872 дня длилась страшная блокада Ленинграда. Но правда о блокаде Ленинграда, рассказанная Людмилой Пожидаевой, способна перевернуть многие представления о том, что было на самом деле. 80-летие полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады 27 января 2024 года празднует не только современный Санкт-Петербург, но и вся страна. В честь 75-й годовщины со дня полного снятия блокады Ленинграда «МИР 24» публикует истории трех женщин, чье детство пришлось на годы войны.
Юлия Кантор: Правды о блокаде советские власти боялись всегда
В ход также могла пойти лебеда, древесная кора, сосновый луб, лузга, соевый шрот или отруби — всё, что угодно, лишь бы накормить хоть чем-то горожан. И взрослые, и дети привыкали к постоянным обстрелам. Приводится «типичная» блокадная история: В квартиру влетел снаряд, разворотил квартиру. Мама, которая была в соседней комнате, вбежала и вытащила из-под кровати маленькую девочку. Спрашивает: «Галочка, ты не испугалась? Ребенок ответил: «Что ты, мамочка.
Убьют, так убьют». Многие дети вели дневники и воспринимали их как друзей для сокровенных мыслей. Самый известный эпистолярный символ блокады Ленинграда — дневник 11-летней школьницы Тани Савичевой, которая постепенно потеряла всю свою семью и скрупулезно записала каждую потерю в записную книжку. Умерли все. Осталась одна Таня».
Старшая сестра Нина, считавшаяся пропавшей без вести, и брат Михаил, воевавший в партизанском отряде, остались в живых. В 1942 году летом, когда детей массово эвакуировали из блокадного города, Таню Савичеву отправили в детский дом в Горьковской области. Там за ее жизнь два года боролись врачи. Но Таня умерла 1 июля 1944 года — её организм был ослаблен голодом, дистрофией и туберкулёзом. Торговля в блокадном Ленинграде Из-за критической нехватки продовольствия в городе активно развивалась стихийная торговля.
Цены на еду взлетели до небес, но частная торговля немного спасала горожан. Такую ситуацию ленинградцы предвидели уже в начале войны, поэтому перед уходом на фронт оставляли своим близким ценные вещи на черный день. В ноябре 1941 года энергетическая ценность и объём питания по карточкам перестали удовлетворять физиологические потребности горожан. Иногда еду по карточкам не получали из-за отсутствия продуктов или гигантских очередей. Люди быстро начали выменивать на еду личные вещи, о чём свидетельствует множество объявлений, расклеенных повсюду в осаждённом городе.
Обменять можно было что угодно на что угодно». Обмен товарами на рынке блокадного Ленинграда, 1942 Были случаи, когда горожане были готовы обменять на хлеб даже мебель из красного дерева и золото. Также из-за голода ленинградцы начали есть кошек и собак. Их стали продавать и упоминать в объявлениях и дневниках: «Сегодня в семье Лёши съедена первая кошка» 25 октября 1941 г. Постепенно животные стали пропадать с улиц.
Кошек оценивали в 40—60 рублей. Большие деньги по тем временам. Иногда происходили даже убийства из-за продовольственных карточек.
Вместе с тем, учитывая, что подавляющее большинство указанного выше вида преступлений касалось поедания трупного мяса, прокуратура г. Ленинграда, руководствуясь тем, что по своему характеру эти преступления являются особо опасными против порядка управления, квалифицировала их по аналогии с бандитизмом по ст. Приравнивание к бандитизму означало для людоедов, которые убивали людей, только одно: безжалостное преследование и смерть. Похитителей трупов приговаривали к различным срокам заключения, но вряд ли они выжили в блокадных тюрьмах. Между прочим, в ряде документов каннибализм значился как «бандитизм особая категория ». Так что, очевидно — руководство Ленинграда боролось с этим, и очень жёстко. И на цифры стоит обратить внимание — сравните с общим количеством людей в огромном городе. Отдельно заметим, что руководство города приняло совершенно правильное решение — не упоминать о случаях людоедства, чтобы не провоцировать население и не усугублять и без того тяжелую обстановку. Но, конечно, слухи были. Сейчас многие недобросовестные писаки пытаются выдать эти слухи за свидетельства очевидцев, «воспоминания блокадников». В реальности известно следующее. С ноября 1941 по декабрь 1942 гг. К марту 1942 года "всего за людоедство арестовано 1171 человек". К сентябрю 1942 года, когда снабжение ленинградцев наладилось, и их питание стало уже более-менее нормальным, случаи каннибализма почти не фиксировались, а в марте 1943 года вообще не было отмечено убийств с целью употребления в пищу человеческого мяса.
Сегодня мы постараемся разоблачить лишь малую часть из них. Миф 1. Сорванный штурм Ленинграда Один из самых устойчивых мифов — это утверждение о сорванном немецком штурме города. Якобы продуманные операции советского командования не дали гитлеровцам провести захват Ленинграда. На самом деле, еще в сентябре 1941 года, немцы отказались от намерения брать город штурмом и перешли к тактике удушения Ленинграда путем блокады. Немецкие танковые части и почти вся авиация группы армий «Север» были отправлены под Москву. Оставшиеся пехотные подразделения остановились на южных подступах к Ленинграду и перешли к строительству оборонительных линий. Миф 2. Не очень красивая цифра 872 была просто округлена до гораздо более эффектной цифры 900. Миф 3. Голода бы не было, если бы не сгорели Бадаевские склады Миф о роковой роли, которую сыграл пожар на Бадаевских складах, относится к числу наиболее старых заблуждений. В действительности же, к моменту пожара сентябрь 1941 года на Бадаевских складах находилось 3 000 тонн муки и 2 000 тонн сахара. По существовавшим в сентябре нормам выдачи этих запасов хватило бы на 2—3 дня! Урон от пожара на Бадаевских складах не оказал практически никакого влияния на продовольственную ситуацию в городе. Миф 4.
С праздником вас! С днем полного освобождения непокоренного Ленинграда от вражеской блокады! Ранее президент возложил цветы к памятникам павшим во время блокады Ленинграда на Невском пятачке и на Пискаревском кладбище.
Блокадник: мне страшно рассказывать о тех ужасах, которые происходили в военном Ленинграде
Одним из таких событий явилась блокада Ленинграда, которая длилась долгих 900 дней смерти, голода, холода, бомбежек, отчаянья и мужества жителей Северной столицы. В блокаде Ленинграда участвовали и совершали преступления представители очень многих европейских стран. Корреспондент БЕЛТА побеседовала с ветераном блокады Ленинграда Аркадием Либенсоном, который поделился своими детскими воспоминаниями и рассказал, как смог пережить те страшные события. Ленинград в блокаду выживал как мог, но при этом и не помышлял о сдаче врагу. 1944 год, блокада Ленинграда снята / Фото: Wikimedia Commons. Фоторепортажи. Инфографика. Новости. Онлайны. Расследования.
Карманные Геббельсы. Правда и вымыслы о блокаде Ленинграда
Блокада Ленинграда стала одним из наиболее жутких военных преступлений нацистов во Второй мировой войне. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда» [6], переведенную на русский язык. В блокаде Ленинграда участвовали и совершали преступления представители очень многих европейских стран.
Блокадные дневники
Даже после того, как блокада Ленинграда была снята, вражеские отряды осаждали город в течение 6 месяцев. Зачем изготовлять такую пропаганду 75 лет спустя после снятия блокады Ленинграда, когда городу на Неве ни немцами, ни финнами быть взятым вроде не грозит? Общество - 8 сентября 2016 - Новости Санкт-Петербурга - 1. В общей сложности блокада Ленинграда продлилась почти три года. 8 сентября 1941 года началась блокада ленинграда.
Блокада Ленинграда. 240 ФОТО.
В любом случае, 872 или 900 — это не уменьшает значение подвига ленинградцев и защитников города. Если бы город сдали — не было бы стольких жертв и с городом бы тоже ничего не случилось Этот миф много обсуждали в последние годы из-за опроса , проведённого телеканалом «Дождь», — и последовавшей реакции. Но на самом деле само представление, что сдача города могла спасти город, появилось гораздо раньше. Можно вспомнить пример из советской киноэпопеи «Блокада» , в которой есть эпизод, где старый товарищ Сталина попадает к нему на приём осенью 1941 года и задаёт ему вопросы о том, почему страна оказалась в такой сложной ситуации и не стоит ли сдать Ленинград. Сталин отвечает, что нужно сражаться. Вот несколько цитат из донесений и отчётов НКВД: взяты из книги историка Никиты Ломагина «Неизвестная блокада» : »…Пропадаем ни за что, голодаем и мёрзнем.
Сам Сталин в своём докладе указал, что у нас нет танков и самолётов. Разве победим? Токарь одного из номерных заводов». Всё большее количество людей начало осознавать, что худшее впереди, что рассчитывать на облегчение положения не приходится». Эту записку пишут сотни рабочих, чтобы дали хлеба, а иначе мы сделаем забастовку, поднимемся все, тогда узнаете, как морить рабочих голодом».
Из книги историка Никиты Ломагина «Неизвестная блокада» Так что «пораженческие» настроения действительно были в Ленинграде. Другое дело, что сдача города вряд ли бы спасла сотни тысяч людей. Во-первых, нужно понимать, что война на Восточном фронте велась совсем по другим правилам, чем на Западном — поэтому некорректно сравнивать сдачу Парижа и сдачу Ленинграда. Немецкая армия и гражданская администрация совсем не делала приоритетной задачу выживания советских граждан на оккупированных территориях — это становится ясно и из дневниковых записей людей, которые остались под оккупацией дневники, опубликованные в сборнике под редакцией Олега Будницкого «Свершилось! Немцы пришли».
Население Варшавы сократилось за годы войны с 1 300 000 человек до примерно 400 тысяч человек в 1945 году. Население Киева за время оккупации сократилось с 800 тысяч человек до 180 тысяч. В Витебске количество жителей упало со 160 тысяч до 100 тысяч человек. Приведённые примеры показательны: можно представить, что было бы с населением трёхмиллионного города в случае сдачи, и тем более понять, что бы ждало 200-тысячную еврейскую общину города — зная о Бабьем Яре и о Варшавском гетто. В-третьих, в первый год войны немецкой армии не хватало тёплых вещей и иногда провизии даже для собственных солдат.
Калери Антонина Петровна. Не задумываясь, ехали на рытье окопов. Полуголодные дети, с 5-го по 10-й классы. Никто никого не заставлял. Это было святое — для Родины. Залесская Валентина Михайловна. В домах создавались детские бригады, которые помогали взрослым гасить зажигалки.
Мы были в брезентовых рукавицах и в защитных касках на голове, так как зажигательные бомбы пробивали крыши, падали на чердак и крутились, как волчок, исторгая из себя море искр, вызывая пожар и освещая огнем все вокруг. Мы — дети с 10 лет и старше — брали в рукавицах бомбы и выбрасывали их в окна чердака на брусчатку двора тогда асфальтированных дворов еще не было , где они тухли. Блюмина Галина Евгеньевна. Несмотря на бомбежки и артобстрелы, стали восстанавливать производство. В цехах было холодно, на полу лежал лед, к машинам невозможно было притронуться, но комсомольцы взяли обязательство отработать внеурочно не менее 20 часов. Доценко Анна Михайловна. Снаряд весил 23-24 килограмма.
А я маленькая, худенькая, бывало, чтобы снаряд поднять, сначала укладывала его на живот, потом вставала на цыпочки, на фрезерный станок ставила, потом заверну, проработаю, потом опять на живот и обратно. Норма за смену была 240 снарядов. Вся куртка на животе у меня была рваная. Сначала, конечно, было очень тяжело, а потом я их швыряла как картошку и делала тысячу снарядов за смену. Смена была 12 часов. Жиронкина Кира Владимировна. Очень запомнился на всю жизнь «тракторный» Дворец Кирова.
Там был ожоговый госпиталь. Мы ходили туда в 1942 и 1943 году, поили, кормили раненых, читали им письма, газеты. Был там летчик Саша, ему перестала писать его девушка. Чтобы его поддержать, мы каждую неделю писали ему письма — якобы от нее. И он всегда ждал это письмо — оно было для него как лекарство. Богданов Юрий Иванович. Еще одно из немногих исключений — моя учительница Екатерина Степановна Рыжова.
До конца, не побоюсь сказать — до последнего вздоха, исполняла она то, что почитала своим долгом, в чем видела свое призвание умерла в середине декабря 41 года... Калинин Георгий Юрий Михайлович. Мы дежурили на крышах, обходили квартиры и сообщали, где есть люди, где уже нет. Все ленинградцы жили надеждой! Помогали друг другу кто чем мог. На руке у каждого был записан адрес родных и близких. Однажды я тоже упала, идя на работу или с работы , только получив карточку.
Все документы и карточка, конечно, исчезли. Как только я пришла в себя, то услышала, как кто-то рядом кричит: «Прорвали блокаду! Кто плакал, кто смеялся. Ильина Валентина Алексеевна. Радости Ольга Берггольц читала свои стихи жителям города по радио в перерывах между бомбежками и артобстрелами простуженным голосом, вселяющим бодрость, ненависть к оккупантам и веру в победу. Знаменитая Ленинградская симфония Дмитрия Шостаковича, транслируемая из концертного зала Государственной филармонии, произвела «взрыв» в умах не только союзников, но и врагов. Войска ПВО тщательно подготовились к этому концерту: ни одному вражескому самолету не удалось в этот день прорваться к городу.
Работал и один театр — Театр музыкальной комедии. Спектакли проходили в Александринке, как любовно называли, да и сейчас называют ленинградцы театр имени А. Помню, был на спектакле «Давным-давно» «Гусарская баллада». В холодном зале голодные актеры пели и танцевали, как в мирное время. Разве это не подвиг? Мы не играли в детские игры, мы не баловались и не хулиганили, как положено мальчишкам. Лозунг «Все для победы!
Тем, у кого были самые большие осколки, очень завидовали остальные ребята — дети всегда остаются детьми, даже на войне. Перед тем как сжечь книги, я их читала. Когда на заводе не было тока и останавливалось производство, я сидела и читала. Меня спрашивали: «Ну что ты сидишь, глаза портишь при этой коптилке? Когда я взяла книжку «Последний из могикан», я сказала: «Вот интересно — последняя из ленинградцев сжигает «Последнего из могикан». Я не очень жалела западную литературу, а немцев вообще сожгла первыми. Мы установили ее в нашей комнате и нарядили самодельными елочными игрушками, сохранившимися у нас с довоенных лет.
На ветвях елки укрепили маленькие свечи в специальных елочных подсвечниках, похожих на бельевые прищепки, — об электрических елочных гирляндах тогда еще не имели представления. На елку мы также повесили несколько маленьких кусочков хлеба и сахара. Ровно в полночь мать зажгла на елке свечи, и мы встретили Новый год, выпив горячего кипятка и съев свои порции хлеба и сахара, висевшие на елке. Свет горячих свечей разогнал сумрак от слабо горящей коптилки — привычного осветительного прибора блокадного времени. Эвакуация 26 июня нас эвакуировали по Ладоге в трюме парохода. Три парохода с маленькими детьми затонули, подрываясь на минах. Но нам повезло.
Гридюшко Сахарова Эдиль Николаевна. Через Ладогу нас на машине везли. Я смотрела на это все и твердила: «Прямо как Самсон». На следующий день детей блокадного Ленинграда погрузили в машины и отправили в путь. По дороге число попутчиков заметно уменьшалось. На каждой станции выносили маленькие трупики. Вагон-изолятор был полон детьми, страдающими дистрофией.
Рядом с нами сидела одна семья: папа, мама и двое детей — мальчик лет восьми и младенец. Маленький ребенок рот открывает-закрывает, стали искать врача, нашли какую-то женщину, а ребенок уже умер. И эта женщина сказала, что, если бы нашли ему хоть немного водички, он бы выжил. Он пережил всю блокаду, а умер на Дороге жизни. Мы сидели с мамой в разных концах вагона, я написала ей записку, что надо им как-то помочь. И мама отрезала кусочек от нашего пайка на несколько дней и передала по вагону в наш конец. Если бы я была режиссером, я бы сняла фильм: люди передавали этот кусочек ладонью кверху, и каждый говорил: «Я этот хлеб передаю» — и следующему.
Несколько минут хлеб кочевал по вагону, и представляете — голодные умирающие люди, и никто не откусил, не утаил ни крошки! Я была счастлива, что мы могли помочь хотя бы старшему брату этого умершего младенца. Когда мне дали булку, мне казалось, что я ее сейчас всю проглочу. Я запихала ее в рот, а моя сестра со слезами на глазах говорит мне: «Нельзя есть все сразу». Действительно после такого голода нельзя было съедать все сразу, надо было по чуть-чуть отламывать, жевать и потом проглатывать. Я помню, как сестра вырывала у меня изо рта эту булку. А я не могла понять, почему она плачет и делает это.
Как только поезд подошел к платформе, женщины с ведрами, в которых был суп, тарелками и ложками стали заходить в вагоны, разливать нам суп и раздавать хлеб. Они плакали, смотря на нас. Потом они раздали каждому по банке сгущенки и сделали в них дырочку, чтобы мы сразу могли сосать сгущенное молоко. Для нас это было что-то невероятное! На вокзале станции Жихарево нас накормили горячим обедом. Он состоял из ячневого супа, ячневой каши с бараниной и хлеба. К тому же каждому давали по одному куску сырокопченой колбасы и по одной плитке шоколада.
Люди съедали все это сразу и тут же умирали, так и не поняв причины страшных мучений. Мама разводила одну ложку выданной каши с кипятком и каждый час кормила нас.
В августе 1942 года по Невскому проспекту провели 25 пленных немецких солдат. Мой дед погиб, защищая Сталинград. И я никогда не смог бы сказать о немецко-фашистских захватчиках как о «невинно погибших». Я бы пригласил «уренгойского мальчика» в Петербург пройти по Пискарёвскому мемориальному кладбищу, где есть могилы 400 тысяч действительно «невинно погибших людей, среди которых многие хотели жить мирно и не хотели воевать». Даже если это была оговорка, то «оговорка по Фрейду». Вот ещё пример. В нём прорыв блокады Ленинграда и освобождение узников Освенцима были названы «крупнейшими военными преступлениями». Неудачную формулировку уже исправили.
На сайте могут быть использованы материалы интернет-ресурсов Facebook и Instagram, владельцем которых является компания Meta Platforms Inc.
Мёртвых тел было выше её крыши. До сих пор, когда я приезжаю туда, я вижу этих людей. Я вижу мёртвые тела. Туда, оказывается, всех свозили, кого не успевали хоронить. Потом я удивлялась, как же папу всё-таки похоронили. Дядя Федя сказал, что для этого он взорвал могилу.
Всего нас было пять человек таких. А перед этим мы заканчивали курсы Красного Креста и Красного Полумесяца. В Лебяжьем формировался военно-полевой госпиталь, и нас туда послали. Был там доктор Сенкевич — ведущий хирург, отец Юры Сенкевича. Нас выстроили всех. Так как мы были все очень истощённые, троих приняли, а двоих нет, в том числе меня. Сказали: «Мы её возьмем, а она умрёт».
И они ушли на совещание, а когда вернулись, Сенкевич и говорит: «Вот эту девочку в зелёном платье давайте оставим». Если мы её отправим — она умрёт сразу. А второй врач, хирург тоже, и говорит: «Тогда и вторую давай оставим». И нас всех оставили в этом госпитале. Так началась моя служба. Только сказали: «Положить этих двух в палату и кормить их через два часа понемножечку. Иначе они не выживут».
И нас откормили. Через два месяца приходят в палату: «Где-то у нас здесь дистрофики лежали? И меня потом назначили палатной сестрой. Сначала я немного работала санитаркой. Потом организовали курсы медицинских сестёр, на которые я стала ходить. Тогда я была в звании солдата. Потом меня взяли в операционную.
Старшая операционная сестра Буся Телина была. Она и говорит: «Я хочу тебя научить». И всю войну я проработала потом операционной сестрой в этом госпитале. Вот так вот началась моя военная служба. Также по теме 75 лет назад советские войска полностью сняли длившуюся почти два с половиной года блокаду Ленинграда.
«С каждым днём было всё тяжелее»: жительница блокадного Ленинграда — о войне, голоде и патриотизме
В «Блокадной книге» Алеся Адамовича и Даниила Гранина собраны воспоминания очевидцев, переживших блокаду Ленинграда, и самих авторов, ставших участниками тех событий. А вопросы снабжения блокадного Ленинграда я считаю самыми важными и серьёзными. В преддверии 81-ой годовщины начала блокады на портале «Книга Памяти блокадного Ленинграда» добавлены тысячи новых имен эвакуированных блокадников, данные о которых до этого были утеряны либо неизвестны. О сервисе Прессе Авторские права Связаться с нами Авторам Рекламодателям Разработчикам.
«С каждым днём было всё тяжелее»: жительница блокадного Ленинграда — о войне, голоде и патриотизме
Боже, нельзя себе представить, как нам не везет. Как будто все боги и дьяволы ополчились против нас. Ужасно хочется есть. В желудке ощущается отвратительная пустота. Я, кажется, все бы сейчас отдала, чтобы наполнить свой желудок.
Ты лежишь в земле, ты умерла. Ведь должно же это когда-нибудь Лена Мухина 22 ноября 1941 года «Вчера я просмотрела свои открытки. И я вспомнила, что когда-то мы с мамой мечтали, да и не так уж давно, еще прошлой зимой, поехать на пароходе по Волге. Я помню, мы с мамой твердо решили поехать куда-нибудь летом путешествовать.
И это от нас не уйдет. Мы с мамой сядем еще в мягкий вагон с голубыми занавесочками, с лампочкой под абажуром, и вот наступит тот счастливый момент, когда наш поезд покинет стеклянный купол вокзала и вырвется на свободу и мы помчимся вдаль, далеко, далеко. Мы будем сидеть у столика, есть что-нибудь вкусное и знать, что впереди нас ждут развлечения, вкусные вещи, незнакомые места, природа с ее голубым небом, с ее зеленью и цветами. Что впереди нас ждут удовольствия, одни лучше другого.
Тот город, где мы столько пережили, столько перестрадали, где мы сидели голодные в холодной комнате и прислушивались к грохоту зениток и гулу вражеских самолетов. Вот по этой земле ходили немцы, тогда земля эта была покрыта снегом, испещрена воронками от снарядов, траншеями, окопами, оплетена колючей проволокой, холодный, ледяной ветер свистел в ушах. Этот путь, по которому мы сейчас несемся, был разобран. Это партизаны разобрали его.
Уже уплыли назад и стушевались, покрывшись дымкой, далекий серый Ленинград, те дни, когда мы встречали с победой наших доблестных воинов, истинных героев, покрывших себя славой, какую не сотрут и века. И это новое тоже уже прошло. Мы уже похоронили и почтили вечной памятью славных наших бойцов, погибших в бою. Да, все это уже прошло.
И тот день, когда впервые, шипя, зажегся газ в конфорке на кухне и когда появилось первое эскимо». Юра Рябинкин 28 ноября 1941 года «Был в тубдиспансере. Меня отправили на рентген и на анализы. Что будет дальше — не знаю.
Сегодня буду на коленях умолять маму отдать мне Ирину карточку на хлеб. Буду валяться на полу, а если она и тут откажет… Тогда мне уж не будет с чего волочить ноги. Сегодня дневная тревога опять продолжается что-то около трех часов. Магазины закрыты, а где мне достать картофельной муки и повидла?
Насчет эвакуации я потерял надежду. Да и как ей пойти? Мысли о еде, о тепле, об уюте… Дома не только ни куска хлеба хлеба дают теперь на человека 125 г в день , но ни одной хлебной крошки, ничего, что можно съесть. Я очерствел, я… Кем я стал!
Разве я похож на того, каким был 3 месяца назад?.. Я чувствую, чтобы стать таким, как прежде, требуется надежда, уверенность, что я с семьей завтра или послезавтра эвакуируюсь, хватило бы для меня, но это не будет. Не будет эвакуации, и все же какая-то тайная надежда в глубине моей души. Если бы не она, я бы воровал, грабил, я не знаю, до чего дошел бы.
Это я знаю твердо. Юра Рябинкин 2 декабря 1941 года «Что за пытку устраивают мне по вечерам мама с Ирой?.. При дележке хлеба Ира поднимает слезы, если мой кусочек на полграмма весит больше ее. Ира всегда с мамой.
Я с мамой бываю лишь вечером и вижусь утром. Но я помню, как был дружен с Вовкой Шмайловым, как тогда я не разбирался, что его, а что мое, и как тогда мама, на этот раз мама сама, была эгоисткой. Она не давала Вовке книг, которых у меня было по две и т. Почему же с тех пор она хотела так направить мой характер?
Кроме того, вода. Вода под названием чай, кофе, суп, просто вода. Вот мое меню. А насчет эвакуации опять все заглохло.
Мама боится уже ехать. Юра Рябинкин 7 декабря 1941 года «…Эта декада будет решающей для нашей судьбы… Главнейшие задачи, которые следует разрешить, это в чем ехать и с кем ехать. Эх, если бы я хоть раза два подряд покушал досыта! А то откуда мне взять энергию и силу для всех тех трудностей, что предстоят впереди… Мама опять больна.
Сегодня спала всего-навсего три часа, с трех до шести утра. Мне просто было бы необходимо сейчас съездить к Тураносовой за обещанной теплой одеждой. Но такой мороз на улице, такая усталость в теле, что я боюсь даже выйти из дома. Начал вести я дневник в начале лета, а уже зима.
Ну разве я ожидал, что из моего дневника выйдет что-либо подобное? А я начинаю поднакоплять деньжонки. Сейчас уже обладаю 56 рублями наличности, о наличии которых у меня ведаю один лишь я. Плита затухла, и в кухне мало-помалу воцаряется холод.
Надо надевать пальто, чтобы не замерзнуть. А еще хочу ехать в Сибирь! Быть может, еще меньше, но тогда уже за счет чрезмерного потребления воды. Когда-то раньше мне хватало полтора стакана чая утром, но сейчас не хватает шести».
Ирина Зеленская 7 декабря 1941 года «Наступили морозы. Сегодня до 22 градусов с ветром. Утренняя сводка дала несколько отрадных моментов — под Ростовом, у Калинина, у Наро-Фоминска как будто инициатива переходит в наши руки. Наташа с Борисом вчера и сегодня были у меня, т.
Мы топили печку, ставили самовар. Все это нам показалось невероятно вкусно, но маловато, особенно Борису. У Бориса отекло лицо. Я прямо с болью разглядывала его нездорово припухшие щеки.
Наташа то беспечна, то впадает в уныние. С этой стороны ей труднее, чем Борису и мне». Миша Тихомиров 8 декабря 1941 года «Начинаю этот дневник вечером 8 декабря. Порог настоящей зимы.
До этого времени было еще малоснежие и морозы были слабые, но вчера, после 15-й подготовки, утром ударил мороз в минус 23. Сегодня держится на 16, сильно метет весь день. Снег мелкий, неприятный и частый, пути замело, трамваи из-за этого не ходят. У меня в школе было только 3 урока.
Топлива не хватает: школа, например, отапливаться углем не будет. Сидим на 125 г хлеба в день, в месяц мы получаем каждый примерно около 400 г крупы, немного конфет, масла. У рабочих положение немного лучше. Учимся в бомбоубежище школы, т.
Дома живем в одной комнате для тепла. Каждый раз суп с хряпой Хряпа — верхние листья капусты. Дуранду прессовали в бруски, во время блокады из нее делали муку, варили супы.. Закупили около 5 кг столярного клея; варим из него желе плитка на 1 раз с лавр.
Лена Мухина 9 декабря 1941 года «Вчера в 8 часов вечера зажегся свет. Сегодня в школе нам дали без карточек тарелку супа с капустой и стакан желе. Говорят, что каждый день будут давать. Пришла домой и выпила две чашки горячего кипятка с хлебом со сливочным маслом.
Говорят, нам скоро прибавят хлеба. Правда, немного, всего 25 грамм, да и то хорошо. Будем получать не 125 г, а 150 грамм. Благодаря всем этим новшествам сразу и настроение поднялось, и жить стало лучше, стало веселей!!
Как это мучительно! Только бы начать! Завтра, если все будет как сегодня утром, я должен был бы принести все пряники домой, но ведь я не утерплю и хотя бы четверть пряника да съем. Вот в чем проявляется мой эгоизм.
Завтра я должен показать себе эту волю. Ни кусочка! Если эвакуации не будет — у меня живет-таки надежда на эвакуацию, — я должен буду суметь продержать маму и Иру. Выход будет один — идти санитаром в госпиталь.
Впрочем, у меня уже созрел план. Мама идет в какой-нибудь организующийся госпиталь библиотекарем, а я ей в помощники или как культработник. Ира будет при нас. Миша Тихомиров 14 декабря 1941 года «Спали до 11 часов.
День прошел незаметно. Варили обед, я доделал микроскоп, но еще не испытал его. Скоро должны выключить электричество. Потом — спать.
Сегодня подсчитал остатки клея — 31 плитка. Как раз на месяц. Сегодня где-то совсем близко было несколько таких разрывов, что станция подпрыгивала и все здание шаталось. Очевидно, все-таки с юга немцы стоят прочно.
Прилив уверенности и жизни для живых. Да, для живых, но не для мертвых, которые во множестве лежат непохороненные по домам и на кладбищах и в еще большем множестве бродят между живыми. Это люди, которым уже безразлично, откуда надвинулась на них беда и как ее отвести. Гроб достать почти невозможно.
Я много видела таких на улицах на санках. У заборов стоят штабелями незахороненные гробы. Некому копать могилы. Могильщики денег не берут, а требуют хлеба.
Сегодня мне рассказывали, как за рытье могилы не брали даже 500 р. Так и закопали. Эпидемий в городе нет, но смертность колоссальная. Стали рядовыми случаи открытого грабежа продкарточек и хлеба.
Такой отдых в условиях фронта, длительной блокады возможен только у большевиков, лишь при Советской власти» , а вместо этого подложил ей индюшку. Судя по тому, что он вообще попал в стационар, и по тому, что был назначен дополнительный завтрак, Рибковский так и не оправился от декабрьского истощения. Можно себе представить, в каком он был состоянии, как мутилось его воображение, раззадориваемое описаниями пиршеств царских времен. И простим ему невинную литературную игру — в конечном счете он оставил достаточно точных указаний, чтобы мы поняли, как он питался на самом деле: бесконечно лучше умирающих горожан, которым пары бутербродов никто не выделял, но без всяких излишеств. У нас нет никаких оснований считать, что Рибковский был сам зажравшимся аппаратчиком или свидетелем пира во время голода. Это был добрый, любящий семью маленький человек. И тут же жалеет: «Одного, пожалуй, не достанем — это костюмчика для Сереженьки. Был ордер, но не было костюмчика на Сережу.
В 1944 году он не может себе позволить в театре лишний бутерброд. Иными словами, никаким участником номенклатурных пиршеств Рибковский не был и о них не свидетельствовал. Его военная жизнь была скудной, на грани голода другое дело, что у большинства иждивенцев она была за этой гранью , его обычное питание было в столовой Смольного, по карточкам. Единственная ставшая одиозной запись, совершенно вырванная пропагандистами из контекста всего его дневника, с очевидностью представляет собой литературную стилизацию на грани бреда, в которой роскошества противоречат суровой прозе лишней пары бутербродов. Целой курицы, которую поедают персонажи фильма Красовского, Рибковский за войну никогда, наверное, и не видал. А увидел бы — засовестился, он был явно человек по-партийному совестливый. Значит ли вышесказанное, что никто и никогда из начальников в блокадном городе не жировал и не пировал. Увы, нет.
В сводке НКВД, направленной в Смольный цитируется в книге Никиты Ломагина «Неизвестная блокада» , содержатся выразительные картины поведения начальства Приморского райкома партии: составление групп на получение продуктов без карточек, заказ на 7 ноября 10 килограммов шоколада и восьми килограммов зернистой икры, требование «достать 20 шт. По самому факту попадания такого поведения в донос понятно, что оно не было ни всеобщим, ни нормальным, ни само собой разумеющимся. В случае же, если к личному пользованию привилегиями примешивалась спекуляция, партийные и чекистские органы были беспощадны. Советский Союз, безусловно, не был обществом всеобщего равенства и справедливости. Не было в блокаду ни «равенства страданий», ни равенства в восприятии страданий других. Одним, как бедняге Рибковскому, приходилось жить в вымышленном мире и писать о заботе советской власти, чтобы оправдаться перед собой за каждый лишний кусок булки, полученный в стационаре. Другие, как аппаратчики Приморского райкома, присваивали себе право жить и даже наслаждаться нагло и беззастенчиво и безнаказанно — с работы их не уволили. Однако гнусного вывода, к которому хочет подтолкнуть инициатор общественного скандала режиссер Красовский, это никак не оправдывает.
А вывод-то довольно простенький, как из немецкой листовки: русский, зачем ты защищаешь эту зажиревшую сволочь, штык в землю — и сдавайся немецким «освободителям»!
Чтобы отучить детей от такого поведения, воспитательница усадила их в круг и прочитала сказку Ганса Христиана Андерсена. Воспоминания Нины Масловой тоже связаны с детским садиком. Так, ей запомнилось, как ее группа ходила гулять на Покровскую площадь — нынешнюю Тургенева.
Это жгли тела покойных детей, чтобы не было эпидемии», — рассказывала Нина Маслова. На столе отца лежала газета с его фотографией Лариса Янушанец рассказала, что ее 10-летняя мама узнала о том, что выезд из Ленинграда прекращен, 8 сентября 1941 года, сидя на чемоданах на Московском вокзале. Мама Ларисы Янушанец была там со своим братом, 7-летним мальчиком. Ее дедушка был инженером-строителем и секретарем экспертного совета в архитектурно-планировочном отделе Ленсовета.
Там он стоял на краю окопа, его волосы раздувались ветром, а под фото была подпись: «Руководитель работ по строительству Лужского рубежа Дмитрий Павлов». Всю осень 1941 года дедушка был на фронте, в декабре его привезли на машине, очень сильно исхудавшего. Он умер 16 января 1942 года. В этот день ему было выписано направление в только что открывшийся санаторий для дистрофиков», — поделилась Лариса Янушанец.
Одно яблоко Александр Пацовский рассказал историю своей бабушки Зинаиды Лебедевой. Она родилась 25 июля 1920 года и всю блокаду проработала слесарем на Ленинградском Адмиралтейском объединении. Например, как ее с подругой, еще молодых девчонок, опекали товарищи по заводу бабушкина подруга, к сожалению, до Победы не дожила — от нее нашли только руки после взрыва на их складе с пироксилином. Как ей с мамой по Дороге жизни доставили посылкой коробку конфет и большое яблоко.
Они положили коробку на антресоли и отвлеклись буквально на минуту, а пухлый от голода четырехлетний соседский мальчик Сережа непостижимым образом добрался до нее: он ел и плакал, и они плакали, но не ругали, понимали — голод. А мальчик потом все же умер, в ту же зиму 1942 года... Он добавил, что его бабушка была «обычной труженицей и работала до конца жизни». Ее не стало 27 апреля 1991 года.
Просили маму идти за хлебом Блокадница Нина Пыркова сейчас живет в Московской области. Об акции по сбору блокадных воспоминаний она узнала случайно, от своей подруги, приехавшей в наш город на экскурсию. Знакомая блокадницы отправила ей фотографию дома 42 на канале Грибоедова. Нина Пыркова жила в нем во время блокады.
Иногда ее заставал сигнал воздушной тревоги и мы боялись, что она уже не придет».
Выигранное время дало возможность сформировать резервы в виде двух новых армий 42-й и 55-й для защиты подступов к Ленинграду. Кроме того, был запущен процесс эвакуации части предприятий и населения, охвативший почти полмиллиона ленинградцев. Но после паузы на восполнение потерь немцы смогли прорвать советскую оборону и к концу августа выйти к окрестностям Ленинграда.
После бомбардировки 25 июня советской авиацией городов и военных баз в Финляндии эта страна объявила войну Советскому Союзу. Активные наступательные действия на Карельском перешейке финская армия начала с 31 июля и за месяц смогла добиться успеха, остановившись на рубеже старого советского Карельского укрепрайона. Начало блокады сентябрь-декабрь 1941 года Уже в середине июля командование вермахта исключило в качестве возможной задачи штурм Ленинграда, сделав ставку на полное окружение города. Согласно директиве Гитлера номер 35 от 6 сентября, использованную для прорыва к советской «северной столице» 4-ю танковую группу надлежало в срочном порядке передислоцировать для наступления на Москву.
После взятия германскими войсками Шлиссельбурга 8 сентября сухопутное сообщение Ленинграда с остальной страной было прервано. Войска группы армий «Север» постарались выполнить приказ на полное окружение города, но упорная оборона частей Красной Армии не позволила это сделать. Господствующие Пулковские высоты остались под контролем советских войск. К немногочисленным успехам вермахта относятся взятие Красногвардейска, Пушкина и Красного Села, а также рассечение советской обороны в районе Петергофа, где образовался изолированный Ораниенбаумский плацдарм.
Образование кольца блокады толкнуло советское командование на поспешные и несогласованные действия в рамках Синявинской операции. Снимать возникшую осаду предполагалось силами отдельной 54-й армии под командованием маршала Г. Это наступление встретило мощное противодействие немцев и в итоге смогло продвинуться лишь на 5-10 километров. При этом все высшее советское военное руководство ошибочно пребывало в ожидании штурма вермахтом «города Ленина».
Юлия Кантор: Правды о блокаде советские власти боялись всегда
Из директивы «О будущем города Петербурга» Население, которое, по мнению А. Гитлера, могло попытаться покинуть город, следовало с помощью оружия загонять обратно в кольцо блокады. По планам нацистов, Ленинград должен был погибнуть. Начало блокады До войны Ленинград был крупнейшим центром советской промышленности, средоточием культурных ценностей.
В политическом смысле город считался «колыбелью революции». Все эти факторы предопределяли гитлеровский план первоочередного захвата Северной столицы. Финская армия должна была помочь немцам взять Ленинград и соединиться с войсками вермахта группой армий «Север» у Финского залива и восточнее Ладожского озера.
После того как группа армий «Север» вышла к Пскову, наступление на Карельском перешейке начали финские дивизии. Положение города на Неве стало критическим. И хотя противнику не удалось взять Ленинград с ходу, город оказался отрезанным от Большой земли.
Началась блокада. Снабжение могло осуществляться отныне только по воздуху или Ладожскому озеру. Немцы вошли практически в пригороды Ленинграда и могли рассматривать в бинокли Исаакиевский собор.
Организация обороны Уже 1 июля 1941 года в Ленинграде была создана Комиссия по обороне, которую возглавил партийный деятель А. К моменту окружения города эвакуация населения проводилась недостаточными темпами. Около двух с половиной миллионов горожан, к числу которых надо прибавить беженцев из Прибалтики, Ленинградской области, бойцов Ленинградского фронта, оказались в блокаде.
Ежедневно враг обстреливал город из артиллерийских орудий, в результате бомбёжек сгорели продовольственные склады, в том числе крупнейшие — Бадаевские. Сталин в срочном порядке назначил командующим Ленинградским фронтом генерала Г. Жукова, который жёсткими мерами укрепил оборону на ближних подступах к городу и предпринял ряд контрударов.
Еще один отрывок, запись от 5 марта: "Вот уже три дня я в стационаре горкома партии. Это семидневный дом отдыха в Мельничном ручье курортная окраина города. С мороза, несколько усталый, вваливаешься в дом, с теплыми уютными комнатами, блаженно вытягиваешь ноги... Каждый день мясное - баранина, ветчина, кура, гусь, индюшка, колбаса; рыбное - лещ, салака, корюшка, и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки, какао, кофе, чай, 300 грамм белого и столько же черного хлеба на день... Я и еще двое товарищей получаем дополнительный завтрак: пару бутербродов или булочку и стакан сладкого чая... Война почти не чувствуется. О ней напоминает лишь громыхание орудий... Данные о количестве продуктов, ежедневно доставлявшихся в Ленинградские обком и горком ВКП б в военное время, недоступны исследователям до сих пор.
Как и информация о содержании спецпайков партийной номенклатуры и меню столовой Смольного. Заготовку и переработку травы вел фасовочно-пищевой комбинат. Были созданы пункты по приему растений. Сборщикам выдавали дополнительные карточки на хлеб за не менее чем 25 кг травы. Траву продавали в Елисеевском магазине на Невском. Ленинградский Ботанический институт выпустил брошюру с перечнем съедобных растений, которые можно было найти в городских парках и садах, и рецептов блюд из них - например, салат из одуванчиков, суп из крапивы, запеканка из сныти. Люди умирают как мухи, а мер против этого никто не принимает". Из справки Управления НКВД по Ленинградской области о смертности населения по состоянию на 25 декабря 1941 года: "Если в довоенный период в городе в среднем ежемесячно умирало до 3500 чел. В течение декабря смертность возрастала: с 1 по 10 декабря умерло - 9541 чел.
В феврале в среднем за сутки умирало 3 тыс. В феврале того же года за каннибализм было осуждено более 600 человек, в марте - более тысячи. О, подлецы, подлецы! В документе сказано, что "... По данным кладбищ города, далеко не точным, ими за период с 1 июля 1941-го по 1 июля 1942-го захоронено более миллиона человек. Точный учет умерших не велся до 1943 года. Только на Пискаревском кладбище погребено более 400 тысяч ленинградцев. Сохранившаяся фрагментарная статистка дает преставление о масштабах трагедии - 15 февраля 1942 г. После снятия блокады в 1944 году сводить воедино и обнародовать данные о смертности в Ленинграде было строжайше запрещено.
Впервые данные о количестве погибших названные "точными" появились в книге бывшего уполномоченного ГКО по продовольствию в Ленинграде Дмитрия Павлова: 641 803 человека. Эта информация вплоть до 90-х годов считалась "единственно правильной". В действительности же это число погибших от голода с ноября 1941 г. Согласно же современным данным, число жертв блокады - от одного миллиона двухсот тысяч, до полутора миллионов человек. Уже после первой блокадной зимы партийное руководство города пыталось направить в "нужное" русло коллективную память ленинградцев. Решено было сделать фильм о блокаде. На всех этапах работы над фильмом - от написания сценария до выпуска его на экран - шла непрерывная работа по изъятию слоя за слоем фрагментов, свидетельствовавших о глубине ленинградской трагедии и проявившейся при этом слабости власти. В обсуждении подготовленной к показу документальной картины "Оборона Ленинграда" в студии кинохроники приняло участие все руководство города. Общее мнение выразил председатель горисполкома Петр Попков: "Насчет покойников.
Куда их везут? Причем их очень много показано. Впечатление удручающее... Я считаю, что много не нужно показывать - зачем вереница?..
Шаг, другой — и он падает. Я тупо прохожу мимо него, мертвого, — мне все равно. Я вхожу в свой подъезд, но подняться по лестнице не могу. Тогда беру двумя руками одну ногу и ставлю на ступеньку, а затем — вторую ногу на следующую ступеньку...
Тетя открывает дверь и тихо спрашивает: «Дошла? Помню февраль 1942 года, когда первый раз на карточки прибавили хлеба. В 7 часов утра открыли магазин и объявили о прибавке хлеба. Люди так плакали, что мне казалось, дрожали колонны. С тех пор прошел уже 71 год, а я не могу войти в помещение этого магазина. Гришина Лидия Алексеевна. Можно есть листья деревьев. Мы проворачиваем их через мясорубку и лепим лепешки.
У нас пухнут животы. Всю блокаду я, мучаясь, задавал себе вопрос, почему же я не съел до конца тот торт, который мне как-то купили. Этот торт я помню до сих пор, он был круглый и ступенчатый. Смерть Уже в конце октября можно было изредка встретить на улице горожанина, который покачивался из-за слабости от недоедания так, будто он невзначай «перебрал». А уже через месяц можно было, если не повезет, повстречаться с покойником, которого на салазках как бурлаки тащили на кладбище близкие ему люди. В конце ноября уже ничего необычного не было в том, чтобы увидеть лежащего на улице мертвеца. Декабрь: зима входила в свои права, и теперь частота возможных встреч с покойниками зависела от длины пройденного тобой пути и от того, шел ли ты по проспекту или же передвигался по «занюханной» боковой улочке. Трупы выносили из жилых домов, сбрасывали из окон нижних этажей, складывали в нежилых помещениях.
Васильев Валентин Леонидович. Умирали люди прямо на ходу. Вез саночки — и упал. Появилось отупение, присутствие смерти рядом ощущалось. Я ночью просыпалась и щупала — живая мама или нет. Булина Ирина Георгиевна. Как-то раз объявили, что будет выдача крупы, и моя мама с этой женщиной, которую звали Лида, пошли получать. Спускались по лестнице, и вдруг раздался страшный крик на весь подъезд: они споткнулись о тело старшего сына этой женщины — Женьки.
Он лежал на лестнице, сжимая авоську с баландой, — не дошел лишь три этажа до квартиры. Кричала его мать Лида, которая похоронила только что двух девочек, а еще раньше — старшего сына, погибшего на фронте. Она, работая на хлебозаводе, не могла принести даже кусочек хлеба своим умирающим детям. В ночь на 1 января 1942 года папа умер. Два дня мы спали с умершим отцом в одной постели. В этот же день умерли и хозяева квартиры. Три трупа находились в комнате. Уходя на работу, мама предупредила дворника, что в квартире осталось двое детей и нужно убрать тела умерших.
Я помню, что нам с братом было не страшно находиться в одной комнате с трупами, но мы очень боялись крыс. Они обгрызали у покойников кисти рук, ноги и носы. Мы отказывались оставаться одни в комнате. Мама, плача, объясняла нам, что она на казарменном положении, и ей надо идти на работу. Григорьева Зинаида Федоровна. Ко мне вышла сестра, посадила меня на скамейку и сказала, что мама недавно умерла. Во дворе завода стояла вереница машин с трупами, они ждали разгрузки. Рабочие укладывали покойников на транспортер, включали машины, и трупы падали в печь.
Создавалось впечатление, что они шевелят руками и ногами и таким образом противятся сжиганию. Я простояла в остолбенении несколько минут и пошла домой. Такое у меня было прощание с мамой. Первым умер от голода мой родной брат Леня — ему было 3 года. Мама на саночках отвезла его на кладбище, захоронила в снегу. Через неделю пошла на кладбище, но там валялись лишь его останки — все мягкие места были вырезаны. Его съели. В январе 1942 года от голода умерла тетя Шура, мамина родная сестра.
Ей было 32 года. Через 2 дня умерла от голода ее дочь Нюра, ей было 12 лет, через день умер сын тети Шуры — Ваня, ему было 9 лет. Трупы лежали в комнате — не было сил их вынести. Они не разлагались. В комнате были промерзшие насквозь стены, замерзшая вода в кружках и ни крупинки хлеба. Только трупы и мы с мамой. Потом дворник вынес тела — мертвецов из нашего дома складывали во дворе дома штабелями. Их была целая гора.
Мама умерла от голода в марте 1942 года. Ей было 29 лет. Совершенно больную дистрофией, меня отвезли в детский дом. Так я осталась одна. Будни Транспорт в городе не работал. На улицах не было освещения, в дома не подавалась вода, электричество и паровое отопление, канализация не работала. В комнате... В подвале дома капает вода, за водой стоит очередь.
Люди делятся фронтовыми новостями. Поразительно: ни одной жалобы, недовольства, малодушия — только надежда. Вера и надежда на то, что прорвут блокаду, что дождемся, что доживем. Ходили в туалет тогда в ведро, и у людей потом не было сил спуститься на улицу, чтобы вынести его. Выливали прямо от дверей по лестнице, потом все это замерзало, и лестницы были покрыты замерзшими нечистотами. Запаха особого не было, стояли страшные морозы, до -30 градусов и даже ниже. Сначала я продолжала учиться. Из-за постоянных бомбежек уроки часто прерывались.
Но тяжелее было возвращаться из школы — фашисты знали, что уроки заканчиваются после 13 часов, и именно в это время начинали интенсивно обстреливать город. Зензерова Валентина Владимировна. Мама получила карточки, положила их на стол и на секунду отвернулась. Когда она повернулась обратно, карточки исчезли. Это означало почти верную смерть. Мать закричала страшным голосом. В столовой нашлись активные люди, которые сразу закрыли все двери и начали обыск. Первой под подозрение попала приятельница мамы, которая в тот момент была рядом.
Она не признавалась. Тогда женщины начали ее раздевать. И карточки нашлись. Мама оказалась в больнице. В итоге мы с братом остались в квартире одни. В какой-то из дней пришел отец и отвел нас в детский дом, который находился около училища Фрунзе. Я помню, как папа шел, держась за стены домов, и вел двоих полуживых детей, надеясь, что, может быть, чужие люди их спасут. Вениаминова-Григорьевская Нина Андреевна.
У меня к тому моменту были отморожены руки и ноги.
Мы очень бедно жили после войны, потому что работала только мама. Она получала всего 800 рублей. А надо и за квартиру отдать, и обувь купить, и пальтишко.
Я помню, что, когда училась, в школе ввели форму. Шерстяную мы не могли купить, покупали штапельную. А это хлопок с добавками. И я в институте до третьего курса ходила в школьном платье.
Подробнее Самое главное было учиться. Кто учился — тот и был в почете. Я всегда хорошо училась. Когда приехала в Ленинград, было очень тяжело.
В 4-м и 5-м классе нужно было изо всех сил догонять. Требования оказались куда более серьезные, чем в эвакуации. О блокаде в школе не рассказывали. Были дети, которые пережили блокаду, но больше — приезжих.
Мы не говорили о том, что было, дети живут сегодняшним днем. Как раньше, так и сейчас. То, что было вчера, их не интересует. Это сейчас люди начинают что-то вспоминать и узнавать.
А те, кто тогда уже после войны родился, — им блокада как война 1812 года. Все было направлено на то, чтобы учить детей. Классы все время пополнялись, были очень большие. Ставили дополнительные стулья, табуретки, парт не было, просто столы.
Учителя у нас были очень хорошие. Из 29 человек 28 поступили в институт — кто куда хотел. Я поступила в пищевой институт. Мама потом вышла замуж.
Отчим у меня был добрый, его все любили. Он хорошо к нам относился. Никогда такого не было. Круглый год виноград, апельсины, мандарины, это удивительно!
Все, что хочешь, лишь бы деньги были. Раньше был один хлеб. Он был сырым. Там ничего не было — муки процентов 15, 430 калорий.
А человеку нужно хотя бы 2000. Люди выкраивали, делили его на три части. И поджаривали, и в воду бросали, получалась хлебная похлебка, которая пахнет чем-то. Подробнее Сейчас что?
Сравнивают изоляцию с блокадой, смешно. Сиди, высиживай! Волонтеры есть. И продукты принесут, и лекарства.
Хотя, конечно, тяжело сидеть без воздуха. В активе жителей блокадного Ленинграда я работаю вот уже 22 года. У каждого из нас свой участок. Раз в неделю принимаем людей.
По разным вопросам помогаем. Раньше было до 800 человек, сейчас уже 250. Умирают и умирают наши блокадники. Мы так готовились к этому празднику, ко Дню Победы!
Столько концертов должно было быть… Жить надо. Хотя сейчас мне очень сложно.