Современные любовные романы Читать онлайн полностью бесплатно без регистрации на ТОП-сайте Приятного чтения). Про любовь, про тебя обложка книги 30 %. Электронная библиотека книг» Лорен М. Фелпс» Главная новость — любовь» Текст книги (страница 1). меркантильную стервозную женщину - настоящую любовь - предательство и измену подробнее». Читать «Современные любовные романы» онлайн бесплатно можно здесь.
«Новости любви»
множество бесплатных книг для скачивания и онлайн чтения. читайте онлайн полную версию книги «Новости любви» автора Барбара Виктор на сайте электронной библиотеки Читайте лучшие книги Современный любовный роман на площадке Bookriver Библиотека произведений Скачать полностью книги в формате fb2 Читайте на нашем сайте или в удобном приложении для Android и айфона.
Современные любовные романы — новинки
Новости любви / полная версия. Скачать: 2 Размер файла: 1,31 Mb Чем читать этот формат книги. Читать книги жанра Современные любовные романы онлайн бесплатно на сайте.
Любовь с уведомлением (Алина Аркади)
Я медленно бреду прочь, мысленно воспроизводя картину: контейнер с телом исчезает, и больше я его никогда не увижу. Навстречу мне бежит режиссер и пытается докричаться до меня сквозь рев самолета, который выруливает для взлета. Я киваю. Прямая трансляция, не прямая трансляция — какая к дьяволу разница?.. Вопрос, разрешат ли мне рассказать о том, зачем и почему на войне убивают людей — даже тех, кто просто приехал отснять безумие этой бойни. Не помню, кто именно это сказал. Кто-то из палестинцев, израильтян, а может быть, Куинси? Подумав о ней, я непроизвольно улыбаюсь. Уж она бы несомненно подобрала достойные слова, чтобы охарактеризовать весь этот содом. Я улыбаюсь вопреки смертельной тоске.
Куинси… Кажется, уже сто лет прошло, как мы обедали с ней в Русской чайной, болтали и хохотали до слез. Куинси, которая была в курсе всех моих дел, включая ту последнюю ночь, когда я наконец ушла от Эрика Орнстайна. Я помню, как она выслушивала все мои жалобы, а я выслушивала всю горькую правду о моем замужестве и о человеке по имени Эрик Орнстайн, которого она терпела только потому, что он был моим мужем. И была права. Меня подбросит кто-нибудь из Ай-би-эн, — говорю я. Глядя на него, я сознаю, почему вот уже на протяжении шести месяцев я упорно отвергаю ухаживания этого человека. Много раз я видела его крупную сильную фигуру, когда он широкими шагами спешил по коридорам министерства обороны, но всегда притворялась, что не замечаю его. И всякий раз он старался заговорить со мной, а я слушала его симпатичный мелодичный акцент и притворялась, что не слышу. В конце концов я научилась узнавать его издалека — по взлохмаченным волосам и своеобразной походке.
Он держал руки в карманах и его плечи были слегка приподняты. И я успевала предусмотрительно улизнуть прежде, чем он подходил. Однажды, когда мы столкнулись с ним лицом к лицу на повороте одного из многочисленных коридоров, я с трудом удержалась, чтобы не улыбнуться, взглянув в его смущенные карие глаза. Он показался мне очень красивым, и, пробормотав какую-то чепуху, я поспешила пройти мимо. Он был так привлекателен, что даже становился опасен. А как вы узнали? Не берусь описывать его автомобиль типа «седан». Скажу лишь, что у него было четыре колеса, две двери и один руль. Впрочем, это так же ясно, как и то, что генеральская форма включает в себя черные ботинки и штаны цвета хаки.
Я сама села в автомобиль, памятуя об обычаях Израиля, где не знают, что такое помогать женщинам усаживаться в машину, вылезать из нее, предлагать огонь для сигареты, а также не ведают о том, что, позанимавшись любовью с женщиной, не слишком вежливо тут же лезть под кровать в поисках своих носков, кальсон и прочих принадлежностей. Пока Ави заводит машину, я искоса поглядываю на него, быстро прикидывая, сколько ему может быть лет. Пожалуй, около сорока. Таким образом, у нас разница в возрасте пять-шесть лет. Впрочем, сегодня Мэгги Саммерс, американская тележурналистка, не чувствует себя на тридцать четыре года. Я кажусь себе столетней развалиной, хотя ума у меня не больше, чем у пятилетнего ребенка. Я чувствую себя так, словно по мне прошелся дорожный каток. Ави направляет автомобиль на хайвей Иерусалим-Тель-Авив. Он обращает мое внимание на всяческие придорожные знаки, указывающие, где располагались стратегические позиции иорданских солдат до Шестидневной войны 1967 года.
Он показывает мне место, откуда иорданские подразделения при помощи полевых биноклей могли бы рассмотреть через окна кнессета, что происходит внутри — в частности, побрился ли с утра израильский премьер. Подобные доводы я уже слышала много раз, — нечего сказать, уважительные причины для того, чтобы тысячи иорданцев продолжали гнить в ужасных лагерях для беженцев. Откинувшись на сиденье, я прикрываю глаза. В висках у меня стучит, а все тело невыносимо, как никогда раньше, ноет. Я каждый день надеялся вас увидеть, а вы даже отказывались говорить со мной. Сказав это, Ави продолжает смотреть на дорогу. Открывая глаза, я вижу его чудесные руки, которые мягко лежат на руле. О прикосновении таких рук можно только мечтать, даже не зная, кому они принадлежат. Вероятно, я просто не видела вас.
Он поворачивается и смотрит прямо мне в глаза, а я перевожу взгляд на окружающий пейзаж. Иногда прямо на середине фразы. Он улыбается. Я не удерживаюсь и прыскаю от смеха. Я же сказала, что мне очень жаль. Давайте будем считать, что мы познакомились только сегодня и начнем все сначала. Он берет мою руку, которая лежит на сиденье между нами. Я снова прикрываю глаза, чтобы перетерпеть приступ боли. Конечно, он совершенно прав.
Остальную часть пути до Тель-Авива мы молчим. Автомобиль сворачивает к площадке перед моим отелем. Мне не хочется оставлять вас одну, — заявляет он. Я в полном порядке и… — Это не имеет значения. Я должен быть уверен, что вы благополучно устроились и у вас есть все необходимое. Должно быть, у мужчин Израиля появился какой-то новый обычай — всенепременно сопровождать женщин при посадке в лифт и ни в коем случае не отпускать их в подобное путешествие в одиночестве. Они почему-то не отличаются такой удивительной заботливостью, когда дело касается другого — например, войны. Или, скажем, постели. Мы идем в фойе, где Гила, администратор отеля и моя самая близкая подруга в Израиле, немедленно меня окликает.
Она тут же выходит из-за стойки, у нее осиная талия, синее платье-джерси, и она протягивает мне розовый конверт. Кажется, это уже третье за эту неделю… Она улыбается и смотрит на Ави, словно он полноправный участник нашего разговора. Уверяю тебя, что он в самом деле все еще с тобой. Ну ничего, не беспокойся, я сегодня на дежурстве и буду поблизости. Все будет в порядке. Это от родительницы, которая интересуется, намерена ли я посетить во время отпуска родной дом. Надеюсь, этого удастся избежать, — отвечаю я. У меня нет никакого желания гробить еще один отпуск в обществе Саммерсов. Был День Благодарения 1961 года.
Клара и я заливались смехом, глядя, как из кулька высыпаются всяческие гостинцы — воздушная кукуруза, виноград, хурма, а также картинки с изображениями святых. Около меня сидел дедушка Малков — в превосходном расположении духа по причине того, что вышел победителем в марафонском шахматном турнире в русском эмигрантском шахматном клубе. Он легонько трепал меня по колену, пробуя остановить мой смех. Бабушка Малкова была, напротив, расстроена. Она не смогла попасть в музей искусств «Метрополитен», где экспонировалось собрание раритетов из царской России, и чувствовала себя почти униженной. Джонези, моя няня и наперсница, торжественно внесла на огромном синем подносе жареную индейку. Джонези, которая однажды взялась помогать мне разгадывать кроссворд в учебнике грамматики за третий класс и там, где требовался овощ на «а», ни мало не сомневаясь посоветовала вписать «агурец». Джонези, которая даже не удосужилась воспользоваться государственной образовательной программой для цветных, выдвинутой борцами за гражданские права. Приехав из Алабамы, бедная девушка осталась на вечную службу у Саммерсов… Роза, помощница Джонези, несла еще два синих блюда.
На одном был разваренный дикий рис, а на другом молодой горошек — дары родных полей. Родитель уже готов был наброситься на индейку, когда родительница, прочистив горло, громогласно объявила: — Сначала возблагодарим его!.. Впрочем, он тут же вспомнил, о ком именно шла речь. Однако мы с Кларой успели захихикать. Все это напоминало нам школьную рутину. Мы ничуть не удивились, когда он церемонно поправил галстук-бабочку, снял несуществующую пылинку со своего пиджака и, склонив голову, начал декламировать: — Благодарим Тебя, Боже, за все то, чем Ты облагодетельствовал это семейство! Во имя Иисуса Христа, Господа нашего, аминь. Итак, он произнес благодарение, несмотря на все прочие свои убеждения. Благодарение есть благодарение, дань отцам-основателям.
Это означало, что на сегодня наше семейство безраздельно перешло в епископальную конфессию, плавно перекочевав из Ветхого завета в Новый. Пробубнив все, что приличествовало случаю, родитель уже почти приступил к расчленению индейки, как вдруг остановился. Сегодня День Благодарения, и я отпускаю их тебе. После небольшой паузы я поинтересовалась: — А что такое прегрешения, отец? Я могла не знать теорему Пифагора, но что такое прегрешения, я, конечно, догадывалась. Однако в мои тринадцать лет мне было хорошо известно, что иногда казаться глупее и наивнее, чем ты есть на самом деле, — весьма полезная вещь. Эта милая ложь зачастую помогала избежать неминуемой кары. Родительница улыбалась, довольная. Ее супруг и отец двух ее детей был еще, кроме всего прочего, справедливым главой семейства, который милостиво отпускал прегрешения своей младшей дочери.
Стало быть, Мэгги Саммерс получит назад все отнятые у нее привилегии, невзирая даже на двойки по математике и истории. Словарем у нас называлась огромная книга, которая покоилась на старинном шкафу в прихожей. Я очень осторожно поднялась. Осторожно — чтобы, не дай бог, не поцарапать наш до блеска отполированный белый мраморный пол. С серьезным видом я отправилась листать гигантский «Вебстер», чтобы отыскать там слово «прегрешение». Каков же был мой ужас, когда я не смогла этого сделать по причине никудышного знания грамматики. Если я не отыщу это проклятое «прегрешение», мне не разрешат говорить по телефону, смотреть телевизор, слушать магнитофон, а также пользоваться губной помадой во время уикэндов и каникул. Повторяя про себя найденную формулировку, я медленно вернулась обратно в столовую и осторожно уселась на свое место. Клара была уже готова заплакать, а дед пытался ее развеселить, демонстрируя свои вставные челюсти.
Бабушка качала головой. Одна родительница чинно восседала на краешке стула, и ее обильные жемчуга едва не клацали о тарелку. Я отбарабанила только что затверженное, не забыв добавить «спасибо тебе, отец, теперь я это хорошо усвоила» — тем же самым тоном, как будто это было частью определения, которое я нашла в словаре. Родитель выглядел удовлетворенным. Он тут же переключил внимание на индейку — ту самую, что все еще лежала на синем подносе. Вдруг Клара, пробормотав извинения, взахлеб зарыдала и выбежала из-за стола. Мать устремилась следом. В столовой воцарилось напряженное молчание, посредством которого Саммерсы пытались возобновить подобие радостно-праздничной трапезы. Когда наконец Клара вернулась, я адресовала ей благодарную улыбку.
И все-таки, несмотря на все мои страдания, мне почему-то казалось, что это именно я виновата в подпорченном праздничном обеде. Ави Герцог стоит на открытой террасе, примыкающей к гостиной моего номера. Отсюда открывается широкая Панорама — море и прибрежная полоса вдоль всего Тель-Авива. Подобрав под себя ноги, я сижу на софе и смотрю на него. Очень умно и деликатно он расспрашивает меня о моей жизни. В умении вести беседу ему никак нельзя отказать. Видимо, он изрядно наловчился в этом деле во время многочисленных допросов, которые регулярно устраивает заключенным-арабам, плененным израильской армией за последние три года войны, которая, кстати, принесла ему генеральский чин. Именно такое у меня сложилось впечатление. Не знаете почему?
Я не спешу отвечать, предпочитая уклониться от обсуждения предмета, который называется Мэгги Саммерс собственной персоной. Как бы объяснить ему попонятнее, что я в принципе отнюдь не возражаю, чтобы он исследовал мою плоть, — лишь бы только не лез в душу. Дар слова на время оставил меня. Я не могу подобрать удовлетворительного объяснения тому, что я такая, какая есть, и ничего больше. Пожалуй, в данном случае вполне сгодился бы и развязный ответ, если бы это поспособствовало переходу к более интимной фазе беседы. Я наблюдал за вами в течение нескольких месяцев, я хотел узнать вас, однако вы оказались более недоступны, чем сам Арафат. И все же я часто видел, как вы смеетесь и шутите, разговаривая с другими журналистами или даже с министерскими служащими. Почему же вы так опасались разговора со мной? В этот момент мне было трудно выдержать его взгляд.
Он умел прочесть то, что от других можно было без труда утаить. Я с самого начала поняла это инстинктивно. Я сменила позу и опустила подбородок на руки, сложенные на коленях. Будучи весьма умен, он отнюдь не стал этому противиться, зная по опыту, приобретенному на допросах, что немного информации о себе позволяет собеседнику расслабиться и в результате развязывает язык. Ну вот, извольте видеть — еще одна жертва сродственников моей бабушки по матери, учинявших в России погромы. И все же какая-то часть меня по-прежнему остается русской. На этом языке я говорю, я люблю русскую музыку, люблю песни, которые с детства слышал от родителей. Просто мне всегда хотелось понять, как человек, который мечтал служить делу охраны здоровья людей, вдруг начинает способствовать их убийству. Я замечаю, что сделала ему больно.
Мы жили бок о бок с палестинцами. Ну а потом, в 1947 году, перед войной за независимость, началось то, что вы назвали «способствовать убийству». Оккупантами были англичане, арабы стали испытывать страх и начали устраивать рейды на еврейский кибуц. Я полагаю, их логика была следующей. Если нас не будет, то англичанам не останется ничего другого, как уйти. Когда мне было пять лет, арабы напали на наш кибуц и убили моего отца. Это и заставило меня изменить представления о том, что такое мирное сосуществование. Совершенно ясно, что Ави затрагивает какие-то потаенные струны моей души. Что-то начало происходить во мне еще тогда, когда я старалась избегать его.
Тогда я окончательно распрощался с мечтой отправиться в Штаты, чтобы учиться на врача. Я понял, что необходим здесь. В Израиле у меня осталась только мать, и я не мог ее бросить… В этот момент я ощущаю нечто гораздо более сильное, чем сексуальное влечение. Я едва подавляю желание обнять его. Мне хочется ублажать его моим ртом, моим телом — утешать его за его брата, отца, за несостоявшиеся мечты, — в общем, за все, что причиняло ему боль все эти годы… Однако я не могу на это решиться, потому что для этого я должна была бы выиграть свою собственную войну — войну между моим сердцем и головой. Нет, я не хочу сделаться частью его души. В общем, то, что он рассказал мне, довольно распространенная версия того, как выбирают карьеру военного. С одной стороны, смерть старшего брата, а с другой — мысли о возрождении Израиля. К тому же жизнь военного в некотором смысле — безопасная и весьма наполненная.
Во-первых, никогда не останешься без работы. А во-вторых, никогда не поздно уйти на гражданку. Я имею в виду, что не остается времени на многие другие вещи. Он качает головой. Разговор о его персоне закончен. Расскажите мне что-нибудь о себе. Что-нибудь, кроме того, что вы красивы и что у вас успешно складывается карьера. Нет ничего проще выложить ему все о себе. Все с самого начала.
Просто взять и излить свое сердце этому незнакомцу. Однако инстинкт подсказывает, что если уж я решила отдать ему свое тело, то сердце следует оставить закрытым. У него на лице снова появляется смущенное выражение. Стараюсь делать это регулярно, когда не нахожусь в полевых условиях… Он шутит и подыгрывает мне. На самом деле его ничуть не интересует моя форма и мой тонус. Гораздо больше ему любопытно, почему в мои тридцать четыре года у меня все еще нет детей. Суть в том, что почти двенадцать лет назад я родила ребенка, который оказался задушен пуповиной, обвившейся у него вокруг горла. Однако об этом я все еще не могу говорить. Как объяснить, что все с самого начала было ошибкой.
С тех самых пор, когда я оказалась в ловушке, пронзенная спермой Эрика Орнстайна. С тех пор не было человека, от которого я бы хотела иметь ребенка. Мой брак был ошибкой с самого начала, — отвечаю я и тут же спрашиваю сама: — А у вас есть дети? Я не успеваю продолжить тактику задавания вопросов, потому что он меня прерывает. Но у меня есть сестра, и я встречаюсь с ней всякий раз, когда возвращаюсь в Штаты. Он смотрит на меня с нежностью. Он выглядит удивленным. Тогда почему же вы… — Это случилось в тот день, когда началась война. Пятнадцатого июня.
Мы были в Марионе. Я уже потеряла контроль над происходящим и почти смирилась с неизбежным. Больше ни в чем нельзя быть уверенной. Особенно в своих желаниях. Все смотрели на вас, потому что было так странно видеть женщину — военного корреспондента. Впрочем, кажется, для первого раза это обычное дело. Я поднимаю на него глаза и вижу, что он очень серьезен. Звучит глупо, верно? Я киваю, хотя думаю, что это звучит весьма сексапильно.
Ави протягивает руку, жестом приглашая меня встать рядом, чтобы полюбоваться прекрасным видом тель-авивского побережья. Я хочу подняться, хотя ощущаю ужасную усталость и не уверена, что смогу сделать эти несколько шагов до террасы. Пока я собираюсь с силами, он вдруг говорит: — Если ты встанешь, Мэгги, я тебя поцелую. А если я тебя поцелую, то займусь с тобой любовью. А если это случится, я не позволю тебе уехать из Тель-Авива. С чрезвычайной поспешностью я просчитываю в уме варианты. Я все еще пытаюсь подняться. Ноябрь уже начался. До Дня Благодарения всего трое суток.
Мой исполнительный директор предложил мне короткий отпуск, чтобы я могла провести День Благодарения с семьей в Штатах. Для большинства американцев этот день традиционно ассоциируется с весельем, с уютным потрескиванием поленьев в камине, со сладким картофелем, с забавными историями из детства, а также с воспоминаниями, от которых на глаза наворачиваются слезы умиления и хочется обняться со всеми близкими, собравшимися, чтобы обменяться знаками взаимной любви. Что касается меня, то я ничего еще не решила. Ави поцеловал меня. Потом еще раз. Потом увлек на софу в гостиной и, не выпуская из объятий, уложил на подушки. Я захотел тебя в тот самый первый момент, когда увидел. Ави вытаскивает из-под моей головы подушки и отправляет их на пол. Единственное освещение в комнате — отблески автомобильных фар и уличных фонарей, выстроившихся вдоль всего тель-авивского побережья.
Я помню его по Мариону, Тель-Авиву и Бейруту. Я вспоминаю, каким он показался мне сегодня в аэропорту. Его руки обнимают меня, а сам он лежит рядом на узкой софе, прижимаясь ко мне всем телом. Ави не отвечает — лишь крепче прижимает меня к себе, чтобы я перестала дрожать. Со мной, надо сказать, подобное случается, и именно поэтому я старалась избегать его все это время. Я знала, что нечто подобное со мной обязательно приключится, так или иначе это прорвется наружу. Я касаюсь пальцами его губ, трогаю его лицо и чувствую его щетину. Он не брит, и это по крайней мере говорит о непреднамеренности его действий. Убирая мою руку со своих губ, он целует меня снова и снова.
Интересно, что бы сказала на все это Куинси, если бы узнала, как один мужчина влюбился в меня с первого взгляда прямо посреди полей сражений в разбитом на секторы Ливане. Пожалуй, она просто не поверила бы мне. Да я и сама не понимала, почему верю в это. Ави исследовал языком каждый сантиметр моего тела. Я сопротивлялась разве что одно мгновение. Случалось, я кого-то покупала в постели или продавалась сама. Случалось, меня эксплуатировали в постели. Но никогда мной в постели не обладали. Никогда… до настоящего момента.
Когда это происходит в его объятиях, я закрываю глаза, прикусываю язык и начинаю стонать. Выключив свет, мешающий нам обоим, он опускается передо мной на колени, и все начинается вновь — до тех пор, пока я не перестаю что-либо соображать. Теперь он уже знает, как именно нужно ласкать и целовать меня, и всякий раз он заглядывает мне в глаза, словно желая найти в них подтверждение того, что он обладает мной. Он был превосходен еще до того, как вошел в меня, — самый совершенный и изощренный любовник, какого я только знала в своей жизни. Такого я искала с тех пор, как узнала мужчину. И меня так захватило это занятие, что мои глаза широко открылись, и я с удивлением рассматривала того, кто оказался во мне задолго до того, как в действие был приведен соответствующий орган. Когда я закрываю глаза, Ави берет мою голову в свои сильные и нежные руки и говорит: — Открой глаза и смотри на меня, Мэгги. Я люблю тебя. Я чувствую, как начинается падение с небывалой высоты, и я понимаю, что, когда оно закончится, наша связь неизбежно заставит меня жестоко страдать от боли.
И я заранее задаюсь вопросом, когда это должно случиться, и почему-то не думаю о том, что, может быть, на этот раз все к лучшему. За эти годы оптимизма у меня прибавилось… Однако изумительное чувство полета не проходит, Ави обнимает меня, и в глубине души я надеюсь, что, может быть, это никогда не кончится. Если чувство исчезнет, вернется боль воспоминания о смерти Джоя Валери. Но я не хочу, чтобы такой способ самоутешения перед лицом смерти стал для меня необходим как наркотик. Я больше не могу! И я не уверена в том, что эти слезы мои. В какое-то мгновение мне кажется, что они наши.
Обратите внимание, прошло только две недели, как вы замужем, а вы уже удивлены тем, что происходит. Разве бы мне полегчало? В любом случае вам следует подумать, чем заняться. Вас что-нибудь интересует? Сначала робко, а потом смелее я принялась объяснять, что хочу стать журналисткой, причем специализироваться на международной тематике, заниматься событиями мирового масштаба. Может быть, даже делать репортажи о войне. Она слушала меня очень внимательно и заговорила только, когда я иссякла. Что я могла сказать? По иронии судьбы это было то самое, о чем я только могла мечтать, но облекать свои призрачные мечты в слова, да еще говорить об этом вслух… — Для телевидения, вы говорите, — сказала я и вспыхнула. Ведь это дело непростое. Куинси опять улыбнулась. Другой такой, пожалуй, и не сыскать. Я это знаю, потому что я этим занимаюсь. Хотя, так сказать, с другого конца. Вот до чего мы договорились в нашей первой беседе, которая началась вполне светски. Речь шла о самом сокровенном, о чем я только когда-либо думала в своей жизни. Я умолчала о том, что Эрик Орнстайн бывает весьма недоволен, когда ему приходится ждать. Не стоило упоминать и о том, что в качестве супружницы я одариваю его чрезвычайно скромно, а он многого и не требует, — так что мне, по крайней мере, нужно постараться не доставлять ему слишком много хлопот вне постели. Я обещаю. Покачав головой, я встала и бережно запрятала ее визитную карточку в свой бумажник. Я шла в отель с легким сердцем. Настроение было таким, словно я только что почувствовала себя самостоятельным человеком, пройдя акт символической инициации. Впрочем, в действительности дело, может быть, обстояло куда серьезнее, чем какая-нибудь инициация. Я сделала свой жизненный выбор, и еще неизвестно, к чему это могло привести. Эрик дожидался меня в фойе, сидя на столе и попивая чай. Его нетерпение было очевидным. Он то и дело вытягивал шею, устремляя взоры по направлению к дверям. Он ждал моего появления и моих оправданий после почти пятнадцатиминутного опоздания. В нашей семье за все плачу я. Ему понадобилось всего две недели и четыре экскурсии по концентрационным лагерям, чтобы определить правила игры, в которой, как я с удивлением узнала, мне заранее была отведена роль проигравшей стороны. Моя рука покоится на сером цинковом гробу, который вот-вот должен быть загружен в чрево самолета. Накануне у меня был еще один прямой выход в эфир во время очередной бомбежки лагеря беженцев в Сабре, которая унесла немало жизней. Я стояла перед камерой, рассказывая о текущей ситуации в самом пекле войны, а также рассуждая о том, каким образом война повлияет на дела израильтян, палестинцев и ливанцев. Я говорила и о многом другом, и все это связалось в одно целое — в один из самых потрясающих и драматических телевизионных репортажей, какой только удавалось записать. Впрочем, маловероятно, что американские телезрители действительно способны понять весь ужас того, что целая страна разорвана на части, каждая из которых захвачена противоборствующими группировками, сражающимися за право выжить. Голос мой прерывался, а на глаза наворачивались слезы, когда я рассказывала о том, как всего несколько часов назад залпом из ручного гранатомета Джою Валери снесло голову. Мой режиссер делал знаки, чтобы я продолжала, и отказывался прервать съемку, несмотря на то, что я со своей стороны показывала ему, что мне необходима передышка. Он сожалел лишь об одном — о том, что у него закончилась пленка, когда все это случилось. Если бы ему только удалось это заснять, то главная премия в соответствующей номинации была бы у него в кармане. Он уверял меня, что материал отснят грандиозный, и самое главное, нам удалось сделать эпизод прямо с места событий. Что ж, теперь и Джой Валери превратился в эпизод. Ави Герцог по-прежнему рядом. Генерал с двумя звездами на погонах. Он был рядом со мной, когда погиб Джой Валери. Теперь он поддерживает меня под руку, пока офицеры проверяют все необходимые документы для сопровождения тела Джоя домой в Штаты. Может быть, мне нужно еще раз попытаться дозвониться родителям Джоя в Стейтен-Айленд, даже если редакция в Нью-Йорке уже известила их о смерти сына. Может быть, им будет чуть легче, если они услышат о случившемся от той, кому это не совсем безразлично, от той, которой Джой рассказывал о своем детстве и о том, каково быть сыном местного полицейского. Джой, отчаянный парнишка, чей отец иногда сажал в кутузку его дружков, — подростками они были одной шайкой-лейкой. Может быть, миссис Валери будет тронута, если я расскажу ей, как переживал Джой из-за того, что когда-то нагрубил ей, сказав, чтобы она заткнулась со своим богом. Джой в лицах показывал, как глаза у матери испуганно распахнулись, а ладошкой она прикрыла отвисшую челюсть. Она была в шоке, не в состоянии поверить, что у сыночка, выросшего в доброй католической семье, мог повернуться язык на такие слова… А может быть, и к лучшему, что она больше никогда не услышит о том давнишнем инциденте и будет свято верить, что ее Джой теперь на небесах. Единственное, о чем ей в этом случае останется вопрошать, — почему Всевышний при всей своей бесконечной мудрости отнял у нее единственного сыночка. Слезы текут по моим щекам, когда я вспоминаю, как всего неделю назад Джой приглашал меня к себе домой на День Благодарения. Я должна сказать миссис Валери: — «Я с вами незнакома, но я знала вашего сына. Я любила вашего сына. И он приглашал меня домой на День Благодарения. Он меня уверял, что у вас дома больше всего заботятся о том, как принести пользу душе. Понимаете ли, миссис Валери, вот у нас, у Саммерсов, совсем наоборот. У нас заботятся о том, как добиться успеха в жизни, а духовная пища совершенно исключена из нашего рациона». Мои рыдания все явственнее, и генерал Ави Герцог молча подает мне мятый носовой платок, который извлекает из кармана своих галифе. Я беру платок, даже не взглянув на генерала, и начинаю вытирать глаза и сморкаться. Потом на меня находит что-то вроде столбняка, потому что четверо мужчин поднимают серый цинковый гроб, погружают его на транспортер, и гроб медленно исчезает во чреве самолета. Джой Валери отправляется домой на День Благодарения. Интересно, было бы ему приятно узнать, что есть люди, которые грустят и печалятся о нем, которые любят его и даже с нетерпением ждут, чтобы получить то немногое, что от него осталось?.. Сегодня в лагере беженцев в Сабре погибли тридцать семь палестинцев. В том числе семья из шести человек. И не осталось никого, кто бы мог их оплакать. Восемь израильских солдат сложили головы где-то в южном секторе Ливана. Их смерть разобьет сердца всему народу Израиля. Сегодня я должна вести репортаж от здания министерства обороны Израиля и обсуждать вопрос о текущей позиции израильских вооруженных сил, а также об ответных действиях со стороны палестинского сопротивления в лагере беженцев Шатиллы. Я сую руку в карман моего голубого блайзера и сжимаю грязный клочок бумаги — пресловутый страховой полис Джоя Валери, который теперь можно считать гарантийным талоном для оставшегося от него карманного плеера. Дело сделано. Створки грузового отсека самолета захлопываются, и публика начинает расходиться. Я медленно бреду прочь, мысленно воспроизводя картину: контейнер с телом исчезает, и больше я его никогда не увижу. Навстречу мне бежит режиссер и пытается докричаться до меня сквозь рев самолета, который выруливает для взлета. Я киваю. Прямая трансляция, не прямая трансляция — какая к дьяволу разница?.. Вопрос, разрешат ли мне рассказать о том, зачем и почему на войне убивают людей — даже тех, кто просто приехал отснять безумие этой бойни. Не помню, кто именно это сказал. Кто-то из палестинцев, израильтян, а может быть, Куинси? Подумав о ней, я непроизвольно улыбаюсь. Уж она бы несомненно подобрала достойные слова, чтобы охарактеризовать весь этот содом. Я улыбаюсь вопреки смертельной тоске. Куинси… Кажется, уже сто лет прошло, как мы обедали с ней в Русской чайной, болтали и хохотали до слез. Куинси, которая была в курсе всех моих дел, включая ту последнюю ночь, когда я наконец ушла от Эрика Орнстайна. Я помню, как она выслушивала все мои жалобы, а я выслушивала всю горькую правду о моем замужестве и о человеке по имени Эрик Орнстайн, которого она терпела только потому, что он был моим мужем. И была права. Меня подбросит кто-нибудь из Ай-би-эн, — говорю я. Глядя на него, я сознаю, почему вот уже на протяжении шести месяцев я упорно отвергаю ухаживания этого человека. Много раз я видела его крупную сильную фигуру, когда он широкими шагами спешил по коридорам министерства обороны, но всегда притворялась, что не замечаю его. И всякий раз он старался заговорить со мной, а я слушала его симпатичный мелодичный акцент и притворялась, что не слышу. В конце концов я научилась узнавать его издалека — по взлохмаченным волосам и своеобразной походке. Он держал руки в карманах и его плечи были слегка приподняты. И я успевала предусмотрительно улизнуть прежде, чем он подходил. Однажды, когда мы столкнулись с ним лицом к лицу на повороте одного из многочисленных коридоров, я с трудом удержалась, чтобы не улыбнуться, взглянув в его смущенные карие глаза. Он показался мне очень красивым, и, пробормотав какую-то чепуху, я поспешила пройти мимо. Он был так привлекателен, что даже становился опасен. А как вы узнали? Не берусь описывать его автомобиль типа «седан». Скажу лишь, что у него было четыре колеса, две двери и один руль. Впрочем, это так же ясно, как и то, что генеральская форма включает в себя черные ботинки и штаны цвета хаки. Я сама села в автомобиль, памятуя об обычаях Израиля, где не знают, что такое помогать женщинам усаживаться в машину, вылезать из нее, предлагать огонь для сигареты, а также не ведают о том, что, позанимавшись любовью с женщиной, не слишком вежливо тут же лезть под кровать в поисках своих носков, кальсон и прочих принадлежностей. Пока Ави заводит машину, я искоса поглядываю на него, быстро прикидывая, сколько ему может быть лет. Пожалуй, около сорока. Таким образом, у нас разница в возрасте пять-шесть лет. Впрочем, сегодня Мэгги Саммерс, американская тележурналистка, не чувствует себя на тридцать четыре года. Я кажусь себе столетней развалиной, хотя ума у меня не больше, чем у пятилетнего ребенка. Я чувствую себя так, словно по мне прошелся дорожный каток. Ави направляет автомобиль на хайвей Иерусалим-Тель-Авив. Он обращает мое внимание на всяческие придорожные знаки, указывающие, где располагались стратегические позиции иорданских солдат до Шестидневной войны 1967 года. Он показывает мне место, откуда иорданские подразделения при помощи полевых биноклей могли бы рассмотреть через окна кнессета, что происходит внутри — в частности, побрился ли с утра израильский премьер. Подобные доводы я уже слышала много раз, — нечего сказать, уважительные причины для того, чтобы тысячи иорданцев продолжали гнить в ужасных лагерях для беженцев. Откинувшись на сиденье, я прикрываю глаза. В висках у меня стучит, а все тело невыносимо, как никогда раньше, ноет. Я каждый день надеялся вас увидеть, а вы даже отказывались говорить со мной. Сказав это, Ави продолжает смотреть на дорогу. Открывая глаза, я вижу его чудесные руки, которые мягко лежат на руле. О прикосновении таких рук можно только мечтать, даже не зная, кому они принадлежат. Вероятно, я просто не видела вас. Он поворачивается и смотрит прямо мне в глаза, а я перевожу взгляд на окружающий пейзаж. Иногда прямо на середине фразы. Он улыбается. Я не удерживаюсь и прыскаю от смеха. Я же сказала, что мне очень жаль. Давайте будем считать, что мы познакомились только сегодня и начнем все сначала. Он берет мою руку, которая лежит на сиденье между нами. Я снова прикрываю глаза, чтобы перетерпеть приступ боли. Конечно, он совершенно прав. Остальную часть пути до Тель-Авива мы молчим. Автомобиль сворачивает к площадке перед моим отелем. Мне не хочется оставлять вас одну, — заявляет он. Я в полном порядке и… — Это не имеет значения. Я должен быть уверен, что вы благополучно устроились и у вас есть все необходимое. Должно быть, у мужчин Израиля появился какой-то новый обычай — всенепременно сопровождать женщин при посадке в лифт и ни в коем случае не отпускать их в подобное путешествие в одиночестве. Они почему-то не отличаются такой удивительной заботливостью, когда дело касается другого — например, войны. Или, скажем, постели. Мы идем в фойе, где Гила, администратор отеля и моя самая близкая подруга в Израиле, немедленно меня окликает. Она тут же выходит из-за стойки, у нее осиная талия, синее платье-джерси, и она протягивает мне розовый конверт. Кажется, это уже третье за эту неделю… Она улыбается и смотрит на Ави, словно он полноправный участник нашего разговора. Уверяю тебя, что он в самом деле все еще с тобой. Ну ничего, не беспокойся, я сегодня на дежурстве и буду поблизости. Все будет в порядке. Это от родительницы, которая интересуется, намерена ли я посетить во время отпуска родной дом. Надеюсь, этого удастся избежать, — отвечаю я. У меня нет никакого желания гробить еще один отпуск в обществе Саммерсов. Был День Благодарения 1961 года. Клара и я заливались смехом, глядя, как из кулька высыпаются всяческие гостинцы — воздушная кукуруза, виноград, хурма, а также картинки с изображениями святых. Около меня сидел дедушка Малков — в превосходном расположении духа по причине того, что вышел победителем в марафонском шахматном турнире в русском эмигрантском шахматном клубе. Он легонько трепал меня по колену, пробуя остановить мой смех. Бабушка Малкова была, напротив, расстроена. Она не смогла попасть в музей искусств «Метрополитен», где экспонировалось собрание раритетов из царской России, и чувствовала себя почти униженной. Джонези, моя няня и наперсница, торжественно внесла на огромном синем подносе жареную индейку. Джонези, которая однажды взялась помогать мне разгадывать кроссворд в учебнике грамматики за третий класс и там, где требовался овощ на «а», ни мало не сомневаясь посоветовала вписать «агурец». Джонези, которая даже не удосужилась воспользоваться государственной образовательной программой для цветных, выдвинутой борцами за гражданские права. Приехав из Алабамы, бедная девушка осталась на вечную службу у Саммерсов… Роза, помощница Джонези, несла еще два синих блюда. На одном был разваренный дикий рис, а на другом молодой горошек — дары родных полей. Родитель уже готов был наброситься на индейку, когда родительница, прочистив горло, громогласно объявила: — Сначала возблагодарим его!.. Впрочем, он тут же вспомнил, о ком именно шла речь. Однако мы с Кларой успели захихикать. Все это напоминало нам школьную рутину. Мы ничуть не удивились, когда он церемонно поправил галстук-бабочку, снял несуществующую пылинку со своего пиджака и, склонив голову, начал декламировать: — Благодарим Тебя, Боже, за все то, чем Ты облагодетельствовал это семейство! Во имя Иисуса Христа, Господа нашего, аминь. Итак, он произнес благодарение, несмотря на все прочие свои убеждения. Благодарение есть благодарение, дань отцам-основателям. Это означало, что на сегодня наше семейство безраздельно перешло в епископальную конфессию, плавно перекочевав из Ветхого завета в Новый. Пробубнив все, что приличествовало случаю, родитель уже почти приступил к расчленению индейки, как вдруг остановился. Сегодня День Благодарения, и я отпускаю их тебе. После небольшой паузы я поинтересовалась: — А что такое прегрешения, отец? Я могла не знать теорему Пифагора, но что такое прегрешения, я, конечно, догадывалась. Однако в мои тринадцать лет мне было хорошо известно, что иногда казаться глупее и наивнее, чем ты есть на самом деле, — весьма полезная вещь. Эта милая ложь зачастую помогала избежать неминуемой кары. Родительница улыбалась, довольная. Ее супруг и отец двух ее детей был еще, кроме всего прочего, справедливым главой семейства, который милостиво отпускал прегрешения своей младшей дочери. Стало быть, Мэгги Саммерс получит назад все отнятые у нее привилегии, невзирая даже на двойки по математике и истории. Словарем у нас называлась огромная книга, которая покоилась на старинном шкафу в прихожей. Я очень осторожно поднялась. Осторожно — чтобы, не дай бог, не поцарапать наш до блеска отполированный белый мраморный пол. С серьезным видом я отправилась листать гигантский «Вебстер», чтобы отыскать там слово «прегрешение». Каков же был мой ужас, когда я не смогла этого сделать по причине никудышного знания грамматики. Если я не отыщу это проклятое «прегрешение», мне не разрешат говорить по телефону, смотреть телевизор, слушать магнитофон, а также пользоваться губной помадой во время уикэндов и каникул. Повторяя про себя найденную формулировку, я медленно вернулась обратно в столовую и осторожно уселась на свое место. Клара была уже готова заплакать, а дед пытался ее развеселить, демонстрируя свои вставные челюсти. Бабушка качала головой. Одна родительница чинно восседала на краешке стула, и ее обильные жемчуга едва не клацали о тарелку. Я отбарабанила только что затверженное, не забыв добавить «спасибо тебе, отец, теперь я это хорошо усвоила» — тем же самым тоном, как будто это было частью определения, которое я нашла в словаре. Родитель выглядел удовлетворенным. Он тут же переключил внимание на индейку — ту самую, что все еще лежала на синем подносе. Вдруг Клара, пробормотав извинения, взахлеб зарыдала и выбежала из-за стола. Мать устремилась следом. В столовой воцарилось напряженное молчание, посредством которого Саммерсы пытались возобновить подобие радостно-праздничной трапезы. Когда наконец Клара вернулась, я адресовала ей благодарную улыбку. И все-таки, несмотря на все мои страдания, мне почему-то казалось, что это именно я виновата в подпорченном праздничном обеде. Ави Герцог стоит на открытой террасе, примыкающей к гостиной моего номера. Отсюда открывается широкая Панорама — море и прибрежная полоса вдоль всего Тель-Авива. Подобрав под себя ноги, я сижу на софе и смотрю на него. Очень умно и деликатно он расспрашивает меня о моей жизни. В умении вести беседу ему никак нельзя отказать. Видимо, он изрядно наловчился в этом деле во время многочисленных допросов, которые регулярно устраивает заключенным-арабам, плененным израильской армией за последние три года войны, которая, кстати, принесла ему генеральский чин. Именно такое у меня сложилось впечатление. Не знаете почему? Я не спешу отвечать, предпочитая уклониться от обсуждения предмета, который называется Мэгги Саммерс собственной персоной. Как бы объяснить ему попонятнее, что я в принципе отнюдь не возражаю, чтобы он исследовал мою плоть, — лишь бы только не лез в душу. Дар слова на время оставил меня. Я не могу подобрать удовлетворительного объяснения тому, что я такая, какая есть, и ничего больше. Пожалуй, в данном случае вполне сгодился бы и развязный ответ, если бы это поспособствовало переходу к более интимной фазе беседы. Я наблюдал за вами в течение нескольких месяцев, я хотел узнать вас, однако вы оказались более недоступны, чем сам Арафат. И все же я часто видел, как вы смеетесь и шутите, разговаривая с другими журналистами или даже с министерскими служащими. Почему же вы так опасались разговора со мной? В этот момент мне было трудно выдержать его взгляд. Он умел прочесть то, что от других можно было без труда утаить. Я с самого начала поняла это инстинктивно. Я сменила позу и опустила подбородок на руки, сложенные на коленях. Будучи весьма умен, он отнюдь не стал этому противиться, зная по опыту, приобретенному на допросах, что немного информации о себе позволяет собеседнику расслабиться и в результате развязывает язык. Ну вот, извольте видеть — еще одна жертва сродственников моей бабушки по матери, учинявших в России погромы. И все же какая-то часть меня по-прежнему остается русской. На этом языке я говорю, я люблю русскую музыку, люблю песни, которые с детства слышал от родителей. Просто мне всегда хотелось понять, как человек, который мечтал служить делу охраны здоровья людей, вдруг начинает способствовать их убийству. Я замечаю, что сделала ему больно. Мы жили бок о бок с палестинцами. Ну а потом, в 1947 году, перед войной за независимость, началось то, что вы назвали «способствовать убийству». Оккупантами были англичане, арабы стали испытывать страх и начали устраивать рейды на еврейский кибуц. Я полагаю, их логика была следующей. Если нас не будет, то англичанам не останется ничего другого, как уйти. Когда мне было пять лет, арабы напали на наш кибуц и убили моего отца. Это и заставило меня изменить представления о том, что такое мирное сосуществование. Совершенно ясно, что Ави затрагивает какие-то потаенные струны моей души. Что-то начало происходить во мне еще тогда, когда я старалась избегать его. Тогда я окончательно распрощался с мечтой отправиться в Штаты, чтобы учиться на врача. Я понял, что необходим здесь. В Израиле у меня осталась только мать, и я не мог ее бросить… В этот момент я ощущаю нечто гораздо более сильное, чем сексуальное влечение. Я едва подавляю желание обнять его. Мне хочется ублажать его моим ртом, моим телом — утешать его за его брата, отца, за несостоявшиеся мечты, — в общем, за все, что причиняло ему боль все эти годы… Однако я не могу на это решиться, потому что для этого я должна была бы выиграть свою собственную войну — войну между моим сердцем и головой. Нет, я не хочу сделаться частью его души. В общем, то, что он рассказал мне, довольно распространенная версия того, как выбирают карьеру военного. С одной стороны, смерть старшего брата, а с другой — мысли о возрождении Израиля. К тому же жизнь военного в некотором смысле — безопасная и весьма наполненная. Во-первых, никогда не останешься без работы. А во-вторых, никогда не поздно уйти на гражданку. Я имею в виду, что не остается времени на многие другие вещи. Он качает головой. Разговор о его персоне закончен. Расскажите мне что-нибудь о себе. Что-нибудь, кроме того, что вы красивы и что у вас успешно складывается карьера. Нет ничего проще выложить ему все о себе. Все с самого начала. Просто взять и излить свое сердце этому незнакомцу. Однако инстинкт подсказывает, что если уж я решила отдать ему свое тело, то сердце следует оставить закрытым. У него на лице снова появляется смущенное выражение. Стараюсь делать это регулярно, когда не нахожусь в полевых условиях… Он шутит и подыгрывает мне. На самом деле его ничуть не интересует моя форма и мой тонус. Гораздо больше ему любопытно, почему в мои тридцать четыре года у меня все еще нет детей.
Мы верим, что каждая женщина заслуживает быть счастливой и успешной, и наша цель - помочь вам достичь этого. Мы постоянно обновляемся и расширяем свой контент, чтобы быть в курсе всех новостей и тенденций. Читайте нас, делитесь с нами своими историями и впечатлениями, и будьте всегда в курсе последних событий на нашем женском сайте.
Прочитавшие книгу хорошо о ней отзываются. Количество страниц в книге составляет 92, она была выпущена издательством «Эксмо» в 1995 году. Книгу «Новости любви» можно скачать на нашем сайте в формате epub, fb2 или читать онлайн. Популярные книги жанра «Современные любовные романы».
Переводчик
- :: Книги - Любовные романы - Жанры - ЛитЛайф - книги читать онлайн - скачать бесплатно полные книги
- Современные любовные романы — новинки
- Любовные романы - читать онлайн бесплатно и без регистрации
- Рассказы и истории о любви
- Скачать книгу бесплатно:
- Лучшие истории и книги про любовь 2024 | ВКонтакте
Современные любовные романы (2734 книг)
Читать онлайн книгу "Любовь в вечерних новостях" Нора Робертс. 382.5 Кбайт, Читать онлайн - 397 страниц. Новости любви - описание и краткое содержание, автор Барбара Виктор, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки
Современные любовные романы (2734 книг)
Он отнюдь не был частью целого. Он был просто нуль. И кому, интересно, достались бы эти фотографии при разводе? Снимки были сделаны его фотоаппаратом, заявил бы Эрик. Так-то оно так, ответила бы я, но вот улыбочка на фоне мемориала принадлежит мне. Он будет неистово отсуживать у меня все, включая последнюю бутылку из-под апельсинового сока, какая только отыщется на кухне.
Я была уверена в этом, как была уверена в своей беременности. Однако я даже не подумала о том, что в таком случае он будет отсуживать и ребенка. Я не подумала об этом, потому что ребенка не могло быть. В тот день он отправился в Дахау один, а я осталась в номере, продолжая размышлять над тем, как такое могло со мной приключиться. Я вспоминала большой дом на Лонг-Айленде, где проводила в детстве летние месяцы, — тогда все казалось простым.
Родительница отпечатывала свои очаровательные приглашения на семейные экстравагантные вечеринки. Сейшены у Саммерсов. Простенько и со вкусом. Лучших аргументов нельзя было придумать… А может быть, не так уж легко и просто все было и тогда. Клара и я сидели под огромным драным зонтом в патио за кухней и жевали бутерброды.
Родитель и родительница ссорились в доме. Бутерброды лежали стопочкой на тарелке посреди стола из красного дерева. Кусочки хлеба, с которых были обрезаны корки. Арахисовое масло, желе, желтый американский сыр, тунец. Подхватывая языком желе, Клара, кажется, забывала обо всем на свете.
По тем обрывкам злых слов, которые долетали до меня, я старалась составить цельное впечатление о разговоре. Речь, кажется, шла о секретарше, которая работала у родителя в адвокатской конторе. Родительница была весьма расстроена. Она предупреждала родителя, что, если подобное будет продолжаться, она уйдет. И ни слова о нас, о детях, отметила я про себя.
Я готова была зареветь. Куда денемся мы? Я была ужасно напугана появлением в нашей жизни незваной гостьи. Я взглянула на Клару, но та была слишком увлечена поеданием бутерброда, от которого уже оставался маленький кусочек с капелькой желе и арахисового масла. Вряд ли Клара испытывала такую же боль, как я.
А если испытывала, то, вероятно, реагировала на это по-своему. Ни одна из нас не могла успокоить и ободрить другую, потому что не было никого, кто бы нас этому научил. Родительница выскочила из двери кухни, когда я была готова приняться за бутерброд с тунцом. Следом за ней родитель. Ослепнув от горьких слез, мать стремительно бежит по направлению к теннисному корту, даже не оглянувшись на меня.
Отец усаживается рядом с нами, и я поражаюсь способности Клары тут же втянуть его в разговор о собственных планах на вторую половину лета. Что же, так у Саммерсов заведено — каждый за себя. Однако тут вмешиваюсь я. В свои девять лет я не слишком разбираюсь в хитросплетениях отношений между полами. Однако даже в девять лет трудно удовольствоваться подобным объяснением.
Впрочем, годы спустя я поняла, что ошибалась. В том-то и дело, что у взрослых действительно очень часто случаются недоразумения, а шикса — для мужчин, вроде моего родителя — действительно означает глупая женщина. Когда Эрик в тот вечер не вернулся в отель к ужину, я почувствовала детский сосущий страх где-то внутри живота. Да, я помнила этот страх еще с тех пор, когда в конце дня, прислушиваясь, ждала, что в замке входной двери начнет поворачиваться ключ и отец снова войдет в мою жизнь. Я никогда не знала, что случится на этот раз и когда начнется ссора.
Я размышляла о том, сколько мне пришлось вытерпеть от него — от моего родителя. Когда ему было это выгодно, он становился евреем. Когда же он вращался в кругу знакомых моей матери, в кругу титулованных русских аристократов, изгнанных с Родины, то вдруг превращался в нееврея. Он был евреем, когда тщеславно благотворительствовал своими ссудами Нью-Йорк, где влиятельные коллеги резервировали ему местечко за богатыми столами. Он был неевреем, когда наведывался к своим клиентам, нефтяным магнатам в Техасе, которые дружески шлепали его по заду, отпуская антисемитские шуточки.
Все это, без сомнения, имело самое прямое отношение к тому, как складывалось мое детство, которое прошло в богатом жилом доме, стоявшем особняком на Пятой авеню. Я росла в окружении бесчисленных лифтеров и вахтеров, чьи лица я научилась не замечать на улице, когда эти люди, переодетые в цивильное платье, выпадали из служебного контекста. Я рассматривала их исключительно в качестве прислуги для богатых — для таких семей, как наша, — и смущалась, когда кто-то из них вдруг приветствовал меня, встретив на Медисон авеню. Между тем в отличие от других квартировладельцев мне приходилось проводить в их обществе довольно много времени, потому что отец имел обыкновение не пускать меня в квартиру, если я возвращалась домой позже указанного часа. Пристыженная и оскорбленная, я сидела в фойе на потертом кожаном диванчике около ночного вахтера.
Разве не ужасно провести всю ночь на этом диванчике, а под утро смотреть, как над мрачными зданиями Центрального парка начинает заниматься заря? Может быть, мне следовало бы разъяснить ночному вахтеру по имени Отис, что подобное ночное времяпрепровождение — как нельзя более естественная вещь для молоденькой девушки моего сословия? Может быть, мне нужно было разобъяснить ему, что это для него замечательный повод заняться социологическими наблюдениями на предмет того, как богатеи третируют своих отпрысков?.. Между тем Отис смотрел, как я сижу, забившись в угол дивана, и на его лице прочитывалась боль за меня. Он скорбно качал головой и начинал чистить апельсин, который извлекал из пакета, приготовленного для него миссис Отис.
Иногда он по-братски делился со мной апельсином или даже пирогом и занимал меня любезной болтовней до тех пор, пока не звонил родитель и не распоряжался пропустить меня в квартиру. Мимо меня проходили жильцы, спускавшиеся поутру выгуливать собак. Проходил почтальон с громадной кожаной сумкой через плечо — он тоже был свидетелем того, как я униженно тоскую в фойе. Приходил на дежурство утренний вахтер и начинал судачить о том о сем с коллегами. Иногда я впадала в своего рода отрешенную созерцательность, размышляя, что безнравственнее в такой непомерной родительской строгости: отцовское пренебрежительное отношение к вахтеру, которого он считал просто низшей формой жизни, или же его бессердечие, когда он не пускал домой собственную дочку, наказывая ее за десять минут опоздания после школьной вечеринки.
Когда я ждала возвращения Эрика той ночью в Мюнхене, я пришла к заключению, что, наказывая меня, родитель наказывал и мучил самого себя. Чтобы понять эту простую вещь, мне потребовалось сделаться взрослой и стать миссис Орнстайн. Однако как все это объяснить Эрику — человеку, который купился на фальшивый фасад моего богатенького и презентабельного семейства, — разве он может понять, как муторно и пакостно на душе у этой позолоченной девушки, которую он взял в жены?.. Подобные размышления навели меня на мысль о возможной нерасторжимости нашего союза. Перед моими глазами даже проплыло видение надгробной плиты, на которой были отчеканены слова: «Здесь покоится Маргарита Орнстайн, возлюбленная супруга Эрика Орнстайна».
Чуть позже мне подумалось, что это был бы не просто Конец, а своего рода последняя запись в книге моего заимодавца. Ну уж нет! В этой жизни мне хотелось еще кое-чего, кроме почетного звания «возлюбленной супруги». Мало-помалу дело начинало проясняться. Я всегда вела себя как затюканный ребенок, который старается оправдать родителей и всячески отрицает возможность того, что именно они льют деготь в наш мед.
Все мои размолвки с отцом я принимала как должное, отыскивая мотивы, объясняющие его поведение, и задним числом оправдывая его, — просто другого выбора у меня не было. Что касается матери, то она, с ее ледяной рассудительностью в отношение всего, что преподносила жизнь, никогда и не думала скрывать свое безразличие ко мне. Бедный, бедный Эрик Орнстайн. Вот это я и скажу ему, как только он вернется в отель. Впрочем, ему этого не понять.
На его лице отразилось смущение, рука замерла на дверной ручке. И, помедлив, добавил многозначительно: — Знаешь, Мэгги, то, что ты отказываешься быть со мной во время свадебного путешествия, не что иное как начало недопустимого с твоей стороны поведения… Хотя Эрик так или иначе покончил с осмотром мемориальных достопримечательностей, связанных с кошмарами прошлого, я все еще была поглощена кошмарными воспоминаниями о своем детстве. В конце концов мы оказались в лондонском «Коннот-отеле», и первое впечатление об этом городе никогда не изгладится у меня из памяти. Я как будто попала в закрытый мужской клуб, причем незваным гостем. Я проникла в запретную зону, где висел густой сигарный смог и бил в нос крепкий перегар бренди, где жизнь Эрика потекла в соответствии с финансовыми газетными сводками, а я оказалась из нее выключена.
Эрик прибыл в Лондон, чтобы повидать нужных ему людей, занятых бизнесом, и более чем прозрачно дал мне понять, что в течение дня мне лучше заняться какими-нибудь своими делами. Во время одного из моих бесцельных блужданий по городу я забрела в «Шотландский Дом», чтобы присмотреть себе юбку, и там повстречала Куинси Рейнольдс. Она была моя абсолютная противоположность. У нее было все, чего не было у меня. Миниатюрная фигурка, рыжие волосы, веснушки и нежный голосок.
Несмотря на внешность, она была стойким оловянным солдатиком и придерживалась того мнения, что человек может выжить в любом аду. Куинси похоронила ребенка, который был неизлечимо болен уже в момент рождения. Именно Куинси приняла решение отключить систему жизнеобеспечения ребенка, когда он лежал в глубокой коме, и его мозг был мертв по меньшей мере двадцать недель. Но и это было еще не все, что довелось испытать Куинси. В тот самый момент, когда она занималась больным ребенком, муж известил ее, что уходит к какой-то женщине, с которой познакомился в самолете.
Куинси рассматривала жизнь как бесконечную полосу препятствий и ухитрилась — да, ухитрилась — сделаться одним из самых удачливых телевизионных агентов. Она вела дела на пару со своим вторым мужем Дэном Перри, весьма известным специалистом по бухгалтерскому учету, который к тому же был достаточно умен, чтобы понять, что горе заставляет человека иначе взглянуть на окружающий мир. Он понимал, что Куинси нуждается в успехе более, чем в чем-нибудь другом. На двери их офиса была вывешена табличка «Рейнольдс и Перри». Однажды кто-то вывел под ней губной помадой надпись: «вместе до гроба».
Ни Куинси, ни Дэн даже не сделали попытки ее стереть. Человек, считала Куинси, может пережить что угодно, если только не потерял чувства юмора. Это самое чувство и объединило нас, когда мы нашли друг друга в дебрях мохеровых свитеров и кашемировых шалей. Я бродила между прилавками, заваленных всякой всячиной, и была погружена в мысли о моем замужестве. Эрик уже отчаялся каким-либо образом возбудить во мне энтузиазм и вознаградить за то, что мне приходилось делить с ним супружеское ложе.
Когда я думала о том, что наше супружество безнадежно прокисло, по моим щекам текли слезы. Эрик даже перестал интересоваться моим мнением о технике секса. До него дошло, что я не только не пылаю к нему страстью, но в лучшем случае стараюсь отнестись к этому стоически. Куинси заметила меня сразу. Когда я взглянула на нее в первый раз, то заметила обручальное кольцо и испытала что-то вроде облегчения: блеск золота, символизирующий узы Гименея, говорил о том, что у нее есть муж, а значит, как женщина она самореализовалась.
Она улыбнулась. Мы обе рассмеялись. Потом занялись шерстяными тканями, потом рассматривали мохеровые кофточки. И наконец направились к выходу, чтобы где-нибудь отметить знакомство. Отыскав маленькое кафе, мы устроились поудобнее и начали наш разговор.
Мы только что вернулись из… — начала я и умолкла, не решаясь поведать ей, какого рода развлекательную программу запланировал Эрик, чтобы достойно провести медовый месяц. А может быть, потому что все это для вас так ново? Мне кажется, что в моей жизни уже больше ничего не будет… кроме надписи на надгробной плите… — Вы хотели сказать — на стене? Кажется, Куинси поняла меня. По крайней мере, она больше не спрашивала, что я имела в виду.
Все говорили нам, что такие съемки вещь совершенно невозможная. Никто еще не смог получить на это разрешения — как-никак королевская резиденция. Мне стало любопытно. Еще никогда я не встречала женщину, которая, кроме того, что носила обручальное кольцо, занималась собственным бизнесом. Ничего подобного у меня еще не было, — продолжала она.
Его прямо-таки скрючило от зависти, что именно мне удалось добиться этого разрешения. Ведь он сам безрезультатно выпрашивал его два года. А на телевидении — тем более… Ну а вы что поделываете? В данном случае я интересуюсь вашей работой. Замужество — вещь недостаточная во всех отношениях.
Особенно если вы не очень счастливы. Обратите внимание, прошло только две недели, как вы замужем, а вы уже удивлены тем, что происходит. Разве бы мне полегчало? В любом случае вам следует подумать, чем заняться. Вас что-нибудь интересует?
Сначала робко, а потом смелее я принялась объяснять, что хочу стать журналисткой, причем специализироваться на международной тематике, заниматься событиями мирового масштаба. Может быть, даже делать репортажи о войне. Она слушала меня очень внимательно и заговорила только, когда я иссякла. Что я могла сказать? По иронии судьбы это было то самое, о чем я только могла мечтать, но облекать свои призрачные мечты в слова, да еще говорить об этом вслух… — Для телевидения, вы говорите, — сказала я и вспыхнула.
Ведь это дело непростое. Куинси опять улыбнулась. Другой такой, пожалуй, и не сыскать. Я это знаю, потому что я этим занимаюсь. Хотя, так сказать, с другого конца.
Вот до чего мы договорились в нашей первой беседе, которая началась вполне светски. Речь шла о самом сокровенном, о чем я только когда-либо думала в своей жизни. Я умолчала о том, что Эрик Орнстайн бывает весьма недоволен, когда ему приходится ждать. Не стоило упоминать и о том, что в качестве супружницы я одариваю его чрезвычайно скромно, а он многого и не требует, — так что мне, по крайней мере, нужно постараться не доставлять ему слишком много хлопот вне постели. Я обещаю.
Покачав головой, я встала и бережно запрятала ее визитную карточку в свой бумажник. Я шла в отель с легким сердцем. Настроение было таким, словно я только что почувствовала себя самостоятельным человеком, пройдя акт символической инициации. Впрочем, в действительности дело, может быть, обстояло куда серьезнее, чем какая-нибудь инициация. Я сделала свой жизненный выбор, и еще неизвестно, к чему это могло привести.
Эрик дожидался меня в фойе, сидя на столе и попивая чай. Его нетерпение было очевидным. Он то и дело вытягивал шею, устремляя взоры по направлению к дверям. Он ждал моего появления и моих оправданий после почти пятнадцатиминутного опоздания. В нашей семье за все плачу я.
Ему понадобилось всего две недели и четыре экскурсии по концентрационным лагерям, чтобы определить правила игры, в которой, как я с удивлением узнала, мне заранее была отведена роль проигравшей стороны. Моя рука покоится на сером цинковом гробу, который вот-вот должен быть загружен в чрево самолета. Накануне у меня был еще один прямой выход в эфир во время очередной бомбежки лагеря беженцев в Сабре, которая унесла немало жизней. Я стояла перед камерой, рассказывая о текущей ситуации в самом пекле войны, а также рассуждая о том, каким образом война повлияет на дела израильтян, палестинцев и ливанцев. Я говорила и о многом другом, и все это связалось в одно целое — в один из самых потрясающих и драматических телевизионных репортажей, какой только удавалось записать.
Впрочем, маловероятно, что американские телезрители действительно способны понять весь ужас того, что целая страна разорвана на части, каждая из которых захвачена противоборствующими группировками, сражающимися за право выжить. Голос мой прерывался, а на глаза наворачивались слезы, когда я рассказывала о том, как всего несколько часов назад залпом из ручного гранатомета Джою Валери снесло голову. Мой режиссер делал знаки, чтобы я продолжала, и отказывался прервать съемку, несмотря на то, что я со своей стороны показывала ему, что мне необходима передышка. Он сожалел лишь об одном — о том, что у него закончилась пленка, когда все это случилось. Если бы ему только удалось это заснять, то главная премия в соответствующей номинации была бы у него в кармане.
Он уверял меня, что материал отснят грандиозный, и самое главное, нам удалось сделать эпизод прямо с места событий. Что ж, теперь и Джой Валери превратился в эпизод. Ави Герцог по-прежнему рядом. Генерал с двумя звездами на погонах. Он был рядом со мной, когда погиб Джой Валери.
Теперь он поддерживает меня под руку, пока офицеры проверяют все необходимые документы для сопровождения тела Джоя домой в Штаты. Может быть, мне нужно еще раз попытаться дозвониться родителям Джоя в Стейтен-Айленд, даже если редакция в Нью-Йорке уже известила их о смерти сына. Может быть, им будет чуть легче, если они услышат о случившемся от той, кому это не совсем безразлично, от той, которой Джой рассказывал о своем детстве и о том, каково быть сыном местного полицейского. Джой, отчаянный парнишка, чей отец иногда сажал в кутузку его дружков, — подростками они были одной шайкой-лейкой. Может быть, миссис Валери будет тронута, если я расскажу ей, как переживал Джой из-за того, что когда-то нагрубил ей, сказав, чтобы она заткнулась со своим богом.
Джой в лицах показывал, как глаза у матери испуганно распахнулись, а ладошкой она прикрыла отвисшую челюсть. Она была в шоке, не в состоянии поверить, что у сыночка, выросшего в доброй католической семье, мог повернуться язык на такие слова… А может быть, и к лучшему, что она больше никогда не услышит о том давнишнем инциденте и будет свято верить, что ее Джой теперь на небесах. Единственное, о чем ей в этом случае останется вопрошать, — почему Всевышний при всей своей бесконечной мудрости отнял у нее единственного сыночка. Слезы текут по моим щекам, когда я вспоминаю, как всего неделю назад Джой приглашал меня к себе домой на День Благодарения. Я должна сказать миссис Валери: — «Я с вами незнакома, но я знала вашего сына.
Я любила вашего сына. И он приглашал меня домой на День Благодарения. Он меня уверял, что у вас дома больше всего заботятся о том, как принести пользу душе. Понимаете ли, миссис Валери, вот у нас, у Саммерсов, совсем наоборот. У нас заботятся о том, как добиться успеха в жизни, а духовная пища совершенно исключена из нашего рациона».
Мои рыдания все явственнее, и генерал Ави Герцог молча подает мне мятый носовой платок, который извлекает из кармана своих галифе. Я беру платок, даже не взглянув на генерала, и начинаю вытирать глаза и сморкаться. Потом на меня находит что-то вроде столбняка, потому что четверо мужчин поднимают серый цинковый гроб, погружают его на транспортер, и гроб медленно исчезает во чреве самолета. Джой Валери отправляется домой на День Благодарения. Интересно, было бы ему приятно узнать, что есть люди, которые грустят и печалятся о нем, которые любят его и даже с нетерпением ждут, чтобы получить то немногое, что от него осталось?..
Сегодня в лагере беженцев в Сабре погибли тридцать семь палестинцев. В том числе семья из шести человек. И не осталось никого, кто бы мог их оплакать. Восемь израильских солдат сложили головы где-то в южном секторе Ливана. Их смерть разобьет сердца всему народу Израиля.
Сегодня я должна вести репортаж от здания министерства обороны Израиля и обсуждать вопрос о текущей позиции израильских вооруженных сил, а также об ответных действиях со стороны палестинского сопротивления в лагере беженцев Шатиллы. Я сую руку в карман моего голубого блайзера и сжимаю грязный клочок бумаги — пресловутый страховой полис Джоя Валери, который теперь можно считать гарантийным талоном для оставшегося от него карманного плеера. Дело сделано. Створки грузового отсека самолета захлопываются, и публика начинает расходиться. Я медленно бреду прочь, мысленно воспроизводя картину: контейнер с телом исчезает, и больше я его никогда не увижу.
Навстречу мне бежит режиссер и пытается докричаться до меня сквозь рев самолета, который выруливает для взлета. Я киваю. Прямая трансляция, не прямая трансляция — какая к дьяволу разница?.. Вопрос, разрешат ли мне рассказать о том, зачем и почему на войне убивают людей — даже тех, кто просто приехал отснять безумие этой бойни. Не помню, кто именно это сказал.
Кто-то из палестинцев, израильтян, а может быть, Куинси? Подумав о ней, я непроизвольно улыбаюсь. Уж она бы несомненно подобрала достойные слова, чтобы охарактеризовать весь этот содом. Я улыбаюсь вопреки смертельной тоске. Куинси… Кажется, уже сто лет прошло, как мы обедали с ней в Русской чайной, болтали и хохотали до слез.
Куинси, которая была в курсе всех моих дел, включая ту последнюю ночь, когда я наконец ушла от Эрика Орнстайна. Я помню, как она выслушивала все мои жалобы, а я выслушивала всю горькую правду о моем замужестве и о человеке по имени Эрик Орнстайн, которого она терпела только потому, что он был моим мужем. И была права. Меня подбросит кто-нибудь из Ай-би-эн, — говорю я. Глядя на него, я сознаю, почему вот уже на протяжении шести месяцев я упорно отвергаю ухаживания этого человека.
Много раз я видела его крупную сильную фигуру, когда он широкими шагами спешил по коридорам министерства обороны, но всегда притворялась, что не замечаю его. И всякий раз он старался заговорить со мной, а я слушала его симпатичный мелодичный акцент и притворялась, что не слышу. В конце концов я научилась узнавать его издалека — по взлохмаченным волосам и своеобразной походке. Он держал руки в карманах и его плечи были слегка приподняты. И я успевала предусмотрительно улизнуть прежде, чем он подходил.
Однажды, когда мы столкнулись с ним лицом к лицу на повороте одного из многочисленных коридоров, я с трудом удержалась, чтобы не улыбнуться, взглянув в его смущенные карие глаза. Он показался мне очень красивым, и, пробормотав какую-то чепуху, я поспешила пройти мимо. Он был так привлекателен, что даже становился опасен. А как вы узнали? Не берусь описывать его автомобиль типа «седан».
Скажу лишь, что у него было четыре колеса, две двери и один руль. Впрочем, это так же ясно, как и то, что генеральская форма включает в себя черные ботинки и штаны цвета хаки. Я сама села в автомобиль, памятуя об обычаях Израиля, где не знают, что такое помогать женщинам усаживаться в машину, вылезать из нее, предлагать огонь для сигареты, а также не ведают о том, что, позанимавшись любовью с женщиной, не слишком вежливо тут же лезть под кровать в поисках своих носков, кальсон и прочих принадлежностей. Пока Ави заводит машину, я искоса поглядываю на него, быстро прикидывая, сколько ему может быть лет. Пожалуй, около сорока.
Таким образом, у нас разница в возрасте пять-шесть лет. Впрочем, сегодня Мэгги Саммерс, американская тележурналистка, не чувствует себя на тридцать четыре года. Я кажусь себе столетней развалиной, хотя ума у меня не больше, чем у пятилетнего ребенка. Я чувствую себя так, словно по мне прошелся дорожный каток. Ави направляет автомобиль на хайвей Иерусалим-Тель-Авив.
Он обращает мое внимание на всяческие придорожные знаки, указывающие, где располагались стратегические позиции иорданских солдат до Шестидневной войны 1967 года. Он показывает мне место, откуда иорданские подразделения при помощи полевых биноклей могли бы рассмотреть через окна кнессета, что происходит внутри — в частности, побрился ли с утра израильский премьер. Подобные доводы я уже слышала много раз, — нечего сказать, уважительные причины для того, чтобы тысячи иорданцев продолжали гнить в ужасных лагерях для беженцев. Откинувшись на сиденье, я прикрываю глаза. В висках у меня стучит, а все тело невыносимо, как никогда раньше, ноет.
Я каждый день надеялся вас увидеть, а вы даже отказывались говорить со мной. Сказав это, Ави продолжает смотреть на дорогу. Открывая глаза, я вижу его чудесные руки, которые мягко лежат на руле. О прикосновении таких рук можно только мечтать, даже не зная, кому они принадлежат. Вероятно, я просто не видела вас.
Читать онлайн Скачать fb2, epub Наша первая встреча произошла в ночном клубе. Это было нечто из моих самых романтических фантазий. Внутри меня все взорвалось при виде русского Бога.
И под Богом я подразумеваю высокого, темноволосого и смертельно привлекательного мужчину. Между нами было достаточно искр, которых хватило бы осветить целый город. Затем в ночном клубе прогремел взрыв, и мы оказались запертыми вместе на три часа, делясь самыми сокровенными подробностями… всем, кроме наших имен.
Раннее несчастливое замужество, развод, сексуальные эксцессы, разочарования и наконец любовь. Ее избранник красив, умен и добр. У него один недостаток — он женат… Поделиться:.
Бросили читать: 0 АннотацияC этой книгой скачивают Мечты Джулии Дэвис о карьере журналистки, казалось, вот-вот сбудутся - ее взяли обозревателем в школьную газету. Но сложные отношения с главным редактором, самым популярным мальчиком в школе, заставляют ее прийти к неожиданным выводам... Комментарии ange13 2012-04-22Оценка к книге: превосходно Пресно.
Читать современные любовные романы
полные версии книг, которые можно читать онлайн полностью бесплатно. любовь [The News Is Love]. Читать книги онлайн современные любовные романы бесплатно и без регистрации полностью всю книгу без фрагментов и скачать в формате FB2 и EPUB, RTF. Барбара Виктор без сокращений!
Любовь с уведомлением (Алина Аркади)
Впервые на американском телевидении женщине-репортеру доверяют вести не кулинарные конкурсы и прогноз погоды, а криминальную хронику. Мэгги Саммерс предстоит встречаться с боссами мафии и убийцами-насильниками. Посещать притоны наркоманов и полицейские участки. Рассказывать о кровавых ужасах мира — обо всем, до чего так охоч современный телезритель.
Вы можете выбирать книги на свой вкус и читать их без каких-либо ограничений. Вам не нужно никуда ехать или покупать дорогие книги, чтобы получить удовольствие от чтения любовных романов.
Наша библиотека постоянно обновляется новыми книгами, поэтому вы всегда найдете что-то интересное для себя. Не упустите возможность окунуться в мир романтики и прочитать онлайн бесплатно любовные романы в нашей библиотеке. Джеймс "Великий Гэтсби" Фрэнсис Скотт Фицджеральд "Милый друг" Хелен Ганн Хотя все эти книги разные по стилю и сюжету, они имеют одно общее: они показывают, как любовь может изменить жизнь человека. Читайте нас в любое время и в любом месте - на компьютере, планшете или смартфоне.
Легкая, без лишней драмы, история, несмотря на , казалось бы, типичную «босс и подчиненная». Но тут все иначе. Верю, что и в жизни есть такие мужчины как Космос - Вересов. Алина, благодарю Вас за творчество!
Желаю успехов и с нетерпением жду новых книг! Очень жду выхода книги и новых книг в вашем исполнении тоже. Удачи вам в творчестве и продуктивности, побольше кновых историй! Похожие книги.
А кабеля не любят перегибов и даже гибкие.
Кто возьмётся в своём уме даже проектировать такое устройство на кранбалке в цеху. Перестрелка ГГ с 5 ворами вообще дебильная. Имея вальтер, стрельбу в упор, ГГ стреляет так медленно, что пьяные в хлам воры успевают гораздо больше, чем ГГ жмет пальцем на курок. Дважды выстрелить из обреза, опрокинуть стол, метнуть нож. И ГГ якобы был воином и остаётся отличным стрелком. Воры с обрезами в городе - это вообще анекдот и вышка при любых ситуациях в те годы.
А человеченка в кастрюле при наличии кучи денег? У автора очень странное воображение. Я вообще то не представляю как можно в открытую держать воющую женщину в сарае зимой в населённом пункте? Зачем сжигать дом людоедов, если есть свидетель? Ну убил людоедов - хорошо. Сжёг дом с уликами - другая статья.
Глупость во всём полная. Я люблю фантастику и фентази, но не дурацкую писанину. Стиль написания далёк от художественного, всё герои выражаются в одном стиле, больше похожий на официальный язык прожжённого офисного бюрократа. Одни и те же словарные обороты. Так пишут боты. Рейтинг: 0 0 за, 0 против.
Влад и мир про Владимиров : Ирландец 2 Альтернативная история Написано хорошо. Но сама тема не моя. Становление мафиози! Не люблю ворьё. Вор на воре сидит и вором погоняет и о ворах книжки сочиняет! Любой вор всегда себя считает жертвой обстоятельств, мол не сам, а жизнь такая!
А жизнь кругом такая, потому, что сам ты такой! С арифметикой у автора тоже всё печально, как и у ГГ. Простая задачка. Есть игроки, сдающие определённую сумму для участия в игре и получающие определённое количество фишек.
Новости любви - Барбара Виктор
Барбара Виктор бесплатно на сайте. Современные любовные романы Читать онлайн полностью бесплатно без регистрации на ТОП-сайте Приятного чтения). Книгу «Новости любви» можно скачать на нашем сайте в формате epub, fb2 или читать онлайн. Ника Набокова — автор семи абсолютных бестселлеров с суммарным тиражом более полумиллиона книг, создатель приложения Mindspa: психологическая помощь в любой момент. Социальная сеть книгоманов и просто любителей почитать и обсудить уйте в наших литературных конкурсах и коллективных чтениях или скачивайте бесплатно книги или читайте онлайн без регистрации! 382.5 Кбайт, Читать онлайн - 397 страниц.
Барбара Виктор - Новости любви краткое содержание
- Любовь с уведомлением (Алина Аркади)
- Новости любви - читать онлайн бесплатно или скачать fb2
- Любовные романы читать онлайн
- Читать книгу «Новости любви», Барбара Виктор
Похожие книги на "Новости любви", Барбара Виктор читать полностью, без сокращений.
- Читать современные любовные романы онлайн бесплатно полностью 40 тысяч книг
- Читать онлайн Любовный роман.
- Скачать книгу бесплатно:
- «Главная новость - любовь» FB2 — Лорен Фелпс
- "Новости любви": скачать книгу FB2, EPUB или читать онлайн
- ТОП-15 самых красивых любовных романов 2023 года | linDEAL.
Новости любви
Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных.
Эти особенности стали устойчивыми и могут считаться основными признаками жанра. Характеристики современного любовного романа: - присутствие элементов детективного, приключенческого и фантастического жанров; - простой, незамысловатый стиль изложения, привлекающий женскую аудиторию; - неожиданный финал до развязки невозможно предугадать, чем закончится роман.
Если же вы предпочитаете использовать сторонние программы для чтения, то просто скачайте полную версию любовного романа в формате fb2, этот электронный книжный формат полностью совместим с любыми актуальными мобильными читалками. Библиотека ladylib.
Рассказывать о кровавых ужасах мира — обо всем, до чего так охоч современный телезритель.
Не менее крутыми зигзагами идет интимная жизнь Мэгги. Раннее несчастливое замужество, развод, сексуальные эксцессы, разочарования и наконец любовь. Ее избранник красив, умен и добр.