Новости анна сергеевна аллилуева

Уходя, она сказала тихо и печально: "И что же это за напасть такая на Аллилуевых?. И опять надо было ехать к бабушке и сообщать ей очередную тяжелую новость. До конца своих дней Анна Сергеевна проявляла заботу о своем племяннике Василии, сыне Надежды Аллилуевой и Сталина.

Была ли жена Василия Сталина «черной вдовой»

Была ли жена Василия Сталина «черной вдовой»	С этой же версией был согласен племянник Надежды, Владимир Аллилуев: «У мамы (Анны Сергеевны) сложилось впечатление, что ее довели головные боли.
Аллилуева, Надежда Сергеевна — Википедия	Аллилуева анна сергеевна реденс, дрофа питается прочной и парашютной ротой — сотнями, изоляцией успешных растений, коллегами, иногда литераторами и мышеподобными хорватами.
Аллилуева, Надежда Сергеевна — Рувики	Аллилуева, Анна Сергеевна — статья из Интернет-энциклопедии для
Самоубийство Надежды Аллилуевой. Тайна покрытая мраком | Истограф	И опять надо было ехать к бабушке и сообщать ей очередную тяжелую новость.

Надежда Сергеевна Аллилуева

С этой же версией был согласен племянник Надежды, Владимир Аллилуев: «У мамы (Анны Сергеевны) сложилось впечатление, что ее довели головные боли. По словам Светланы Аллилуевой, эти «Воспоминания» вызвали у её отца страшный гнев, что обернулось для Анны Сергеевны в 1948 году тюремным заключением. В результате, на книгу и её автора обрушился поток гневных рецензий в прессе, тираж был изъят, а сама Анна Аллилуева была арестована и осуждена, вместе со своей близкой подругой Полиной Жемчужиной-Молотовой. Аллилуева О.Е. Анна Сергеевна Аллилуева, моя мать, была вторым ребенком в семье. Анна Сергеевна Реденс (Аллилуева) (1896—1964) — сестра Надежды Аллилуевой, второй жены Сталина.

Гибель Надежды Аллилуевой

Все принимали как должное уставное требование — обязательность активной работы в партийной организации, партия была тогда не синекурой, и в этом была ее сила. Жила семья скромно, ее доходы складывались только из заработной платы, так было всю жизнь. Когда в конце двадцатых годов мама ездила к старшему брату Павлу, работавшему тогда в нашем торгпредстве в Берлине, она решила показаться немецким медикам, однако это оказалось ей не по карману — медицинская помощь в Германии стоила дорого. В декабре 1928 года родился первенец — Леонид, а в январе 1935 года вторым сыном оказался я. Произошло это на втором этаже небольшого особняка в Леонтьевском переулке, в котором ныне размещается торгпредство Монгольской Республики. Надо сказать, что еще до революции мама, закончив гимназию, получила очень приличное образование. Она могла читать со словарем по-немецки и по-французски, очень неплохо знала нашу и зарубежную литературу, много читала, хорошо разбиралась в живописи, и не было ни одного вопроса в нашей школьной программе, в котором она не могла бы оказать нам помощь.

По своей натуре она была человеком исключительной доброты и отзывчивости. Сколько я себя помню, в нашем доме всегда было полно людей. Это были родственники, друзья нашей семьи или просто чужие люди, которые приходили к ней за помощью. И всех их нужно было обязательно накормить, напоить, кого-то ссудить деньгами, кому-то купить одежду или обувь. А ведь все это требовало денег, и денег немалых. У мамы была лишь ее пенсия, пенсия деда да обед из кремлевской столовой.

После войны появились гонорары за ее книгу "Воспоминания" и мемуары деда "Пройденный путь". Вот уж, воистину, недаром сказано, что рука дающего не оскудевает! А еще у нее было прекрасно развито чувство юмора, она всегда любила шутку и очень заразительно смеялась. С людьми мама была очень простой в обращении и очень уживчивой, и все ее знакомые и друзья всегда с радостью принимали ее у себя дома. Это в полной мере относится и к ее давним знакомым из самого "высшего общества". И объяснялось это не только и не столько тем, что она была сестрой жены Сталина, а простой всеобщей любовью и уважением, которыми она по праву пользовалась.

Интересная деталь — о ней мне говорила тетя Женя, жена Павла Сергеевича. Жена К. Ворошилова Екатерина Давидовна была жутко ревнивой. Уж не знаю, имела ли она для этого основания или нет, но ревновала она супруга ко всем женщинам, оказавшимся в его окружении. Ко всем, кроме мамы, хотя та была привлекательной и миловидной. Ей Екатерина Давидовна верила безоглядно.

Я сам мог с детства наблюдать радушное отношение-матери к людям, она часто брала меня с собой, куда бы ни шла — в гости ли, или на свои благотворительные мероприятия, посещения госпиталей, детских домов и т. Она удивительно легко все прощала людям и не умела долго обижаться; если человек совершил какой-то нехороший поступок, мама моя всегда пыталась найти причину для его оправдания. И люди относились к маме с искренней доброжелательностью, для нее, как верно заметила Светлана, все двери были открыты. Сталин, которому приходилось взвешивать каждый свой шаг во взаимоотношениях с людьми, видеть неискренность, показуху, подхалимаж, критиковал мою мать. В "Двадцати письмах к другу" Светлана рассказывает: "Отец всегда страшно негодовал на это ее христианское всепрощение, называл ее "беспринципной", "дурой", говорил, что "ее доброта хуже всякой подлости". Мама жаловалась, что "Нюра портит детей, и своих и моих", — "тетя Аничка" всех любила, всех жалела и на любую шалость и пакость детей смотрела сквозь пальцы.

Это не было каким-то сознательным, "философски" обоснованным поведением, просто такова была ее природа, она иначе не смогла бы жить". Светлана, возможно, верно ухватила какой-то внешний рисунок, но Сталин любил и ценил в моей матери ее умение находить общий язык с людьми, ладить с ними. Не случайно в тяжелую годину войны он позвал к себе не деда или бабушку, а мою мать, когда просил поехать всей семьей в Сочи к Светлане. Он знал, что если договорится с матерью, значит, согласие обретет вся семья. Анна Сергеевна была тогда тем стержнем, который удерживал от распада всю нашу большую семью, переживавшую свои внутренние сложности и проблемы. И Василий, и Светлана, и Галина Бурдонская в трудные минуты обращались к моей маме.

Они и раны-то свои "зализывали" у нее на плечике и подолгу жили у нас дома, как это было с Василием или Галиной. Я могу со знанием дела поспорить со Светланой в том, что нам, Леониду и мне, своим детям, мать спуску не давала и за любую нашу провинность строго наказывала. Иное дело — отношение к Светлане и Василию. Вся семья видела, что сошедшиеся вместе два жестких характера их родителей не лучшим образом сказываются на их детях. Поэтому каждый в семье пытался как-то компенсировать недостающее детям родительское тепло своей добротой. А уж после злополучного самоубийства Надежды родичи всю свою любовь к ней перенесли на ее детей, так рано оставшихся без материнского внимания и воспитания.

Но дети тогда уже сформировались как личности, и коренным образом воздействовать на них уже было невозможно. И тем не менее и моя мать, и дед с бабушкой не проходили мимо их "чудачеств". Я сам был частым свидетелем тех скандалов, которые возникали в семье в 40-е и 50-е годы из-за различных "художеств" Василия. В детскую память врезался последний приезд Сталина в Зубалово в апреле 1941 года, о котором я рассказывал выше. Я помню, как радушно, искренне радостно встретились друг с другом эти люди — моя мама и Сталин, детское сознание уловило бы любую фальшь и наигранность. Мать довольно часто разговаривала со Сталиным по телефону и всегда это делала спокойно, без какой-либо нервозности.

Обычно она шла к И. Тевосяну, который жил в соседней квартире, и пользовалась его "вертушкой", телефоном спецсвязи, стоявшим у него дома. И шла, и звонила, и разговаривала с ним. И никогда ей в этом не было отказа. Володя Тевосян, сын Ивана Федоровича, вспоминая те годы, говорит: — "Вертушка" стояла у нас в спальне отца. Анна Сергеевна частенько заходила к нам, и я провожал ее в спальню, где стоял этот телефон.

Она набирала номер, и ее соединяли со Сталиным. Разговор обычно касался семейных дел, детей, Светланы, Василия. Иногда Анна Сергеевна жаловалась Сталину на те или иные "художества" его детей. Если бы Сталин не доверял моей матери хоть в чем-то, то, будучи человеком последовательным во всех своих действиях, он никогда бы не позволил ни ей, ни ее детям жить в Зубалове вместе со Светланой и Василием. Однако были люди, которым это доверие не нравилось, не нравилось, что моя мать могла позвонить Сталину и что-то сказать ему, о чем-то спросить. Продолжая свою линию на изоляцию Сталина, отсекновение от него близких людей, они позаботились о том, чтобы эти контакты прекратить, а мою мать в этих целях дискредитировать.

К тому же им не нравилось, что моя мать многое знала о них самих, их семьях. Как раз на горизонте замаячила новая волна репрессий. Но не будем торопить события. Еще шел 1945 год. Весной того победного года Сергей, старший сын Павла Аллилуева, с медалью закончил школу и поступил на учебу в МГУ на физико-математический факультет. Дочь Павла Кира работала в Малом театре.

Радзиевский, ставший потом его близким другом. Глеб был на несколько лет старше Сергея. Он воевал, попал в немецкий плен, провел там почти всю войну и был освобожден нашими войсками. И вот теперь — счастливое время студенчества. Я вспоминаю о Глебе, не дожившем из-за подорванного здоровья до наших дней, не только потому, что он был хорошим другом Сергея и всей нашей семьи, но и потому, чтобы этим примером возразить "новым историкам", утверждавшим, что все наши солдаты, попавшие в плен, были отправлены в "сталинские лагеря". Страна продолжала энергично восстанавливать народное хозяйство.

Когда после окончания войны вновь встал вопрос о темпах и сроках восстановления промышленно-экономического потенциала страны, И. Сталин сказал: "Мы можем восстановить разрушенное народное хозяйство за 10—15 лет. Но этого срока нам империалисты не дадут. Мы можем восстановить хозяйство за 5 лет. Но и этого срока нам могут не дать. Мы должны восстановить народное хозяйство за 2,5 года".

Этот срок оказался реальным. Сегодня он кажется абсолютно невероятным, фантастическим, особенно на фоне умирающей промышленности и спада всех темпов экономического развития страны. В 1947 году была отменена карточная система, проведена денежная реформа. Социалистически ориентированная система со своим централизованным планированием, концентрацией государственных сил и ресурсов на решающих участках народного хозяйства, единой правящей партией, способной поднять и мобилизовать народ на решение узловых проблем, еще раз продемонстрировала свои преимущества и возможности. Вместе с тем Сталин отлично понимал, что мы можем оставаться социалистической страной только будучи великой державой. Взаимозависимость здесь была жесткой и органичной.

В конце 1945 года Сталин тяжело заболел: инсульт. Сказались огромное напряжение предвоенных и военных лет, накопившаяся за эти годы усталость, возраст — ему уже было шестьдесят шесть лет. Болел он долго, трудно, но помощь медицины и внутренняя воля позволили одолеть эту хворобу, из которой далеко не каждый мог выкарабкаться. В феврале 1946 года мама отпраздновала свое пятидесятилетие, юбилей собрал за праздничным столом всю семью и многих, многих наших друзей. Отсутствовал только Сталин, но мы и не рассчитывали его увидеть. Мама получила уйму поздравлений.

Пришел поздравить ее и начальник личной охраны Сталина генерал Н. Я видел эти полотна великих мастеров прошлого на выставке, которая была организована в Музее имени А. Пушкина перед тем, как эти шедевры, отреставрированные нашими лучшими специалистами, вернулись на свою родину. Я видел эти картины и еще тогда, когда они только прибыли к нам, покалеченные, разорванные, со следами плесени, огня, осыпающейся краской, без рам, но все равно они были прекрасны. Мать специально водила меня в течение нескольких дней смотреть эти картины и много рассказывала мне о них. Трумена У.

Черчилль произнес свою печально знаменитую речь, положившую начало "холодной войне". Как видим, нам не дали не только 10—15 лет, но и тех 2,5 года, о которых говорил Сталин. Черчилль, полагавший, что с Россией можно разговаривать только на силовом языке, предложил создать антисоветский плацдарм, дающий старт на установление англо-американского мирового господства. Назвал он этот плацдарм, как это любят на Западе, элегантно, как некую "братскую ассоциацию народов, говорящих на английском языке. Это означает особые отношения между Британским содружеством наций, с одной стороны, и Соединенными Штатами — с другой. Братская ассоциация требует не только растущей дружбы и взаимопонимания между нашими двумя обширными, но родственными системами общества, но и сохранения близких отношений между нашими военными советниками, проведения совместного изучения возможных опасностей, стандартизации оружия и учебных пособий, а также обмена офицерами и слушателями в технических колледжах.

Это должно сопровождаться сохранением нынешних условий, созданных в интересах взаимной безопасности, путем совместного использования всех военно-морских и авиационных баз, принадлежащих обеим странам во всем мире. Это, возможно, удвоило бы мобильность американского флота и авиации. Это значительно увеличило бы мощь британских имперских вооруженных сил и вполне могло бы привести к значительной финансовой экономии. Впоследствии может возникнуть принцип общего гражданства, и я уверен, что он возникнет". Этот союз по мнению Черчилля, должен быть направлен против Советского Союза и зарождавшихся социалистических государств. В этой речи впервые прозвучал антисоветский термин "железный занавес", изобретенный еще в феврале 1945 года И.

Этот занавес, заявил Черчилль, опустился на Европейский континент и разделил его по линии от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике. Бывший английский премьер призвал применить против СССР силу как можно скорее, пока он не располагает ядерным оружием. Английские избиратели оказались провидцами, провалив Черчилля на прошедших парламентских выборах. Западногерманский либеральнобуржуазный публицист С. Хаффнер в этой связи тонко заметил: "Черчилль был нужен Англии, чтобы вести войну против Германии.

Бабушка и мама ссорились и ругались с Василием, но это мало что меняло. Галина жила у нас и целыми днями плакала, ожидая, что Василий, как и в прошлый раз, одумается и вернется к ней. Но этого, увы, не случилось. Василий все больше пил, и было ясно, что этот брак недолговечен. Однажды мои брат показал мне сторублевую купюру и сказал, скоро будет денежная реформа, давай обменяем эти деньги на мелочь, ведь монеты-то явно не будут менять? Сказано — сделано. И действительно, в конце 1947 года произошла денежная реформа, тысяча рублей, что была в сумочке у мамы, превратилась в сторублевку, три тысячи рублей, накопленные няней Таней, теперь означали только триста. А наши сто рублей мелочью как были сотней, так и остались той же суммой. Я считал эту операцию крупным финансовым успехом Леонида. Больше всего огорчилась няня Таня, она тогда сильно обиделась на маму, рассчитывая, что та могла бы обменять ее деньги вместе с деньгами благотворительного фонда — один к одному. Но мама тогда посмеялась, ей и в голову не могло прийти, что можно смешать какие-то личные деньги с теми, святыми, предназначенными на помощь обездоленным. В это же время Кира, дочь Павла, получила приглашение сниматься в небольшой роли в фильме по произведению А. В квартире у Евгении Александровны стали собираться актеры, шли репетиции, смотреть на которые было так интересно, что я боялся пропустить их. В один из вечеров я, по привычке, поднялся на восьмой этаж и позвонил. Мне открыли, и я увидел множество людей. Наверное, сейчас начнется репетиция, подумал я, но сильно ошибся. Меня усадили на диван и попросили сидеть тихо. Я увидел Киру, Сергея и Сашу, а также детей И. Молочникова — Леву и Ксению. У всех у них были убитые лица. Какие-то незнакомые люди рылись в шкафах, бумагах, перелистывали книги. Это был обыск. Оказывается, несколько часов назад были арестованы Евгения Александровна и ее муж. Руководил обыском полковник Масленников, высокий человек с лицом, испещренным шрамами, а проводил его майор Гордеев. С ними мне предстояло еще встретиться. Обыск длился долго, дома заволновались и послали за мной Леонида. Теперь и Леонид был усажен в комнате. Когда уже было за полночь, в квартиру пришла няня Таня, она стала требовать, чтобы детей отпустили домой, но вместо этого ее попытались усадить вместе с нами. Няня Таня стала скандалить, и полковник разрешил ей уйти, но нас оставил. Няня Таня была женщиной мудрой, она смекнула, что к чему, пришла домой и все рассказала маме. Вернулись мы домой глубокой ночью. Так начались для нашей семьи новые репрессии, разразившиеся не только в нашем доме. Бабуся в ту пору была в "Барвихе" и ничего еще не знала. Мы приехали к ней втроем — мама, Леонид и я. Подъехала и Светлана. Всей четверкой мы долго ходили вокруг бабушки и не решались ей сказать о случившемся. Наконец мама собрала силы и сказала: — Мама, на днях арестовали Женю и ее мужа. Реакция Ольги Евгеньевны, как мне показалось, для всех была неожиданной и потрясающей. Поднявшись и гордо выпрямившись, она истово перекрестилась и воскликнула: — Слава тебе, Господи! Мы все разинули рты. С тех пор прошло много-много лет, но лишь только после того, как я ознакомился с реабилитационным делом матери, я наконец понял, что стояло за этими ее словами. А тогда все терялись в догадках. Светлана в книге "Двадцать писем к другу", вспоминая про 1938 год, когда неожиданно вдруг умер Павел, пишет, что возникло подозрение, что сделала это так или иначе его жена Евгения Александровна. Эту мысль Берия упорно внушал Сталину. Была, даже проведена, эксгумация тела Павла Сергеевича. Впрочем, официальная версия, что Павел скончался от легочной эмболии закупорки легочной артерии , так и не была опровергнута. Десять лет спустя, когда были арестована Евгения Александровна и ее муж, их соседи по квартире — Г. Угер и его жена, жена Р. Хмельницкого Вера Ивановна, давнишняя приятельница тети Жени и мамы, и еще несколько человек, ей вновь было предъявлено обвинение в отравлении первого мужа. И тут опять возникает зловещая фигура Берия. Но нам придется для прояснения картины вернуться в тот, 1938 год. Там они пробыли недолго. Вскоре его вызвали в Москву — он ехал с тяжелым сердцем, — и больше его не видели. Но есть одна неверная деталь, которая требует нового взгляда на этот факт. Берия не мог отправить отца в Алма-Ату. Отец уехал в Казахстан в начале 1938 года, а Берия пришел в НКВД на пост первого заместителя наркома в первых числах августа 1938 года. Познакомившись в последнее время со множеством архивных материалов, я пришел к выводу, что отца направили в Казахстан потому, что он знал, что представляет собой Л. Мирзоян — еще по Закавказью. Многое, сложившееся в Казахстане, оказалось аналогичным ситуации в Азербайджане, когда Мирзоян был там первым партийным лицом. Знания отца и самого Мирзояна, и общей обстановки которая складывалась вокруг этой фигуры, сильно могли бы пригодиться, чтобы разобраться объективно в казахстанских делах. А дела там происходили странные. Вокруг Л. Мирзояна, первого секретаря ЦК КП б республики, сложился настоящий культ его личности. Его суждения были непререкаемы, он распоряжался в республике, как в своей вотчине. Его именем назывались города и села. В Карагандинской области была шахта имени Л. Мирзояна, был совхоз имени Л. Мирзояна, железнодорожная станция Мирзоян. Город Аулис-Ата "по просьбе трудящихся" переименован в Мирзоян. Был и институт имени Мирзояна и Мирзояновский район в Семипалатинске, и даже пик Мирзояна. Но Берия, переведясь в Москву, сразу воспользовался этим удобным для него случаем — отсутствием в столице Реденса — и начал свою гробокопательную работу. Он тотчас завел на отца дело, и в него легли первые два доноса — показания С. Вейнберга от 16 августа и Я. Закгейма от 21 августа 1938 года, то есть в том же месяце, как Берия заступил на новую должность. Времени он не терял. Что это за люди, Вейнберг и Закгейм, я не знаю. Но вот два других лица, доносы которых сыграли роковую роль, — люди известные: это С. Косиор и Н. Их показания легли в дело позже, где-то в апреле 1939 года. Практически на основе показаний этих людей отец был приговорен к расстрелу. Следователь — полковник Звягинцев, который вел реабилитационное дело моего отца, как я писал выше, сказал мне, что впоследствии и Ежов, и Косиор от своих показаний отказались, это позволило вынести в 1961 году решение о полной реабилитации С. Из этих объяснений я понял, что Ежов и Косиор, несмотря на расстрельный приговор, тогда еще были живы. Что же касается доносов Вейнберга и Закгейма, то в них не содержалось ничего существенного, и поскольку между их доносами и показаниями Ежова и Косиора лежал большой промежуток времени — целых восемь месяцев, — я уверен, будь бы жив Павел, он не допустил бы расправы над отцом. И смерть Павла вряд ли была естественной, но что жена его Евгения Александровна участия в этом черном деле не принимала, как мне кажется, было ясно любому непредвзятому человеку, если бы он захотел докопаться до истины. Поэтому Берия приходилось все время убеждать Сталина в вине Евгении Александровны, и он пользовался любым случаем, чтобы бросать на эту женщину тень и замести собственные следы. Быстрая расправа над Берия унесла с ним в могилу много очень важных тайн как в масштабе государства, так и в объеме нашего семейного гнезда. Мне кажется, у бабушки Ольги Евгеньевны не было причин подозревать невестку в убийстве сына. И та ее реакция, которая нас так поразила, скорее всего была связана с обидой на Евгению Александровну, которая слишком быстро после смерти мужа вышла замуж за своего Молочникова. Ведь бабушка долго жила в Грузии и впитала ее традиции, там такого не прощали до конца жизни. Вскоре после ареста Евгении Александровны произошла неприятная ссора бабушки и моей матери с Василием. Дело, как всегда в последнее время, касалось беспризорных детей Василия, которые оказались совершенно заброшенными. Мать моя, очевидно, припомнив, что в свое время сам Василий со своей сестрой оказались без надлежащего родительского присмотра, а сын не только не извлек из этого уроки, но со своими детьми стал поступать еще хуже, сказала Василию в сердцах: "Твоя мать была дура, потому что согласилась выйти замуж за твоего отца! На другой день мы поехали провожать бабушку в "Сосны". Дорога проходила мимо дачи Василия, и мать решила заехать к нему, чтобы завершить "воспитательную работу". Но ничего хорошего из этой затеи не получалось. Василий, как обычно, был пьян и, увидев внезапно появившихся бабушку, маму и меня в придачу, пришел в бешенство. Вот для нее, — тут он указал на бабушку, — двери моего дома открыты всегда, а ты лучше убирайся вон! Уезжали мы в самом скверном настроении. Бабушка всю дорогу вздыхала и сокрушалась горько. Обычно после таких скандалов бабушка, посещая кладбище и могилу Надежды, жаловалась ей: "И кого же ты родила нам, Надюша? Это была моя последняя встреча с Василием у него дома. Я встретился с ним уже гораздо позже, в 1951 году — на похоронах бабушки, да еще были встречи мельком на балконе, когда он приходил к Светлане. У нас дома Василий был в последний раз в 1961 году, перед отъездом в Казань, он пришел попрощаться с мамой, но я его уже не увидел — был в командировке. Василий только встретился с мамой и моей женой. Уже были арестованы Кира, соседи Евгении Александровны, другие знакомые. В январе арестовали и маму. Арестовали ее ночью. Уходя, она сказала тихо и печально: "И что же это за напасть такая на Аллилуевых?.. И опять надо было ехать к бабушке и сообщать ей очередную тяжелую новость. Поехал Леонид и, чтобы как-то скрасить дурную весть, горько пошутил: "Ну вот, это тебя наказал Бог за твое "Слава тебе. Обыск производил уже знакомый нам майор Гордеев. Так получилось, что я оказался в квартире тети Жени, когда пришли арестовывать Г. Угера и его жену, живших у них, и опять мне пришлось сидеть чуть ли не до утра. Обыск производил Гордеев. При аресте Киры Павловны мы снова увидели того же майора, так что за этот несчастный месяц майор Гордеев стал нам как родственник. Делал он свое дело неохотно. На наши колкости не реагировал. Только раз, как бы вскользь, заметил: "Вот подрастете, сами все поймете". Работа у майора была нудная и противная — все вещи пересчитать, внести в опись, а каждую страницу описи отдельно подписать. Книги и письма перелистывались и пронумеровывались. Были у него помощники. А еще — понятые, которые чувствовали себя в этой обстановке неловко. Обыск продолжался всю ночь до утра, целый день и еще целый вечер. Опись переписывалась по нескольку раз — часто ошибались. Нас с Леонидом волновал только один вопрос: как они поступят с гимнастеркой отца, на которой привинчены были три ордена? Тогда, в 1938 году, дед выгнал сотрудников НКВД, которые попытались произвести в нашей квартире обыск. Няня Таня спокойно вытаскивала одну вещь за другой из чемодана, показывала их майору и укладывала в стопку. Уже все гимнастерки развернула, показала, чемодан совсем опустел, а той гимнастерки так и не обнаружилось. Только потом я понял в чем дело. Няня Таня разворачивала гимнастерки лицом к себе, а майор их видел только со спины, потому и не заметил. К сожалению, ордена отца у нас не сохранились, уже после реабилитации отца мама зачем-то отдала их в какой-то музей. Долгих шесть лет семья Аллилуевых оставалась без своей главной душевной опоры — Анны Сергеевны. Так мы остались с Леонидом и няней Таней одни, а из трех комнат нам оставили одну, остальные запечатали. Няня Таня, Татьяна Ивановна Москалева, была святая женщина, была она нам как мать родная. Родом из небольшой деревни в Рязанской области, она в молодости была красавицей, но почему-то жизнь свою не смогла устроить и осталась одинокой. В нашем доме Татьяна Ивановна была полноправным членом нашей семьи, все мы были привязаны к ней, и она отвечала нам взаимностью и любовью. Она даже в отпуск уходила редко, да и то — уедет на несколько дней в свою деревеньку и быстро возвращается, соскучилась. Кроме нас, детей, на ее плечах лежал весь дом. Она прекрасно готовила, умела шить, вязать, гладить и стирать. Очень любила читать книги, особенно вслух, и мы часто с удовольствием ее слушали. Няня Таня, еще до революции, совсем молоденькой, служила в семьях, и навыки эти всегда ее выручали. Она знала массу лечебных снадобий и народных рецептов. Когда мы с Леонидом болели, няня Таня приготовляла нам различные отвары и не отходила от наших постелей ни днем, ни ночью. Подруги ее — Александра Андреевна Светланина няня и Фекла Прокофьевна — были ей под стать, такие же добрые, сердечные и кристально честные. Все они были людьми глубоко верующими, ходили в церковь, соблюдали обряды, но нам своих взглядов не навязывали. Няня Таня была исключительно преданным человеком. Когда в октябре 1941 года немцы прорвались к Москве и над столицей нависла опасность, она собрала все ценные наши вещи и увезла их в свою деревню, а когда немцы отступили и положение нормализовалось, привезла их обратно. Как ей это удалось, ума не приложу! И в нашей семье, и в семье Сталина все с пониманием относились к религиозным убеждениям и няни Саши, и няни Тани, никаких гонений не было, да и быть не могло. Никто в нашей семье не смущался оттого, что жена Павла, тетя Женя, была дочерью новгородского священника. В этой связи запомнился эпизод, который описывал в своей книге "Дело всей жизни" маршал А. Василевский: "Один из очередных тостов И. Сталин предложил за мое здоровье, и вслед за этим он задал мне неожиданный вопрос: почему по окончании семинарии я "не пошел в попы"? Я, несколько смутившись, ответил, что ни я, ни отец не имели такого желания, что ни один из его четырех сыновей не стал священником. На это Сталин, улыбаясь в усы, заметил: — Так, так. Вы не имели такого желания. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймем до сих пор. Беседа на этом не кончилась. Насколько мне известно, один ваш брат — врач, другой — агроном, третий — командир, летчик и обеспеченный человек. Я думаю, что все вы могли бы помогать родителям, тогда бы старик не сейчас, а давным-давно бросил бы свою церковь. Она была нужна ему, чтобы как-то существовать. Я ответил, что с 1926 года я порвал всякую связь с родителями. И если бы я поступил иначе, то, по-видимому, не только не состоял бы в рядах нашей партии, но едва ли бы служил в рядах Рабоче-Крестьянской Армии и тем более в системе Генерального штаба. В подтверждение я привел следующий факт. За несколько недель до этого впервые за многие годы я получил письмо от отца. Во всех служебных анкетах, заполненных мною до этого, указывалось, что я связи с родителями не имею. Я немедленно доложил о письме секретарю своей партийной организации, который потребовал от меня, чтобы впредь я сохранял во взаимоотношениях с родителями прежний порядок. Сталина и членов Политбюро, присутствовавших на обеде, этот факт удивил. Сталин сказал, чтобы я немедленно установил с родителями связь, оказывал бы им систематическую материальную помощь и сообщил бы об этом разрешении в парторганизацию Генштаба. Надо сказать, что через несколько лет Сталин почему-то вновь вспомнил о моих стариках, спросив, где и как они живут. Я ответил, что мать умерла, а 80-летний отец живет в Кинешме у старшей дочери, бывшей учительницы, потерявшей во время Великой Отечественной войны мужа и сына. Наверное, им здесь было бы не хуже, — посоветовал Сталин. Думаю, что и в этих добрых чувствах Сталина к моим близким не обошлось без Бориса Михайловича". Чуев, ссылаясь на маршала Голованова, рассказывает, как он вместе с Жуковым и Маленковым летал в Сталинград по заданию Сталина, чтобы выяснить обстановку и определить на месте, что нужно для победы на Волге: "Прилетели, нашли командующего фронтом Еременко и члена Военного совета Хрущева в канализационной трубе. Жуков стал распекать Еременко, дескать, что тот плохо воюет, не хочет бить немцев. Хрущев отвел в сторону Маленкова: — Что вы там слушаете поповского сынка? Мне стало неловко, о я отошел. Тогда я не знал еще, что Маленков и Хрущев дружат между собой, а третий в их компании — Берия. И они всегда друг друга поддерживали. Что же касается "поповского сынка", то так Хрущев назвал А. Василевского, предполагая, что Александр Михайлович высказал Сталину свои сомнения по руководству Сталинградским фронтом, что, видимо, и послужило причиной нашей инспекционной поездки". Так что обвинять Сталина в гонениях на церковь несправедливо и необъективно, тем более что лично он много сделал, особенно в годы войны, чтобы наладить нормальный диалог между государством и церковью. К сожалению, Н. Хрущев не смог быть воспреемником этой линии, и началась широкая волна гонений на религию и церковь, закрытия храмов — не меньше, если не больше, чем во времена воинствующего безбожия Е. Вообще тема религии и социализма, советской власти и церкви только на первый взгляд кажется ясной и простой. Наши демократы и "новые историки", обвинив во всех грехах Октябрь, Ленина и Сталина, посчитали, что это и есть истина. Проигнорирована, например, такая объективная истина, что уже в начале этого века наша церковь как, впрочем, и все христианство шла к глубокому кризису, налицо была потеря веры как среди церковников, так и верующих, так что Октябрь, в определенном смысле слова, свою атеистическую окраску черпал из живой действительности и закрытие многих храмов на местах было не результатом злой воли сверху, а самостийным движением снизу. В этом смысле ленинский декрет об охране и учете памятников, декрет СНК "О запрещении вывоза за границу предметов искусства и старины" и ряд других помогли сберечь многие наши церкви и бесценные произведения православного искусства. Зато сейчас рынок сделал свое черное дело — за границу вывезены миллионы наших икон, особенно пострадали сокровища нашего древнего искусства. Я уже не говорю о том, что кражи икон, церковной утвари из храмов приняли характер бедствия, а иконная контрабанда стала просто обыденным, привычным явлением. Мамин арест подкосил и сломал няню Таню. Перед нами она бодрилась и всячески оберегала, жалела, но страдала так сильно, что силы ее оказались на исходе. Через три месяца после того трагического дня она умерла от инфаркта. Это было в ночь на Пасху. Мать тети Жени, жена священника, жившая после ареста дочери с ее детьми, завидовала такой смерти: "В ночь на Пасху, — сказала она, — умирают только святые. И после смерти попадают прямо в рай". После смерти няни Тани наша бабушка, Ольга Евгеньевна, позвонила B. Абакумову, возглавлявшему тогда МГБ. Этот звонок вернул нам все наши вещи, находившиеся в опечатанных комнатах, и добавил нам еще одну комнату. Всю эту процедуру проводил тот же полковник Масленников, который арестовывал тетю Женю и ее супруга. Этот тон совсем не вязался с его грозным видом. Таким образом у нас были две комнаты — комната с балконом, где раньше была мамина спальня, и смежная с ней, бывший дедов кабинет. Третью нашу комнату, столовую, отдали еще одной семье, так что "коммунальность" нашей квартиры повысилась на новую ступень — в ней стали проживать три семьи. Между тем "холодная война" набирала свои темпы в обстановке полной секретности. Такова конечная цель этой секретной директивы для "мирного времени". Но в этой директиве речь шла не только об уничтожении советской власти, но и российской государственности, исчезновении нашей страны из числа великих держав. Вместе с тем США заранее побеспокоились о том, чтобы эти "грязные" цели и средства, выделяемые на эту работу, не выглядели как прямое вмешательство в дела нашей страны, чтобы внешние условия способствовали самой эволюции внутреннего режима в "нужном направлении". Столь же энергично отмечалась необходимость избежать хомута, когда политические группы России будут "выпрашивать нашу помощь". Вероятно, между различными группами вспыхнет вооруженная борьба. Даже в этом случае мы не должны вмешиваться, если только эта борьба не затронет наши военные интересы". В этом документе, естественно, не осталась без внимания и судьба Коммунистической партии: "Как быть с силой Коммунистической партии Советского Союза — это в высшей степени сложный вопрос, на который нет простого ответа", признается в директиве. И если эти правители начнут расправляться с коммунистами, то США будут в стороне, умоют руки. Вместе с тем директива содержит жесткие советы, как вести себя с теми, кто уйдет в подполье, "как это случилось в областях, занятых немцами в недавнюю войну": "В этом отношении проблема, как справиться с ним, относительно проста: нам окажется достаточным раздать оружие и оказать военную поддержку любой некоммунистической власти, контролирующей данный район, и разрешить расправиться с коммунистическими бандами до конца традиционными методами русской гражданской войны". Затем группа лиц, облеченная высокими полномочиями, — вице-президент СНБ А. Баркли, министр обороны Д. Ферресол, военный министр К. Ройал, директор ЦРУ контрадмирал Р. Сорок лет понадобилось США, чтобы план этот реализовался. Конечно, правящие круги Америки рассчитывали на более короткие сроки. Но в момент зарождения всех этих планов перед ними стояла непреодолимая тогда для них преграда — великая держава, не склоняющая своей головы ни перед кем, и ее руководитель Сталин. Его опасались более всего. Генерал Валентин Иванович Варенников, Герой Советского Союза, прошедший со своей 35-й гвардейской стрелковой дивизией весь путь от Сталинграда до Берлина, участник Парада Победы в одном из своих майских интервью в 1994 году рассказывал, что после войны авторитет СССР был столь велик, что "без его голоса ничто серьезное в мире не могло решаться". И хотя нас пытались изолировать, "опустился "железный занавес", а в 1949 году было создано НАТО. В соответствии с решением Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций от 29 ноября 1947 года на части территории Палестины было провозглашено 14 мая 1948 года государство Израиль. Я не собираюсь касаться различных аспектов проблемы государства Израиль. Коснусь лишь одной грани, которая так или иначе связана с темой моей книги. Бен-Гурион, первый премьер-министр и министр обороны нового государства, был одним из организаторов и лидеров сионистской правой социал-демократической партии Израиля МА-ПАИ. Приведу одно его высказывание: "Я не постесняюсь признаться, что, если бы у меня было бы столько же власти, сколько желаний, я бы подобрал способных, развитых, порядочных, преданных нашему делу молодых людей, горящих желанием переделать евреев, и послал бы их в страны, где евреи погрязли в греховном самодовольстве. Этим молодым людям я бы приказал замаскироваться под неевреев и преследовать евреев грубыми методами антисемитизма под такими лозунгами: "грязные евреи! Я уверяю вас, что результаты эмиграции. Полагаю, что сионистская пропаганда в послевоенной России весьма активно работала на раздувание антисемитизма, чтобы понуждать еврейское население эмигрировать в Израиль. Предметом ее особого внимания и "заботы" была интеллигенция еврейского происхождения, ее старались обласкать и затянуть в свои сети часто обманным путем. Некоторые наши деятели культуры и науки становились орудием сионистского влияния, не подозревая об этом. И громкие кампании тех времен — "дело врачей", борьба с "безродным космополитизмом", история с Крымской еврейской автономией — были не результатом мифического "зоологического антисемитизма" Сталина, о чем столь широко вещали наши "демократы", а плодами целенаправленной политики лидеров и идеологов сионизма, за каждым из них прячется тайная, тщательно скрываемая ниточка, ведущая за пределы нашей страны, в молодое развивающееся государство. Эти кампании были спровоцированы мировым и внутренним сионизмом. И такие люди, как, например, С. Михоэлс, стали его прямыми жертвами. В конце июня 1948 года в Румынии состоялось совещание Информбюро коммунистических и рабочих партий, обсудившее положение дел, сложившееся в Коммунистической партии Югославии. В принятой резолюции отмечалось, что руководство КПЮ "за последнее время проводит в основных вопросах внешней и внутренней политики неправильную линию, представляющую отход от марксизма-ленинизма, противопоставило себя ВКП б и другим компартиям, входящим в Информбюро, встало на путь отхода от единого социалистического фронта против империализма, на путь измены делу международной солидарности трудящихся и перехода на позиции национализма". Отход Югославской компартии от принципов, принятых в международном коммунистическом движении, был тяжелой потерей в общем деле, но никаких крутых мер вокруг Югославии не предпринималось, танков и десантников туда не направляли, ограничившись методами идеологического воздействия на отступников. Многие события, только завязавшиеся в 1948 году, принесли свои отравленные плоды лишь в наше время. И та же Югославия, благодаря своим амбициозным вождям и американской "помощи", первой отправившись в свободное плавание по "свободному" рынку, ныне уже называется бывшей Югославией, и наша, прежде могучая и несокрушимая, держава с гордым именем СССР в тяжелом раздумье стоит у последней черты, за которой маячит ее неприглядное колониальное будущее, но нет державы и нет СССР. Зато есть киви, легальные масонские ложи, легальный сионизм, бейтаровские молодчики, полудохлый СНГ и полное обнищание народа, угнетенного нуждой и бесправием. И еще полный разгул "демократии". Между тем хроника жизни нашей семьи 1948 года зафиксировала еще одно событие — из тюрьмы была выпущена Кира, дочь Павла Аллилуева, по мужу Полипковская. Эту фамилию она носит до сих пор, хотя с ним развелась давным-давно, а второй муж скончался несколько лет назад. Сегодня Кира — пенсионерка и живет в Москве в своей маленькой однокомнатной квартирке. И хотя ей уже много лет, она по-прежнему веселая и жизнерадостная женщина. Тогда она просидела в тюрьме месяцев шесть или семь, а потом была выслана на пять лет в Шую. Когда ее выпустили из тюрьмы, а это было во Владимире, она не смогла достать билет в Москву и не смогла устроиться на ночь в гостинице.

Погиб на войне. После ареста родителей оставлен у бабушки, затем попал в спецприемник и в сумасшедший дом. Позже стал ученым-африканистом. Полгода отсидела в "Лефортово", приговорена к 5 годам ссылки в Ивановскую область. Вышла на свободу в 1953 г. Позже работала на телевидении. Но это злодейская незаурядность. В убийствах сотен тысяч людей была своя логика, и это становится ясным при работе с открывшимися в последнее время документами. Чудовищная, исходящая из античеловеческих аксиом - и все же логика. Логика была и в том, что Сталин уничтожил свое окружение. Всякий, кто поднимается над общим уровнем, опасен, родственник опасен вдвойне - тут видны архетипические закономерности восточных деспотий... Не думаю, что к Реденсам или Аллилуевым вождь испытывал какую-то особую теплоту. Сталин был достаточно безразличен к близким - возможно, поэтому он и питал слабость к чужим детям. Что не мешало ему ломать этим детям жизнь. Вспомним хотя бы историю Гели Маркизовой, героини знаменитого снимка "Вождь с девочкой на руках". Она, дочка крупного партработника, пришла с родителями в Кремль на праздник. Сталин взял Гелю на руки, поцеловал и спросил: "Девочка, что ты хочешь? Куклу или патефон? На следующий день ей доставили подарки. А еще через некоторое время арестовали родителей, и Геля попала в детский дом. Куклу и патефон она таскала за собой во время всех мытарств, причитавшихся ей как дочке врага народа... Дедушка-романтик и обаятельный Сталин - Много лет назад, еще в Первую мировую войну, в Великом Новгороде гадалка сказала моей маме: "Ты высоко прыгнешь, будешь жить за границей, а потом низко упадешь и не своей смертью умрешь... И там выяснилось, что теперь она родственница Сталина. Его жена, Надежда Сергеевна, была папиной сестрой. А мой дедушка, папин папа, был революционером-романтиком: отправлял деньги ссыльным, прятал подпольщиков, в июле 1917 года в Петрограде у него в квартире скрывался Ленин. Тогда Ленина искал весь город... Но Сталин тогда был другим, а о будущем никто, разумеется, не догадывался... В Москве поселились в Кремле - как войдешь через Кутафью башню, направо небольшой двухэтажный домик, а дальше Офицерский корпус - и наши квартирки. Там жили Сталин, Ленин, Свердлов и мы. Жили тесно, мебель сборная. Мне рассказывали, что Ленин, приходя на общую кухню, всегда спрашивал кухарку: "Вы кошечке молочка давали? Вы ее покормили?.. Так вот и жили. А потом, когда у Сталиных родился Вася, а Ленин оказался в Горках, разъехались. Наша семья обосновалась в трех кельях Чудова монастыря потом на его месте построили здание Президиума Верховного Совета СССР , там было ужасно много мышей... Папа и мама по-прежнему дружили со Сталиными. Когда в 1926 году родилась Светлана, Надежда Сергеевна взрослым девочку не показывала - верила, что могут сглазить. А вот мне я была старше Светы лет на шесть дочку предъявить было можно... В том же году мы уехали за границу. В Германии он закупал машины и рельсы, бывал на заводах и сразу увидел, что немцы строят танки. В Кремле мы уже не жили. Дедушка как старый большевик получил пятикомнатную квартиру в Доме правительства Доме на набережной. Потом, когда застрелилась Надежда Сергеевна, многие считали, что он с нами порвет: говорили, будто папа подарил ей тот самый револьвер... А в действительности все было не так. Папа имел право провозить оружие и в Германии купил два маленьких револьверчика. Надежда Сергеевна однажды пожаловалась: "С охраной просто беда - то есть, то нет. Мне на всякий случай выдали такой огромный пистолет! Давай поменяемся: я тебе свой, а ты мне маленький". Сталин, узнав об этом, сказал: "Нашел что подарить! И хозяин приветливый. А Надежда Сергеевна была очень строгая с детьми. При ней не побегаешь, не похохочешь: сиди - и все... То ли он родился великим актером, то ли просто тогда был хорошим... И он их тоже любил. Моего брата всегда сажал на колени: "Ах ты, грибочек... А сталинский сын, Вася, отца побаивался. К собственным мальчишкам он придирался и с Яшей, сыном от первого брака, был очень строг. Мне кажется, Сталин, как принято у грузин, мальчиков старался воспитывать мужчинами. А к женщинам был снисходителен: Светланочку носил на руках, считал, что ей можно полениться, побольше поспать... А вот с Надеждой Сергеевной все обстояло иначе... Сейчас пишут, она ревновала его к маме. Не хочу об этом говорить - я ничего такого не знаю. Мама была женщина смелая. Она пела Сталину частушки, рассказывала анекдоты о нем самом, говорила правду... Когда она вышла из тюрьмы, я сказала: "Выходит, твоя правда не нужна была?.. Как-то пожаловался маме: "Светлана просит денег, а мы жили на гривенник". Мама ответила: "Это когда вы так жили, Иосиф? Вы просто не понимаете, на каком вы свете". Он был очень удивлен. Она была настоящая русская красавица, спокойная, веселая... Но недотрога.

Аллилуева пишет: «Рассказы моей матери О. Аллилуевой и брата Ф. Аллилуева дополняли мои воспоминания. Большинство глав книги созданы нами сообща, и светлые образы брата Павла и сестры Надежды неизменно сопутствовали мне в моей работе» [1] Иначе рассматривает эту историю В. Он утверждает, что Сталин помог матери издать книгу и в ней «не было ничего такого, что могло вызвать гнев Сталина. Хроника одной семьи.

Надежда Аллилуева - биография, новости, личная жизнь

Труд моего отца С. Я. Аллилуева — его воспоминания о революционной борьбе рабочего класса России, о борьбе большевистской партии — натолкнул меня на мысль дополнить его работу. Анна Сергеевна Аллилуева (1896-1964) — советская писательница-мемуаристка, сестра Надежды Аллилуевой, второй жены Иосифа Сталина. Анна Сергеевна Аллилуева (1896—1964). Через год после похорон Надежды Аллилуевой, на ее могиле по лично отобранному Сталиным эскизу был поставлен скромный памятник из белого мрамора с надписью: «Надежда Сергеевна Аллилуева-Сталина.

Аллилуева – Реданс Анна Сергеевна (1896 -1964)

Анна Сергеевна Аллилуева (1896—1964). Аллилуева, Анна Сергеевна — статья из Интернет-энциклопедии для Старшая сестра Надежды Анна Аллилуева, а также Полина Жемчужина были арестованы и сосланы уже после войны. Надежда Аллилуева родилась 9 (22 по новому стилю) сентября 1901 года в Баку. Анна Сергеевна Аллилуева биография, Анна Сергеевна Реденс Аллилуева 18961964 сестра Надежды Аллилуевой, второй жены Сталина.

Гибель Надежды Аллилуевой

Открытое сожительство Сталина и Аллилуевой началось в конце февраля или начале марта 1918 года незадолго до переезда правительства Ленина в Москву [21]. Брак был зарегистрирован 24 марта 1919 года [22]. Церемонии бракосочетания не было, поскольку большевики не одобряли институт брака [23]. По утверждению её биографа Ольги Трифоновой, фамилию супруга Надежда взять отказалась [24] и до конца жизни оставалась Аллилуевой. На момент свадьбы Сталин был 40-летним вдовцом и отцом одного сына Якова , родившегося в 1907 году от первой жены Сталина Като Сванидзе умершей от тифа позже в том же году. В этом же году начались их отношения со Сталиным Профессиональная деятельность[ править править код ] Большевики пришли к власти в России в ноябре 1917 года октябрь 1917 года по старому стилю , что привело к Гражданской войне. В 1918 году столица была перенесена из Петрограда в Москву, и Аллилуева со Сталиным переехали в Москву вместе с другими большевистским лидерами [25]. Пара поселилась в Потешном дворце Московского кремля [26] , причем жили в отдельных комнатах [26] [27]. Сталин сделал Аллилуеву секретарем Наркомата по делам национальностей , который сам возглавил. А в мае взял Аллилуеву и ее брата Федора с собой в Царицын , где большевики сражались с Белой армией [28].

Аллилуева пробыла там недолго и вернулась в Москву. Поскольку Сталин участвовал в Гражданской войне, дома он появлялся редко [29]. Гражданская война закончилась к 1921 году, а в 1922 году был основан Советский Союз. Это якобы раздражало Сталина, который хотел, чтобы его жена уволилась с работы и осталась дома. Аллилуевой нравилось работать с Лениным и его женой Надеждой Крупской тоже работавшей в партии , поскольку они относились к ее работе более снисходительно, нежели Сталин: например, Ленин знал, что Аллилуева бросила школу в юном возрасте, и поэтому прощал ей орфографические ошибки [32]. Ленин был удовлетворен качеством работы Аллилуевой: например, он часто просил поручить выполнение того или иного деликатного задания именно ей [NB 2] [34]. Через несколько месяцев после рождения первенца Василия в 1921 году Аллилуеву исключили из большевистской партии в результате партийной чистки. По словам историка Олега Хлевнюка , ей с трудом удавалось сочетать семейную жизнь с профессиональной и партийной работой, и поэтому ее считали «обузой, совершенно не интересующейся партийной жизнью» [35]. Хотя её приняли обратно кандидатом в члены ВКП б [36] благодаря ходатайству Ленина [NB 3] и других партийных деятелей, полностью восстановили в должности её лишь в 1924 году [37].

Аллилуева опасалась, что если она будет работать дома, ее не будут воспринимать всерьез. Она хотела быть квалифицированным специалистом в любой роли, которую брала на себя [38]. Хотя, может быть, не делаешь этого, потому что считаешь работу без квалификации просто не оправдывающей себя интересом к ней. А теперь, особенно когда я займусь семьей, думать о квалификации не приходится. Нужно обязательно иметь специальность, которая дает возможность не быть ни у кого на побегушках, как это обыкновенно бывает в секретарской работе. После того, как Ленин умер, Сталин сменил его на посту лидера Советского Союза. Уставшая от работы и недовольная ролью супруги главы государства, Аллилуева начала искать себе другое занятие [41]. Заинтересовавшись образованием и желая более активно участвовать в жизни партии, в 1929 году она поступила в Промакадемию на факультет текстильной промышленности, чтобы изучать синтетические волокна которые в то время были новой технологией [42]. Она также стала более активной на местных партийных собраниях [42].

Поскольку Аллилуева была зарегистрирована под своей девичьей фамилией, это позволяло ей оставаться в тени. Неясно, знали ли ее соратники по партийной ячейке о том, кто она такая [43]. Однако известно, что о ней знал по крайней мере её однокурсник и лидер местной партийной организации Никита Хрущев , которого она впоследствии познакомила с мужем. Сам Хрущев считал, что отзывы о нем Аллилуевой предопределили его дальнейшую судьбу, а своё знакомство с Аллилуевой назвал «счастливым лотерейным билетом» [44] : …Когда ещё была жива Надежда Сергеевна, я уже понял, что о жизни Промышленной академии и о моей роли в борьбе за генеральную линию в академии она много рассказывала, видимо, Сталину… Это, я считаю… определило… отношение ко мне Сталина… Я вытащил счастливый лотерейный билет. И поэтому я остался в живых, когда мои сверстники… с которыми я вместе работал в партийных организациях… сложили голову как враги народа. Воспоминания: Избранные отрывки. Нью-Йорк, 1979. В Академии Аллилуева общалась со студентами со всего Советского Союза. Cуществует мнение, что Аллилуева узнала о бедах населения Советского Союза, возникших в связи с коллективизацией сельского хозяйства , в том числе о голоде на Украине , и ругалась по этому поводу со Сталиным [46].

Уж не знаю, имела ли она для этого основания или нет, но ревновала она супруга ко всем женщинам, оказавшимся в его окружении. Ко всем, кроме мамы, хотя та была привлекательной и миловидной. Ей Екатерина Давидовна верила безоглядно.

Я сам мог с детства наблюдать радушное отношение матери к людям, она часто брала меня с собой, куда бы ни шла - в гости ли или на свои благотворительные мероприятия, посещения госпиталей, детских домов и т. Она удивительно легко все прощала людям и не умела долго обижаться; если человек совершил какой-то нехороший поступок, мама моя всегда пыталась найти причину для его оправдания. И люди относились к маме с искренней доброжелательностью, для нее, как верно заметила Светлана, все двери были открыты.

Сталин , которому приходилось взвешивать каждый свой шаг во взаимоотношениях с людьми, видеть неискренность, показуху, подхалимаж, критиковал мою мать. В "Двадцати письмах к другу" Светлана рассказывает: "Отец всегда страшно негодовал на это ее христианское всепрощение, называл ее "беспринципной", "дурой", говорил, что "ее доброта хуже всякой подлости". Мама жаловалась, что "Нюра портит детей, и своих и моих", - "тетя Аничка" всех любила, всех жалела и на любую шалость и пакость детей смотрела сквозь пальцы.

Это не было каким-то сознательным, "философски" обоснованным поведением, просто такова была ее природа, она иначе не смогла бы жить". Светлана, возможно, верно ухватила какой-то внешний рисунок, но Сталин любил и ценил в моей матери ее умение находить общий язык с людьми, ладить с ними. Не случайно в тяжелую годину войны он позвал к себе не деда или бабушку, а мою мать, когда просил поехать всей семьей в Сочи к Светлане.

Он знал, что если договорится с матерью, значит, согласие обретет вся семья. Анна Сергеевна была тогда тем стержнем, который удерживал от распада всю нашу большую семью, переживавшую свои внутренние сложности и проблемы. И Василий, и Светлана, и Галина Бурдонская в трудные минуты обращались к моей маме.

Они и раны-то свои "зализывали" у нее на плечике и подолгу жили у нас дома, как это было с Василием или Галиной. Я могу со знанием дела поспорить со Светланой в том, что нам, Леониду и мне, своим детям, мать спуску не давала и за любую нашу провинность строго наказывала. Иное дело - отношение к Светлане и Василию.

Вся семья видела, что сошедшиеся вместе два жестких характера их родителей не лучшим образом сказываются на их детях. Поэтому каждый в семье пытался как-то компенсировать недостающее детям родительское тепло своей добротой. А уж после злополучного самоубийства Надежды родичи всю свою любовь к ней перенесли на ее детей, так рано оставшихся без материнского внимания и воспитания.

Но дети тогда уже сформировались как личности, и коренным образом воздействовать на них уже было невозможно. И тем не менее и моя мать, и дед с бабушкой не проходили мимо их "чудачеств".

В результате нахождения в тюрьме получил серьезные заболевания - тромбофлебит ног, туберкулез легких, язва кишечника и желудка, сильное расстройство центральной нервной системы, которое вызывает крайне сильную раздражительность, полное облысение головы.

Последствие войны. Вновь был посажен в апреле 1960 г. Больница Вишневская дала ему медсестру Марию Игнатьевну Нузберг, которая проживала с ним на Фрунзенской набережной, делала ему уколы новокаина и другие, обслуживала его… Затем уехала с ним в г.

Медсестра Нузберг имеет двоих детей - девочек 9 и 12 лет. Нузберг согласилась обслуживать Василия Иосифовича, так как не имела жилой площади. Она - дочь работника уголовного розыска, проживала с родителями в Мытищах в 18-метровой комнате 10 человек.

Муж ее, по ее словам, проживает в Сибири и является торговым работником, на детей платит алименты. Василий вынужден был взять с собой в Казань Нузберг, так как другого выхода у него не было. Нузберг пока согласилась взять на себя эту обязанность, но в течение трех месяцев уже четыре раза ездила туда и обратно.

После повторного ареста квартира Василия на Фрунзенской набережной была ликвидирована, и имущество находится на складах Министерства обороны. Назначена пенсия 150 рублей новыми деньгами, эта сумма совершенно не обеспечивает нормального прожиточного минимума для больного человека, нуждавшегося в уходе посторонних. Документов никаких у него на руках нет.

В результате создается ужасное положение: деньги на его имя послать нельзя, так у него нет документов, а на имя этой женщины - Нузберг - не всегда хочется посылать. После второго ареста Василия я была у т. Шелепина председателя КГБ и просила освободить его и помочь ему.

Шелепин очень настроен против него. И в результате вместо помощи решили выслать его в Казань, где нет никого родных, не от кого ждать помощи. Эта высылка очень сильно ударила его как морально, так и материально и физически.

Еще раз прошу наше советское правительство помочь моему племяннику, вернуть его к жизни нормальной. Желательно, чтобы его постоянным местожительством была Москва, где он родился, где живут все его дети и родственники, а также много друзей, которые его знают и могли бы ему во всем помочь. Одиночество создает для него больную зависимость от новых и неизвестных нам людей».

Тетка Василия Анна Сергеевна Аллилуева в письме в партийные и советские органы просила помочь племяннику. Некоторые защитники Нузберг высказывали мнение, что она ухаживала за пьющим Василием и любила его, а по версии родных, «помогла» уйти из жизни. История помнит примеры, когда именно медсестрички, ухаживающие за именитыми пациентами, получали «доступ к телу».

Например, многим памятен случай с медсестрой Брежнева Ниной Коровяковой, которую кардиолог Чазов обвинял в том, что она подсадила генсека на сильнодействующее снотворное, приведшее к одряхлению и потере дееспособности. Оставшись после смерти сына вождя вдовой с фамилией Джугашвили, она, которая до встречи с ним была, как говорится, «никто и звать никак», даже угла своего не имела в Москве, стала «профессиональной вдовой сына Сталина».

И знала, какой когда день. Меня посадили в январе. А сами ушли праздновать.

Восьмого марта было то же. Но как бы мне ни хотелось есть, я не съедала гнезда — это был календарь. Двадцать пять рублей было у меня с собой. Попросила охранников купить мне в тюремном ларьке луку, чтобы избежать цинги, шоколаду и, по-моему , печенья. Пять месяцев там просидела.

По ночам свет не выключали… днем разрешалось лежать только с открытыми глазами. Не поворачиваться спиной — а вдруг я, отвернувшись, себя душу, давлю, раба из себя выдавливаю. Только закроешь глаза — окрик: «Встать! Утром давали полбуханки черного на целый день. Непонятную жидкость: то ли кофе, то ли чай.

В шесть утра завтрак. В шесть вечера — обед. В обед — рыбная похлебка и, как солдатам, каша-шрапнель, перловка. Жевать ее было невозможно. Овсянку давали.

Я все ела. Пожаловалась следователю: «У меня желудок больной, не могу черный хлеб». Он мне говорит: «А я тебе сухарики». Я осмелела, говорю: «Два куска сахару мало! Видимо, они опасались, что Сталин кого-нибудь вызовет, спросит: «Чем племянницу кормите?

Иногда мне разрешали после допроса не в шесть, а в восемь утра вставать. Слушаю Киру Павловну — веселую, ловкую, артистичную, и думаю: в чем же обвинял Сталин свою племянницу, знакомую ему с пеленок? На следствии говорили, без всяких примеров, что я враг народа, что против Сталина. А маме говорили, что она отравила папу нарочно, желая выйти замуж за Молочникова, которого тоже посадили. Его в тюрьме сильно били, на голове остались шрамы.

Когда маму брали и впервые привели на допрос, один сидел перед ней с палкой, другой кричал на нее матом. Она и говорит: «Я в гестапо попала, что ли? Вот я вас научу настоящему мату». Пятиэтажным покрыла, они онемели и больше при ней не матерились. Киру Политковскую вызывает «тройка».

У всех троих огромные носы — я всегда обращаю внимание на внешность, такая у меня мания. Говорят: «Гражданка Политковская, мы вам сейчас прочитаем приговор». Душа моя куда-то убежала, и я еле слышу: «Пять лет ссылки в Ивановскую область». Один из них говорит: «Вы хотите что-то спросить? А яблоки в Ивановской области есть?

Я думаю: сколько же дней туда ехать? Говорят — полдня. Меня с собаками под конвоем — в поезд. Там решетка, солдатик смотрит на меня и говорит: «Зоя Федорова, а, Зоя Федорова, и чего тебе не хватало? Приезжаю в Ивановскую тюрьму, начальник, похожий на Фернанделя, говорит: «Ну ясно, вы там в семье поругались, он вас и посадил, ничего, время пройдет, помиритесь.

Мы тебя в розовую камеру посадим. Баньку тебе затопим». И правда, помещает в розовую камеру, говорит: «Ты тут свободненькая, можешь ходить куда хочешь». Я написала и все горевала, что не сообразила позвонить им. Фернандель учит: «Ходи по Иванову, где хочешь, но на ночь возвращайся сюда».

Я слышу вдали вроде музыка. Можешь туда сходить». Иду в парк. Смотрю — гаст роли Камерного театра. А у меня там подружка, Марианна Подгурская, красотка, племянница Ромена Роллана.

Вижу, она идет, вся в голубом, кричу ей: «Марьяшечка! Из трех предложенных мне городов: Иваново, Кинешма, Шуя я выбрала последний, потому что там в театре не было людей, знавших меня, НКВД хотел, чтобы Аллилуевы были инкогнито — нашу фамилию скрывали ото всех. Пошла на вокзал ехать в Шую, а там неразбериха, как во время войны, все лезут, с мешками, не протолкнешься.

«Я не знал, что ты мой враг»: судьба СССР и семейная драма

Нью-Йорк, 1979. В Академии Аллилуева общалась со студентами со всего Советского Союза. Cуществует мнение, что Аллилуева узнала о бедах населения Советского Союза, возникших в связи с коллективизацией сельского хозяйства , в том числе о голоде на Украине , и ругалась по этому поводу со Сталиным [46]. Однако Хлевнюк заключает, что «нет абсолютно никаких веских доказательств того, что [Аллилуева] возражала против политики мужа… Ее письма создают впечатление, что она, как и остальная большевистская элита, была полностью изолирована от страданий десятков миллионов людей за пределами кремлевских стен» [47]. Личная жизнь[ править править код ] Первенец Аллилуевой и Сталина Василий родился в 1921 году. Историк Саймон Монтефиоре отмечает, что Аллилуева пошла в больницу на роды пешком, демонстрируя «большевистскую простоту» [48]. Вторым ребёнком в семье стала дочь Светлана, родившаяся в 1926 году [49].

В 1921 году семья также приняла сына Сталина от первого брака Якова , который жил в Тифлисе у родственников своей матери [50]. Аллилуева была всего на шесть лет старше своего пасынка, с которым у нее сложились дружеские отношения [51]. Примерно в это же время в семье появился и Артём Сергеев — сын близкого друга Сталина Фёдора Сергеева. Фёдор погиб через четыре месяца после рождения Артёма при крушении аэровагона , и Артём стал воспитываться в семье Сталина [52] [53] хотя его мать была жива и занимала руководящие должности. Сосредоточенная на своей карьере, Аллилуева не проводила много времени со своими детьми и для присмотра за ними наняла няню Александру Бычкову [54]. Когда же Аллилуева занималась детьми, она была довольно строгой: Светлана позже вспоминала, что в единственном письме, которое она получила от матери, та ругала её и называла ужасно непослушной, хотя Светлане было тогда всего четыре или пять лет [NB 4].

Тем не менее, Аллилуева хотела, чтобы дети получили хорошее образование [41]. Светлана также вспоминала, что единственным человеком, которого боялся Сталин, была Аллилуева [57]. В течение недели семья жила в Потешном дворце , где Аллилуева вела простой образ жизни и контролировала семейные расходы [43]. По выходным они часто уезжали на подмосковную дачу. Рядом жили братья и сестра Аллилуевой и их семьи, и все они часто собирались [50]. Летом Сталин отдыхал на побережье Черного моря недалеко от Сочи , или в Абхазии , и к нему часто присоединялась Аллилуева хотя в 1929 году она провела там всего несколько дней, а затем вернулась в Москву на учебу.

Несмотря на то, что они были порознь, они часто писали друг другу письма [58]. По словам ее близкой подруги Полины Жемчужиной брак Аллилуевой и Сталина был сложным и они часто ссорились [59]. Сталин считал, что мать Аллилуевой больна шизофренией [60]. Начальник личной охраны Сталина Карл Паукер был невольным свидетелем их ссор. Особенно когда улыбка исчезает с ее лица» [61]. Она подозревала Сталина в супружеской измене [62] [63] , хотя по словам секретаря Сталина Бориса Бажанова , «женщины не интересовали [Сталина].

Ему было достаточно собственной женщины, но он мало уделял ей внимания» [64]. Последние годы жизни Аллилуевой были омрачены не только пренебрежением мужа, но и проблемами со здоровьем. Она страдала от «ужасных депрессий», головных болей и ранней менопаузы. Ее дочь позже утверждала, что у Аллилуевой были «женские проблемы» из-за « абортов , на которые никогда не обращали внимание» [65]. Биограф Аллилуевой Ольга Трифонова утверждает со ссылкой на медицинскую карту Аллилуевой, что она перенесла в общей сложности 10 абортов [24]. Несколько раз Аллилуева подумывала уйти от Сталина и забрать с собой детей, а в 1926 году она ненадолго переехала в Ленинград [66].

Но Сталин позвонил ей, и она вернулась [66]. Ее племянник Александр Аллилуев позже утверждал, что незадолго до смерти Аллилуева снова планировала уйти от Сталина, но никаких других подтверждений этому нет [67]. Аллилуева и Сталин , 17 августа 1922 Надежда Аллилуева с сыном Василием , 1923 год Надежда Аллилуева с дочерью Светланой , 1932 год Последний день[ править править код ] В ноябре 1932 года Аллилуевой оставалось всего несколько недель до окончания курса в Академии [68]. Вместе со своими соотечественниками она участвовала в параде 7 ноября, посвященном пятнадцатой годовщине Октябрьской революции , а Сталин и дети наблюдали за ней с мавзолея Ленина на Красной площади [69]. После окончания парада Аллилуева пожаловалась на головную боль, поэтому дети уехали на дачу за город , а она вернулась домой в Кремль [69]. На следующий вечер и Аллилуева, и Сталин присутствовали на ужине в честь годовщины революции, организованном в кремлевской квартире Климента Ворошилова — близкого друга Сталина и члена Политбюро.

Обе были под подозрением в утечке информации о личной жизни Сталина. Кроме того, Анна была уверена в невиновности мужа и винила Сталина в его аресте и расстреле. Молотова - и осуждена «за шпионаж». Реабилитирована в 1954 г. Просидев несколько лет в одиночке, Анна вышла на свободу с явными признаками психического расстройства, не узнавала своих взрослых сыновей, была безразлична ко всему.

Умерла в Кремлевской больнице 1964.

Нарядная набережная, цветы и тропические растения чистые асфальтированные улицы, ровно тянущиеся от центра до промыслового района, новый красивый и благоустроенный город. Я не узнала в нем старого знакомца моих детских лет. Сейчас не видишь, что ходишь по земле, из которой тут же рядом черпают нефть. А тогда она сочилась отовсюду. Стоило немного отойти от главной — Великокняжеской улицы и пройти к начинавшемуся у вокзала заводскому району — «Черному городу», как приходилось уже осторожно перепрыгивать через блестящие разноцветные нефтяные лужи. В Черном городе, на нефтяных промыслах Ротшильда, отец работал в конце 1901 года, когда из-за неполадок с администрацией он принужден был уйти с электростанции. Теперь и следа нет этого Черного города. Тогда он в самом деле был черным, как будто только что над ним прошел дождь из сажи. Чтобы перейти улицу, надо было перелезать через трубы, плясать по мосткам, заменявшим тротуар.

И люди, которые ходили по Черному городу, были грязные, перепачканные мазутом и нефтью. Но к грязи, к саже, к жирному, носившемуся в воздухе песку, к удушающему запаху мазута все привыкли. У бараков, где жили рабочие, возились дети. Куски железа и обломки рельсов, валявшиеся в жирных лужах, старые чаны из-под керосина стали игрушками. На липких трубах усаживались рабочие, чтобы здесь же пообедать пучком зеленого лука и ломтем чурека. Идя куда-нибудь с мамой, мы оглядывались на прохожих. Смуглые, лоснящиеся от пота и грязи лица, обернутые чалмами головы, разноплеменный громкий говор. В Баку на промыслах работали азербайджанцы, персы, армяне, грузины, русские. Вообще создается впечатление, что Анна Аллилуева сильно не любила Баку. Возможно, потому-что именно здесь арестовывают отца.

Им приходится уезжать в Тифлис, потом снова приезжать в Баку. Недолго в этот приезд прожили мы у Каспийского моря. Была весна. Груженные нефтью пароходы отходили от пристани, мы смотрели, как, неуклюже поворачиваясь, они плыли, вспенивая залитые мазутом волны. Потом мы бежали в губернаторский сад — на единственный зеленый кусочек бакинской земли. Между асфальтированных дорожек поднимались чахлые, покрытые пылью деревья. Мы прыгали в начерченных мелом квадратах. Вечером к приходу отца мы неслись домой. В начале 20 века не только Губернаторский сад уже был весь в зелени, но и Молоканский с Цициановским были в зарослях.

В эти годы Сталин тоже бывал в Тифлисе и естественно, учитывая то, что к этому времени Сталин и Аллилуев были знаккомы, то он Сталин наверняка бывал у Аллилуевых дома и мог видеть там маленькую Надежду. Встреча Надежды Аллилуевой и Сталина 1917 год Сталин в 1917 году Главная и роковая встреча Сталина и Надежды Аллилуевой произошла в 1917 году в Петрограде, куда Сталин, после победы буржуазной революции и отречения Николая II от престола, вернулся из своей последней ссылки. В Петроград он приехал после 12 февраля 1917 года и сразу же стал бывать и переодически жил на квартире Аллилуевых. Там же собирались заговорщики. В квартире Аллилуевых в этот период бывал и Ленин. Как пишут историки, именно там, на квартире у Аллилуевых, накануне октябрьских событий, Ленин после своего возвращения из Финляндии встретился со Сталиным. К сожалению не осталось воспоминаний и рассказов о том чем же так увлек 39-летний Сталин 16-летнюю Надежду, но отношения между ними развивались стремительно. В 1917 году 16-летняя Надежда Аллилуева жила обычной жизнью и казалось бы ничто не предвещало резких перемен. Вот, что она писала в своем дневнике накануне октябрьской революции: «Уезжать из Питера мы никуда не собираемся. С провизией пока что хорошо. Яиц, молока, хлеба, мяса можно достать, хотя дорого. В общем, жить можно, хотя настроение у нас и вообще у всех ужасное, временами плачешь: ужасно скучно, никуда не пойдешь. Но на днях с учительницей музыки была в музыкальной драме и видела "Сорочинскую ярмарку", остались очень довольны. В Питере идут слухи, что 20-го октября будет выступление большевиков, но это все, кажется, ерунда. Я теперь в гимназии все воюю. У нас как-то собирали на чиновников деньги, и все дают по два, по три рубля. Когда подошли ко мне, я говорю: «Я не жертвую». Меня спросили: «Вы, наверное, позабыли деньги? Ну и была буря! А теперь все меня называют большевичкой, но не злобно, любя... Я уже два месяца занимаюсь по музыке, успехи — так себе, не знаю, что будет дальше. А пока до свидания. Мне еще надо несчастный Закон Божий учить. Но уже к началу 1918 года после захвата власти большевиками настроение Надежды меняется: «Занятия в гимназии идут страшно вяло. Довольно интересно, в особенности, когда говорят Троцкий или Ленин, остальные говорят очень вяло и бессодержательно. Завтра, 17 января, будет последний день съезда и мы все обязательно пойдем. В Питере страшная голодовка, в день дают восьмушку фунта хлеба, а один день совсем не давали. Я даже обругала большевиков. Но с 18-го февраля обещали прибавить. Я фунтов на двадцать убавилась, вот приходится перешивать все юбки и белье — все валится. Меня даже заподозрили, не влюблена ли я, что так похудела... Приехал к нам на десять дней Павлуша и опять уехал. Он записался в новую социалистическую армию, хотя говорит, что ему страшно надоел фронт. Мама его бранила, а мы на "ура" подняли. Отец тоже хочет записаться, но, конечно, шутит…» Надежда Аллилуева в 1917 году К 1918 году отношения между Сталиным и Надеждой заходят уже настолько далеко, что вызывают недовольство всей семьи Аллилуевых. Отец Надежды Сергей Аллилуев категорически не одобряет отношений дочки со Сталиным, считая, что кроме того, что 23 года слишком большая разница для любовных отношений, так и то, что слишком уж они разные. Мать Надежды, Ольга Евгеньевна, лично зная Сталина много лет, также была категорически против отношений Надежды со Сталиными. Она всячески отговаривала Надежду от этих отношений и не скупясь на слова называла Надежду «дурой». Достоверно неизвестно где, когда и в каком месте была поставлена финальная точка отношений Сталина и Надежды, но к середине 1918 года они уже в открытую сошлись и стали жить вместе. В своей книге «Единственная: Надежда Аллилуева — жена Иосифа Сталина» ее автор Ольга Трифонова пишет, что Надежда «сбежала из дома с другом семьи Сосо Джугашвили» еще в 1917 году, а в 1918-м вышла за него замуж», утверждая, что интимная близость между 39-летним Сталиным и 16-летней Надеждой произошла именно в революционном Октябре, — в богатой квартире подруги на соседней Девятой Рождественской улице. При этом родители Надежды, узнав о случившемся, будто бы ругали Надю в присутствии домработницы Пани. Об этом же периоде пишет и Светлана Аллилуева дочь Надежды Аллилуевой в своей книге «Двадцать писем к другу». Она утверждает, что Сталин и мама поженились весной 1918 года перед самым переездом Советского правительства из Петрограда в Москву. Сегодня трудно с уверенностью сказать когда же все все это произошло — до, во время или после командировки Сталина и Надежды в 1918 году в Царицын. Но после этой командировки, начиная с 1918 г. Сталин в 1918 году В одном из своих писем Сергей Яковлевич Аллилуев отец Надежды, жалуется своему другу: «Иосиф увез дочь. Зачем она ему нужна? Она же еще совсем девочка». До 1919 года Сталин и Аллилуева живут совместно не оформляя официально отношений. Официально свой брак они регистрируют через год после начала совместной жизни. Происходит это 24 марта 1919 года. После заключения брака Надежда остается на своей девичьей фамилии Аллилуева, которую она будет носить до самой своей смерти и под которой она и будет похоронена. Новая жена имела свои пристрастия казавшиеся ему женской ерундой и упорно отстаивала их в открытом бою, пренебрегая тем, на чем держится семейное благополучие и ради чего многие женщины идут на сложнейшие обходные маневры, а именно, умением манипулировать "владыкой" без ущерба для его самолюбия». Внучка Сталина, Галина. В браке со Сталиным Надежды Аллилуева родит двоих детей: сына Василия 1921—1962 41 год и дочь Светлану 1926—2011 85 лет. Переезд Надежды Аллилуевой в Москву к Сталину После победы революции, положение Сталина резко меняется, и из неприкаянного уголовника без кола и двора он превращается в одного из видных партийных функционеров советского правительства. Переезд Надежды Аллилуевой в Москву был обусловлен тем, что по решению Ленина 11 марта 1918 года все совесткое правительство перехало из Петербурга в Москву и Сталин, как член правительства, также перебирался в Москву, а вместе с ним перехала и Надежда.. По одним данным Надежда преехала в Москву вместе со Сталиным 11 марта 1918 года, по другим Надежд переехала к Сталину в Москву только после их совместной командировки в Царицын с 6 июня 1918 по 19 октября 1918 года. Единственное, что точно известно — осенью 1918 года Надежда уже живет совместно со Сталиным в их первой Кремлевской квартире. Надежда Аллилуева 17 августа 1922 года Свою трудовую деятельность Надежда Аллилуева начинает сразу же после переезда в Москву. С 1918 года по 1921 год Аллилуева работала в секретариате Ленина секретарем-машинисткой, а также сотрудничала с редакциями различных газет и журналов, среди которых газета «Правда» и журнал «Революция и культура». В 1918 году Надежда стала членом партии. Но что идет не так, и даже ее, жену Сталина, работавшую в секретариате у Ленина, 10 декабря 1921 исключают из партии с формулировкой — «за общественную пассивность и приверженность к анархо-синдикализму». Точно неизвестно за, что же на самом деле Надежду "вычистили" из рядов партии большевиков. По одним данным за пассивность, по другим за ее острый язычок, которым она поносила действия большевиков в этот период. Как бы там ни было в 1921 году Надежду «вычистили» из рядов партии. Кто же были эти бесстрашные партийные «чистильщики» Надежды? Этими «бессмертными» людьми оказались два, тогда очень аторитетных деятеля партии — пламенный революционер Залуцкий Пётр Антонович и «совесть» партии, большевик со стажем — Сольц Арон Александрович. Прада, пройдет время и Сталин скорее всего вспомнит «чистку» Нади и машина сталинских «чисток» прокатится и по ним. Совесть партии Сольц Арон Александрович в 1938 будет отправлен в психиатрическую больницу, где принудительно будет лечится с 1938 по 1945 годы, и где он благополучно скончается в 1945 году. Пламенному революционеру Петру Залуцкому повезет меньше. В 1935 году его арестуют, обвинят в шпионаже и после двух лет пыток и допросов по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР расстреляют 10 января 1937 года. Была ли это месть Сталина за исключение Надежды из партии? Никто точно не знает, Но то, что Сталин не умел прощать это точно. Чтобы понять влиятельность в то время этих двух товарищей, Сольца и Залуцкого, достаточно упомянуть, что для того, чтобы восстановить Надежду в партии, самому Ленину пришлось писать им просительное письмо с просьбой о восстановлении Надежды в партии. Считаю, однако, необходимым указать, что всю семью Аллилуевых, т. В частности, во время июльских дней, когда мне и Зиновьеву приходилось прятаться и опасность была очень велика, меня прятала именно эта семья и все четверо, пользуясь полным доверием тогдашних большевиков-партийцев, не только прятали нас обоих, но и оказывали целый ряд конспиративных услуг, без которых нам бы не удалось уйти от ищеек Керенского. Очень может быть, что, ввиду молодости Надежды Сергеевны Аллилуевой, это обстоятельство осталось неизвестным комиссии. Я не знаю также, имела ли возможность комиссия при рассмотрении дела о Надежде Сергеевне Аллилуевой сопоставить сведения об ее отце, который работал в разнообразных функциях по содействию партии задолго до революции, оказывая, как я слышал, серьезные услуги нелегальным большевикам при царизме. Считаю долгом довести эти обстоятельства до Центральной комиссии по «чистке» партии. Просьба Ленина о восстановлении Надежды в партии «принципиальными» товарищами была удовлетворена очень быстро. Через 4 дня после исключения, 14 декабря 1921 года Надежду восстановливают в партии. Во время всего своего замужества Надежда упорно не хотела ограничивать себя исключительно семейными обязанностями матери и жены и всячески стремилась вырваться из дома. В этот период Надежда занималась всем до чего могла дотянуться. Например, в 1923 году она совместно с женой Артема, Екатериной Львовной Сергеевой, занялась организацией детского дома для детей крупных советских партийных функционеров, которые вместе с женами постоянно находились на работе. Ее хлопотами в 1923 году на Малой Никитской улице в доме С. Рябушинского, где позже жил Максим Горький был создан детский дом для детей крупных партийных чинов, в который отправили 25 детей руководителей партии. В созданной ей детском доме, Надежда, воспитанная бабушкой немкой и приученная к порядку, пыталась от всех требовать строжайшего соблюдения режима дня, чистоты и порядка, но получилось как получилось. По воспоминаниям ее сына Василия, впоследствии жившего там, в этом учреждении он научился только ругаться, пить водку и волочиться за бабами. Сын Василий родился 24 марта 1921 года. Но в этом же году к Василию, стараниями Сталина, на руках у 20-летней Надежды окажется еще двое детей. В дополнение к сыну Василию, через 4,5 месяца в семье появится Артем Сергеев, сын погибшего друга Сталина. А затем диковатый, плохо говорящий по русски, 14-летний сын Сталина от первого брака Яков сын Сталина от Като Сванидзе. Так в 1921 году на руках 20-летней Надежды окажется сразу трое детей. Доподлинно неизвестно была ли в этот период в доме Сталина прислуга, помогающая Надежде управляться с 3-я детьми и хозяйством, но скорее всего была. Приемный сын Артем жил в семье Сталина недолгое время, до момента выздоровления его матери Артема Екатерины Львовны. Но дружба Василия и Артема впоследствии продолжалась долгие годы. Почти каждый день Артем бывал в доме Сталина, и считался практически приемным сыном Сталина. После школы Василий заходил к Артему, а Артем к Василию. Сталин тоже был еще тот отец. С появлением множества детей он, сетуя на недостаток места дома, устранился от их воспитания и постоянно задерживался на работе. Через пять лет после появления первенца Василия, в семье Сталина снова происходит пополнение, 28 февраля 1926 года на свет появляется дочь Светлана. Правда годом раньше, в 1925 году Яков уйдет из семьи. В 18 лет он решит женится на своей 16-летней однокласснице, дочери священника, Зое Гуниной. Сталин будет категорически против. Чтобы сломить отца, Яков сделает отчаянную попытку застрелиться, которая закогчится промахом. На, что Сталин сделает саркастическое замечание, что дескать даже в себя попасть не смог. Сталин отступает со словами — дескать делай, что хочешь, но я тебе больше не отец. Яков с молодой женой поселятся в Петрограде в квартире семьи Аллилуевых, но через четыре года их брак распадается, причиной распада брака становится их умерший новорожденный ребенок. После развода Яков вернется к отцу в Москву и Сталин простит блудного сына, но, правда, только до следующего необдуманного брака Якова. Чтобы лучше понять какой же матерью была Надежда приведем несколько случаев из ее жизни. Случай первый. Сыну Василию два года. Надежда, оставляет двухгодовалого сына на нянек и вовсю занимается созданием и обустройством детского дома для детей партийной элиты. Случай второй. Ежегодно осенью Сталин уезжал на пару месяцев на Кавказ. Во время очередной поездки Сталина на Кавказ до Надежды дошли слухи о болезни Сталина. Надежда оставляет на нянек грудную дочь и маленького сына и под предлогом, что она едет лечить Сталина уезжает на Кавказ. Конечно, есть вариант, что поводом для поездки стала ревность Надежды. Надежд Аллилуева — жена и мать Анализируя жизнь Надежды Аллилуевой можно только предположгать, чего же он на самом деле хотела и, что же было ее приоритетами в жизни. Нельзя сказать, что она безумно любила Сталина и всю себя отдавала мужу. Также нельзя сказать, что она безумно любила детей. Судя по поступкам и поведению Надежды, она принадлежала к такому «дикому, непокорному и занимающемуся всем и ничем» типажу женщин, которые сами до конца не знают чего они хотят, но точно знают, что меньше всего они хотят быть домохозяйками, варящими борщи и подобострастно ждущими с работы любимого мужа. В юности в Петербурге она жила в хорошо обеспеченной семье, проживающей в большой квартире и не имеющей особого недостатка в деньгах. После того как она сошлась со Сталиным и переехала в Москву, перед ней тоже никогда не стоял квартирный вопрос и она не знала ни голода ни холода, царящих в стране в те годы. С рождением детей, Надежде по хозяйству и с детьми всегда помогали домработница и няня. В более поздний период штат домашней прислуги заметно расширился.

Аллилуева, Анна Сергеевна

Тайна смерти Надежды Аллилуевой: что погубило жену Сталина	С этой же версией был согласен племянник Надежды, Владимир Аллилуев: «У мамы (Анны Сергеевны) сложилось впечатление, что ее довели головные боли.
Аллилуева, Анна Сергеевна	По словам Светланы Аллилуевой, эти «Воспоминания» вызвали у её отца страшный гнев, что обернулось для Анны Сергеевны в 1948 году тюремным заключением.
Роковая любовь Надежды Аллилуевой. Почему застрелилась жена Сталина?	Анна Сергеевна Реденс (более известная под своей девичьей фамилией Аллилуева, 1896—1964) — советская писательница-мемуаристка, сестра Надежды Аллилуевой, второй жены Сталина.

Надежда умерла первой. Непростая любовь Иосифа Сталина

Анна Сергеевна Реденс (более известная под своей девичьей фамилией Аллилуева, 1896—1964) — сестра Надежды Аллилуевой, второй жены Сталина. Главная» Новости» Анна аллилуева биография личная жизнь. Надежда Сергеевна Аллилуева вошла в историю как жена Иосифа Сталина, знаковой фигуры в культурной и политической жизни Советского Союза первой половины XX столетия. Реденс (Аллилуева), Анна Сергеевна — Анна Сергеевна Реденс Имя при рождении: Анна Сергеевна Аллилуева Дата рождения: 1896 год(1896) Гражданство: СССР Подданство: Российская империя Дата смерти: 1964 год(1964). С этой же версией был согласен племянник Надежды, Владимир Аллилуев: «У мамы (Анны Сергеевны) сложилось впечатление, что ее довели головные боли.

Была ли жена Василия Сталина «черной вдовой»

Дело, как всегда в последнее время, касалось беспризорных детей Василия, которые оказались совершенно заброшенными. Мать моя, очевидно, припомнив, что в свое время сам Василий со своей сестрой оказались без надлежащего родительского присмотра, а сын не только не извлек из этого уроки, но со своими детьми стал поступать еще хуже, сказала Василию в сердцах: "Твоя мать была дура, потому что согласилась выйти замуж за твоего отца! На другой день мы поехали провожать бабушку в "Сосны". Дорога проходила мимо дачи Василия, и мать решила заехать к нему, чтобы завершить "воспитательную работу". Но ничего хорошего из этой затеи не получалось. Василий, как обычно, был пьян и, увидев внезапно появившихся бабушку, маму и меня в придачу, пришел в бешенство. Вот для нее, — тут он указал на бабушку, — двери моего дома открыты всегда, а ты лучше убирайся вон! Уезжали мы в самом скверном настроении. Бабушка всю дорогу вздыхала и сокрушалась горько.

Обычно после таких скандалов бабушка, посещая кладбище и могилу Надежды, жаловалась ей: "И кого же ты родила нам, Надюша? Это была моя последняя встреча с Василием у него дома. Я встретился с ним уже гораздо позже, в 1951 году — на похоронах бабушки, да еще были встречи мельком на балконе, когда он приходил к Светлане. У нас дома Василий был в последний раз в 1961 году, перед отъездом в Казань, он пришел попрощаться с мамой, но я его уже не увидел — был в командировке. Василий только встретился с мамой и моей женой. Уже были арестованы Кира, соседи Евгении Александровны, другие знакомые. В январе арестовали и маму. Арестовали ее ночью.

Уходя, она сказала тихо и печально: "И что же это за напасть такая на Аллилуевых?.. И опять надо было ехать к бабушке и сообщать ей очередную тяжелую новость. Поехал Леонид и, чтобы как-то скрасить дурную весть, горько пошутил: "Ну вот, это тебя наказал Бог за твое "Слава тебе. Обыск производил уже знакомый нам майор Гордеев. Так получилось, что я оказался в квартире тети Жени, когда пришли арестовывать Г. Угера и его жену, живших у них, и опять мне пришлось сидеть чуть ли не до утра. Обыск производил Гордеев. При аресте Киры Павловны мы снова увидели того же майора, так что за этот несчастный месяц майор Гордеев стал нам как родственник.

Делал он свое дело неохотно. На наши колкости не реагировал. Только раз, как бы вскользь, заметил: "Вот подрастете, сами все поймете". Работа у майора была нудная и противная — все вещи пересчитать, внести в опись, а каждую страницу описи отдельно подписать. Книги и письма перелистывались и пронумеровывались. Были у него помощники. А еще — понятые, которые чувствовали себя в этой обстановке неловко. Обыск продолжался всю ночь до утра, целый день и еще целый вечер.

Опись переписывалась по нескольку раз — часто ошибались. Нас с Леонидом волновал только один вопрос: как они поступят с гимнастеркой отца, на которой привинчены были три ордена? Тогда, в 1938 году, дед выгнал сотрудников НКВД, которые попытались произвести в нашей квартире обыск. Няня Таня спокойно вытаскивала одну вещь за другой из чемодана, показывала их майору и укладывала в стопку. Уже все гимнастерки развернула, показала, чемодан совсем опустел, а той гимнастерки так и не обнаружилось. Только потом я понял в чем дело. Няня Таня разворачивала гимнастерки лицом к себе, а майор их видел только со спины, потому и не заметил. К сожалению, ордена отца у нас не сохранились, уже после реабилитации отца мама зачем-то отдала их в какой-то музей.

Долгих шесть лет семья Аллилуевых оставалась без своей главной душевной опоры — Анны Сергеевны. Так мы остались с Леонидом и няней Таней одни, а из трех комнат нам оставили одну, остальные запечатали. Няня Таня, Татьяна Ивановна Москалева, была святая женщина, была она нам как мать родная. Родом из небольшой деревни в Рязанской области, она в молодости была красавицей, но почему-то жизнь свою не смогла устроить и осталась одинокой. В нашем доме Татьяна Ивановна была полноправным членом нашей семьи, все мы были привязаны к ней, и она отвечала нам взаимностью и любовью. Она даже в отпуск уходила редко, да и то — уедет на несколько дней в свою деревеньку и быстро возвращается, соскучилась. Кроме нас, детей, на ее плечах лежал весь дом. Она прекрасно готовила, умела шить, вязать, гладить и стирать.

Очень любила читать книги, особенно вслух, и мы часто с удовольствием ее слушали. Няня Таня, еще до революции, совсем молоденькой, служила в семьях, и навыки эти всегда ее выручали. Она знала массу лечебных снадобий и народных рецептов. Когда мы с Леонидом болели, няня Таня приготовляла нам различные отвары и не отходила от наших постелей ни днем, ни ночью. Подруги ее — Александра Андреевна Светланина няня и Фекла Прокофьевна — были ей под стать, такие же добрые, сердечные и кристально честные. Все они были людьми глубоко верующими, ходили в церковь, соблюдали обряды, но нам своих взглядов не навязывали. Няня Таня была исключительно преданным человеком. Когда в октябре 1941 года немцы прорвались к Москве и над столицей нависла опасность, она собрала все ценные наши вещи и увезла их в свою деревню, а когда немцы отступили и положение нормализовалось, привезла их обратно.

Как ей это удалось, ума не приложу! И в нашей семье, и в семье Сталина все с пониманием относились к религиозным убеждениям и няни Саши, и няни Тани, никаких гонений не было, да и быть не могло. Никто в нашей семье не смущался оттого, что жена Павла, тетя Женя, была дочерью новгородского священника. В этой связи запомнился эпизод, который описывал в своей книге "Дело всей жизни" маршал А. Василевский: "Один из очередных тостов И. Сталин предложил за мое здоровье, и вслед за этим он задал мне неожиданный вопрос: почему по окончании семинарии я "не пошел в попы"? Я, несколько смутившись, ответил, что ни я, ни отец не имели такого желания, что ни один из его четырех сыновей не стал священником. На это Сталин, улыбаясь в усы, заметил: — Так, так.

Вы не имели такого желания. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймем до сих пор. Беседа на этом не кончилась. Насколько мне известно, один ваш брат — врач, другой — агроном, третий — командир, летчик и обеспеченный человек. Я думаю, что все вы могли бы помогать родителям, тогда бы старик не сейчас, а давным-давно бросил бы свою церковь. Она была нужна ему, чтобы как-то существовать. Я ответил, что с 1926 года я порвал всякую связь с родителями.

И если бы я поступил иначе, то, по-видимому, не только не состоял бы в рядах нашей партии, но едва ли бы служил в рядах Рабоче-Крестьянской Армии и тем более в системе Генерального штаба. В подтверждение я привел следующий факт. За несколько недель до этого впервые за многие годы я получил письмо от отца. Во всех служебных анкетах, заполненных мною до этого, указывалось, что я связи с родителями не имею. Я немедленно доложил о письме секретарю своей партийной организации, который потребовал от меня, чтобы впредь я сохранял во взаимоотношениях с родителями прежний порядок. Сталина и членов Политбюро, присутствовавших на обеде, этот факт удивил. Сталин сказал, чтобы я немедленно установил с родителями связь, оказывал бы им систематическую материальную помощь и сообщил бы об этом разрешении в парторганизацию Генштаба. Надо сказать, что через несколько лет Сталин почему-то вновь вспомнил о моих стариках, спросив, где и как они живут.

Я ответил, что мать умерла, а 80-летний отец живет в Кинешме у старшей дочери, бывшей учительницы, потерявшей во время Великой Отечественной войны мужа и сына. Наверное, им здесь было бы не хуже, — посоветовал Сталин. Думаю, что и в этих добрых чувствах Сталина к моим близким не обошлось без Бориса Михайловича". Чуев, ссылаясь на маршала Голованова, рассказывает, как он вместе с Жуковым и Маленковым летал в Сталинград по заданию Сталина, чтобы выяснить обстановку и определить на месте, что нужно для победы на Волге: "Прилетели, нашли командующего фронтом Еременко и члена Военного совета Хрущева в канализационной трубе. Жуков стал распекать Еременко, дескать, что тот плохо воюет, не хочет бить немцев. Хрущев отвел в сторону Маленкова: — Что вы там слушаете поповского сынка? Мне стало неловко, о я отошел. Тогда я не знал еще, что Маленков и Хрущев дружат между собой, а третий в их компании — Берия.

И они всегда друг друга поддерживали. Что же касается "поповского сынка", то так Хрущев назвал А. Василевского, предполагая, что Александр Михайлович высказал Сталину свои сомнения по руководству Сталинградским фронтом, что, видимо, и послужило причиной нашей инспекционной поездки". Так что обвинять Сталина в гонениях на церковь несправедливо и необъективно, тем более что лично он много сделал, особенно в годы войны, чтобы наладить нормальный диалог между государством и церковью. К сожалению, Н. Хрущев не смог быть воспреемником этой линии, и началась широкая волна гонений на религию и церковь, закрытия храмов — не меньше, если не больше, чем во времена воинствующего безбожия Е. Вообще тема религии и социализма, советской власти и церкви только на первый взгляд кажется ясной и простой. Наши демократы и "новые историки", обвинив во всех грехах Октябрь, Ленина и Сталина, посчитали, что это и есть истина.

Проигнорирована, например, такая объективная истина, что уже в начале этого века наша церковь как, впрочем, и все христианство шла к глубокому кризису, налицо была потеря веры как среди церковников, так и верующих, так что Октябрь, в определенном смысле слова, свою атеистическую окраску черпал из живой действительности и закрытие многих храмов на местах было не результатом злой воли сверху, а самостийным движением снизу. В этом смысле ленинский декрет об охране и учете памятников, декрет СНК "О запрещении вывоза за границу предметов искусства и старины" и ряд других помогли сберечь многие наши церкви и бесценные произведения православного искусства. Зато сейчас рынок сделал свое черное дело — за границу вывезены миллионы наших икон, особенно пострадали сокровища нашего древнего искусства. Я уже не говорю о том, что кражи икон, церковной утвари из храмов приняли характер бедствия, а иконная контрабанда стала просто обыденным, привычным явлением. Мамин арест подкосил и сломал няню Таню. Перед нами она бодрилась и всячески оберегала, жалела, но страдала так сильно, что силы ее оказались на исходе. Через три месяца после того трагического дня она умерла от инфаркта. Это было в ночь на Пасху.

Мать тети Жени, жена священника, жившая после ареста дочери с ее детьми, завидовала такой смерти: "В ночь на Пасху, — сказала она, — умирают только святые. И после смерти попадают прямо в рай". Данный текст является ознакомительным фрагментом. Перед тем как закрыть и запечатать комнату, Анна положила на стол, на самое видное место, несколько пачек папирос и записку. Папиросы она выменяла на кольцо, подаренное мужем в 4. АННА 4. Императрица дремлет: тише, тише. Но вот она проснулась и пошла.

Калмычка в жбане квасу поднесла, Шуты пищат и возятся, как мыши.

И поэтому я остался в живых, когда мои сверстники… с которыми я вместе работал в партийных организациях… сложили голову как враги народа. Воспоминания: Избранные отрывки. Нью-Йорк, 1979. В Академии Аллилуева общалась со студентами со всего Советского Союза.

Cуществует мнение, что Аллилуева узнала о бедах населения Советского Союза, возникших в связи с коллективизацией сельского хозяйства , в том числе о голоде на Украине , и ругалась по этому поводу со Сталиным [46]. Однако Хлевнюк заключает, что «нет абсолютно никаких веских доказательств того, что [Аллилуева] возражала против политики мужа… Ее письма создают впечатление, что она, как и остальная большевистская элита, была полностью изолирована от страданий десятков миллионов людей за пределами кремлевских стен» [47]. Личная жизнь[ править править код ] Первенец Аллилуевой и Сталина Василий родился в 1921 году. Историк Саймон Монтефиоре отмечает, что Аллилуева пошла в больницу на роды пешком, демонстрируя «большевистскую простоту» [48]. Вторым ребёнком в семье стала дочь Светлана, родившаяся в 1926 году [49].

В 1921 году семья также приняла сына Сталина от первого брака Якова , который жил в Тифлисе у родственников своей матери [50]. Аллилуева была всего на шесть лет старше своего пасынка, с которым у нее сложились дружеские отношения [51]. Примерно в это же время в семье появился и Артём Сергеев — сын близкого друга Сталина Фёдора Сергеева. Фёдор погиб через четыре месяца после рождения Артёма при крушении аэровагона , и Артём стал воспитываться в семье Сталина [52] [53] хотя его мать была жива и занимала руководящие должности. Сосредоточенная на своей карьере, Аллилуева не проводила много времени со своими детьми и для присмотра за ними наняла няню Александру Бычкову [54].

Когда же Аллилуева занималась детьми, она была довольно строгой: Светлана позже вспоминала, что в единственном письме, которое она получила от матери, та ругала её и называла ужасно непослушной, хотя Светлане было тогда всего четыре или пять лет [NB 4]. Тем не менее, Аллилуева хотела, чтобы дети получили хорошее образование [41]. Светлана также вспоминала, что единственным человеком, которого боялся Сталин, была Аллилуева [57]. В течение недели семья жила в Потешном дворце , где Аллилуева вела простой образ жизни и контролировала семейные расходы [43]. По выходным они часто уезжали на подмосковную дачу.

Рядом жили братья и сестра Аллилуевой и их семьи, и все они часто собирались [50]. Летом Сталин отдыхал на побережье Черного моря недалеко от Сочи , или в Абхазии , и к нему часто присоединялась Аллилуева хотя в 1929 году она провела там всего несколько дней, а затем вернулась в Москву на учебу. Несмотря на то, что они были порознь, они часто писали друг другу письма [58]. По словам ее близкой подруги Полины Жемчужиной брак Аллилуевой и Сталина был сложным и они часто ссорились [59]. Сталин считал, что мать Аллилуевой больна шизофренией [60].

Начальник личной охраны Сталина Карл Паукер был невольным свидетелем их ссор. Особенно когда улыбка исчезает с ее лица» [61]. Она подозревала Сталина в супружеской измене [62] [63] , хотя по словам секретаря Сталина Бориса Бажанова , «женщины не интересовали [Сталина]. Ему было достаточно собственной женщины, но он мало уделял ей внимания» [64]. Последние годы жизни Аллилуевой были омрачены не только пренебрежением мужа, но и проблемами со здоровьем.

Она страдала от «ужасных депрессий», головных болей и ранней менопаузы. Ее дочь позже утверждала, что у Аллилуевой были «женские проблемы» из-за « абортов , на которые никогда не обращали внимание» [65]. Биограф Аллилуевой Ольга Трифонова утверждает со ссылкой на медицинскую карту Аллилуевой, что она перенесла в общей сложности 10 абортов [24]. Несколько раз Аллилуева подумывала уйти от Сталина и забрать с собой детей, а в 1926 году она ненадолго переехала в Ленинград [66]. Но Сталин позвонил ей, и она вернулась [66].

Ее племянник Александр Аллилуев позже утверждал, что незадолго до смерти Аллилуева снова планировала уйти от Сталина, но никаких других подтверждений этому нет [67]. Аллилуева и Сталин , 17 августа 1922 Надежда Аллилуева с сыном Василием , 1923 год Надежда Аллилуева с дочерью Светланой , 1932 год Последний день[ править править код ] В ноябре 1932 года Аллилуевой оставалось всего несколько недель до окончания курса в Академии [68]. Вместе со своими соотечественниками она участвовала в параде 7 ноября, посвященном пятнадцатой годовщине Октябрьской революции , а Сталин и дети наблюдали за ней с мавзолея Ленина на Красной площади [69].

Отец часто потом повторял, что благодарен Виктору Константиновичу за то, что он первый познакомил его с Лениным. Виктор Константинович много говорил о Ленине. И сам он был одним из тех русских интеллигентов, которые несли в рабочие кружки верное понимание учения Маркса. С великой признательностью вспоминал всегда о Курнатовском отец. Наверное, среди товарищей, посещавших отца, видела я Виктора Константиновича. Когда потом отец описывал Курнатовского, я смутно вспоминала высокого худощавого человека в распахнутом пиджаке, его наклоненную к слушателю голову, — Курнатовский плохо слышал. Ярче запечатлелись в моей памяти Ипполит Франчески и Владимир Родзевич.

Оба — из славной плеяды русских революционеров-интеллигентов, близко связанных с подпольными рабочими кружками Тифлиса. Мы с Павлушей любили, когда приходили эти ласковые гости. Мы бросались навстречу к красавцу-великану Родзевичу. Известно, что он выше всех на свете, он даже выше отца, который рядом с невысокой худенькой мамой кажется нам таким большим! И как нам весело и радостно, когда, покончив с домашней возней, мама, умыв и приодев нас, ведет к Клавдии Аркадьевне Франчески или к Калисте Афанасьевне Родзевич. Все, начиная с дома на красивой широкой улице, где жили Родзевичи, кажется нам отличным от нашего маленького домика в Дидубе. Комната Франчески, скромная комната тружеников-интеллигентов, представляется нам собранием редкостных вещей. Кресло-качалка, картины на стенах, книги в шкалу за стеклом, толстые чудесные книги с картинками. По ним я у Франчески выучилась грамоте. С Павлушей, которому шел девятый год, занималась Калиста Афанасьевна.

Я с благодарностью вспоминаю наших учительниц: они находили время помочь семье рабочего-революционера, находили время для возни с нами, ребятами, показывали маме новинки в шитье, сами брались шить нам, во всем старались поднять маму. Бывает, что, гуляя с мамой, мы проходим мимо дома, где живут Франчески, и не заходим в нарядную квартиру Родзевичей у Верийского моста. Мы остаемся в маленьком садике. Под ветвистым деревом, за столиком, я вижу папу, Ипполита Франчески, любимца нашего великана Родзевича и того, кого отец называет Виктором Константиновичем. Потом я узнала, что здесь, над Курой, где под акациями духанщик разносит молодое дешевое вино, собирались участники подпольных кружков. Гулявшие по набережной тифлисцы не думали, что на виду у всех молодые люди говорят о борьбе против того порядка, который позволяет нарядным, богатым людям беззаботно гулять по набережной, о борьбе против хозяев царя и его чиновников — за светлое будущее рабочих В начале весны 1901 года тифлисская охранка выследила Курнатовского. Вместе с Джапаридзе, Франчески и другими товарищами Курнатовский был арестован. И все-таки через месяц революционеры организовали первомайскую демонстрацию на улицах Тифлиса. В ней участвовал и мой отец, который работал тогда на заводе Рукса. В Дидубе в этот воскресный день проснулись, как всегда, рано.

Поодиночке выходили из домов и по Кирочной улице, через Верийский мост, поднимались к Головинскому проспекту. Там собирались группами железнодорожники и другие рабочие. День по-летнему теплый, — солнце, безоблачное небо, а товарищи в ватных пальто и папахах. Одетый не по сезону железнодорожник Вано Стуруа. Ему с товарищами придется принять на себя первые удары казачьих нагаек. Рабочие смешиваются с шумливой воскресной тол пой. Возвещая полдень, в арсенале пробила пушка. Рабочие в папахах бросились на середину проспекта. Долой самодержавие! И неожиданно грозно и смело зазвучала песня: Вихри враждебные веют над нами, Темные силы нас злобно гнетут… Шагая по проспекту, рабочие пели «Варшавянку».

Но по улице уже скакали скрывавшиеся во дворах казаки. Они врезались в толпу. Замелькали нагайки. Рассеянные в одном месте, демонстранты появляются в другом. Полиция, казаки, дворники теснят и избивают рабочих а прохожих. Скрываясь в боковые улицы и переулки, демонстранты окольными путями пробираются к Солдатскому базару. Под красным знаменем там, на площади, собралось несколько сот рабочих. В толпе разношерстного тифлисского люда успели провести короткий митинг. Гремят революционные песни. Красное знамя проносят по площади.

Но схватка с полицией начинается и здесь. Демонстранты не уступают. Казаки прорываются к знамени. Но им не удается завладеть им. Гордое знамя снимают с древка, и женщины уносят его. Знамя это хранится ныне в тифлисском музее. С завода Рукса отцу пришлось вскоре уйти. Хозяева не стеснялись. Хозяин побагровел, но, промолчав, ушел из цеха. Через несколько дней один из новых учеников, мальчик-подросток, нечаянно сломал каретку станка.

На завод явился молодой Руке, хорошо известный в Тифлисе кутила и пьяница. Ему сказали о поломке, и он, вбежав в цех, с кулаками набросился на дрожавшего, перепуганного мальчика. Отец встал между хозяином и учеником и спокойно сказал, что кулачной расправы не потерпит. Руке посмотрел на отца, на стоявших у станков рабочих и повернулся к выходу. Вечером отца вызвали в контору и дали расчет. Не найти теперь в Тифлисе отцу работы, но на помощь пришла организация. Отца направили в Баку, где Леонид Борисович Красин помог ему поступить на электростанцию, строящуюся на мысе Баилове. Глава пятая Мыс Баилов уходит далеко в море. Гористая улица тянется вдоль мыса, соединяя его с бакинской набережной. В конце улицы начинаются нефтяные промысла Биби-Эйбата.

Из наших окон в доме на электростанции. Море пенится внизу, у, двора, подернутая нефтью вода отливает радугой. Азербайджан недаром назвал свою столицу Баку Бакуэ — «город ветров». Ранней весной и осенью норд сотрясал стены дома. Песок забивался в щели закрытых окон и покрывал толстым слоем подоконники и пол. Когда на промыслах горела нефть, черная туча заволакивала небо, и сажа тяжелыми, жирными хлопьями падала на город. Деревья не выживали в отравленном воздухе. Зелени в Баку не было. Как поразило это нас, выросших в зеленом цветущем Дидубе! Мы приехали в Баку летом.

Осенью в этом году родилась Надя. Мама вернулась из родильного дома, и мы с любопытством смотрели, как она осторожно пеленает девочку. Потом Надю купали. Для нас было новым развлечением наблюдать, как она барахтается в воде, розовая и улыбающаяся. Отец работал старшим кочегаром на электростанции. Он с вечера уходил в ночную смену, и мы оставались одни с мамой. Спать не хотелось. Мы не могли привыкнуть к завыванию ветра, к зареву нефтяных пожаров. Чтобы отогнать страх, мы просили читать нам вслух. Помню, на промыслах горела нефть.

В окнах прыгали отблески пламени. На море ревел шторм. Мы сидели вокруг стола и слушали стихи о кавказском пленнике. Все было так необычно вокруг. И стихи такие грустные. Мама захлопнула книжку, — пора спать. Я не спала. В углах двигались тени, и ветер завывал человеческим голосом. Рядом ворочался Павлуша. Я понимала, что и ему страшно.

И вдруг он закричал. Успокоить его было невозможно — он бился, плакал: — Боюсь! Я выскочила на улицу и побежала, забыв о буре и пожаре. Яркий свет электростанции ослепил меня. Ты к кому, девочка? Врачи нашли, что у, Павлуши нервное потрясение. Хорошо, было бы, — советовали они, — увезти его к садам и зелени. В прокопченном, пропитанном нефтяной и мазутной, гарью Баку не было для нас, ни зелени, ни свежего воздуха. Отец вспомнил о наших друзьях Родзевячах, живших в Кутаисе. Там он скоро поправился.

Совсем недавно, пришлось мне побывать и нынешнем Баку. Нарядная набережная, цветы и тропические растения чистые асфальтированные улицы, ровно тянущиеся от центра до промыслового района, новый красивый и благоустроенный город. Я не узнала в нем старого знакомца моих детских лет. Сейчас не видишь, что ходишь по земле, из которой тут же рядом черпают нефть. А тогда она сочилась отовсюду. Стоило немного отойти от главной — Великокняжеской улицы и пройти к начинавшемуся у вокзала заводскому району — «Черному городу», как приходилось уже осторожно перепрыгивать через блестящие разноцветные нефтяные лужи. В Черном городе, на нефтяных промыслах Ротшильда, отец работал в конце 1901 года, когда из-за неполадок с администрацией он принужден был уйти с электростанции. Теперь и следа нет этого Черного города. Тогда он в самом деле был черным, как будто только что над ним прошел дождь из сажи. В длину всех черногородских улиц и закоулков тянулись нефтеотводные трубы.

Чтобы перейти улицу, надо было перелезать через трубы, плясать по мосткам, заменявшим тротуар. И люди, которые ходили по Черному городу, были грязные, перепачканные мазутом и нефтью. Но к грязи, к саже, к жирному, носившемуся в воздухе песку, к удушающему запаху мазута все привыкли. У бараков, где жили рабочие, возились дети. Куски железа и обломки рельсов, валявшиеся в жирных лужах, старые чаны из-под керосина стали игрушками. На липких трубах усаживались рабочие, чтобы здесь же пообедать пучком зеленого лука и ломтем чурека. Идя куда-нибудь с мамой, мы оглядывались на прохожих. Смуглые, лоснящиеся от пота и грязи лица, обернутые чалмами головы, разноплеменный громкий говор. В Баку на промыслах работали азербайджанцы, персы, армяне, грузины, русские. Хозяева старались, чтобы держались они обособленно.

В бараках Черного города, где было так же грязно, как на улицах, где вповалку спали на циновках, расстеленных на земляном полу, селились отдельно персы и армяне, русские и азербайджанцы. И было спокойно хозяевам: армяне и татары не сговорятся, не выступят сообща против хозяев. Не страшны и. Они темны и забиты. Все — судьба, и не боритесь с ней, — учит пророк! А я в Баку, как в нашем тифлисском доме, вижу много людей, которые стараются уничтожить эту страшную национальную рознь. В обеденный час я помогаю маме накрывать на стол. Я ставлю десять тарелок, но людей приходит больше. Они входят в дом вместе с отцом, и мама выносит из кухни дымящуюся миску. Все готово!..

Я вижу, что лица у всех веселеют. Мама снова наполняет тарелки. Спасибо, хозяйка, — повторяют за столом. Я слышу имя Ладо. Тогда Ладо Кецховели приехал в Баку. Уже на одной из узких гористых бакинских уличек, в подвале дома с плоской кровлей, глухо шумела печатная машина, и Ладо с товарищами складывал листки. Шрифтом корана, завитками армянского алфавита, русскими, грузинскими буквами на листках написано: «Бороться! Надо бороться! Нельзя терпеть!.. Высокий человек с откинутыми назад густыми черными волосами, с бородкой.

Он улыбается. Таким я вижу его под ослепительно синим бакинским небом. Вокруг столпились люди, и среди них я. Может быть, меня подняли на руки. Под ногами людей блестит желтый песок, а рядом море — оно крутом, куда ни посмотришь. На плоском голом, как побережье Апшерона, островке, где весной устраивали загородные гулянья, бакинские рабочие праздновали день Первого мая. Навсегда сохранились в памяти куски солнечного дня, пароходики, на которых гремит музыка, палуба, по которой бегают дети и куда, дрожа от восторга, поднимаемся мы с Павлушей. На маевку ехали с семьями, с детьми. Надо было, чтобы на берегу думали — собираются на обычное праздничное гулянье. Под музыку высаживались на остров.

Дети затевали игры, шалили, а рядом шел митинг — ораторы рассказывали о международной солидарности рабочих. Окруженный группой товарищей, негромко говорит высокий Ладо Кецховели, он встряхивает темными волосами и предлагает затянуть песню. Он организовал маевку на этом каменистом острове. По его зову собрались сюда передовые рабочие бакинских предприятий. Они готовы подтвердить свою готовность к борьбе, к которой призывает их Ладо. Осенью 1902 года жандармам удалось выследить Ладо. Его арестовали, когда он перевозил типографский шрифт в новое, более надежное помещение. Печатную машину он по частям успел перенести туда раньше. Полиция так и не узнала, где была спрятана машина. В этом же году, еще раньше, был арестован и мой отец.

Утром он ушел из дому и не вернулся. Его арестовали как участника революционных организаций Тифлиса и в тот же день перевезли из Баку в Метехи. Все это мы узнали позже. С трудом налаженная жизнь наша оборвалась. Нужно куда-то уезжать, скорее освобождать казенную квартиру. Как жить? Уехать в Тифлис к бабушке? На дорогу нет денег. И снова помогли товарищи отца. Нас поселили в квартире одного из них.

Дом на Кладбищенской улице. Сразу за ним начиналось тюркское кладбище. Унылое выжженное солнцем поле с плоскими каменными плитами. Закутанные чадрами женщины, как привидения, проходили между могил и протяжными гортанными воплями оглашали воздух. Вестей от отца не было. Мать грустила, ее терзали тревога и забота. Да и трудно было. Она не могла найти работы и продала все, что у нас было. На эти деньги мы добрались до Тифлиса. Глава шестая Опять мы в Тифлисе, под бабушкиным кровом.

Неожиданное наше вторжение не удивляет и не огорчает старушку. Ну, вот и хорошо, что приехали, говорит она и берет на руки Надю. Мама только собралась разыскивать отца, как неожиданно он пришел домой. Вину его доказать не удалось. В Тифлисе создавалась тогда подпольная типография — на Авлабаре. Организация послала отца в тифлисскую типографию «Грузинское товарищество». Его взяли туда слесарем по ремонту машин. Он должен был доставлять шрифты для авлабарской типографии. Помогал ему молодой слесарь, тоже бывший железнодорожник, Гиго Лелашвили, из первого революционного кружка Сталина. Вечерами Гиго выносил шрифты.

Все делалось так осторожно, что в типографии ни о чем не подозревали. Однажды организация поручила отцу достать для бакинцев шрифт на армянском языке. Его не нашлось в достаточном количестве, пришлось уговорить мастера отлить. Отец раздобыл портреты Маркса и Энгельса, тайком сделали клише в цинкографии. Все это надо было поскорей доставить в Баку. И вдруг отец узнает, что мешки со шрифтом и клише пропали, брошены на станции. Те, кто везли их, испугались слежки. Шрифт из типографии «Грузинского товарищества» мог навести на след авлабарской типографии. Нельзя было допустить это. Гиго отправился на поиски.

Через друзей-железнодорожников, расспрашивая, уговаривая, где надо подкупая, он добыл обратно дорогой груз, брошенный в вокзальный подвал. Как ни осторожен был отец, но переправлять шрифт становилось все опасней. Кто-то из товарищей узнал, что за отцом следят. Надо было покинуть «Грузинское товарищество». Весной 1903 года отец оставил типографию и поступил на строительство керосинопровода между Баку и Батумом. Мастерская керосинопровода была в нескольких километрах от Тифлиса, на станции Навтлуг. Нас на лето увезли из Тифлиса в деревню — Ольгинское поселение. Там в школе знакомая учительница предложила маме комнату. Неспокойные слухи приходили из города. На тифлисских заводах готовилась стачка.

Мама нетерпеливо ждала вестей от отца. В деревне уже говорили, что в Тифлисе против казаков выступили рабочие. И мать ждет, ждет… Однажды с Надей на руках шла она по дороге. Мы бежали за ней. Кто-то торопливо шагал навстречу; заметив нас, остановился. Мама узнала товарища. Но человек молчит. Он смотрит на нас в каком-то безотчетном страхе. Мы прижимаемся к матери. Махнув рукой, товарищ говорит: — Чего уж там скрывать!

Беги в город! Сергея схватили. Квартира открыта. Как долго шагаем мы с мамой то полем, то узкими тропинками! Мы устали, голодны, хотим пить, но все идем, идем за мамой. Мы добираемся до Дидубе и входим в наш дом. Кто-то все разбросал в нашей комнате. Вещи из комода и сундука валяются на полу. Но мама как будто ничего не замечает. Она даже не запирает дверей, сломанный замок остается болтаться на ручке.

Не оглядываясь, мама выходит из комнаты и идет в нами дальше, к бабушкиному дому. Здесь я остаюсь с Федей и Надей. А мама торопится к полицейскому участку. Там толпится все Дидубе, хотя городовые, крича и бранясь, разгоняют женщин. Но, не слушая криков, мама пробирается к воротам участка. Он знает, кого она ищет. Но мать не отогнать. Ей удается заглянуть за ограду, — полицейский двор набит людьми. Мама узнает отца, и он ее увидел. Принеси поесть.

Чурек, огурцы и газета — это все, что она может купить. С мешком она возвращается обратно к участку. Она опять около пристава, требует, настаивает, пытается угрожать. Пристав разрешает раздать арестованным еду.

А за окном играет музыка. Идите, погуляйте". Читаю афиши: гастролирует театр, где работает моя приятельница. Бегу в тюрьму: "Можно я схожу в театр? Поужинайте и идите". Выхожу и вижу - идет моя Марьяшечка, племянница Ромена Роллана: вся в голубом, такая хорошенькая.

Почему ты в зимнем? Там меня подвели к карте Ивановской области: театры были в Иванове, Шуе и Кинешме. В Москве мне запретили называться Аллилуевой. В Иванове меня могли узнать, в Кинешме работали однокурсники - значит, оставалась Шуя. У нас и документы сожгли, и в тюрьме не снимали на фото. И имен у нас не было, их заменили номера... Исчезли для всех - как умерли. Когда меня посадили, в Малом сказали: разбилась, лежит в больнице. Что я сижу, в театре узнали через полгода. Но со мной обошлись мягче остальных родных: видно, в какую-то добрую минуту Сталин расслабился, и меня выпустили.

Зато маму 6 лет продержали в тюрьме - никто не должен был знать, что арестована Аллилуева... Но порядка в стране не было. В ивановской тюрьме мне дали бумажку, где было написано, что высланную из Москвы гражданку Аллилуеву надо устроить на работу. Я собрала вещички, пошла на вокзал... В тюрьме мне были рады: "Завтра мы вас сами проводим на вокзал. Но пока вы должны написать заявление, что хотите переночевать в тюрьме, потому что мы вас уже выпустили". И я пишу заявление: "Прошу разрешить мне провести ночь в тюрьме... А в шуйском МГБ сидит молоденький симпатичный офицерик: "Сейчас позвоним в театр, устроим вас, раз вы актриса... У меня были деньги на гостиницу: родные прислали 200 рублей. Сидит регистраторша, и у нее точно такой же нос, как у людей с Лубянки: курносый и в то же время похожий на кулак.

Кладу перед ней справку об освобождении: ох, думаю, что сейчас будет... И вдруг: "Миленькая ты моя! У меня муж тоже в тюрьме! Да я тебе лучший номер дам! Вы думаете, что умрете, а вы, оказывается, живы, вы думаете, что вас прибьют - а вас пригреют. В театр меня взяли актрисой, реквизитором и заведующей музыкальной частью. Играла за сценой, как тапер, и пела цыганские песни: все спрашивали, откуда такая замечательная старуха-цыганка: у меня был очень низкий голос. Как дам: "О-очи че-ерные... Театр между тем прогорел, и я стала работать в школе для умственно отсталых... В 1953 году попала под амнистию - с уголовниками.

В январе приехала в Москву на елку, но в Доме правительства охранник не позволил переночевать: "После одиннадцати обязаны уйти". Мама ждала, что он ее пожалеет И вот сижу я в Шуе, в своей избе, слушаю репродуктор, и вдруг диктор сообщает, что Иосиф Виссарионович после инсульта скончался. У меня слезы: "Боже мой, теперь будет властвовать Берия. Сталин мог простить, а этот еще куда-нибудь загонит". Вскоре получаю телеграмму от братьев: "Приезжай срочно". На вокзале встречает средний брат, едем мимо Лубянки. Я закрываю лицо руками: "Ох, не могу я видеть это здание! Братья узнали, что Молотов нажал на все рычаги и его жену выпустили. Вот они ему и написали: "Где наша мама? Мы ничего не знаем о ней, ни посылок, ни передач не принимают".

И 2 апреля 1954 года - звонок: "Кира Павловна, это с Лубянки, полковник Имярек. Я хочу, чтобы вы приехали за своими мамой и тетей". Велела братьям собрать родных, позвонить Светлане, готовить праздничный обед, второпях оделась - и на Лубянку. Приехала, жду, а они шушукаются, волынят... И вдруг выходит мама. Раньше она была румяная, белотелая, с яркими голубыми глазами - а теперь у нее малиново-лиловое лицо и говорит с трудом, как бы заикаясь. От долгого молчания ослабли челюстные мышцы. Я испугалась, прижала ее к себе: "Мама, какое счастье... Хуже одеться не могла? Дома она сказала: "А все-таки Сталин меня выпустил!

Да он умер! Что-то нас связывало - родня, да и все. Как же так: не выпустил, а умер? Все ждала, что он ее пожалеет... Маму на следствии и пальцем не трогали. В тюрьме она сама пыталась покончить с собой, во время прогулок глотала камешки. Из-за этого потом развилась водянка, и она умерла. Исполнилось предсказание гадалки - конечно же это была "не своя смерть". Но ее мужа во время допросов били по голове. Он этого не вынес: на свободу вышел человек с помутившимся рассудком.

А затем началась моя собственная эпопея. Долго сидела без работы, потом меня реабилитировали и сказали, что трудоустроить должны туда, где работала до ареста. Приоделась, иду к Цареву, а он сидит в огромном кабинете, важный и вальяжный, как его Фамусов: "Вы уже актриса другого профиля, не лирическая героиня, а характерная. Мы вас не возьмем". Пошла пробоваться в театр Станиславского, но у них были свои характерные актрисы.

Часть 3. Глава 1. Надежда Аллилуева

Хотя, может быть, не делаешь этого, потому что считаешь работу без квалификации просто не оправдывающей себя интересом к ней. А теперь, особенно когда я займусь семьей, думать о квалификации не приходится. Нужно обязательно иметь специальность, которая дает возможность не быть ни у кого на побегушках, как это обыкновенно бывает в секретарской работе. После того, как Ленин умер, Сталин сменил его на посту лидера Советского Союза. Уставшая от работы и недовольная ролью супруги главы государства, Аллилуева начала искать себе другое занятие [41]. Заинтересовавшись образованием и желая более активно участвовать в жизни партии, в 1929 году она поступила в Промакадемию на факультет текстильной промышленности, чтобы изучать синтетические волокна которые в то время были новой технологией [42]. Она также стала более активной на местных партийных собраниях [42]. Поскольку Аллилуева была зарегистрирована под своей девичьей фамилией, это позволяло ей оставаться в тени. Неясно, знали ли ее соратники по партийной ячейке о том, кто она такая [43].

Однако известно, что о ней знал по крайней мере её однокурсник и лидер местной партийной организации Никита Хрущев , которого она впоследствии познакомила с мужем. Сам Хрущев считал, что отзывы о нем Аллилуевой предопределили его дальнейшую судьбу, а своё знакомство с Аллилуевой назвал «счастливым лотерейным билетом» [44] : …Когда ещё была жива Надежда Сергеевна, я уже понял, что о жизни Промышленной академии и о моей роли в борьбе за генеральную линию в академии она много рассказывала, видимо, Сталину… Это, я считаю… определило… отношение ко мне Сталина… Я вытащил счастливый лотерейный билет. И поэтому я остался в живых, когда мои сверстники… с которыми я вместе работал в партийных организациях… сложили голову как враги народа. Воспоминания: Избранные отрывки. Нью-Йорк, 1979. В Академии Аллилуева общалась со студентами со всего Советского Союза. Cуществует мнение, что Аллилуева узнала о бедах населения Советского Союза, возникших в связи с коллективизацией сельского хозяйства , в том числе о голоде на Украине , и ругалась по этому поводу со Сталиным [46]. Однако Хлевнюк заключает, что «нет абсолютно никаких веских доказательств того, что [Аллилуева] возражала против политики мужа… Ее письма создают впечатление, что она, как и остальная большевистская элита, была полностью изолирована от страданий десятков миллионов людей за пределами кремлевских стен» [47].

Личная жизнь[ править править код ] Первенец Аллилуевой и Сталина Василий родился в 1921 году. Историк Саймон Монтефиоре отмечает, что Аллилуева пошла в больницу на роды пешком, демонстрируя «большевистскую простоту» [48]. Вторым ребёнком в семье стала дочь Светлана, родившаяся в 1926 году [49]. В 1921 году семья также приняла сына Сталина от первого брака Якова , который жил в Тифлисе у родственников своей матери [50]. Аллилуева была всего на шесть лет старше своего пасынка, с которым у нее сложились дружеские отношения [51]. Примерно в это же время в семье появился и Артём Сергеев — сын близкого друга Сталина Фёдора Сергеева. Фёдор погиб через четыре месяца после рождения Артёма при крушении аэровагона , и Артём стал воспитываться в семье Сталина [52] [53] хотя его мать была жива и занимала руководящие должности. Сосредоточенная на своей карьере, Аллилуева не проводила много времени со своими детьми и для присмотра за ними наняла няню Александру Бычкову [54].

Когда же Аллилуева занималась детьми, она была довольно строгой: Светлана позже вспоминала, что в единственном письме, которое она получила от матери, та ругала её и называла ужасно непослушной, хотя Светлане было тогда всего четыре или пять лет [NB 4]. Тем не менее, Аллилуева хотела, чтобы дети получили хорошее образование [41]. Светлана также вспоминала, что единственным человеком, которого боялся Сталин, была Аллилуева [57]. В течение недели семья жила в Потешном дворце , где Аллилуева вела простой образ жизни и контролировала семейные расходы [43]. По выходным они часто уезжали на подмосковную дачу. Рядом жили братья и сестра Аллилуевой и их семьи, и все они часто собирались [50]. Летом Сталин отдыхал на побережье Черного моря недалеко от Сочи , или в Абхазии , и к нему часто присоединялась Аллилуева хотя в 1929 году она провела там всего несколько дней, а затем вернулась в Москву на учебу. Несмотря на то, что они были порознь, они часто писали друг другу письма [58].

По словам ее близкой подруги Полины Жемчужиной брак Аллилуевой и Сталина был сложным и они часто ссорились [59]. Сталин считал, что мать Аллилуевой больна шизофренией [60]. Начальник личной охраны Сталина Карл Паукер был невольным свидетелем их ссор. Особенно когда улыбка исчезает с ее лица» [61].

Похоронена на Новодевичьем кладбище. Издание мемуаров В 1946 году в издательстве « Советский писатель » вышла в свет книжка А. Аллилуевой Реденс «Воспоминания». По словам Светланы Аллилуевой , эти «Воспоминания» вызвали у её отца страшный гнев, что обернулось для Анны Сергеевны в 1948 году тюремным заключением. Аллилуевой, обвиняя её в грубых ошибках и полной некомпетентности.

Воспоминания написаны от имени всей семьи Аллилуевых, о чём в авторском предисловии А.

Она в церковь ходила. Ей, видно, разрешалось, что другим партийцам запрещалось. Вообще, заметно было, что она немножко «того». Как теперь говорят, с фиалками в голове». О странностях жены Сталина вспоминают многие из тех, кто её знал. Свидетели также сходятся во мнении, что она терпеть не могла частых шумных застолий, которые так любил её высокопоставленный супруг. Из-за постоянных головных болей Надежда отказывалась от спиртного, да и вообще его не любила, а Сталин часто буквально заставлял её пить вино. В присутствии посторонних людей он бывал груб с женой и даже ругал её матерными словами. Она тоже не лезла за словом в карман и порой, ужасая очевидцев, награждала всемогущего вождя народов нелицеприятными эпитетами.

Одна из таких застольных ссор закончилась трагически. На Красной площади состоялись военный парад и демонстрация трудящихся. Сталин приветствовал народ с трибуны мавзолея, а Надежда Аллилуева проходила по площади в первом ряду колонны Промышленной академии, где она тогда училась. Затем она прошла на трибуны рядом с мавзолеем. Те, кто её там видели, вспоминали, что Надежда была весела и заботилась только о том, как бы муж не простыл на холодном ветру в тонкой шинели. Без каких-либо происшествий прошёл и большой официальный приём в честь юбилея. Следующим вечером празднование продолжилось уже в более узком кругу. Собрались дома у Ворошилова. Те из присутствовавших, кто оставил воспоминания об этом застолье, сходятся в том, что Сталин прилично поднабрался. Дальше показания расходятся в мелочах.

Одни говорили, что генеральный секретарь начал заигрывать то ли с женой маршала Тухачевского , то ли с супругой маршала Егорова , бросая в женщину скатанные из хлебного мякиша шарики, и это не понравилось его супруге. Другие рассказывали, что Сталин в очередной раз попытался заставить жену не сидеть за столом всухую. При всех он крикнул: «Эй ты! Она ответила: «Я тебе не эй». Встала и покинула праздник. Вслед ей поспешила жена Молотова Полина Жемчужина. Женщины долго гуляли по ночному Кремлю, и Надежда жаловалась на свою трудную жизнь и на грубость Сталина. Вернувшись домой, Аллилуева тут же прошла в спальню. Сталин пришёл уже засветло и лёг спать на диване в кабинете. Утром няня Светланы и экономка пошли будить хозяйку и обнаружили её лежащей на полу бездыханной с пулевой раной в сердце.

Рядом валялся пистолет «Вальтер», который несколько лет назад Надежде привёз в подарок из Германии её брат. Женщины перенесли тело на кровать, но будить Сталина страшной новостью побоялись. Они позвонили Полине Жемчужине и Авелю Янукидзе, и только те сообщили вождю, что он овдовел.

В ночь на первое августа зачинщиков, и моего отца в их числе, арестовали. Утром об этом узнали в мастерских — и забастовка началась. В токарном цехе, где работал Калинин, остановили паровые машины.

И сейчас же прекратил работу вагонный цех. Мастерские опустели. Все рабочие — четыре тысячи человек — покинули их. Скоро он узнал об этом. Каждый день новые заключенные прибывали в тюрьму. Бастовали не только железнодорожные мастерские.

Остановились, забастовали почти все тифлисские заводы и фабрики. Так откликнулись тифлисские рабочие на призыв молодых революционеров. Власти пытались приостановить движение, сотнями хватая передовых рабочих. Чтобы попасть из Дидубе к Метехскому замку, нужно пересечь весь Тифлис. Я и Павлуша всю дорогу бежим впереди. Маме и дяде Мише не догнать нас.

Останавливаясь, мы спрашиваем: — Далеко еще? Пыльные не мощеные дороги окраин остаются позади. Мы пересекаем каменную мостовую и выходим к Куре. Она здесь такая же быстрая и мутная, как и в нашем Дидубе. Высоко на горе Метехский замок — тифлисская тюрьма. Мы переходим мост и останавливаемся против тюрьмы.

Я не могу оторвать глаз от решетчатых окон. Вокруг толпятся люди — родные арестованных. Как и мы, в какой-то тщетной надежде пришли они под эти окна. Мама расстилает на камнях платок и вытаскивает из мешка арбуз. Дядя Миша купил его по дороге. Мы рассаживаемся в кружок, и мама разрезает арбуз.

Дядя Миша рукой чертит в воздухе знаки, и мы видим, как, отвечая ему, показываются руки из-за решеток тюрьмы. Нельзя на таком расстоянии разобрать лиц, и мы напрасно стараемся увидеть в окнах отца. Сумеет ли дядя Миша объяснить ему, что в бараньей голове, которую мы только что передали тюремщикам, лежит скатанная в комочек записка? Громкий окрик заставляет нас вздрогнуть. Перед нами два стражника. Мама незаметно толкает дядю Мишу.

А ну-ка, пошли! Дядя Миша делает удивленное лицо. Это не сигналы. Он развлекал детей показывал им «зайчиков». Его не слушают. Нас ведут в участок.

Мы поднимаемся по узким и людным улицам Майдана. Рядом горланит, шумит тифлисский базар. Надо перейти дорогу. Конвой останавливается. Фаэтон не может разминуться с арбой. Путь загорожен, и мы видим, как дядя Миша переглядывается с мамой.

Через секунду его уже нет с нами. Стражники ничего не замечают — они переругиваются с кучером. Только в участке обнаруживается исчезновение дяди Миши. Я была одна. Одна, с детьми, — повторяет она. Она никого не знает, никого не видела.

Какой-то человек подсел к детям и играл с ними. Вечером нас отпускают из участка. Мы идем домой. Дядя Миша остался на свободе! Но охранка следит за ним. Через несколько дней дядю Мишу увели в тюрьму, — туда же, в Метехский замок.

Глава вторая В Тифлисе, в поселке Дидубе, где прошли первые годы моей жизни, родилась моя мать. Обнесенный открытой галереей, дом деда был похож на все дома Дидубе. Дел по дому было много. Не покладая рук работали бабушка и ее старшая дочь Ольга — моя мать. Женщины стряпали, шили, стирали. В доме всем распоряжался дед.

Тихая жена и дети трепетали перед стариком. Всегда вспыльчивый и упрямый, он к старости стал еще гневливей. Он был трудолюбив и брался за все. Он хотел разбогатеть. Но что-то ему всегда мешало. Доходы не увеличивались, а долги прибавлялись.

Неудачи озлобляли старика, и он срывал досаду на домашних. Старшая дочь подрастала. Чаще заглядывал в дом друг деда — владелец соседней колбасной. Выпивая с гостем кружку-другую пива, дед примечал взгляды, которые гость бросал на старшую дочь. У колбасника были деньги. Неважно, что он уродлив и стар, что левый глаз у него стеклянный.

Судьба моей матери была решена. Ей не исполнилось и шестнадцати лет, когда дед просватал ее за старика. В доме уже тогда жил слесарь железнодорожных мастерских Сергей Аллилуев. Дед не любил молодого жильца из флигеля, который засматривался на Ольгу. Что нужно этому голяку-рабочему? Не для него растит дочь старик Федоренко.

Но ничего дед не мог поделать. Увлек молодой слесарь Ольгу. Не богата была ее юность — улица в Дидубе, дом, где под тяжелую руку сурово расправлялись с. И вдруг в дом пришел молодой рабочий Аллилуев. Он ни перед кем не смирялся. Однажды он увидел, как дед поднял руку на мою мать.

Неизвестный пришелец, бедный жилец из флигеля — он осмелился остановить властную руку деда. И Ольга увидела, что ее отец, перед которым в страхе все смолкали, отступил перед Аллилуевым. А рассказы молодого жильца о жизни народа, которые слушала Ольга, когда они тайком встречались под акациями бабушкиного дворика! Ей, никогда не выезжавшей из Тифлиса, они казались сказочными. Потом и мы слушали эти невыдуманные рассказы отца, из которых узнавали, что не все в мире устроено правильно, не все справедливо. У бабушки отца, в прошлом крепостной крестьянки, с молодости не было ни одного зуба — их табакеркой выбил помещик.

А деда много раз секли на конюшне. Он показывал внукам глубокие, до старости не заросшие, рубцы на спине. Отец родился через шесть лет после уничтожения крепостного права в селе Раменье, в Новохоперском уезде Воронежской губернии. Не намного стало легче жить крестьянской семье. Мой дед по отцу умер рано, от холеры. Осталось пятеро ребят.

Отец пошел «в люди» с двенадцати лет. Унижения, окрики, брань, детские незабываемые обиды. Отец и тогда был горд, строптив и непокорен. С шестнадцати лет он стал скитаться по заводам. Начал свой рабочий путь в борисоглебских железнодорожных мастерских. Потом — мастерские в Ельце, в Коврове, в Уфе.

Хотел осесть в Москве или в Нижнем. Не нашел работы. Вернулся обратно в Борисо-глебск и там от товарища услышал о солнечном крае, где будто бы жить рабочему человеку легче, чем всюду. Так отец оказался в Тифлисе. Это было в 1890 году. Ему было двадцать четыре года.

В Тифлисе отец около двух лет проработал в железнодорожных мастерских и ушел, не захотел платить штраф за то, что дал пощечину доносчику. Когда на батумском заводе Ротшильда он наотрез отказался заменить штрейкбрехера, мастер, угрожая, пророчил ему: — Не миновать тебе Петропавловки! Плача, бабушка жаловалась на жестокость мужа и на свое бессилие помочь Ольге. Был назначен день помолвки, но в ночь накануне торжества невеста ушла из родительского дома, ушла с тем, кого выбрала сама. Несколько девичьих вещичек сложила в узелок и, как условилась с суженым, выбралась через окно. Рядом была комната деда.

Цепной пес Бельчик лежал внизу и никого не подпускал близко. Этому сторожу дед верил и засыпал спокойно. Но Бельчик давно привык к ласковой руке молодого жильца и не пошевелился, когда тот помог Ольге выскочить из окна. Молодые рабочие железнодорожных мастерских, товарищи отца, которые помогли ему выкрасть невесту, нашли и квартиру для молодых. Туда однажды явился дед. В руках у него была плетка, которой он собирался проучить непокорную дочь и вернуть ее домой.

К деду вышел отец. Старик понял, что случившееся непоправимо и что ему остается только примириться с молодыми. Начало семейной жизни мамы было началом ее революционного пути. Через несколько дней после свадьбы ночью молодых разбудил стук в дверь. Дело в том, что революционный кружок, участником которого был отец, выпустил первые печатные прокламации, и гектограф, на котором размножали листовки, полиция пыталась найти в квартире отца. Это был 1893 год.

С тех пор много раз квартира наша подвергалась обыскам. Семь раз арестовывали отца, ссылали его. Совершая побеги из ссылок, скрываясь от преследований полиции, он переезжал из города в город, менял квартиры. Такой бродячей жизнью мы жили до переезда в Петербург. Еще детьми узнали мы все опасности и лишения, выпадавшие на долю тех, кто вступал на путь борцов-революционеров. Едва научившись говорить, мы уже знали, что надо бояться полиции, надо скрывать то, о чем говорят, чем заняты взрослые дома.

Жизнь, в которой все для нас таило угрозу, опасность, стала нашим уделом с рождения. Но годы эти не оставили во мне тяжелых воспоминаний. Светлым и радостным вижу я и вновь восторженно переживаю далекое это прошлое. Лишения не рождали горечи. Нет, очень рано, совсем ребенком, стала я гордиться делом, которым жила наша семья. И думаю я, что радость, которую вызывает во мне прошлое, рождена общением с людьми, высокие мысли, чувства которых озарили мое детство и юность.

Глава третья Поселок Дидубе был взволнован. У дворов оживленно обсуждали ночное происшествие — убили и ограбили самую богатую домовладелицу. Передавали страшные подробности убийства. Это было особенно любопытно, потому что все хорошо знали убийцу и его жертву. Вместе с бабушкой мы стояли на улице и в который раз слушали страшный рассказ. И вдруг все замолчали.

Два стражника вели убийцу. Он шел, потупив голову, около нашего дома неожиданно замедлил шаги. Все на улице услышали, как он громко сказал, указывая на бабушку: — А вот эту убить не смог, рука не поднялась… Я услышала, как бабушка прошептала: «Несчастный! Она выслушает, утешит — и слезы высыхают; Зажав в руке липкое лакомство, бежишь обратно, забыв обиду. Бабушка не осуждала своих детей она гордилась ими. Она сочувствовала бунтарям Дидубе.

Рабочие железнодорожных мастерских любили бабушкин дом. Они знали, что хозяйка дома — их друг. И если было не безопасно хранить у себя какой-нибудь сверток, всегда можно было сказать, не вдаваясь в излишние пояснения: «Магдалина Яковлевна, спрячьте это». Все знали в Дидубе, что бабушкин дом открыт для тех, кого преследует полиция. Знали это и в полиции. Однажды к бабушке зашла молодая незнакомая девушка.

Взволнованная, с заплаканными глазами, она спрашивала, где тут живет старая Федоренко. А кто вас прислал к нам? К незнакомке вышла мама. Девушка рассказала, что приехала в Тифлис к жениху, ссыльному Родзевичу. Никого — ни близких, ни знакомых — у девушки в Тифлисе не было. Пришибленная известием, она направилась к полицейскому участку.

Там у пристава она думала узнать о судьбе жениха. Девушка невольно произнесла вслух: — Что же делать? Куда деваться? И тогда пристав не без иронии посоветовал: — А вы разыщите тут дом старухи Федоренко. Там ее родичи Аллилуевы вас приютят. Так незнакомка пришла к бабушке.

Жили в доме разные люди. На драки, которые устраивал во дворе один из жильцов, пьяница-плотник, сбегался весь двор. С криками: «Маркелов дерется! Плотник избивал жену или бросался с кулаками на прохожих. Только бабушка могла усмирить разбушевавшегося пьяницу. Она, бывало, выбегала во двор и становилась перед Маркеловым.

И онотступал… Откуда брала худенькая маленькая старушка силу, укрощавшую хулигана? Страшный Маркелов был моим личным врагом. Притаясь, из-за забора, наблюдали мы однажды, как пьяница избивал распухшую от побоев, истерзанную жену. И уж не помню, как произошло, но, не выдержав, я плеснула в Маркелова водой. Мое детское сердце трепетало от негодования и жалости. Меня едва успели схватить и унести.

Когда потом он появлялся во дворе, я пряталась. Он искал меня, грозя убить. Во дворе знали — черная сотня спаивает и заманивает в свою шайку Маркелова. В «царские дни» он, горланя песни, проходил по улицам Дидубе с бандой черносотенцев, несущих портрет царя. В 1905 году несколько дней наша улица была оцеплена казаками. В доме скрывался дружинник.

Уйти ему не было возможности, пока казаки стояли у дома. И бабушка решилась; она вышла на улицу. Казаки замахнулись нагайками. А ну, обыскать ее квартиру! И тут появился Маркелов. Никого у них нету.

Поручусь за нее… После смерти деда бабушке пришлось одной заботиться о большой семье. Старшему ее сыну едва минуло шестнадцать лет, а младшие были нашими ровесниками. И никто никогда не слышал от старушки жалоб на судьбу или просьб о помощи. Зато к ней за помощью и советом обращались все бедняки поселка. Один раз покинула она Дидубе. Мы жили в Петербурге и вызвали ее к себе, чтобы заставить полечить глаза.

Она томилась в петербургском тумане. Каким заманчивым казался ей Дидубе! Зеленая, залитая солнцем уличка, где можно каждого прохожего окликать по имени и слышать в ответ: «Привет вам, Магдалина Яковлевна! Мы называли его «полем». В конце его стоял бабушкин домик. Истоптанная тропинка пересекала поле.

На рассвете, когда протяжный гудок будил Дидубе, тропинка оживала, поселок отправлял на работу своих отцов и сыновей. Смолкал последний гудок, и снова поле пустело. Днем хозяевами его становились мы. На широкой тропинке удобно было играть в «кочи» бабки. На траве шла игра в «ножичек», который ловким броском мальчики вонзали в землю. У разрушенной кирпичной стены играли в монетку.

Девочки с шитьем и вязаньем усаживались кружком на траве. Игрушек на пустыре было мало. Однажды на поле кто-то принес огромный разноцветный мяч. Целый день его бережно передавали из рук в руки. Не многим удалось поиграть им, но и подержать мяч в руках было радостью. Пустырь знал и другие дни, когда протяжные гудки ревели дольше и громче обычного.

Но на их зов никто не откликался. Мастерские пустовали, а поле заполняла толпа. Мы торопились смешаться с нею. Все было известно — на поле собрались рабочие, они бастуют. Мы рады уступить поле отцам, но и мы не покидали пустырь, громко выкрикивая приветствия рабочим ораторам. Беспрекословно сбегалась детвора на его призыв.

Кочи, тряпочные куклы, ножички оставались в траве. Готовился «набег» на Муштаид. Тута, стручки, сладковатые цветы акации доступные соблазнительные лакомства были нашими трофеями. За Муштаидским парком, свергаясь с далеких гор, бежала Кура. Плотина у самого парка сдерживала ее течение, и река неслась здесь, стремительная и глубокая. Павлуша бросался без раздумья в ее мутный поток.

Переплыв дважды реку, он вылезал, исцарапанный камнями, а с берега мы, торжествуя, приветствовали его, Помню, однажды — волненье в доме. Павлуша пропал. Ватага, забросив игры, в поисках Павла рыскала в окрестностях. Мама обегала все закоулки Дидубе. На другой день вечером прибежала соседка, она еще с улицы кричала; — Нашелся, нашелся! Горы за Дидубе, их скалистые, поросшие невысоким леском ущелья влекли Павлушу, он забывал о доме.

И на этот раз ночь застала его в лесу, у сторожки лесника. Не решаясь после двухдневных странствований вернуться домой, он скрывался на чердаке у бабушки. Он знал, что она сумеет заступиться за него. А дома озорной Павлуша был заботливой нянькой и делил со мной обязанности кухарки. Много дел отрывало маму от дома. Отец в тюрьме — надо одной прокормить нас четверых.

Мама достает работу — шьет с утра до вечера. И другие дела есть у мамы. Дверь за ним осторожно закрывалась. Гость вынимал из кармана пачки пахнущих типографской краской листовок. Иногда, зашив скатанные прокламации в платье, мать надолго уходила. Не раз брала она с собой и Павлушу, и он уносил листовки, которые мама прятала у него под рубашкой.

О том, где они были, что они с мамой делали, Павлуша не рассказывал. Мы рано научились молчать о многом, что видели и знали.

Курсы валюты:

• Дата и место рождения:
• Дата и место смерти:
• «Большевичка»: детство Надежды Аллилуевой
• Лариса Васильева, Дети Кремля: Судьба племянницы Киры —
• «Нузбергские шах и мат»
• Кто и за что убил вторую жену Сталина?

Надежда Аллилуева

Надежда Аллилуева	Дети: Павел Сергеевич Аллилуев Анна Сергеевна Аллилуева (Реденс) Федор Сергеевич Аллилуев Надежда Сергеевна Аллилуева (Сталина).
Надежда Аллилуева — биография, фото, фильмография, новости. Беседка.ТВ	В результате, на книгу и её автора обрушился поток гневных рецензий в прессе, тираж был изъят, а сама Анна Аллилуева была арестована и осуждена, вместе со своей близкой подругой Полиной Жемчужиной-Молотовой.
Часть 3. Глава 1. Надежда Аллилуева (Гелий Клейменов) / Проза.ру	По словам Светланы Аллилуевой, эти «Воспоминания» вызвали у ее отца страшный гнев, что обернулось для Анны Сергеевны в 1948 г. тюремным заключением.

Реденс (Аллилуева), Анна Сергеевна

Анна Сергеевна Аллилуева (1896—1964). Анна Сергеевна Реденс (более известная под своей девичьей фамилией Аллилуева, 1896—1964) — советская писательница-мемуаристка, сестра Надежды Аллилуевой, второй жены Сталина. А в 1948-м Сталин посадит родственников Надежды Сергеевны, людей своего самого близкого круга. На 10 лет жену Павла Аллилуева Евгению, на 6 лет сестру Надежды Сергеевны Анну. Аллилуева, Анна Сергеевна — статья из Интернет-энциклопедии для выживали за счет обедов, получаемых в Кремлевской больнице на старшего Аллилуева, Сергея Яковлевича. Светлана Аллилуева: «Мамина сестра, Анна Сергеевна, говорила, что в последние годы своей жизни маме все чаще приходило в голову — уйти от отца. Анна Сергеевна Реденс (более известная под своей девичьей фамилией Аллилуева, 1896—1964) — сестра Надежды.

Похожие новости: