Все это – про драму «Воланд» («Мастер и Маргарита») режиссера Михаила Локшина. Мы собрали самые свежие новости о проекте и попытались выяснить, есть ли шансы на прокат картины в России. «Мастер и Маргарита» — книга, в которой специалисты находят отсылки к другим литературным произведениям. Варенуха молча подал ему телеграмму и финдиректор увидел в ней слова: "Умоляю верить брошен ялту гипнозом воланда молнируйте угрозыску подтверждение личности лиходеев". Варенуха был ещё тем хамом и лжецом, за это ему пришлось некоторое время пожить в шкуре вампира.
Варенуха (Мастер и Маргарита)
30 Ноя 2021Робер Лепаж поставил «Мастера и Маргариту» в Театре Наций / Новости культуры, эфир от 26.11.21. Что мы знаем о Мастере, кроме того, что он написал книгу, что любил Маргариту, что он был в больничной одежде и шапочке, которую ему связала Маргарита? Смотреть онлайн сериал Мастер и Маргарита (2005) в онлайн-кинотеатре Okko. Администратор "Варьете" Варенуха подвергается нападению странных личностей. В ролях Мастера и Маргариты снимутся Евгений Цыганов и Юлия Снигирь. «Мастер и Маргарита», краткое содержание которого не будет полным без представления героини, продолжает сцена знакомства Маргариты с одним из спутников Воланда Азазелло.
«Снобизм и кривляние. И ноль философии». Сеть оценила «Мастера и Маргариту»
| Странная смерть мастера и Маргариты | Варенуха, отойдя от афиши наброшенной им на макет, полюбовался на нее и приказал капельдинеру немедленно пустить все экземпляры в расклейку. |
| Мастер и Маргарита (сериал) — Викицитатник | Мастер и Маргарита (2023). Актеры, режиссер, продюсеры и другие участники съемочной группы. |
| Мастер и Маргарита | Краткое содержание | ReadCafe | Варенуха по характеру вовсе не агрессивный и не жестокий человек, участь вампира ему не нравится, он раскаивается в своих прежних делах и горячо просит отпустить его. |
| Иван Савельевич Варенуха — Википедия | Смотреть онлайн сериал Мастер и Маргарита (2005) в онлайн-кинотеатре Okko. |
Мастер и Маргарита
второстепенный персонаж в романе М. А. Булгакова; администратор театра Варьете в Москве:"Известный всей решительно Москве знаменитый театральный администратор ", " За двадцать лет своей деятельности в театрах Варенуха. Воланд забирает Мастера и Маргариту с собой, даруя им столь ожидаемое успокоение. Администратор "Варьете" Варенуха подвергается нападению странных личностей.
Иван Савельевич Варенуха из романа «Мастер и Маргарита»
Сравнивать фильм и роман достаточно сложно, каждый из них имеет свои уникальные достоинства. Фильм качественно снят и может заинтересовать тех, кто любит хор. Дьявол устраивает встречу Маргариты с Мастером и дальнейшую их судьбу. В финальной серии Мастера и Маргариту прочь из бренного мира несут черные кони ада. Дьявол устраивает встречу Маргариты с Мастером и дальнейшую их судьбу.
"Мастер и Маргарита", часть 11
И это, без сомнения, один из немногих авторов, чьи рисунки почти безоговорочно нравятся лично мне а уж мне-то в этом угодить совсем непросто. Именно с книги, иллюстрированной этим замечательным художником, началась вся моя булгаковская коллекция. Каждую главу романа открывает шикарная иллюстрация а в некоторых главах встречается даже и не одна.
К тетрарху дело посылали? Прокуратор дернул щекой и сказал тихо: — Приведите обвиняемого. И сейчас же с площадки сада под колонны на балкон двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта — ссадина с запекшейся кровью.
Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокуратора. Тот помолчал, потом тихо спросил по-арамейски: — Так это ты подговаривал народ разрушить Ершалаимский храм? Прокуратор при этом сидел как каменный, и только губы его шевелились чуть-чуть при произнесении слов. Прокуратор был как каменный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой. Человек со связанными руками несколько подался вперед и начал говорить: — Добрый человек! Поверь мне... Но прокуратор, по-прежнему не шевелясь и ничуть не повышая голоса, тут же перебил его: — Это меня ты называешь добрым человеком? Ты ошибаешься.
В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно, — и так же монотонно прибавил: — Кентуриона Крысобоя ко мне. Всем показалось, что на балконе потемнело, когда кентурион, командующий особой кентурией, Марк, прозванный Крысобоем, предстал перед прокуратором. Крысобой был на голову выше самого высокого из солдат легиона и настолько широк в плечах, что совершенно заслонил еще невысокое солнце. Прокуратор обратился к кентуриону по-латыни: — Преступник называет меня «добрый человек». Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить. И все, кроме неподвижного прокуратора, проводили взглядом Марка Крысобоя, который махнул рукою арестованному, показывая, что тот должен следовать за ним. Крысобоя вообще все провожали взглядами, где бы он ни появлялся, из-за его роста, а те, кто видел его впервые, из-за того еще, что лицо кентуриона было изуродовано: нос его некогда был разбит ударом германской палицы.
Простучали тяжелые сапоги Марка по мозаике, связанный пошел за ним бесшумно, полное молчание настало в колоннаде, и слышно было, как ворковали голуби на площадке сада у балкона, да еще вода пела замысловатую приятную песню в фонтане. Прокуратору захотелось подняться, подставить висок под струю и так замереть. Но он знал, что и это ему не поможет. Выведя арестованного из-под колонн в сад. Крысобой вынул из рук у легионера, стоявшего у подножия бронзовой статуи, бич и, несильно размахнувшись, ударил арестованного по плечам. Движение кентуриона было небрежно и легко, но связанный мгновенно рухнул наземь, как будто ему подрубили ноги, захлебнулся воздухом, краска сбежала с его лица и глаза обессмыслились. Марк одною левою рукой, легко, как пустой мешок, вздернул на воздух упавшего, поставил его на ноги и заговорил гнусаво, плохо выговаривая арамейские слова: — Римского прокуратора называть — игемон. Других слов не говорить.
Смирно стоять. Ты понял меня или ударить тебя? Арестованный пошатнулся, но совладал с собою, краска вернулась, он перевел дыхание и ответил хрипло: — Я понял тебя. Не бей меня. Через минуту он вновь стоял перед прокуратором. Прозвучал тусклый больной голос: — Мое? Прокуратор сказал негромко: — Мое — мне известно. Не притворяйся более глупым, чем ты есть.
Мне говорили, что мой отец был сириец... Я один в мире. Вспухшее веко приподнялось, подернутый дымкой страдания глаз уставился на арестованного. Другой глаз остался закрытым. Пилат заговорил по-гречески: — Так ты собирался разрушить здание храма и призывал к этому народ? Тут арестант опять оживился, глаза его перестали выражать испуг, и он заговорил по-гречески: — Я, доб... Удивление выразилось на лице секретаря, сгорбившегося над низеньким столом и записывающего показания. Он поднял голову, но тотчас же опять склонил ее к пергаменту.
Бывают среди них маги, астрологи, предсказатели и убийцы, — говорил монотонно прокуратор, — а попадаются и лгуны. Ты, например, лгун. Записано ясно: подговаривал разрушить храм. Так свидетельствуют люди. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной. Наступило молчание. Теперь уже оба больных глаза тяжело глядели на арестанта.
Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал. Первоначально он отнесся ко мне неприязненно и даже оскорблял меня, то есть думал, что оскорбляет, называя меня собакой, — тут арестант усмехнулся, — я лично не вижу ничего дурного в этом звере, чтобы обижаться на это слово... Секретарь перестал записывать и исподтишка бросил удивленный взгляд, но не на арестованного, а на прокуратора. Пилат усмехнулся одною щекой, оскалив желтые зубы, и промолвил, повернувшись всем туловищем к секретарю: — О, город Ершалаим! Чего только не услышишь в нем.
Сборщик податей, вы слышите, бросил деньги на дорогу! Не зная, как ответить на это, секретарь счел нужным повторить улыбку Пилата. Все еще скалясь, прокуратор поглядел на арестованного, затем на солнце, неуклонно подымающееся вверх над конными статуями гипподрома, лежащего далеко внизу направо, и вдруг в какой-то тошной муке подумал о том, что проще всего было бы изгнать с балкона этого странного разбойника, произнеся только два слова: «Повесить его». Изгнать и конвой, уйти из колоннады внутрь дворца, велеть затемнить комнату, повалиться на ложе, потребовать холодной воды, жалобным голосом позвать собаку Банга, пожаловаться ей на гемикранию. И мысль об яде вдруг соблазнительно мелькнула в больной голове прокуратора. Он смотрел мутными глазами на арестованного и некоторое время молчал, мучительно вспоминая, зачем на утреннем безжалостном Ершалаимском солнцепеке стоит перед ним арестант с обезображенным побоями лицом, и какие еще никому не нужные вопросы ему придется задавать. Голос отвечавшего, казалось, колол Пилату в висок, был невыразимо мучителен, и этот голос говорил: — Я, игемон, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины. Сказал так, чтобы было понятнее.
Что такое истина? И тут прокуратор подумал: «О, боги мои! Я спрашиваю его о чем-то ненужном на суде... Мой ум не служит мне больше... Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет.
Секретарь вытаращил глаза на арестанта и не дописал слова. Пилат поднял мученические глаза на арестанта и увидел, что солнце уже довольно высоко стоит над гипподромом, что луч пробрался в колоннаду и подползает к стоптанным сандалиям Иешуа, что тот сторонится от солнца. Тут прокуратор поднялся с кресла, сжал голову руками, и на желтоватом его бритом лице выразился ужас. Но он тотчас же подавил его своею волею и вновь опустился в кресло. Арестант же тем временем продолжал свою речь, но секретарь ничего более не записывал, а только, вытянув шею, как гусь, старался не проронить ни одного слова. Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе. Гроза начнется, — арестант повернулся, прищурился на солнце, — позже, к вечеру. Прогулка принесла бы тебе большую пользу, а я с удовольствием сопровождал бы тебя.
Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь впечатление очень умного человека. Секретарь смертельно побледнел и уронил свиток на пол. Ведь нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность в собаку. Твоя жизнь скудна, игемон, — и тут говорящий позволил себе улыбнуться. Секретарь думал теперь только об одном, верить ли ему ушам своим или не верить. Приходилось верить. Тогда он постарался представить себе, в какую именно причудливую форму выльется гнев вспыльчивого прокуратора при этой неслыханной дерзости арестованного. И этого секретарь представить себе не мог, хотя и хорошо знал прокуратора.
Тогда раздался сорванный, хрипловатый голос прокуратора, по-латыни сказавшего: — Развяжите ему руки. Один из конвойных легионеров стукнул копьем, передал его другому, подошел и снял веревки с арестанта. Секретарь поднял свиток, решил пока что ничего не записывать и ничему не удивляться. Круто, исподлобья Пилат буравил глазами арестанта, и в этих глазах уже не было мути, в них появились всем знакомые искры. Краска выступила на желтоватых щеках Пилата, и он спросил по-латыни: — Как ты узнал, что я хотел позвать собаку? Помолчали, потом Пилат задал вопрос по-гречески: — Итак, ты врач? Если хочешь это держать в тайне, держи. К делу это прямого отношения не имеет.
Так ты утверждаешь, что не призывал разрушить... Разве я похож на слабоумного? Пилат вздрогнул и ответил сквозь зубы: — Я могу перерезать этот волосок. Не знаю, кто подвесил твой язык, но подвешен он хорошо. Кстати, скажи: верно ли, что ты явился в Ершалаим через Сузские ворота верхом на осле, сопровождаемый толпою черни, кричавшей тебе приветствия как бы некоему пророку? Арестант недоуменно поглядел на прокуратора. Ты всех, что ли, так называешь? Можете дальнейшее не записывать, — обратился он к секретарю, хотя тот и так ничего не записывал, и продолжал говорить арестанту: — В какой-нибудь из греческих книг ты прочел об этом?
С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств. Интересно бы знать, кто его искалечил. Добрые люди бросались на него, как собаки на медведя. Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотный манипул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, — тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем. Это было в бою при Идиставизо, в долине Дев. Впрочем, этого и не случится, к общему счастью, и первый, кто об этом позаботится, буду я. В это время в колоннаду стремительно влетела ласточка, сделала под золотым потолком круг, снизилась, чуть не задела острым крылом лица медной статуи в нише и скрылась за капителью колонны.
Быть может, ей пришла мысль, вить там гнездо. В течение ее полета в светлой теперь и легкой голове прокуратора сложилась формула. Она была такова: игемон разобрал дело бродячего философа Иешуа по кличке Га-Ноцри, и состава преступления в нем не нашел. В частности, не нашел ни малейшей связи между действиями Иешуа и беспорядками, происшедшими в Ершалаиме недавно. Бродячий философ оказался душевнобольным. Вследствие этого смертный приговор Га-Ноцри, вынесенный Малым Синедрионом, прокуратор не утверждает. Но ввиду того, что безумные, утопические речи Га-Ноцри могут быть причиною волнений в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергает его заключению в Кесарии Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора. Оставалось это продиктовать секретарю.
Крылья ласточки фыркнули над самой головой игемона, птица метнулась к чаше фонтана и вылетела на волю. Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль. Прочитав поданное, он еще более изменился в лице. Темная ли кровь прилила к шее и лицу или случилось что-либо другое, но только кожа его утратила желтизну, побурела, а глаза как будто провалились. Опять-таки виновата была, вероятно, кровь, прилившая к вискам и застучавшая в них, только у прокуратора что-то случилось со зрением. Так, померещилось ему, что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо нее появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец; на лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью; запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризною губой. Пилату показалось, что исчезли розовые колонны балкона и кровли Ершалаима вдали, внизу за садом, и все утонуло вокруг в густейшей зелени Капрейских садов.
И со слухом совершилось что-то странное, как будто вдали проиграли негромко и грозно трубы и очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий слова: «Закон об оскорблении величества... Пилат напрягся, изгнал видение, вернулся взором на балкон, и опять перед ним оказались глаза арестанта. Но тебе придется ее говорить. Но, говоря, взвешивай каждое слово, если не хочешь не только неизбежной, но и мучительной смерти. Никто не знает, что случилось с прокуратором Иудеи, но он позволил себе поднять руку, как бы заслоняясь от солнечного луча, и за этой рукой, как за щитом, послать арестанту какой-то намекающий взор. Он пригласил меня к себе в дом в Нижнем Городе и угостил... Его этот вопрос чрезвычайно интересовал. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.
Секретарь, стараясь не проронить ни слова, быстро чертил на пергаменте слова. Прокуратор с ненавистью почему-то глядел на секретаря и конвой. Конвой поднял копья и, мерно стуча подкованными калигами, вышел с балкона в сад, а за конвоем вышел и секретарь. Молчание на балконе некоторое время нарушала только песня воды в фонтане. Пилат видел, как вздувалась над трубочкой водяная тарелка, как отламывались ее края, как падали струйками. Первым заговорил арестант: — Я вижу, что совершается какая-то беда из-за того, что я говорил с этим юношей из Кириафа. У меня, игемон, есть предчувствие, что с ним случится несчастье, и мне его очень жаль. Итак, Марк Крысобой, холодный и убежденный палач, люди, которые, как я вижу, — прокуратор указал на изуродованное лицо Иешуа, — тебя били за твои проповеди, разбойники Дисмас и Гестас, убившие со своими присными четырех солдат, и, наконец, грязный предатель Иуда — все они добрые люди?
Так много лет тому назад в долине дев кричал Пилат своим всадникам слова: «Руби их! Руби их! Великан Крысобой попался! А затем, понизив голос, он спросил: — Иешуа Га-Ноцри, веришь ли ты в каких-нибудь богов? Покрепче помолись! Впрочем, — тут голос Пилата сел, — это не поможет. Жены нет? Лицо Пилата исказилось судорогой, он обратил к Иешуа воспаленные, в красных жилках белки глаз и сказал: — Ты полагаешь, несчастный, что римский прокуратор отпустит человека, говорившего то, что говорил ты?
О, боги, боги! Или ты думаешь, что я готов занять твое место? Я твоих мыслей не разделяю! И слушай меня: если с этой минуты ты произнесешь хотя бы одно слово, заговоришь с кем-нибудь, берегись меня! Повторяю тебе: берегись. И когда секретарь и конвой вернулись на свои места, Пилат объявил, что утверждает смертный приговор, вынесенный в собрании Малого Синедриона преступнику Иешуа Га-Ноцри, и секретарь записал сказанное Пилатом. Через минуту перед прокуратором стоял Марк Крысобой. Ему прокуратор приказал сдать преступника начальнику тайной службы и при этом передать ему распоряжение прокуратора о том, чтобы Иешуа Га-Ноцри был отделен от других осужденных, а также о том, чтобы команде тайной службы было под страхом тяжкой кары запрещено о чем бы то ни было разговаривать с Иешуа или отвечать на какие-либо его вопросы.
По знаку Марка вокруг Иешуа сомкнулся конвой и вывел его с балкона. Затем перед прокуратором предстал стройный, светлобородый красавец со сверкающими на груди львиными мордами, с орлиными перьями на гребне шлема, с золотыми бляшками на портупее меча, в зашнурованной до колен обуви на тройной подошве, в наброшенном на левое плечо багряном плаще. Это был командующий легионом легат. Его прокуратор спросил о том, где сейчас находится себастийская когорта. Легат сообщил, что себастийцы держат оцепление на площади перед гипподромом, где будет объявлен народу приговор над преступниками. Тогда прокуратор распорядился, чтобы легат выделил из римской когорты две кентурии. Одна из них, под командою Крысобоя, должна будет конвоировать преступников, повозки с приспособлениями для казни и палачей при отправлении на Лысую Гору, а при прибытии на нее войти в верхнее оцепление. Другая же должна быть сейчас же отправлена на Лысую Гору и начинать оцепление немедленно.
Для этой же цели, то есть для охраны Горы, прокуратор попросил легата отправить вспомогательный кавалерийский полк — сирийскую алу. Когда легат покинул балкон, прокуратор приказал секретарю пригласить президента Синедриона, двух членов его и начальника храмовой стражи Ершалаима во дворец, но при этом добавил, что просит устроить так, чтобы до совещания со всеми этими людьми он мог говорить с президентом раньше и наедине. Приказания прокуратора были исполнены быстро и точно, и солнце, с какой-то необыкновенною яростью сжигавшее в эти дни Ершалаим, не успело еще приблизиться к своей наивысшей точке, когда на верхней террасе сада у двух мраморных белых львов, стороживших лестницу, встретились прокуратор и исполняющий обязанности президента Синедриона первосвященник иудейский Иосиф Каифа. В саду было тихо. Но, выйдя из-под колоннады на заливаемую солнцем верхнюю площадь сада с пальмами на чудовищных слоновых ногах, площадь, с которой перед прокуратором развернулся весь ненавистный ему Ершалаим с висячими мостами, крепостями и — самое главное — с не поддающейся никакому описанию глыбой мрамора с золотою драконовой чешуею вместо крыши — храмом Ершалаимским, — острым слухом уловил прокуратор далеко и внизу, там, где каменная стена отделяла нижние террасы дворцового сада от городской площади, низкое ворчание, над которым взмывали по временам слабенькие, тонкие не то стоны, не то крики. Прокуратор понял, что там на площади уже собралась несметная толпа взволнованных последними беспорядками жителей Ершалаима, что эта толпа в нетерпении ожидает вынесения приговора и что в ней кричат беспокойные продавцы воды. Прокуратор начал с того, что пригласил первосвященника на балкон, с тем чтобы укрыться от безжалостного зноя, но Каифа вежливо извинился и объяснил, что сделать этого не может. Пилат накинул капюшон на свою чуть лысеющую голову и начал разговор.
Разговор этот шел по-гречески. Пилат сказал, что он разобрал дело Иешуа Га-Ноцри и утвердил смертный приговор. Таким образом, к смертной казни, которая должна совершиться сегодня, приговорены трое разбойников: Дисмас, Гестас, Вар-равван и, кроме того, этот Иешуа Га-Ноцри. Первые двое, вздумавшие подбивать народ на бунт против кесаря, взяты с боем римскою властью, числятся за прокуратором, и, следовательно, о них здесь речь идти не будет. Последние же, Вар-равван и Га-Ноцри, схвачены местной властью и осуждены Синедрионом. Согласно закону, согласно обычаю, одного из этих двух преступников нужно будет отпустить на свободу в честь наступающего сегодня великого праздника пасхи. Итак, прокуратор желает знать, кого из двух преступников намерен освободить Синедрион: Вар-раввана или Га-Ноцри? Каифа склонил голову в знак того, что вопрос ему ясен, и ответил: — Синедрион просит отпустить Вар-раввана.
Прокуратор хорошо знал, что именно так ему ответит первосвященник, но задача его заключалась в том, чтобы показать, что такой ответ вызывает его изумление. Пилат это и сделал с большим искусством. Брови на надменном лице поднялись, прокуратор прямо в глаза поглядел первосвященнику с изумлением. Пилат объяснился. Римская власть ничуть не покушается на права духовной местной власти, первосвященнику это хорошо известно, но в данном случае налицо явная ошибка. И в исправлении этой ошибки римская власть, конечно, заинтересована. В самом деле: преступления Вар-раввана и Га-Ноцри совершенно не сравнимы по тяжести. Если второй, явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей, смущавших народ в Ершалаиме и других некоторых местах, то первый отягощен гораздо значительнее.
Мало того, что он позволил себе прямые призывы к мятежу, но он еще убил стража при попытках брать его. Вар-равван гораздо опаснее, нежели Га-Ноцри. В силу всего изложенного прокуратор просит первосвященника пересмотреть решение и оставить на свободе того из двух осужденных, кто менее вреден, а таким, без сомнения, является Га-Ноцри. Каифа прямо в глаза посмотрел Пилату и сказал тихим, но твердым голосом, что Синедрион внимательно ознакомился с делом и вторично сообщает, что намерен освободить Вар-раввана. Даже после моего ходатайства? Ходатайства того, в лице которого говорит римская власть? Первосвященник, повтори в третий раз. Все было кончено, и говорить более было не о чем.
Га-Ноцри уходил навсегда, и страшные, злые боли прокуратора некому излечить; от них нет средства, кроме смерти. Но не эта мысль поразила сейчас Пилата. Все та же непонятная тоска, что уже приходила на балконе, пронизала все его существо. Он тотчас постарался ее объяснить, и объяснение было странное: показалось смутно прокуратору, что он чего-то не договорил с осужденным, а может быть, чего-то не дослушал. Пилат прогнал эту мысль, и она улетела в одно мгновение, как и прилетела. Она улетела, а тоска осталась необъясненной, ибо не могла же ее объяснить мелькнувшая как молния и тут же погасшая какая-то короткая другая мысль: «Бессмертие... Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке. Тут он оглянулся, окинул взором видимый ему мир и удивился происшедшей перемене.
Пропал отягощенный розами куст, пропали кипарисы, окаймляющие верхнюю террасу, и гранатовое дерево, и белая статуя в зелени, да и сама зелень. Поплыла вместо этого всего какая-то багровая гуща, в ней закачались водоросли и двинулись куда-то, а вместе с ними двинулся и сам Пилат. Теперь его уносил, удушая и обжигая, самый страшный гнев, гнев бессилия. Он холодною влажною рукою рванул пряжку с ворота плаща, и та упала на песок. Темные глаза первосвященника блеснули, и, не хуже, чем ранее прокуратор, он выразил на своем лице удивление. Может ли это быть? Мы привыкли к тому, что римский прокуратор выбирает слова, прежде чем что-нибудь сказать. Не услышал бы нас кто-нибудь, игемон?
Пилат мертвыми глазами посмотрел на первосвященника и, оскалившись, изобразил улыбку. Кто же может услышать нас сейчас здесь? Разве я похож на юного бродячего юродивого, которого сегодня казнят? Мальчик ли я, Каифа? Знаю, что говорю и где говорю. Оцеплен сад, оцеплен дворец, так что и мышь не проникнет ни в какую щель! Да не только мышь, не проникнет даже этот, как его... Кстати, ты знаешь такого, первосвященник?
Так знай же, что не будет тебе, первосвященник, отныне покоя! Ни тебе, ни народу твоему, — и Пилат указал вдаль направо, туда, где в высоте пылал храм, — это я тебе говорю — Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье! Он вознес руку к небу и продолжал: — Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютой ненавистью и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его бог! Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата! Не нужно было подбирать слова. Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в Антиохию и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете от смерти. И не водою из Соломонова пруда, как хотел я для вашей пользы, напою я тогда Ершалаим!
Нет, не водою! Вспомни, как мне пришлось из-за вас снимать со стен щиты с вензелями императора, перемещать войска, пришлось, видишь, самому приехать, глядеть, что у вас тут творится! Вспомни мое слово, первосвященник. Увидишь ты не одну когорту в Ершалаиме, нет! Придет под стены города полностью легион Фульмината, подойдет арабская конница, тогда услышишь ты горький плач и стенания. Вспомнишь ты тогда спасенного Вар-раввана и пожалеешь, что послал на смерть философа с его мирною проповедью! Лицо первосвященника покрылось пятнами, глаза горели. Он, подобно прокуратору, улыбнулся, скалясь, и ответил: — Веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь?
Нет, не веришь! Не мир, не мир принес нам обольститель народа в Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел народ под римские мечи! Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ! Ты слышишь, Пилат?
Один из подручных князя тьмы Воланда, Азазелло, предупредил по телефону администратора, чтобы он не носил их никуда, в ответ тот нахамил и всё же понёс телеграммы. Однако Азазелло с котом Бегемотом выловили его, избили, приволокли в «нехорошую квартиру» и там его Гелла превратила в вампира. Внешность Варенухи изменилась: лицо его стало бледным, глаза — трусливыми и вороватыми, а голос —грубым и глухим. Его сделали вампиром-наводчиком, и он указал Гелле на Римского, чтобы она, вероятно, и того превратила в вампира.
Все «вампирские» похождения доставляли Ивану Савельевичу мучения, и, в конце концов, Азазелло возвратил его в прежнее состояние, взяв с него обещание впредь не лгать и не хамить по телефону. Преображение Варенухи В дальнейшем Варенуха стал дружелюбным, приветливым человеком, с людьми, разговаривал скромно, тихо, перестал лгать по телефону контрамарочникам и всегда выполнял свои обещания, даже если это вредило ему.
Один из подручных князя тьмы Воланда, Азазелло, предупредил по телефону администратора, чтобы он не носил их никуда, в ответ тот нахамил и всё же понёс телеграммы. Однако Азазелло с котом Бегемотом выловили его, избили, приволокли в «нехорошую квартиру» и там его Гелла превратила в вампира. Внешность Варенухи изменилась: лицо его стало бледным, глаза — трусливыми и вороватыми, а голос —грубым и глухим. Его сделали вампиром-наводчиком, и он указал Гелле на Римского, чтобы она, вероятно, и того превратила в вампира. Все «вампирские» похождения доставляли Ивану Савельевичу мучения, и, в конце концов, Азазелло возвратил его в прежнее состояние, взяв с него обещание впредь не лгать и не хамить по телефону. Преображение Варенухи В дальнейшем Варенуха стал дружелюбным, приветливым человеком, с людьми, разговаривал скромно, тихо, перестал лгать по телефону контрамарочникам и всегда выполнял свои обещания, даже если это вредило ему.
Сцена в варьете в романе «Мастер и Маргарита»
| Мастер и Маргарита 27 | ов МАСТЕР И МАРГАРИТА. |
| Мастер и Маргарита (сериал) — Викицитатник | Образ и характеристика Варенухи в романе "Мастер и Маргарита". |
| «Мастер и Маргарита»: краткое содержание и анализ | Тем не менее, книга "Мастер и Маргарита" представляет собой глубокий и увлекательный роман, который заставляет задуматься над многими вопросами и может вдохновить читателя на обдумывание некоторых философских и социальных тем. |
| Краткое содержание Мастер и Маргарита М. А. Булгакова. Пересказ романа за 15 минут | Имя Варенуха происходит от украинского коктейля, приготавливаемого из меда, ягод и пряностей, прокипяченных в водке. |
| Краткое содержание романа «Мастер и Маргарита» по главам Булгакова | Варенуха немедленно соединился с интуристским бюро и, к полному удивлению Римского, сообщил, что Воланд остановился в квартире Лиходеева. |
"Мастер и Маргарита", часть 11
| Варенуха в романе "Мастер и Маргарита": характеристика, образ, описание | Смотреть онлайн сериал Мастер и Маргарита (2005) в онлайн-кинотеатре Okko. |
| ПЕШЕХОДНЫЕ ЭКСКУРСИИ – Музей Михаила Булгакова | В ролях Мастера и Маргариты снимутся Евгений Цыганов и Юлия Снигирь. |
| Мастер и Маргарита » Book Cafe | К неприятностям, связанным с исчезновением Лиходеева, прибавилось также то, что пропал посланный в милицию Варенуха. |
| Варенуха. Финдиректор Римский. Гелла | Гарасей Педулаевым; Варенуха - Нютоном, Нутоном, Картоном, Благовестом, Бонифацием, Внучатой; Римский - Библейским, Суковским, Цупилиоти. |
| Админитратор Варенуха в романе «Мастер и Маргарита» | TheOcrat Quotes | В нашей статье вы найдёте полную характеристику Ивана Савельевича Варенухи в романе “Мастер и Маргарита”. |
Булгаковская нечисть: кто есть кто в свите Воланда
Легче всего прогнулась под Сатану Маргарита и как раз Мастер, оба безвольно, не возмущаясь принимали все уродливые предложения, включая купание в чьейто крови. Это был цитатный образ и характеристика Варенухи в романе "Мастер и Маргарита" Булгакова: описание внешности и характера героя. Маргарита поднялась с кресла, потянулась и только теперь ощутила, как изломано ее тело и как хочет она спать. Волосы Варенухи поднялись дыбом, потому что даже сквозь холодную, пропитанную водой ткань толстовки он почувствовал, что ладони эти еще холоднее, что они холодны ледяным холодом. Тем не менее, книга "Мастер и Маргарита" представляет собой глубокий и увлекательный роман, который заставляет задуматься над многими вопросами и может вдохновить читателя на обдумывание некоторых философских и социальных тем.
Римский и Варенуха решают отнести телеграммы в НКВД. Мастер и Маргарита (2005)
Напомним, что происшествием с улетевшими Геллой и Варенухой не закончилась страшная для финдиректора Варьете ночь. Воланд решает все проблемы: Мастер и Маргарита отправляются в свою каморку. Павел Ворожцов в роли Ивана Варенухи (в центре) в кадре из фильма «Мастер и Маргарита». Иван Савельевич Варенуха – второстепенный персонаж булгаковского романа «Мастер и Маргарита». Коровьев, который, разумеется, не мог не знать правильного отчества Варенухи, путает его намеренно, дурача таким образом собеседника. В нашей статье вы найдете полную характеристику Ивана Савельевича Варенухи в романе «Мастер и Мига”.
Мастер и Маргарита краткое содержание
Римский вытянул шею. Как ваше здоровье? Распоряжайтесь мной как вам будет угодно. А когда же он вернется?
Будьте добры передать месье Воланду, что выступление его сегодня в третьем отделении. Как же. Передам, - отрывисто стукала трубка.
Полного счастья. Я же говорил! Тут администратор подпрыгнул и закричал так, что Римский вздрогнул: - Вспомнил!
В Пушкино открылась чебуречная "Ялта"! Все понятно! Поехал туда, напился и теперь оттуда телеграфирует!
Его собственные шуточки, - перебил экспансивный администратор и спросил: - А пакет-то везти? И опять открылась дверь, и вошла та самая... И оба встали навстречу почтальонше.
На этот раз в телеграмме были слова: "Спасибо подтверждение срочно пятьсот угрозыск мне завтра вылетаю Москву Лиходеев". Римский же позвенел ключом, вынул из ящика несгораемой кассы деньги, отсчитал пятьсот рублей, позвонил, вручил курьеру деньги и послал его на телеграф. И Варенуха с портфелем выбежал из кабинета.
Он спустился в нижний этаж, увидел длиннейшую очередь возле кассы, узнал от кассирши, что та через час ждет аншлага, потому что публика прямо валом пошла, лишь только увидела дополнительную афишу, велел кассирше загнуть и не продавать тридцать лучших мест в ложах и партере, выскочив из кассы, тут же на ходу отбился от назойливых контрамарочников и нырнул в свой кабинетик, чтобы захватить кепку. В это время затрещал телефон. Телеграммы эти никуда не носите и никому не показывайте.
Вас сейчас же обнаружат! Ваш номер? Не носи никуда телеграммы.
Поплатитесь вы за это, - он еще прокричал какую-то угрозу, но замолчал, потому что почувствовал, что в трубке его никто уже не слушает. Тут в кабинетике как-то быстро стало темнеть. Варенуха выбежал, захлопнув за собою дверь и через боковой ход устремился в летний сад.
Администратор был возбужден и полон энергии. После наглого звонка он не сомневался в том, что хулиганская шайка проделывает скверные шуточки и что эти шуточки связаны с исчезновением Лиходеева. Желание изобличить злодеев душила администратора, и, как это ни странно, в нем зародилось предвкушение чего-то приятного.
Так бывает, когда человек стремится стать центром внимания, принести куда-нибудь сенсационное сообщение. В саду ветер дунул в лицо администратору и засыпал ему глаза песком, как бы преграждая путь, как бы предостерегая. Хлопнула во втором этаже рама так, что чуть не вылетели стекла, в вершинах кленов и лип тревожно прошумело, потемнело и посвежело.
Администратор протер глаза и увидел, что над Москвой низко ползет желтобрюхая грозовая туча. Вдали густо заворчало. Как ни торопился Варенуха, неодолимое желание потянуло его забежать на секунду в летнюю уборную, чтобы на ходу проверить, одел ли монтер в сетку лампу.
Пробежав мимо тира, Варенуха попал в густую заросль сирени, в которой стояло голубоватое здание уборной. Монтер оказался аккуратным человеком, лампа под крышей в мужском отделении была уже обтянута металлической сеткой, но огорчило администратора то, что даже в предгрозовом потемнении можно было разобрать, что стены уже исписаны углем и карандашом. Варенуха вздрогнул, обернулся и увидел за собою какого-то небольшого толстяка, как показалось, с кошачьей физиономией.
От удара толстяка вся уборная осветилась на мгновение трепетным светом, и в небе отозвался громовой удар. Потом еще раз сверкнуло, и перед администратором возник второй - маленький, но с атлетическими плечами, рыжий, как огонь, один глаз с бельмом, рот с клыком. Этот второй, будучи, очевидно, левшой съездил администратору по другому уху.
В ответ опять-таки грохнуло в небе, и на деревянную крышу уборной обрушился ливень.
Неожиданно перед его взором возникли полуобнаженные женщины. Зрелище было дикое. Мужчины, глядя на них, издавали нервные смешки. Неожиданно в комнату вошел Варенуха и сообщил, что Лиходеев действительно загулял в кабаке. Телеграммы, драки, скандалы с его участием это все Степан. Римский, наблюдая по ходу разговора за собеседником, заметил в нем странности. Одна из них состояла в том, что его фигура не отбрасывала тень на стену.
Поняв, что разоблачен дьявол, запирает дверь. В окно влетает рыжая красотка, полностью обнаженная. Их план не срабатывает. Крик петуха лишает их силы. Финдиректор в спешке уезжает из города. Сон Никанора Ивановича Палата 119 пополнилась новым пациентом. Им оказался председатель жилищного кооператива Никанор Иванович Босой. Всему виной рассказы о нечистой силе и о подмене денег.
Иностранец - вот причина бед, а его надо отпустить. Cлова, неадекватно ведущего себя человека, решили проверить. Никто не удивился, увидев, что квартира оказалась опечатана. За дверью естественно никого не было. Приняв его за душевнобольного, Босой попадает в психушку. В больнице ему снится странный сон. Театр, на сцене которого всех присутствующих просят сдать валюту. Ивану тем временем тоже снился сон.
События в нем происходили на Лысой горе. Казнь На вершине горы вершится суд. Три распятых человека. Все оцеплено. Толпа любопытных наблюдала за происходящим. Палящий зной вымотал всех. Люди собирались расползаться по домам. На горе остался один человек.
Это сборщик податей, правда, уже бывший. Звали его Левий Матвей. Он являлся учеником Иешуа, одного из распятых на кресте. Начавшаяся гроза разогнала народ с места трагических событий. Левий ждал этого момента. Он снимает осужденных с креста и забирает тело учителя. Беспокойный день Странные вещи творились в театре после представления мага. От его выступления не осталось следа.
Исчезли афиши, пропали документы, договора. Вызванная полиция не обнаружила никаких следов. От собак тоже никакой пользы. Поджав хвосты, они боязливо жались к полу. Бухгалтер пошел сдаваться с докладом. Зайдя в кабинет, он застает за столом пустой костюм, выводящий на бумаге какие-то каракули. Секретарша не могла дать внятного ответа на происходящее. Лишь сообщила, что недавно заходил неприятный тип.
Жирный мужчина с внешностью кота. Оставив секретаршу в одиночестве, он едет сдавать выручку с выступления. Открыв портфель, вместо рублей, Ласточкин видит валюту. Неудачливые визитеры Максим Поплавский получает телеграмму о кончине племянника. Теперь он имеет право на наследство. О квартире в Москве он и не мечтал, а тут такой шанс. По приезду его поджидал неприятный сюрприз в виде кота и Коровьева. Гостю явно дали понять, что зря сюда притащился, и в присутствии на похоронах нет особой необходимости.
Поплавский остается с носом. Очередным гостем нехорошей квартиры был Соков, буфетчик при театре. Воланд не стал слушать его жалобы на потерю выручки за выступление, ошарашив новостью, что жить ему осталось 9 месяцев. Смерть от рака печени вот о чем следует задуматься, а не о деньгах. Маргарита Маргарита не забывала Мастера. Каждый день она прокручивала в памяти события, связанные с любимым человеком. Это спасало ее от тоски и депрессии, ставшие ей верными спутниками в последнее время. Жизнь с мужем опостылела ей.
У нее было все, о чем может мечтать любая женщина: богатство, муж, души в ней не чаявший, красота и ум. Единственное, чего ей не хватало в браке это любви, той, о которой слагают романы и сходят с ума. С Мастером она смогла в полной мере ощутить, что значить любить самой. Лучший способ отвлечься от тяжких дум прогулка. Женщина пошла к Кремлевской стене, усевшись на ту самую скамейку, на которой они сидели с Мастером всего год назад. Погрузившись в воспоминания, она отвлеклась, обратив внимание на толпу людей, одетых во все черное. Навстречу ей двигалась похоронная процессия. Хоронили Берлиоза.
Неожиданно от толпы отделился человек и пошел в ее сторону. Он вскользь упоминает о пропавшей голове и цитирует несколько строк из романа Мастера, намекнув, что знает ее возлюбленного. Если она хочет получить больше информации, то ей следует воспользоваться пузырьком, который он ей даст и намазаться волшебной мазью, строго следуя инструкции. Дальше действовать по обстоятельствам. Женщина соглашается. Крем Азазелло Время неумолимо приближалось к 22 вечера. Пора выполнять данные указания. Стоило Маргарите намазаться кремом Азазелло, она начала мгновенно преображаться.
Служанка, видя хозяйку в новом обличье, от восхищения дар речи потеряла. До нее дошло, что это результат применения мази. Она решила, что воспользуется остатками в пузырьке и тоже вымажется, как хозяйка. Маргарита, оставив записку мужу, оседлала метлу и вылетела в окно, своим видом чуть не доведя соседа до инфаркта. Она была рада, что навсегда покидает дом, где не смогла стать счастливой. Ощущение неизвестности и пьянящей свободы дурманило ее. Не зная, что ждет ее дальше, Маргарита отправляется на встречу новым приключениям без страха и сожаления. Полет Маргарита наслаждалась свободой.
Она могла летать и становится невидимой. По пути ей попался дом Латунского. Этот критик сгубил Мастера. Женщина решает отомстить. Она залетает к нему в дом, устраивая там настоящий погром.
Набрав после этого номер Лиходеевской квартиры, Варенуха долго слушал, как густо гудит в трубке. Среди этих гудков откуда-то издалека послышался тяжкий, мрачный голос, пропевший: «…скалы, мой приют…» — и Варенуха решил, что в телефонную сеть откуда-то прорвался голос из радиотеатра.
Карапетяна » Весть о гибели Берлиоза распространилась по всему дому с какою-то сверхъестественной быстротою, и с семи часов утра четверга к Босому начали звонить по телефону, а затем и лично являться с заявлениями, в которых содержались претензии на жилплощадь покойного. И в течение двух часов Никанор Иванович принял таких заявлений тридцать две штуки.
Он прислушался: здание театра молчало. Римский понял, что он давно один во всем втором этаже, и детский неодолимый страх овладел им при этой мысли. Он без содрогания не мог подумать о том, что ему придется сейчас идти одному по пустым коридорам и спускаться по лестнице. Он лихорадочно схватил со стола гипнотизерские червонцы, спрятал их в портфель и кашлянул, чтобы хоть чуточку подбодрить себя.
Кашель вышел хрипловатым, слабым. И здесь ему показалось, что из-под двери кабинета потянуло вдруг гниловатой сыростью. Дрожь прошла по спине финдиректора. А тут еще ударили неожиданно часы и стали бить полночь. И даже бой вызвал дрожь в финдиректоре. Но окончательно его сердце упало, когда он услышал, что в замке двери тихонько поворачивается английский ключ.
Вцепившись в портфель влажными, холодными руками, финдиректор чувствовал, что, если еще немного продлится этот шорох в скважине, он не выдержит и пронзительно закричит. Наконец дверь уступила чьим-то усилиям, раскрылась, и в кабинет бесшумно вошел Варенуха. Римский как стоял, так и сел в кресло, потому что ноги его подогнулись. Набрав воздуху в грудь, он улыбнулся как бы заискивающей улыбкой и тихо молвил: Боже, как ты меня испугал! Да, это внезапное появление могло испугать кого угодно, и тем не менее в то же время оно являлось большою радостью. Высунулся хоть один кончик в этом запутанном деле.
Ну, говори скорей! И Варенуха, не снимая кепки, прошел к креслу и сел по другую сторону стола. Надо сказать, что в ответе Варенухи обозначилась легонькая странность, которая сразу кольнула финдиректора, в чувствительности своей могущего поспорить с сейсмографом любой из лучших станций мира. Как же так? Зачем же Варенуха шел в кабинет финдиректора, ежели полагал, что его там нету? Ведь у него есть свой кабинет.
Это - раз. А второе: из какого бы входа Варенуха ни вошел в здание, он неизбежно должен был встретить одного из ночных дежурных, а тем всем было объявлено, что Григорий Данилович на некоторое время задержится в своем кабинете. Но долго по поводу этой странности финдиректор не стал размышлять. Не до того было. Почему ты не позвонил? Что означает вся эта петрушка с Ялтой?
Ну, то, что я и говорил, - причмокнув, как будто его беспокоил больной зуб, ответил администратор, - нашли его в трактире в Пушкине. Как в Пушкине?! Это под Москвой? А телеграмма из Ялты? Какая там, к черту, Ялта! Напоил пушкинского телеграфиста, и начали оба безобразничать, в том числе посылать телеграммы с пометкой "Ялта".
Ну ладно, ладно... Глаза его засветились желтеньким светом. В голове сложилась праздничная картина снятия Степы с работы. Долгожданное освобождение финдиректора от этого бедствия в лице Лиходеева! А может Степан Богданович добьется чего-нибудь и похуже снятия... И Варенуха начал рассказывать подробности.
Лишь только он явился туда, куда был отправлен финдиректором, его немедленно приняли и выслушали внимательнейшим образом. Никто, конечно, и мысли не допустил о том, что Степа может быть в Ялте. Все сейчас же согласились с предположением Варенухи, что Лиходеев, конечно, в пушкинской "Ялте". Где же он сейчас? Ну, где ж ему быть, - ответил, криво ухмыльнувшись, администратор, - натурально, в вытрезвителе. Ну, ну!
Ай, спасибо! А Варенуха продолжал свое повествование. И чем больше он повествовал, тем ярче перед финдиректором разворачивалась длиннейшая цепь Лиходеевских хамств и безобразий, и всякое последующее звено в этой цепи было хуже предыдущего. Чего стоила хотя бы пьяная пляска в обнимку с телеграфистом на лужайке перед пушкинским телеграфом под звуки какой-то праздношатающейся гармоники! Гонка за какими-то гражданками, визжащими от ужаса! Попытка подраться с буфетчиком в самой "Ялте"!
Разбрасывание зеленого лука по полу той же "Ялты". Разбитие восьми бутылок белого сухого "Ай-Даниля". Поломка счетчика у шофера такси, не пожелавшего подать Степе машину. Угроза арестовать граждан, пытавшихся прекратить Степины паскудства. Словом, темный ужас. Степа был широко известен в театральных кругах Москвы, и все знали, что человек этот - не подарочек.
Но все-таки то, что рассказывал администратор про него, даже и для Степы было чересчур. Да, чересчур. Даже очень чересчур... Колючие глаза Римского через стол врезались в лицо администратора, и чем дальше тот говорил, тем мрачнее становились эти глаза. Чем жизненнее и красочнее становились те гнусные подробности, которыми уснащал свою повесть администратор... Когда же Варенуха сообщил, что Степа распоясался до того, что пытался оказать сопротивление тем, кто приехал за ним, чтобы вернуть его в Москву, финдиректор уже твердо знал, что все, что рассказывает ему вернувшийся в полночь администратор, все - ложь!
Ложь от первого до последнего слова. Варенуха не ездил в Пушкино, и самого Степы в Пушкине тоже не было. Не было пьяного телеграфиста, не было разбитого стекла в трактире, Степу не вязали веревками... Лишь только финдиректор утвердился в мысли, что администратор ему лжет, страх пополз по его телу, начиная с ног, и дважды опять-таки почудилось финдиректору, что потянуло по полу гнилой малярийной сыростью. Ни на мгновение не сводя глаз с администратора, как-то странно корчившегося в кресле, все время стремящегося не выходить из-под голубой тени настольной лампы, как-то удивительно прикрывавшегося якобы от мешающего ему света лампочки газетой, - финдиректор думал только об одном, что же значит все это? Зачем так нагло лжет ему в пустынном и молчащем здании слишком поздно вернувшийся к нему администратор?
И сознание опасности, неизвестной, но грозной опасности, начало томить душу финдиректора. Делая вид, что не замечает уверток администратора и фокусов его с газетой, финдиректор рассматривал его лицо, почти уже не слушая того, что плел Варенуха. Было кое-что, что представлялось еще более необъяснимым, чем неизвестно зачем выдуманный клеветнический рассказ о похождениях в Пушкине, и это что-то было изменением во внешности и в манерах администратора.