного правительства, в котором содержалось предложение об установлении венгеро-российских союзнических отношений и даже выражалась готовность принять для суверенной Венгрии короля «не-австрийской» династии.
Однако Николай I, ставя превыше всего монархическую солидарность, не разрешил фельдмаршалу И. Паскевичу вести с венгерской стороной переговоры политического, а не военного т. До генерала Гёргея через графа Ридигера было донесено, что назначение русских войск, пришедших по просьбе Вены ей на помощь, — воевать, и если Гёргей «желает согласовывать о поклонении перед законным императором», пусть обращается к главнокомандующему австрийской армии барону Гайнау [26].
Барон Юлиус Якоб фон Гайнау 1786 — 1853 Категорический отказ царского двора вести с венгерским революционным правительством какие-либо переговоры политического характера заставляет глубже задуматься о самих мотивах подключения Российской империи к подавлению венгерской революции. В свое время стало хрестоматийным определение России времен Николая I как «жандарма Европы»; как известно, к этому жесткому определению неоднократно прибегал и К. Маркс, так что некоторые его сочинения, где содержалась особенно острая критика экспансионистских и охранительских тенденций царской внешней политики, не публиковались или публиковались в очень ограниченных масштабах в советское время.
Однако если обратиться к первоисточникам, картина окажется сложнее. Документы показывают немалую осторожность царского двора, когда вставал вопрос о военном вмешательстве в дела соседней державы. Весьма показательна в этом смысле депеша военного министра А.
Чернышева от 31 декабря 1848 г. Лидерсу, командующему корпуса российской армии, дислоцированного по согласованию с Османской империей в зависимых от нее Дунайских княжествах, неподалеку от Трансильвании, где разгорелись межэтнические распри и встал вопрос о вводе русских войск для защиты мирного населения, в первую очередь экономически влиятельной немецкой диаспоры городов Херманштадта Сибиу и Кронштадта Бращова [27]. В документе отмечается, что «Государь Император признает и теперь, как и прежде, неудобным вооруженное с нашей стороны вмешательство во внутренние дела Австрии, тем более что они клонятся по- видимому к благоприятной развязке; в таких обстоятельствах вступление войск наших, не вынужденное крайнею необходимостию, неминуемо затруднило бы общия в Европе политические отношения и могло бы служить на будущее время поводом к подобному вмешательству других правительств во вступление во внутренние дела соседних государств» [28].
Нежелание вмешиваться во внутренние дела соседней державы носило, таким образом, концептуальный характер. В Петербурге явно опасались, что перемещение части российских войск из Дунайских княжеств, где они находились с согласия осман в целях наведения порядка и пресечения революционных выступлений и куда они также были введены лишь после долгих колебаний , в Трансильванию по просьбе Вены может привести к нежелательному возникновению нового «европейского вопроса», то есть международных осложнений. Только реальная угроза полного краха Дунайской империи побудила Петербург сначала к краткосрочной отправке отрядов корпуса генерала Лидерса из Валахии в Южную Трансильванию, а затем и к согласию на большее — на направление в пределы Австрийской монархии через Галицию и словацкие земли 200-тысячной армии фельдмаршала Паскевича, перед которой, осознав неравенство сил, и сложила, как отмечалось выше, оружие венгерская революционная армия.
Для того чтобы убедить Николая I в необходимости этого шага, юный Франц Иосиф, как известно, сам ездил в Варшаву, чтобы встретиться с российским императором [29]. Венгрия 1848. Начало работы венгерского государственного собрания в условиях революции.
Таким образом, реальные мотивы и конкретные обстоятельства подключения России к урегулированию тех или иных межэтнических споров и внутренних конфликтов за пределами своего государства были гораздо сложнее подчас бытующих в историческом сознании стереотипов. В частности, широко распространенные среди западных наблюдателей и комментаторов тех событий включая Карла Маркса ссылки на панславистские устремления российской внешней политики как на едва ли не главный мотив вмешательства в Венгрии не находят подтверждения в известных нам документах, отражающих обоснование официальным Петербургом своих действий [30]. Речь шла отнюдь не о защите родственных по языку или вере народов, чьи движения также не всегда сохраняли лояльность своему законному императору, и тем более не о панславистских амбициях, а о принципе монархической солидарности и о заинтересованности в поддержании определенных общеевропейских устоев, в формировании которых на Венском конгрессе 1814-1815 гг.
Венгерская революция была воспринята в Петербурге как составная часть всеевропейского заговора против существующего миропорядка. Решающим аргументом в пользу прямого военного вмешательства в поддержку Габсбургов явились участие в венгерском движении польских революционеров и, более того, присутствие польских военачальников Ю. Бема, Х.
Дембиньского на командных должностях в венгерской революционной армии. Поляки воспринимались как главная центробежная сила в Российской империи. Что же касается поляков, стоявших во главе венгерских войск, то они продолжали оставаться деятелями собственного национально-освободительного движения, направленного на восстановление независимой Польши, разделенной между тремя империями.
Как читаем в одном из военных донесений, генерал Юзеф Бем, по представлениям российских военных экспертов, планировал, «утвердив свою власть в Трансильвании», двинуть затем армию в другие земли, находившиеся под скипетром Габсбургов, — сначала в Буковину, а оттуда «перенести сколь можно скорее театр возмущения в Галицию» [31]. Русские военные наблюдатели хорошо осознавали, что поляки, стоявшие во главе венгерских войск, продолжали оставаться прежде всего проводниками своей «польской интриги», или, иными словами, деятелями собственного национального движения, направленного на восстановление независимой Польши, разделенной между тремя империями, а значит на разрушение существовавшего в Европе миропорядка.
Венгерский поход русской армии. Подавление Венгерского восстания (1848—1849)
демократическая революция в Венгерском королевстве, входившем в состав Австрийской империи, одна из европейских революций 1848-1849 годов. Началась 15 марта 1848 народным восстанием в Пеште, вспыхнувшим под влиянием известий о победе революции в Вене. 14 апреля 1849 в Дебрецене венгерский парламент провозгласил полную независимость Венгрии от Габсбургов и объявил о низложении их с венгерского престола.
Венгерский поход русской армии. Подавление Венгерского восстания (1848—1849)
Суды продолжались до 1852 года, символической, заочной казни подверглись даже бежавшие. В 1851 г. Впрочем, эти действия Вены не имели отношения к Петербургу. Бруннову Пальмерстон, — заслужил великую славу не успехами своего оружия, ибо каждый знает, чего стоят русские войска, но умеренностью и великодушием, показанными им после победы». В этой обстановке Россия подошла к очередному витку Восточного кризиса. Польская эмиграция еще в середине 40-х годов XIX в. Польский эмигрантский центр в Париже во главе с А.
Чарторыйским планировал создать в этом регионе союз из различных элементов, включая горцев, донских и кубанских казаков и т. Для этого при английской финансовой поддержке на Черноморское побережье Кавказа посылались польские эмиссары, перед которыми ставилась задача склонять русских солдат польского происхождения к дезертирству, а представителей местных народов убеждать в возможности скорой военной помощи со стороны Англии и Франции. Эти провокации иногда и только поначалу имели частичный успех, но неизбежно заканчивались провалом. Вена и Санкт-Петербург потребовали от султана выдать своих бывших подданных. Это требование было встречено общественным мнением Европы негативно и способствовало объединению Англии и Франции, отправивших 7 октября 1849 г. Одновременно с обращением к Парижу и Лондону, султан отправил в Петербург своего специального уполномоченного Фуада-эфенди, миссия которого протекала в весьма благоприятной для Турции обстановке.
Вена нарушила обещание амнистии, данное русскому командованию при капитуляции Виллагоше. В этот день по приговору австрийского суда были казнены 13 генералов венгерской революционной армии. Гайнау был возмущен условиями капитуляции и начал нарушать их, прежде всего в отношении бывших офицеров императорской армии, нарушивших воинскую присягу. К смертной казни было приговорено и 114 гражданских лиц, включая графа Батьяни, 1 765 подверглись заключению. Конечно, Николая I нельзя было заподозрить в симпатиях к венгерским революционерам, но он был возмущен нарушением слова, данного России, и 19 октября 1849 г. Убедившись в поддержке со стороны Парижа и Лондона, и в изменении позиции Петербурга, султан ответил отказом и на австрийские требования.
Тем не менее эта история была воспринята прежде всего как дипломатическое отступление, пусть и не изолированное, России, вслед за которым последовало резкое ухудшение образа Петербурга в европейском, и прежде всего британском общественном мнении, где Турцию теперь представляли оплотом либерализма, противостоящим русской тирании. Вновь возникла идея решения Восточного вопроса одним ударом. Уже 12 24 ноября 1849 г. Великий Князь Константин Николаевич подал на Высочайшее имя записку «Предположение атаки Царя-града с моря», в которой говорилось: «В случае войны с Оттоманскою Портою есть средство окончить кампанию в кратчайшее время, с меньшим кровопролитием, это есть атака и взятие Константинополя с моря. Это предприятие опасное, трудное, но которое при наших средствах не должно и не может не удаться. Можно при этом потерять корабля три, четыре, много крови прольется в короткое время, но все-таки не столько, как в сухопутной двухлетней или даже годовой кампании, в которой войско более страдает от трудностей пути, лихорадок и чумы, чем от самого неприятеля».
Сеченьи был госпитализирован. Но проавстрийская деятельность Елачича часто была самовольна и не всегда находила поддержку императора. Король назначил командующим венгерской армией австрийца Франца фон Ламберга. Однако венгерские радикалы 16 сентября создали Комитет обороны, возглавленный Кошутом. Обвинённый в государственной измене Ламберг 28 сентября был схвачен венгерскими радикалами и повешен. Днем ранее Баттяни окончательно покинул пост премьер-министра.
Венгерская война 1848—1849 гг. Когда в Вене началось восстание и императорские войска осадили город, повстанцы за помощью обратились к Венгрии. После колебаний и под нажимом Кошута венгерская армия двинулась к Вене. Но в сражении у Швехата 30 октября венгры были разбиты А. Виндишгрецом, а Вена была взята на следующий день. Главнокомандующим венгерской армией Кошут назначил А.
Он начал ускоренное обучение войск. Комитет обороны вел вербовку рекрутов и создавал военную промышленность. Весной 1849 года численность венгерской армии достигла 170 тысяч человек.
Гёргей осуществил ряд победоносных операций против австрийских императорских войск [9]. Участнику кампании полковнику царской армии А. Баумгартена с первых недель пребывания на войне казалось, что венгерские военачальники «употребят все возможные средства, чтобы сделать самое восстание сколь возможно более упорным и отчаянным и только при последней крайности положить оружие» [10]. Даже после решающей схватки и поражения большого соединения венгерской армии в начале августа под Дебреценом Гёргей отказывался пойти на безоговорочную капитуляцию перед численно превосходящей русской армией, пытаясь обставить ее определенными политическими условиями, «ибо речь здесь идет о спасении моей бедной, притесненной отчизны, политическую жизнь которой австрийский император и его ближайшее окружение хотят уничтожить» [11].
Однако вскоре, осознав всю несопоставимость численности 200-тысячной российской и 30-тысячной венгерской армий, а значит бессмысленность сопротивления, Гёргей предпочел избежать ненужного кровопролития и сложить оружие, причем именно перед русским, а не австрийским императорским войском [12]. Ридигеру письмо было получено в стане русских войск 12 августа [13]. Почти все члены Военного совета венгерской революционной армии кроме двух, предлагавших сдаться непосредственно австрийцам поддержали предложение своего командующего. Надо было торопиться, ведь австрийские войска под командованием фельдмаршала Ю. Гайнау приближались к Араду, к местам дислокации основных формирований ослабленной венгерской армии. Трудно сказать, сохранялась ли у Гёргея в момент принятия решения хотя бы некоторая надежда на австрийское императорское великодушие к поверженному достойному противнику, на готовность венского двора воздержаться от слишком жестокой мести. С гораздо большей определенностью можно утверждать, что не оправдались вынашивавшиеся им надежды на российское посредничество, которые явно вычитываются из его обращения к графу Ридигеру: в нем, согласно некоторым источникам, содержалась просьба, «чтобы сдавшиеся не были переданы австрийцам как преступники, ибо те, которые первоначально состояли в австрийской службе, опасаются лишиться, в руках их, жизни и, быть может, даже чести».
Далее Гёргей продолжал: «Как нам неизвестна будущность Венгрии и как если его императорское величество Император Всероссийский не оградит ее, с известным своим великодушием, могущественным своим посредничеством, всех нас может ожидать эшафот или изгнание, то мы все вместе осмеливаемся, не столько для нас самих, сколько для наших сограждан, просить о великодушном ходатайстве, дабы несчастный край, столько уже пострадавший, не был подвержен новым еще истязаниям» [14]. В противовес стереотипам, широко присутствовавшим в общественном мнении в том числе, как отмечалось выше, и российском, на левом фланге общественной жизни пореформенной России , в русской мемуаристике, оставленной участниками венгерской кампании 1849 г. В том, что он положил оружие, нельзя видеть измену, а только относительную его предусмотрительность и желание сохранить Венгрию для будущей ее деятельности, за что венгерцы должны его благодарить, а не порицать», — пишет, в частности, А. Верниковский [15]. С еще большей определенностью и более эмоционально характеризует поступок Гёргея другой офицер, оставивший мемуары, Ф. Григоров: «Подвиг Гёргея был истинным самоотвержением, ибо он знал, что его оклеймят позором. Обдумывают ли эти строгие судьи, что ни один из людей Гёргея не согласился бы на такое продолжение войны, и что остатки его армии скорее бы все разбежались, ибо уныние и безнадежность были всеобщие» [16].
Ниже он так описывает настроения среди солдат в момент капитуляции: «Нельзя было равнодушно смотреть на этих воинов, которые, с мертвым отчаянием на лицах, слагали свое не раз победоносное оружие и лобызали свои знамена, навсегда с ними расставаясь [17]. Гусары, спешившись, привешивали сабли и пистолеты на седла, затем обнимали своих лошадей, как верных собратьев, рыдали, прощаясь с ними, и передавали нашим солдатам». Один солдат, не захотевший отдать оружие, выстрелил себе в грудь и свалился замертво. Легко и без моего слабого пера представить себе, что происходило в сердцах» [18]. Граф, генерал-адъютант, генерал от кавалерии русской императорской армии Фёдор Васильевич Ридигер 1783 — 1856. С не меньшей выразительностью описывает события этого дня и настроения солдат, в том числе их отношение к Гёргею, мемуарист И. Дроздов как и Григоров, он был адъютантом генерала Ридигера.
С началом «церемонии сдачи», пишет он, «по отдании чести пехота с грустию снимала с себя боевую амуницию и ставила ружья в козлы. Солдаты, прощаясь, плакали и целовали знамена своих полков. Гусары, оставляя своих коней, обнимали их и, рыдая, прощались с ними; столь же горько прощались они и со своим ружьем». Когда граф Ридигер, сопровождаемый своим штабом, приблизился к войскам Гёргея и, приветствуя их, начал осмотр, «невыразимо трогателен был вид этого войска, стройного [19] , сильного и бодрого, которое, за несколько месяцев, было так страшно для Австрии, а в эту минуту стояло обезоруженное, покорное и, как бы обреченное на казнь, ожидало исполнения своего приговора!.. Грустным взглядом провожали нас солдаты; офицеры, поникнув головами, плакали. По удалении графа Гёргей подъехал к рядам своих войск и тотчас же был окружен офицерами и солдатами. Приводимое ниже описание А.
Фатеева дополняет новыми выразительными штрихами известную по другим источникам картину той трагической церемонии сложения оружия и сдачи амуниции и знамен. Лайош Кошут 1802-1894 Провозгласившему низложение Габсбургов с венгерского престола Лайошу Кошуту, харизматическому лидеру венгерской революции, своекорыстному и тщеславному «политическому мечтателю», готовому всё принести в жертву «своему неограниченному самолюбию и властолюбию», мемуарист Ф. Григоров противопоставляет генерала Гёргея, который «пожертвовал своим самолюбием для счастья своего отечества» [21]. Вместе с тем среди венгерских историков до сих пор нет единого мнения, был ли поступок Гёргея тактически правильным или нет. По мнению Р. Германна, Гёргей избрал меньшее зло, ведь к тому времени, когда русские передали Гайнау плененных венгров, кровожадный австрийский главнокомандующий получил от императора Франца Иосифа распоряжение не торопиться с расправами, провести более основательную процедуру расследования перед вынесением приговоров. Как бы то ни было, число расстрелянных австрийцами представителей генеральского и старшего офицерского корпуса заметно превысило сотню.
А потому заслуживает внимания и другая точка зрения. Контлер признает, что Гёргей предпочел сдаться не Гайнау, а русским, в надежде на то, что это поможет облегчить участь побежденных. При венском дворе возобладало в то время мнение о том, что мятежных венгров надо на ближайшие 100 лет отвратить от любой мысли бунтовать против законного императора. Крепость Комарно Форт Игманд. Современный вид. Во время восстания 1848-49 годов крепость была захвачена повстанцами под руководством генерала Дьёрдя Клапки. В сентябре 1849 года Клапка капитулировал и крепость заняли австрийские и русские войска.
Как уже отмечалось выше, в своем последнем письме Ридигеру А. Гёргей настаивал на получении от Вены гарантий сохранения жизни своих офицеров, просил «не отдавать их в жертву слепой мстительности» австрийцев [23]. Его надежды не вступали в противоречие и с ожиданиями венгерского общества. Русский офицер А. Верниковский, находившийся в части, дислоцированной в Кашау венг. Кашша, ныне Кошице в Словакии , вспоминает, как убийственно подействовала на венгерское общество этого города весть о сдаче Гёргея: «Грусть и отчаяние выражались на лицах. Разно толковали о причинах».
При этом «венгерцы на первых порах никак не полагали, что русские передадут участь Венгрии в руки Австрии» [24]. Поскольку ожидания не оправдались, «пошли сетования на русских. Венгерцы рассчитывали на Россию и полагали, что Россия в видах своих на будущее при разрешении Восточного вопроса, заняв Венгрию, не выйдет из нее и назначит туда кого-либо из своих великих князей… [венгры мне] говорили, что Гёргей не думал, что Россия предаст Венгрию на жертву и на месть Австрии» [25]. С чем были связаны и насколько были обоснованны ожидания, что Николай I в сложившихся условиях решится взять Венгрию под свой политический контроль, согласившись даже на принятие «короны святого Иштвана» кем-нибудь из представителей дома Романовых, предположительно одним из своих сыновей? Исследователям истории венгерской революции известно, что командованию русской армии действительно было адресовано послание от имени членов венгерского революционного правительства, в котором содержалось предложение об установлении венгеро-российских союзнических отношений и даже выражалась готовность принять для суверенной Венгрии короля «не-австрийской» династии. Однако Николай I, ставя превыше всего монархическую солидарность, не разрешил фельдмаршалу И. Паскевичу вести с венгерской стороной переговоры политического, а не военного т.
До генерала Гёргея через графа Ридигера было донесено, что назначение русских войск, пришедших по просьбе Вены ей на помощь, — воевать, и если Гёргей «желает согласовывать о поклонении перед законным императором», пусть обращается к главнокомандующему австрийской армии барону Гайнау [26]. Барон Юлиус Якоб фон Гайнау 1786 — 1853 Категорический отказ царского двора вести с венгерским революционным правительством какие-либо переговоры политического характера заставляет глубже задуматься о самих мотивах подключения Российской империи к подавлению венгерской революции. В свое время стало хрестоматийным определение России времен Николая I как «жандарма Европы»; как известно, к этому жесткому определению неоднократно прибегал и К. Маркс, так что некоторые его сочинения, где содержалась особенно острая критика экспансионистских и охранительских тенденций царской внешней политики, не публиковались или публиковались в очень ограниченных масштабах в советское время. Однако если обратиться к первоисточникам, картина окажется сложнее. Документы показывают немалую осторожность царского двора, когда вставал вопрос о военном вмешательстве в дела соседней державы. Весьма показательна в этом смысле депеша военного министра А.
Чернышева от 31 декабря 1848 г. Лидерсу, командующему корпуса российской армии, дислоцированного по согласованию с Османской империей в зависимых от нее Дунайских княжествах, неподалеку от Трансильвании, где разгорелись межэтнические распри и встал вопрос о вводе русских войск для защиты мирного населения, в первую очередь экономически влиятельной немецкой диаспоры городов Херманштадта Сибиу и Кронштадта Бращова [27]. В документе отмечается, что «Государь Император признает и теперь, как и прежде, неудобным вооруженное с нашей стороны вмешательство во внутренние дела Австрии, тем более что они клонятся по- видимому к благоприятной развязке; в таких обстоятельствах вступление войск наших, не вынужденное крайнею необходимостию, неминуемо затруднило бы общия в Европе политические отношения и могло бы служить на будущее время поводом к подобному вмешательству других правительств во вступление во внутренние дела соседних государств» [28]. Нежелание вмешиваться во внутренние дела соседней державы носило, таким образом, концептуальный характер. В Петербурге явно опасались, что перемещение части российских войск из Дунайских княжеств, где они находились с согласия осман в целях наведения порядка и пресечения революционных выступлений и куда они также были введены лишь после долгих колебаний , в Трансильванию по просьбе Вены может привести к нежелательному возникновению нового «европейского вопроса», то есть международных осложнений. Только реальная угроза полного краха Дунайской империи побудила Петербург сначала к краткосрочной отправке отрядов корпуса генерала Лидерса из Валахии в Южную Трансильванию, а затем и к согласию на большее — на направление в пределы Австрийской монархии через Галицию и словацкие земли 200-тысячной армии фельдмаршала Паскевича, перед которой, осознав неравенство сил, и сложила, как отмечалось выше, оружие венгерская революционная армия. Для того чтобы убедить Николая I в необходимости этого шага, юный Франц Иосиф, как известно, сам ездил в Варшаву, чтобы встретиться с российским императором [29].
Венгрия 1848. Начало работы венгерского государственного собрания в условиях революции. Таким образом, реальные мотивы и конкретные обстоятельства подключения России к урегулированию тех или иных межэтнических споров и внутренних конфликтов за пределами своего государства были гораздо сложнее подчас бытующих в историческом сознании стереотипов. В частности, широко распространенные среди западных наблюдателей и комментаторов тех событий включая Карла Маркса ссылки на панславистские устремления российской внешней политики как на едва ли не главный мотив вмешательства в Венгрии не находят подтверждения в известных нам документах, отражающих обоснование официальным Петербургом своих действий [30]. Речь шла отнюдь не о защите родственных по языку или вере народов, чьи движения также не всегда сохраняли лояльность своему законному императору, и тем более не о панславистских амбициях, а о принципе монархической солидарности и о заинтересованности в поддержании определенных общеевропейских устоев, в формировании которых на Венском конгрессе 1814-1815 гг. Венгерская революция была воспринята в Петербурге как составная часть всеевропейского заговора против существующего миропорядка. Решающим аргументом в пользу прямого военного вмешательства в поддержку Габсбургов явились участие в венгерском движении польских революционеров и, более того, присутствие польских военачальников Ю.
Бема, Х. Дембиньского на командных должностях в венгерской революционной армии. Поляки воспринимались как главная центробежная сила в Российской империи. Что же касается поляков, стоявших во главе венгерских войск, то они продолжали оставаться деятелями собственного национально-освободительного движения, направленного на восстановление независимой Польши, разделенной между тремя империями. Как читаем в одном из военных донесений, генерал Юзеф Бем, по представлениям российских военных экспертов, планировал, «утвердив свою власть в Трансильвании», двинуть затем армию в другие земли, находившиеся под скипетром Габсбургов, — сначала в Буковину, а оттуда «перенести сколь можно скорее театр возмущения в Галицию» [31]. Русские военные наблюдатели хорошо осознавали, что поляки, стоявшие во главе венгерских войск, продолжали оставаться прежде всего проводниками своей «польской интриги», или, иными словами, деятелями собственного национального движения, направленного на восстановление независимой Польши, разделенной между тремя империями, а значит на разрушение существовавшего в Европе миропорядка. Юзеф Бема 1794 — 1850 польский полководец во главе венгерской армии в 1849 г.
В тех условиях было очевидно, что Юзеф Бем, встав во главе одной из венгерских революционных армий в условиях разрыва Венгрии с венским двором, мыслил полное и окончательное решение «польского вопроса» не иначе, как на руинах пошатнувшейся Габсбургской империи, одной из поработительниц поляков. А учитывая сохранявшийся международный статус данного вопроса, это неизбежно затронуло бы и две другие монархии, разделившие Польшу [32]. Николай I, честно исполнивший просьбу законного императора соседней державы, имел основания рассчитывать, что в интересах сохранения чести и престижа России как стороны, непосредственно пленившей венгерских бунтовщиков на поле боя, всем им будет сохранена жизнь. Однако этого не произошло.
Главными требованиями венгров были свобода печати, создание национального парламента и правительства. Кроме того, они требовали отмены крепостного права, свободы вероисповедания, создания национального банка, собственной венгерской армии и вывода иностранных войск из страны.
В результате большинство этих требований были удовлетворены и зафиксированы в так называемых «апрельских законах», подписанных императором Францем Иосифом II. В августе 1849 года венгры были разгромлены, а тринадцать генералов революционной армии и пять гражданских вождей были казнены.
Как произошло крушение Австро-Венгрии
- Австрия начинает свою игру
- Венгерское восстание 1848-1849. Пролог/Иван Мизеров и Егор Яковлев
- ПРЕОБЛАДАЮЩИМ ЧУВСТВОМ РУССКИХ БЫЛО СОЖАЛЕНИЕ ОБ УНИЖЕНИИ ВРАГА…
- Революция 1848—1849 годов в Венгрии: причины, ход, итоги революции
15 марта – День венгерской революции 1848 года
вот границы королевства Венгрия в составе Австрийской империи на 1848 год (выделено желтым): cTOOhvNQnEMRhxDLCuJQyM5C_mt3GCBTOcn8mQty Однако венгерский национализм дальше начал проявлять еще и сепаратистские тенденции. Венгерская революция 1848 года – это локальная версия общеевропейской революции, осложнённая кризисом Австрийской империи и ростом национального венгерского самосознания. Финальная часть беседы, посвященной событиям Весны народов, а именно Венгерскому восстанию 1848-1849 годов. В этом выпуске Иван рассказывает, зачем России понадобилось участвовать в боевых действиях и какие были результаты этого вмешательства. К 1848 г. вся «Европа была в ожидании, готовая передать новости о революции из города в город по телеграфу». Следующее восстание 1848-1849 гг. привело к первому в истории вторжению русских войск в Венгрию, причём повод оказался примерно такой же, как у Белы IV. В этот день в 1848 году в городе Пеште (ныне часть Будапешта) началась «Венгерская весна» — буржуазная революция, национально-освободительное движение венгров за независимость от власти австрийской династии Габсбургов.
1848–1849 Революция в Венгрии
Выступление в Венгрии было вызвано революционным ураганом 1848 г., который захватил Европу, и в том числе Австрию. Премьер-министр Польши Матеуш Моравецкий поздравил жителей Венгрии с годовщиной Венгерского восстания в 1848—1849 годах. Сайт, рассказывающий про актуальные исторические события. Вторая Мировая Война, Первая Мировая Война, СССР, Сталин, Ленин не только. Венгерское восстание 1848-1849 гг. было вызвано попыткой Венгрии выйти из состава Австрийской империи. Главной идеей поляков, вслед за венгерским восстанием, было поднять на мятеж Галицию и русскую Польшу и вооружить против России Дунайские княжества.