«Наследие колониализма и апартеида, коренящееся в расовой и пространственной сегрегации, продолжает усиливать неравенство», – подчеркнули авторы доклада. БАЗА, давно как-то задумывался о том, чтобы ввели лимит на игру определённых ролей, национальностей, рас. его сторонники иногда называют расизмом, расовым реализмом или расовой наукой. Появление в университетах США «мультикультурных пространств» и общежитий только для темнокожих является возрождением расовой сегрегации, заявил американский учёный Джеймс.
Психометрия 101
- В борьбе за расовое разнообразие
- В Европе и США продолжается борьба за расовое равенство
- "Расиализм"? Да проще было бы сказать "научный национализм": savliy — LiveJournal
- Социальный реализм
- Маргинал пояснил за эстетику нацизма / расовый реализм
На пути к расовому реализму.
Совпадают ли хотя бы отчасти расовые признаки с признаками, которые оценивают качества личности. «Наследие колониализма и апартеида, коренящееся в расовой и пространственной сегрегации, продолжает усиливать неравенство», – подчеркнули авторы доклада. Его работа непосредственно побудила тогдашнего президента Дональда Трампа запретить преподавание критической расовой теории в финансируемых правительством организациях. В борьбе за расовое разнообразие Английская гастрольная опера (English Touring Opera, ETO) уволила половину своей труппы, чтобы лучше соответствовать современным требованиям. расовая дискриминация — самые актуальные и последние новости сегодня. Будьте в курсе главных свежих новостных событий дня и последнего часа, фото и видео репортажей на сайте. Потребность в расовой идентификации" Расовый реализм Джареда Тэйлора.
Сегодня у нас купили
Но в Америке нет районов с преобладанием бeлыx или выходцев из Восточной Азии, где бытовала бы жестокая уличная преступность. Я обнаружил, что это верно не только для США, но и для всего мира. Будь то чepный квартал в Лондоне, Гаити или вся Африка к югу от Сахары, вы видите одни и те же проблемы: преступность, коррупция, бедность. Увидев эту закономерность, я понял, что между расами существуют врождeнные биoлoгичecкиe различия, и что эти различия имеют последствия. Любой, у кого есть глаза, мог все это заметить, но учителя, ученые мужи и политики никогда не говорят об этом. Вместо этого я постоянно слышал о том, как полицейские арестовывают и преследуют чepнoкoжих без всякой причины, кроме своей фанатичной ненависти, и что бeлыe, бежавшие из Детройта десятилетиями ранее, руководствовались иррациональными страхами и невежественным расизмoм.
Это «двойное мышление» применимо не только к настоящему, но и к прошлому. В школе учителя заставляли нас поверить в то, что paбcтвo было уникальным злом, которое совершали только бeлыe, и что, помимо eвpeeв в Библии, только чepныe когда-либо были жертвами paбcтвa. Мы так и не узнали о берберийской paбoтopговле , когда мycyльмaнские пираты похищали и пopaбoщали сотни тысяч, если не миллионы, европейцев; или об арабской торговле миллионами aфpикaнских paбoв. И чepныe были не единственной группой, для которой влиятельные люди находили оправдания. Я был в 10-м классе 11-го сентября 2001-го года и помню, как Джордж Буш всего несколько дней спустя заявил: «Иcлaм — это мир».
Почти 3000 американцев погибли в результате самого ужасного террористического нападения в истории нашей страны, и это был ответ нашего президента. Даже после того, как вы закончите свое образование, и даже если вы проигнорируете наших потворствующих политиков, вы сможете увидеть двойные стандарты нашего общества, направленные против бeлыx, в средствах массовой информации. В 2006-м году разразился скандал с командой по лакроссу Университета Дьюка: бедная чepнoкoжая женщина якобы подверглась групповому изнacилoвaнию группой богатых, пpивилeгиpoванных бeлыx спортсменов. Он получил широкое освещение в средствах массовой информации и послужил поводом для всех экспертов страны, чтобы говорить о злобном pacизмe Америки.
By the 1960s, Socialist Realism had reached a dead end, cannibalized by the horrifying realities of repression and war. While the state never allowed it to bloom fully, the Severe Style produced several bright talents, including cult hero Viktor Popkov. An imposing bearded figure, Ananyev is an IT magnate and the chairman of Promsvyazbank. The show was his brainchild, and it was taking place at his Institute of Russian Realist Art , which Ananyev opened in late 2011 on the basis of his collection. Ananyev sees Socialist Realism as a historical Russian style, inherited from such 19th-century masters as Ilya Repin. The New Russian billionaires are patronizing the arts with enthusiasm, in the tradition of such prerevolutionary businessmen as Ivan Morozov and Pavel Tretyakov.
In 2012, Filatov founded the Filatov Family Art Fund , with the aim of collecting Soviet realist art and displaying it at home and abroad. According to managing director Rena Lavery, the collection grows by 10 to 15 pieces each year. Soviet Sport. Ananyev is 49, and Filatov is 42. For both men, realism is a memento of their youth—Ananyev dabbled in it himself as a young art student—and a model of what art should be. There is also simple nostalgia.
Таким образом, по сути, на отпор КРТ в Америке поднялось уже как минимум полстраны. В Неваде во избежание нарушений одна из родительских организаций потребовала обязательного ношения преподавателями на уроках видеорегистраторов. Приверженцев КРТ такой отпор изумляет.
Но разве, пока мы корпели над примечаниями и вели свои курсы, наши идеи стали новой ортодоксией для американского общества и основой для преподавания в школах и детских садах? Да полноте! КРТ — это не расиалистская идеология, провозглашающая всех белых привилегированными угнетателями, и КРТ не преподается в государственных школах". Как и многие его единомышленники, Пеллер считает, что тема сознательно политизируется "консервативными активистами" и "правыми СМИ" для раздувания "кампании дезинформации, призванной настроить недовольных белых людей из среднего и рабочего класса против прогрессивных перемен".
По словам главы минюста, она и министр внутренних дел Хорст Зеехофер представят совместный проект поправок в конституции. Основным лоббистом изъятия слова «раса» считается партия «Зеленых».
Обоснованием для заявлений властей о неправильности и ненаучности понятия «раса» считаются исследования антропологов, зоологов и генетиков из Йенского университета и аффилированного с ним Института эволюционной антропологии при Обществе Макса Планка, отмечает Augsburger Allgemeine. Когда это мнение принимается на вооружение властями, речь уже идет об идеологической политике, констатировал Рар. В этом мире люди всех рас должны быть одинаковы не только в смысле политического равноправия, но и внешне, как бы абсурдно это ни звучало», — отметил собеседник. По мнению Рара, отчасти это может быть связано с влиянием движения Black Lives Matter «Жизнь чернокожих имеет значение» , которое вышло за пределы Соединенных Штатов и приобрело глобальный характер, отчасти с борьбой с расизмом и наследием колониализма.
Россиянка, блюди чистоту расы!
На встрече были определены пять пунктов касательно выстраивания альянса между тремя странами:В целом, международное сообщество считает, что формирование союза между тремя государствами подтолкнуло Соединенные Штаты к еще одному реальному шагу — к созданию азиатской версии "малой НАТО". С тех пор как Соединенные Штаты определили Китай как единственную в мире крупную державу, способную и желающую в глобальном масштабе составить конкуренцию американцам, представляющую для последних угрозу, Вашингтон выстраивает около первой островной цепи Поднебесной Тайвань и второй в Южно-Китайском море минилатералистские центры, которые Пекин также называет "группировками". На сегодняшний день США создали в Индо-Тихоокеанском регионе по меньшей мере семь таких центров:Большая часть этих союзов уже сформировалась, хотя некоторые, как, например, альянс США, Вьетнама и Индии, все еще находятся на стадии зарождения. Нельзя исключать появление в будущем новых подобных "группировок". В совокупности эти минилатералистские центры можно назвать составляющими частями индо-тихоокеанской стратегии США. Как вытекает из названия, важнейшим звеном этой политики является Индия. Но, исходя из опыта, скажем, что Индия также и самая неопределившаяся часть цепочки. Это цивилизованное государство со своим дипломатическим мышлением. Несмотря на свои разногласия с Китаем особенно пограничные конфликты и тот факт, что Индия часто использует Соединенные Штаты для противодействия Поднебесной, Дели вряд ли присоединится к альянсам Вашингтона. Он не будет безропотно петь с американского голоса, как это делают более мелкие союзники США.
С точки зрения Соединенных Штатов, Индия слишком велика, и у Белого дома недостаточно возможностей, чтобы поддерживать ее на краткосрочной основе, как он поступает с другими, небольшими сторонниками. В таком положении США переключают внимание на двух других, более выгодных традиционных союзников: Японию и Филиппины. С одной стороны, эти страны решительно настроены не просто сотрудничать с американцами, но даже стать их вассалами. С другой — ввиду уровня технологического и экономического развития Японии и относительно маленьких размеров Филиппин, а также других факторов, США могут сократить свои расходы на "альянс". Япония и Филиппины: сделали свой выбор и встали рядом с "Богом"В течение этих лет Япония по собственной воле играла в "минилатералистской" системе США ведущую роль. На первый взгляд, главным государством в этом комплексе индо-тихоокеанских группировок являются Соединенные Штаты, но в действительности огромную дипломатическую работу в этом деле взяла на себя Япония. В возглавляемой американцами системе она уже не просто пассивная "помощница", а более инициативный и активный "лидер" в тактическом и стратегическом отношениях. Кроме того, страна отказалась от своей концепции "исключительно обороны", которой придерживалась 70 лет с момента окончания Второй мировой войны. В "Белой книге" Японии ежегодный доклад Минобороны Японии.
ИноСМИ на 2022 и 2023 год говорится о "возможности нанесения ударов по вражеским базам". В марте Токио объявил о создании к концу этого года на территории государства единого американского командования для более эффективного и оперативного реагирования на кризис в Тайваньском проливе. В будущем при поддержке Вашингтона он возьмет на себя больше активных стратегических игр и задач в области безопасности, помогая таким образом США продвигать строительство и совершенствование их "минилатералистской" системы некоторые видят в этих событиях знак того, что Япония встает на ноги, но на самом деле это признак полного ее падения. Политика "держаться одной стороны", которую Филиппины проводят под руководством Фердинанда Маркоса президент Филиппин. Исторически связи между этими двумя странами очень глубоки: Вашингтон всегда оказывал на Манилу существенное влияние, особенно в плане отношений в области безопасности. Однако это взаимодействие не ускоряло внутреннее развитие Филиппин. С 1970-х годов государство не слишком активно действовало в области экономики, долгое время оно находилось в так называемой "ловушке среднего дохода" ситуация в экономике, когда страна достигла определенной стабильности в развитии, но остановилась на этом уровне и не может двигаться дальше. Ради развития экономики правительство страны также стремилось к углублению торговых связей с Китаем. Что касается дипломатического курса Филиппин, он часто менялся в зависимости от поведения лидеров островного государства, от обстоятельств и вопросов на повестке дня.
Бывший президент Родриго Дутерте придерживался жесткого стиля в управлении: во время пребывания на посту он проводил агрессивную борьбу с наркотиками, за что зачастую подвергался критике со стороны западных правозащитных организаций. Чтобы сохранить собственный политический статус и легитимизировать внутреннюю политику, Дутерте пошел на отдаление от США и Европы и сближение с Россией и Китаем. Однако Маркос, пришедший к власти в конце 2022 года, очень отличается от экс-президента: он ратует за "возвращение к норме" во внутренней политике и проводит дипломатическую стратегию "держаться одной стороны" в отношении Соединенных Штатов. У Филиппин есть два основных средства противостояния Китаю. Во-первых, это объединение с США во имя борьбы с Поднебесной. В целом, правительство Маркоса отказалось от "равноудаленной дипломатии" времен Дутерте и склоняется к Соединенным Штатам в области безопасности и даже экономики. Манила подписала с Вашингтоном договор о взаимной обороне — из этого очевидно, что она — главный военный союзник американцев в Юго-Восточной Азии. Филиппины полагали так: если США сильнее вмешаются в вопрос Южно-Китайского моря, заключенное соглашение может оказать сдерживающий эффект на действия Поднебесной в спорном регионе. После избрания Байдена президентом в 2021 году американо-филиппинское военное сотрудничество на море стало еще более тесным.
Жесткая позиция Маркоса вытекает из того, что он заручился поддержкой Соединенных Штатов. За первый квартал 2024 года США выполнили уже три миссии по "обеспечению свободного судоходства" в Южно-Китайском море — это число приближается к итоговому количеству всех операций в 2023 году их было пять. В значительной степени современные Филиппины стали "миной", подброшенной американцами Китаю. В случае эскалации конфликта Соединенные Штаты могут, исходя из конкретной ситуации, избирательно осуществлять дипломатическое, экономической или военное вмешательство, делая из Южно-Китайского моря стратегический свой опорный пункт для переформирования всего индо-тихоокеанского порядка. Во-вторых, Филиппины продвигают так называемую "добровольную пропаганду прозрачности", пытаясь представить западному общественному мнению образ себя как жертвы "травли" со стороны Китая. Во времена предыдущего президента Дутерте страна отказалась от споров по Южно-Китайскому морю. Но нельзя не отметить, что компромиссная позиция Дутерте тоже обуславливалась американо-филиппинскими отношениями. Тогда под руководством Трампа США стремились выйти из различных многосторонних соглашений и даже пытались отказаться от своих обязательств по оборонной помощи союзникам. В связи с этим Манила и была вынуждена пойти на уступки Пекину в Южно-Китайском море.
Последователи и ученики Гобино творчески развили потенциал, заложенный учителем. Определение «индоевропейский» с течением времени трансформировалось в «индогерманский», а прародину индогерманцев начали разыскивать в пределах прусского королевства, расположенного, как известно, в Северо-Европейской равнине. На исторической сцене начали прорисовываться черты печально известного «нордического» человека, «нордической» расы. Продолжателем дела Гобино стал английский германофил, что само по себе довольно большая редкость, — Чемберлен, деятельность которого приходится на времена правления императора Вильгельма II. Социолог и культуролог Чемберлен в конце XIXвека переселился в Германию и полностью посвятил свои научные изыскания творчеству композитора Вагнера и немецкой культуре XIXвека. Следуя его логике, уровень культуры определяется количеством «арийского» элемента в населении страны. Этот постулат делал немцев высшим в культурном отношении народом. Чемберлен впервые употребил словосочетание «белокурая бестия».
Не лишним будет отметить различное этимологическое содержание слова «bestia» лат. Для Западной Европы это слово обладает практически сакральным значением и означает первобытную, близкую к самой природе силу. Чемберлен типологизировал все великие цивилизации, великие народы, великие личности, отталкиваясь от их приближенности или удаленности от «нордического» человека, «белокурой бестии». Нордические предки были без труда отысканы им у Карла Великого, Данте и даже у «златокудрого Менелая» и Иисуса Христа. Высшим воплощением и олицетворением нордической расы для Чемберлена была Германия накануне Первой мировой войны.
Читать далее RT 29 сен 2023 г.
Независимые эксперты ООН: американская полиция «пронизана» системным расизмом Системный расизм в отношении лиц африканского происхождения пронизывает американские полицейские силы и систему уголовного правосудия, и власти США должны срочно активизировать усилия по их реформированию.
Также с мигрантами-латиносами в США за это наблюдение несколько лет назад уволили Джейсона Ричвайна из консервативного мозгового центра The Heritage Foundation. Надеется, что Россия станет исключением этим трендам, наверное не стоит. Как повысить средний национальный IQ Мы установили, что высокий национальный IQ очень важно с социальной, экономической, и научно-технической точки зрения. Как этого добиться? Кроме очевидных вещей, например миграционный контроль, также стоит подумать о более смелых и радикальных шагов.
Евгеника Да, это грязное слово среди советских и лево-либералов. Но в практике — мы почти все практикуем евгенику. Вы лично практикуете евгенику на личном уровне, когда вы женитесь на одноклассницу или на успешного бизнесмена, а не на безработного алкоголика или ВИЧ-инфицированную шлюху из подворотне. С этической точки зрения, важно лишь то, чтобы отсутствовал принудительный элемент. Или привязать материнский капитал к уровню рабочего дохода матери. Это будет дороже, но оправдает себя через поколение, так как будет больше умных детей, а умные зарабатывают больше, и соответственно, будут платить больше налогов.
В отличии от Западной Германии, где рождаемость рухнулась в 1970-х, и остается на очень низком уровне до сих пор, ГДР продержалась на уровне двух детей на женщину до своего коллапса в 1990 году. Трансгуманизм В перспективном будущем станет возможно существенно и радикально повышать IQ на стадии эмбриона. Это позволит улучшения IQ примерно на одно стандартное отклонение 15 пунктов с каждым новом поколением.
"Расиализм"? Да проще было бы сказать "научный национализм"
И они с Гваттари выстраивают это в политическую систему в «Тысяче плато», где описывается роль номада как независимого внешнего, действующего внешне по отношению к государству. Поэтому, когда вы смотрите на работу Делёза с различными мыслителями, видно, что внешнее остается для него очень важным понятием. Я думаю, что здесь проявляется контраст с другими постструктуралистскими мыслителями вроде Дерриды, которые считали, что не существует ничего вне текста. Номад — концептуальный персонаж философии Жиля Делёза и Феликса Гваттари. Появляется в обоих томах «Капитализма и шизофрении», как и в некоторых других работах. Номад кочевник противопоставляется оседлому жителю. Если для второго важна история и принципы наследования, как и стремление удержать что-то, узаконить, то для первого — движение, география вместо истории, способность уравнивать и разбивать различия.
Некоторыми комментаторами считается, что именно номад является фигурой освобождения, впрочем это мнение достаточно спорно. Расскажите, в чем заключается философское понимание пессимизма? И здесь очень важный референс, который только сейчас обретает популярность, — это работы Франсуа Зурабишвили, влиятельного французского интерпретатора Делёза, не очень широко известного в США. Две его книги перевели на английский за последние два года. В них он говорит о нем не как об онтологе, который пытается думать о сущем и собрать, почти как конструктор лего, онтологию, основанную на каких-то вещах, а как о философе события. Событие — это момент трансформации, когда что-то меняется в положении вещей.
Это также момент утопии. Он создает модель мысли, которую описывает через разочарование и усталость. Эта модель восходит к идее Делёза о том, что мысль — это результат шока, результат конфронтации с жестокостью мира и реализации его невыносимости. Это движение мысли связывается скорее с пессимизмом, чем с оптимистическим постепенным накоплением ресурсов, и совпадает с развитием в американском интеллектуальном мире течения пессимизма. С одной стороны, есть космический пессимизм Юджина Такера, который во многом похож на версию Делёза. Такер изначально писал о вопросах медиа, а потом стал развивать более эзотерическую и барочную идею философского возвращения к мыслителям средневекового периода.
Такер работает и с более современными ресурсами, такими как Шопенгауэр или Ницше. Такер мыслит критицизм не как позитивный вклад в лучшее видение мира, а как форму, которая во многом совпадает с разочарованием и усталостью. Кроме того, я обращаюсь к афропессимизму, который связан с вопросами беженства, мутации, трансформации и возвращения к более жестким структуралистским категориям. Я думаю, эти направления резонируют с текущим политическим моментом, в котором присутствует возврат к воинственности и стремление мыслить в четких категориях. Многие из мыслителей пессимизма — формалисты, они пытаются создать дистанцию и отстраниться от практических вопросов политики как таковой. Это очень далеко, например, от демократического мышления о популизме в духе Лаклау, который готов способствовать политическим движениям, его мысль находится в немедленной связи с конкретными политическими течениями.
Это не значит, что пессимисты не пытаются думать о решении конкретных проблем или отстраняются от политики. Но они видят дистанцию как способ внести более основательный вклад в крупные политические вопросы. Они оставляют открытым вопрос, может ли философия что-нибудь привнести в текущий момент. Я думаю, они делают это для того, чтобы сопротивляться побуждению, которое The Invisible Commitee называет «удушающей срочностью политики», когда люди пытаются немедленно применять свои теории к практическим кейсам. Но служит ли это теориям или практической политике? Люди вроде Такера абсолютно довольны своим вкладом, который внешне кажется аполитичным.
Это фрустрирует некоторых студентов, с которыми я работал, потому что они хотят немедленного применения теорий на практике. Но самый важный аспект пессимизма — это принятие идеи о том, что есть проблемы, которые не решаются сразу, что мышление может быть полезным само по себе и в конце концов помогает прийти к новым ориентациям. Но эти решения не должны быть очевидными. Не каждый момент жизни приводит к ситуации, в котором возможна полная трансформация. Мысль может стать последним другом в такие моменты, когда кажется, что вообще ничего не происходит. Несколько лет назад я прочитал книжку — в целом это довольно дурацкая автобиография, но в ней была одна важная фраза, которая меня зацепила.
Там был драматический конфликт, когда героя спрашивают, зачем он читает книжки, когда должен помогать им с восстанием. И он говорит: «Цель обучения и мышления состоит в том, чтобы поддерживать живой идею революции в контрреволюционные времена». Я думаю, что если говорить о мысли как об убежище, то пессимизм может быть очень полезным предприятием. Проблема в том, чтобы прочертить тонкую линию между пессимизмом и цинизмом. В бытовом смысле цинизм — это когда кто-то просто выливает на ситуацию ведро ледяной воды. Я думаю, пессимист — это тот, у кого есть точный анализ, из которого следует, что ситуация выглядит просто ужасно, и ничего тут не поделаешь.
Но, как пишет Такер, пессимист — это оптимист, у которого закончились опции. У него всё равно остается импульс использовать что-то настолько бесполезное, как мысль, чтобы выйти из тупика. А циник просто опускает руки и использует мышление, чтобы лениться и не генерировать новых идей. В этом смысле важно избегать цинизма и принимать пессимизм. Это дает нам оптимизм мышления и пессимизм мира. При этом в последние годы в современную философию активно возвращается онтология, отчасти как реакция на былую популярность деконструкции в континентальной философии.
Как вы относитесь к «онтологическому повороту»? Ключ к интерпретации подхода Зурабишвили — это утверждение Делёза в конце «Тыясчи плато» о том, что его задача — отбросить онтологию. Зурабишвили говорит, что не существует такой вещи, как делезианская онтология. Есть люди, которые построили специфическую онтологию: например, последователи квир-стадис или новые материалисты. Это полная противоположность некоторого делезианского проекта. Я думаю, вполне нормально задавать онтологические вопросы.
Делёз и Бадью — это в значительной степени онтологические мыслители. Но та версия Делёза, которая мне нравится, видит онтологию как проблему, которую надо решить, а не как начало системы, которая будет постоянно усложняться. Про роль онтологии в более строгих философских подходах у меня нет четкого мнения. Многие сейчас строят разные барочные системы, это результат интереса к сфере ИИ и вычислительных машин. Я немного скептичен относительно возможности построить большую теорию об этих вещах, но если это произойдет, я думаю, это был бы огромный прорыв. Так что я полностью поддерживаю попытки моих коллег, но сам буду ждать в сторонке.
Вы согласны с этой претензией? Если у нас есть четкое мнение об онтологической данности ситуации, тогда у нас есть точная дорожка для действия. Это попытка наложить ограничения на мир, чтобы идентифицировать легкие паттерны движения. В этом смысле можно рассматривать марксизм как классический онтологический проект. Это дискуссионный вопрос, кем именно был Маркс: философом или политэконом, старался ли он создать лучшую политэкономию или просто критиковал существующую, должно ли что-то случится после Маркса, он предложил программу действий или же просто анализ. Задача для него как онтолога, каким его хотели бы видеть поставтономисты, состояла бы не просто в критике политэкономии, но и в аффирмативном проекте, который можно строить в настоящем.
Это один из возможных подходов. Но меня, скорее, интересует идея свержения онтологии. Не в том смысле, что надо остановить изучение онтологических вопросов, а в том, что нужно сначала определить онтологические основания, чтобы потом отказаться от них. Большая часть идей, которые обсуждают на этой конференции в Тюмени, контрастируют с более широкими трендами в современной философской дисциплине. Она довольно консервативная и движется вперед очень медленно. Есть такая шутка, что вы можете изучать мыслителей, только когда они уже умерли.
Работать над своими современниками — это всегда что-то рискованное, нужно идти против своих учителей или постоянно искать компромиссы с академическими требованиями. Спекулятивный реализм был очень амбициозным планом людей, которые не были полными аутсайдерами, но искали свежей ориентации. В некотором смысле это была попытка превзойти раздел между континентальной и аналитической философией. Это очень сложно просто в связи с дисциплинарными формациями и ведет к классической проблеме интердисциплинарности: вместо того, чтобы быть экспертом в той или иной сфере, вы обращаете на себя гнев представителей обеих областей. Всё это обостряется глобальным экономическим кризисом, который длится с 2008 года. Университеты во многих странах ответили на него наложением мер экономии: выросло число конфликтов — кого нанимать и какие области исследовать.
В США это привело к тому, что многие программы подчеркнули и укрепили границы между дисциплинами, которые были более открытыми в 1990-е, когда все говорили про интердисциплинарность. Тогда было много новых экспериментальных позиций в новых областях исследований. Сейчас есть интенсивный конфликт между студентами, которые хотят чего-то другого — пересечения дисциплинарных границ, новых форм мысли, поворота к внешнему, — и представителями старых дисциплин, которые не позволяют этим формам процветать. Рано или поздно мы придем к переломному моменту, когда эти подходы будут приняты, или же те, кто в них заинтересован, найдет другие способы ими заниматься. Здесь один из вариантов — исход в другие департаменты: я, например, формально преподаю не на кафедре философии мои студенты учатся на Fine art и программе «Эстетика и политика» и не связан с большими исследовательскими университетами. Существует ли выход из этого маргинального положения?
Всегда есть напряжение между этими двумя полюсами. Посмотрите на New School — изначально это был институт в изгнании, во многом состоявший из немецких еврейских интеллектуалов, которые сбежали из нацистской Германии. Эти люди могли найти себе прибежище в академии, но впоследствии из-за экономических требований по поддержке институтов или из-за националистических требований заниматься определенными типами исследований они всегда оказываются в конфликте. По некоторым причинам академия всё равно больше, чем любые другие институты, толерантна к аутсайдерам и людям с незначительной повесткой, просто они не находятся в приоритете. И это один из важных вызовов для современных академиков. Как сегодня должна выглядеть научная формация?
Как сеть исследователей, которые работают в разных институтах, новый институт, который постепенно борется за академическое признание? Или же нам нужны какие-то абсолютно новые принципы организации научной деятельности? Пожалуй, самый рабочий, но иногда наименее плодотворный вариант — это когда ученый параллельно развивает две разные повестки: одна из них узкая и дает традиционное признание — это не всегда интересно, но признается сообществом и позволяет выживать, а вторая более интересная, но не попадающая в мейнстрим. При этом ученые, которые исследуют спекулятивный реализм или ООО при поддержке своих институтов, часто не самые передовые фигуры в этой области. Из-за этого получается, что крупные и престижные ученые пишут плохо информированные статьи, потому что это не та тема, которой они больше всего занимаются. Это ведет к дальнейшей фрустрации активных исследователей в этих областях, которые сталкиваются с плохо обоснованной критикой со стороны «звездных» философов.
Они компенсирует недостаток институциональных ресурсов самостоятельной медийной активностью. Хотя Жижек немного отличается: он прекарная фигура, но при этом находится на верхушке. Сейчас Жижек настолько престижен, что если бы он захотел осесть в более-менее престижном университете, то я уверен, что у него получилось бы. Не знаю, это вопрос склонностей или желания, но, похоже, он процветает за счет этого постоянного движения и столько публикуется, что с виду это выглядит так, будто он захвачен какой-то графоманией или паранойей и не очень-то хочет заниматься узкими исследованиями. Я думаю, что другие фигуры в спекулятивном реализме, такие как Пит Вольфендейл, с удовольствием осели бы в каком-нибудь университете, даже не в самом престижном. Но академия очень сопротивляется новым трендам и неохотно признает новые области, если вы не готовы склониться перед авторитетами.
Если читать оригинальные тексты Делеза с помощью этих комментариев, можно найти крайне изобретательные философские ходы и использовать их за пределами дебатов в рамках истории философии, чтобы показать, какими могут быть философские импликации самых разнообразных научных дисциплин. Возможно, Делёз больше, чем кто-либо другой за последние 50 или 100 лет занимался этим в своих работах. Можете пояснить, о чем идет речь? Я критикую две доминирующие интерпретации, обе из которых можно охарактеризовать как аффирмационизм. Они рассматривают Делёза как фундаментально аффирмативного мыслителя. Я согласен, что он аффирмативен в метафизическом смысле: он не верит в негацию как небытие или негативную антиматерию. Но такая интерпретация путает его метафизику и его нормативный проект. Есть целая серия социальных и политических импликаций, которые завязаны на его метафизику. Аффирмационизм — общая позиция, характерная для многих авторов в 1990-х и начале 2000-х. Для неё значимым является утверждение человеческой или нечеловеческой в более поздних текстах возможности производить что-то устойчивое, оказывающее действие и влияние.
В подобных работах характерны рассуждения о креативности, силе сообществ, создание концептов, креативности и т. Внешнее — концепт, вокруг которого построены многие направления современной философии. В английском часто употребляется как The Outside. Общим для всех его проявлений является независимость от наблюдателя. Абсолют, или внешнее, как что-то, что просто существует, не впадает в отношения с другими объектами, а просто проявляет себя. Так вот, первое направление — это коннективисты. Они предлагают забавную интерпретацию работы Делёза про Спинозу, в которой он говорит про композицию власти как композицию тел. Эта интерпретация состоит в том, что нам нужно усилить связь в композиции вещей: чем она больше, тем выше пропускная способность системы. На мой взгляд, это странное прочтение Спинозы, но оно продвигается, например, Негри. Мой тезис состоит в том, что сейчас нет более сильной композиции, чем капитализм, который связал между собой больше вещей и сил, чем любая другая социальная формация.
Я связываю это со специфическими практиками Google и других технологических компаний, которые принимают идеологию коннективизма. Они считают, что главные мировые проблемы могут быть хотя бы отчасти решены с помощью цифровых связей между вещами. Социальная фабрика тоже реконституируется, когда люди теснее связаны между собой. Интересно, что у самого Делёза была зарождающаяся критика этой позиции в поздних работах, в частности, в «Посткриптуме об обществах контроля». Я вижу этот текст как ретроспективный документ, в котором Делёз смотрит на свои предыдущие работы и оценивает их политически. В «Постскриптуме» он понимает, что капитализм — это во многом распределительная сеть взаимосвязанных сил, и это момент, который нужно проблематизировать. Он говорит о таких вещах, как короткое замыкание или введение вирусов в систему. В конечном счете речь идет о том, чтобы создавать вакуоли некоммуникации или выключать секции сети, чтобы избежать контроля. В каком-то смысле это критика и продолжение работ Мишеля Фуко, о том, как дисциплинируется и устанавливается порядок внутри общества. Вместо внешних факторов Делёз обращает внимание на внутренние формы самоконтроля, которые приходят на смену дисциплинарным практикам, наблюдению и контролю внешнему.
Второе направление — это продуктивизм. Это фреймворк из «Анти-Эдипа», работы из ранних 1970-х, в которой Делёз и Гваттари рассуждают о том, что желание и производство — это способ характеризовать развитие капитализма при помощи модификации психоанализа. Но многие мыслители понимают производство в чисто экономическом смысле. Они думают, что Делёз и Гваттари пытаются поощрять расширение экономического производства. Мне это напоминает либеральный марксизм, который критикует капитализм за то, что он недостаточно эффективен. Вывод здесь в том, что Делёз и Гваттари хотят вернуть капитализм к его добродетелям или создать еще более капиталистический капитализм например, чтобы в нем не было монополий или было больше технологических инноваций. Именно там проявляется политическая философия авторов, так же как и значительная критика Жака Лакана, так же как и описание капитализма и работа с марксистским наследием. Я думаю, что критика этой позиции должна быть двухсторонней. Первая сторона в том, что мы можем понимать производство как метафизическое утверждение о том, что происходит при капитализме. И тогда оно становится шизофреническим: это производство ради самого производства.
Но в то же время надо выйти за пределы экономического понимания продуктивизма и понять все остальные измерения, в которых Делёз и Гваттари говорят про производство. Для меня это способ отказаться от экономики как глобальной парадигмы мышления. Примерно о том же говорил Мишель Фуко, когда иронически называл свой подход «счастливым позитивизмом». Какова все-таки роль разума и логики в делезианской методологии? Комментатор Делёза Давид Лапужад ввел полезное различение в книге Aberrant Movement : Делёз — это мыслитель логики, а не разума. Под этим Лапужад имеет в виду то, что Делёз обычно использует сырые материалы какой-то чужой мысли например, Бергсона, Канта, Спинозы , но, делая это, он не пытается просто комментировать эти идеи, а встраивает их в новую логику. И она оказывается довольно строгой, но в то же время несколько барочной и сложной. Делёз не стремится дать разуму какое-то специфического содержание, его логика постоянно меняется. Есть разные формы разума, которые могут быть полезны. Но проект, который меня интересует больше всего, — это форма разума, которая постоянно подвергается вызовам и открыта ко внешнему.
В этом смысле я верю в цитату Делёза, где он говорит, что разум всегда возникает из неразумия. Вы согласны с Джеймисоном, который обвинял Фуко в антиутопичности и параноидальном страхе перед любыми формами политической организации? И что вы думаете о фукольдианской теории сопротивления? Но он жестко критикует анархизм и то, что он называет критическим подходом Фуко, которого он считает антиутопическим мыслителем. Джеймисон — важная точка отсчета из-за его прочтения Блоха, но его нужно дополнить. Он сказал бы, что сейчас у нас нет утопии, потому что мы завязли в цинизме и пессимизме апокалиптических дистопий. Я сказал бы, что, напротив, нам предлагают утопию. Апокалипсис — это вопрос трансформации в широком смысле, вопрос о том, какие вещи останутся, а какие изменятся. Есть известная фраза о том, что нам легче представить себе конец света, чем конец капитализма. Я сказал бы, что даже в случае полной катастрофы и краха всех социальных институтов, на руинах общества маленькие группы людей все равно будут вести себя по капиталистическим правилам, потому что не могут представить себе иные формы человеческой деятельности.
Во многих постапокалиптических сюжетах так и происходит: есть много популярной фикшн-литературы, где люди демонстрируют гротескное бесчеловечное поведение, чтобы выжить. Я считываю это как аллегорию для настоящего и поощрение такого поведения, потому что нас редуцируют к выживанию. Это своего рода моралите, которое призывает нас так себя вести. Что касается теории сопротивления, то это, возможно, единственное, что Фуко может предложить, потому что его ранние работы «Порядок вещей», например часто обвиняли в аполитичности. Фуко делал заявления в том духе, что невозможно изучать настоящее: перед тем как ретроактивно смотреть на современную эпистему, надо сначала, чтобы она завершилась. Он подчеркивал исторический взгляд на прошлое. Только в интервью и в дополнительных материалах, которые появились позже, Фуко начал говорить о сопротивлении как о чем-то, что существует внутри настоящего. Но в моем прочтении такое сопротивление всегда ограниченно мышлением власти изнутри самой власти. Это значит, что невозможно представить себе что-то абсолютно непредопределенное или внешнее в широком смысле слова. Фуко знал об этом, у него есть эссе о Бланшо, который был великим мыслителем внешнего.
Но всё равно термины Фуко всегда берут идеи внешнего и перерабатывают их в сопротивление. Поэтому странным образом, хотя он пытается быть негегельянским мыслителем и решать общую проблематику за пределами вопросов диалектической игры антиномий, он ставит вопрос о том, как доминирующие термины могут произвести свое же собственное сопротивление. Делёз был атомистом, о чем говорят не очень часто. Но для него отношения между двумя терминами уже производят некий третий термин. Это значит, что любые отношения — это всегда система внешних отношений. И они с Гваттари выстраивают это в политическую систему в «Тысяче плато», где описывается роль номада как независимого внешнего, действующего внешне по отношению к государству. Поэтому, когда вы смотрите на работу Делёза с различными мыслителями, видно, что внешнее остается для него очень важным понятием. Я думаю, что здесь проявляется контраст с другими постструктуралистскими мыслителями вроде Дерриды, которые считали, что не существует ничего вне текста. Номад — концептуальный персонаж философии Жиля Делёза и Феликса Гваттари. Появляется в обоих томах «Капитализма и шизофрении», как и в некоторых других работах.
Номад кочевник противопоставляется оседлому жителю. Если для второго важна история и принципы наследования, как и стремление удержать что-то, узаконить, то для первого — движение, география вместо истории, способность уравнивать и разбивать различия. Некоторыми комментаторами считается, что именно номад является фигурой освобождения, впрочем это мнение достаточно спорно. Расскажите, в чем заключается философское понимание пессимизма? И здесь очень важный референс, который только сейчас обретает популярность, — это работы Франсуа Зурабишвили, влиятельного французского интерпретатора Делёза, не очень широко известного в США. Две его книги перевели на английский за последние два года. В них он говорит о нем не как об онтологе, который пытается думать о сущем и собрать, почти как конструктор лего, онтологию, основанную на каких-то вещах, а как о философе события. Событие — это момент трансформации, когда что-то меняется в положении вещей. Это также момент утопии. Он создает модель мысли, которую описывает через разочарование и усталость.
Эта модель восходит к идее Делёза о том, что мысль — это результат шока, результат конфронтации с жестокостью мира и реализации его невыносимости. Это движение мысли связывается скорее с пессимизмом, чем с оптимистическим постепенным накоплением ресурсов, и совпадает с развитием в американском интеллектуальном мире течения пессимизма. С одной стороны, есть космический пессимизм Юджина Такера, который во многом похож на версию Делёза. Такер изначально писал о вопросах медиа, а потом стал развивать более эзотерическую и барочную идею философского возвращения к мыслителям средневекового периода. Такер работает и с более современными ресурсами, такими как Шопенгауэр или Ницше. Такер мыслит критицизм не как позитивный вклад в лучшее видение мира, а как форму, которая во многом совпадает с разочарованием и усталостью. Кроме того, я обращаюсь к афропессимизму, который связан с вопросами беженства, мутации, трансформации и возвращения к более жестким структуралистским категориям. Я думаю, эти направления резонируют с текущим политическим моментом, в котором присутствует возврат к воинственности и стремление мыслить в четких категориях. Многие из мыслителей пессимизма — формалисты, они пытаются создать дистанцию и отстраниться от практических вопросов политики как таковой. Это очень далеко, например, от демократического мышления о популизме в духе Лаклау, который готов способствовать политическим движениям, его мысль находится в немедленной связи с конкретными политическими течениями.
Это не значит, что пессимисты не пытаются думать о решении конкретных проблем или отстраняются от политики. Но они видят дистанцию как способ внести более основательный вклад в крупные политические вопросы. Они оставляют открытым вопрос, может ли философия что-нибудь привнести в текущий момент.
Meanwhile, uncompromising abstractionists such as Kazimir Malevich faded into oblivion, excised from exhibitions and books. By the 1960s, Socialist Realism had reached a dead end, cannibalized by the horrifying realities of repression and war. While the state never allowed it to bloom fully, the Severe Style produced several bright talents, including cult hero Viktor Popkov. An imposing bearded figure, Ananyev is an IT magnate and the chairman of Promsvyazbank. The show was his brainchild, and it was taking place at his Institute of Russian Realist Art , which Ananyev opened in late 2011 on the basis of his collection. Ananyev sees Socialist Realism as a historical Russian style, inherited from such 19th-century masters as Ilya Repin. The New Russian billionaires are patronizing the arts with enthusiasm, in the tradition of such prerevolutionary businessmen as Ivan Morozov and Pavel Tretyakov.
In 2012, Filatov founded the Filatov Family Art Fund , with the aim of collecting Soviet realist art and displaying it at home and abroad. According to managing director Rena Lavery, the collection grows by 10 to 15 pieces each year. Soviet Sport. Ananyev is 49, and Filatov is 42. For both men, realism is a memento of their youth—Ananyev dabbled in it himself as a young art student—and a model of what art should be.
Американский ученый на базе огромного количества фактов наглядно показывает, что каждая расово-этническая группа в Америке имеет свои жизненные интересы и свою стратегию в борьбе за жизненные ресурсы к существованию, которые чаще всего противоречат системе ценностей создавшего ее белого большинства. Джаред Тэйлор предостерегает политическую элиту, а также широкие слои общественности от бездумной пропаганды мультикультурализма.
Как Гитлер создавал новую расу арийцев, воруя детей
Запрет на въезд пассажиров одной страны в другую не имеет отношения к расовым проблемам, а имеет отношение к внешней политике. Стратегия расового реализма Белла предполагает полный отказ от равенства перед законом и ставит во главу угла перманентную борьбу с ненавистной системой. Таким образом темы расового реализма и дениализма не являются выделяющимися в текущей интелектуальной повестке Восточной цивилизации. Борьба за расовое равенство приобретает все более извращенные формы. Уже тогда он планировал создание некой сверх расы арийцев, которая должна будет управлять новым мировым порядком. Потребность в расовой идентификации" Расовый реализм Джареда Тэйлора.
Race Realism
«Наследие колониализма и апартеида, коренящееся в расовой и пространственной сегрегации, продолжает усиливать неравенство», – подчеркнули авторы доклада. один из большой серии, где самые разные люди делятся своим личным опытом в расовом вопросе. Жизнь в Детройте научила меня расовому реализму. Таким образом, расовый реализм предлагает более экономную причину, по которой чернокожие отвергают DR3, по сравнению с более запутанной теорией лести, подарков, угроз и. 1 Расовый реализм (сокр. расиализм) — концепция, пытающаяся най-ти научные обоснования для расовой дискриминации. Как американские "законы Джима Кроу" стали фактически базой для нового расового законодательства в нацистской Германии?