Сейчас в Театральном центре проходят показы мюзиклов, здесь размещается цирк «Аквамарин». В 21.05 московский театральный центр на Дубровке захватили вооруженные люди.
Герои «Норд-Оста». Как переговорщики выводили людей из захваченного террористами театра на Дубровке
Нас с мужем отправили в санаторий, где мы в основном гуляли. К нам приезжали близкие. Я там встретила Муслима Магомаева и даже не узнала его. Мы с ним чокались киселем, который выдавался перед основным блюдом. Постепенно, благодаря нашим друзьям, которые к нам приезжали, мы как-то ресоциализировались. Любой человек, который перенес серьезный стресс, должен обращаться к психологу или даже поначалу психиатру, чтобы снизить, так сказать, градус напряжения.
Это касается и обычных мирных граждан, и военных, которые были в зонах тех или иных конфликтов. Обязательно каждый должен пройти психологическую реабилитацию. Первое посещение публичного места и мероприятия было, когда мы пошли в Дарвиновский музей. Когда я туда вошла и увидела большое скопление народа, то первое, что стала делать, — искать, где пожарный выход, чтобы просчитать пути отхода. Вот так на меня повлиял «Норд-Ост».
А первое мое путешествие в метро было спустя, наверное, года три. Долгое время я категорически не хотела спускаться в подземку, зная о том, что там тоже был теракт. До сих пор, если замечаю где-то какое-то волнение или массовые мероприятия, на которых может произойти конфликт, драка или что-то еще негативное, я сразу разворачиваюсь и иду другую сторону. Я не хочу больше этого переживать. Никогда в своей жизни.
Врагу не пожелаю того, что пережили мы. Помню трагедию в Беслане. Сердце у меня тогда обливалось кровью. Я плакала, видя, что дети страдают, вспоминала, как мы страдали. Было тяжело кадры смотреть, как их выносят.
Сильное на меня впечатление произвела и трагедия во Франции, где было очень много жертв среди мирных и полицейских. Там кровавое месиво было, бойня. А еще трагедия в Лондоне , в Барселоне — городе, который я обожаю. Там сумасшедший на бульдозере давил людей на той самой улице, по которой я много раз проходила. Следуя совету дочери, скажу так: если какая-то заварушка, то лучше все-таки отойти в сторону и откуда-то издали вызвать полицию.
А если уж вы находитесь в эпицентре террористического акта и вас захватили так, как меня захватили в «Норд-Осте», то постарайтесь, пожалуйста, вести себя максимально неприметно, потому что, не дай бог, на вас могут выместить злобу. Не забывайте о том, что надо есть, пить, беречь свои силы и не паниковать. Страх — это нормально, но вот в панической атаке вы можете сделать глупость либо встать в ступор, когда надо будет бежать. В «Норд-Осте» были люди, рассчитывавшие, что нас освободят через сорок минут или час. Мне же почему-то сразу в голову пришло, что мы будем сидеть здесь трое суток.
И я поняла, что нам с мужем надо установить дежурства, и мы спали по очереди. И еще хороший совет: подумайте о том, что вы будете есть и пить, как использовать вещи, оказавшиеся у вас в карманах. Хорошо, если у вас под рукой будет жвачка с сахаром, какая-то конфета. Мне вот, например, пригодились мои сигариллы вишневые. У меня был портсигар.
В нем лежали прекрасные ароматные сигариллы. Я их все раздала людям. Мы их разломали на мелкие кусочки и, нюхая, спасались от ужасного запаха, стоявшего в зале от оркестровой ямы, превращенной в туалет. Каждый год эти дни — 23, 24, и 25 октября — мы с мужем проводим дома очень тихо. Стараемся быть поласковее друг к другу.
А 26 октября просто радуемся и принимаем звонки от друзей, поздравляющих нас с днем рождения. Они понимают, через что мы прошли. Они по нашей просьбе тогда взломали дверь, чтобы спасти мою собаку, держали за руку маму, встречали свекровь на вокзале. Их помощь, пусть малыми делами, тогда для меня была очень значима После «Норд-Оста» я тоже стала больше помогать другим, хотя занималась этим и раньше. Близкие стали болеть раком, со мной определенные моменты по здоровью случились, и я создала общественную площадку «Рак излечим», которая постепенно превратилась в большое движение.
Мы помогаем больным, их родственникам, подсказываем, к какому врачу можно обратиться, и так далее. А еще мы рассказываем истории о том, как тот или иной пациент боролся и выжил. Шло второе отделение спектакля, когда мы услышали какой-то шум, увидели, как человек в маскировочной одежде поднялся на сцену и, чтобы привлечь внимание, выстрелил из автомата. Оглянулась по сторонам, увидела, что по проходу идет толпа, одетая в военную форму. Впереди — мужчины, за ними группа женщин.
И эти женщины отделялись от группы и останавливались вдоль стен. Посмотрела направо — та же самая история. Первая мысль была — как здорово вписали в сюжет чеченский синдром. Мысль о том, что это реальный захват в центре Москвы, совершенно не приходила в голову. И даже когда уже стало ясно, все равно я не могла смириться.
Человек, который поднялся на сцену, объявил, что это захват. Что они пришли остановить войну в Чечне и что их единственное требование — остановить войну. Реакция была очень разная у людей. Кто-то впал в истерику, кто-то, наоборот, окаменел, кто-то спокойно воспринял. Тем, кто очень нервничал, чеченки из своих больших сумок доставали валерьянку, чтобы успокоить.
Я помню, как пыталась представить тот ужас, который испытывали заложники в Буденновске. Мы приехали в Москву, так как были приглашены в американское посольство на собеседование для получения визы невесты. Собеседование прошло замечательно, и в радостном настроении мы пошли гулять по Москве. Мюзикл «Норд-Ост» тогда очень активно рекламировался. Решили сходить — когда теперь мы вместе попадем в Москву.
Еще не было трех мест рядом, но кассирша говорила, мол, попросите кого-нибудь пересесть. Бараев списков от посольства не требовал, это неправда. Террорист заявлял, что его группа не воюет с иностранцами, поэтому они будут освобождены. Однако фактически этого не произошло. От иностранцев требовали паспорта других стран, а по некоторым данным — списки с их именами от посольств, чтобы привлечь дополнительное внимание мирового сообщества к происходящему — прим.
Кто-то из заложников инициировал составление таких списков, чтобы, возможно, информировать посольства. Документы он действительно проверял, когда пересаживал иностранцев отдельно. У нас не было паспортов, но тем не менее нам тоже разрешили присоединиться к иностранцам. Требование представителей посольства Бараев объяснял просто: чтобы силовики не расстреляли освобожденных иностранцев и не свалили вину на них. Сэнди был не единственным представителем США в зале.
Почему их не освободили сразу — не знаю, додумывать не хочу он показал водительские права США и его отсадили к иностранцам — прим. Я увидела, как один из террористов поднял автомат и начал стрелять, посмотрела в направлении стрельбы. Денис сделал несколько шагов, и его за ноги стащили вниз другие заложники. Те, кто стрелял, в него не попали — смертельно ранили Павла Захарова и ранили Тамару Старкову. Теперь я знаю их имена.
Тамара была с семьей, с дочерью и мужем. Я помню истошный крик этого мужчины: «Лиза, нашу маму убили! В зале появились врачи, они стали оказывать помощь. У меня было такое ощущение, что террористы сами от неожиданности, что ранили заложников, перепугались. Во всяком случае, Бараев сначала звонил в штаб, как я понимаю, но не смог дозвониться, потом стал спрашивать, есть ли у кого-нибудь в зале родственники рядом со штабом — мол, давайте позвоним, скажем, что случайно ранили.
Я не дословно, а смысл передаю. Неподалеку от нас сидела молодая женщина. Она назвала номер телефона своего мужа. Бараев стал тому что-то невнятно говорить. Эта девушка вырвала у Бараева трубку и начала объяснять мужу, что тут случайно ранили двух человек, и нужна медицинская помощь, но расстрела заложников нет и не надо штурма.
Все очень испугались штурма — как заложники, так и террористы. Когда все это [с Денисом Грибковым] случилось, все встрепенулись, ужас был у людей. Боялись, что террористы начнут расстреливать заложников для устрашения, ведь до этого был побег заложниц из туалета на балконе. Бараев обещал, что в следующий раз будет расстреливать, поэтому мы боялись, что он приведет эту угрозу в исполнение. Однако Бараев сказал, что Дениса казнят на рассвете по законам шариата.
Его увели из зала. Люди понемногу успокоились. Грибкова после штурма нашли убитым, однако среди оружия, изъятого у террористов, не было того, из которого был убит Денис.
Однако 15 лет прошло, а мы до сих пор не знаем состава газа, врачи не могут лечить меня, они не знают, какие последствия, чем травили и какие последствия. Просто не знают. У меня проблемы с костями, суставами. Такое ощущение, что организм разваливается, а что происходит, я не понимаю. Позже, поскольку было плохое самочувствие, делала томограмму. Оказалось, что у меня был инсульт. Этот газ воздействует на определенные участки головного мозга, и у меня это вызвало инсульт.
Что касается моих близких, то 27-го я узнала по радио, что Саша погибла. Хотя о том, что она погибла, было известно уже сразу, 26-го. Практически в 10 утра было известно, что она погибла. Но, тем не менее, только 27-го, до этого всё время говорили, что погибших детей нет. Только 27-го сказали о том, что погибла Саша. О том, что погиб Сэнди, я узнала от представителей американского посольства 28-го. Практически сразу Сашу опознали. Еще сидя в зале, она написала на руке фамилию и имя и номер телефона моей знакомой. И что касается Саши, то меня очень долго мучило, мне нужно было узнать, как она погибла. Еще первое расследование, которое организовал Немцов, там один из членов комиссии, женщина-врач, сказал, что был случай, что в полных автобусах возили людей и раздавили девочку.
И меня почему-то это зацепило. А позже я наткнулась на статью в газете о том, как в Первую градскую больницу приехал Пазик, рассчитанный на 12 мест, который был набит заложниками. Было запрессовано 32 человека, и на дне этой кучи лежала моя дочь. Что касается Сэнди, то он попал в число тех людей, которым вообще никакая медицинская помощь не оказывалась. Сашу врачи пытались спасти. Пытались ее реанимировать. Но несколько раз сердце останавливалось. В конце концов, они, в общем-то, не смогли ее спасти. А к Сэнди рука врача не прикасалась. И после этого мне говорят, что они сделали всё, чтобы спасти заложников?
Книгу, в которой была бы информация о каждом. Друзья мои встретили это с большим скептицизмом. Однако нашлись те, которые поддержали. Был создан сайт, на котором собиралась информация, сначала только о самом событии и о погибших, а потом стали добавлять информацию о том, что происходит сейчас, в настоящее время. И в 2011 году эта книга была издана. Она называется «Мы не умрем». Мы очень долго мучились с названием. Среди погибших есть Даша Фролова, 13-летняя девочка, которая на руке своей написала: «Мы не умрем, только пусть больше никогда не будет войны». Эта фраза стала названием книги. На сайте nord-ost.
Три года назад Роман рассказал о тех страшных днях в интервью изданию «Мел». Роман Шмаков kino-teatr. Кто-то из детей участвовал в спектакле в тот день, а кто-то, в том числе и я, репетировал номер для большого концерта "Мировые мюзиклы в гостях у "Норд-Оста"". Оставив меня там, мама отправилась по своим делам, вернуться собиралась к окончанию репетиции. Но потом у неё случилось что-то вроде предчувствия. Как мама потом рассказывала, она была дома, мыла посуду и вдруг чётко осознала — надо поехать за мной пораньше, подождать в фойе. Сорвалась, приехала на Дубровку и почти сразу случился захват — её террористы тоже завели в зал, к остальным заложникам. Когда человек в маске ворвался и крикнул: «Все в зал! Казалось, что нас пытаются от чего-то спасти — может быть, несчастный случай в здании или авария. В зале стоял тревожный негромкий гул, люди сидели с опущенными головами и руками на затылках.
Кто-то рядом сказал, что это захват и мы теперь в заложниках. Тогда была популярна компьютерная игра Counter-Strike, в ней как раз были все эти террористы, маски, штурмы. И для меня происходящее выглядело как перенос игры в жизнь — абсолютно сюрреалистическое ощущение. Связи с близкими не было. Вдруг кто-то сказал: «Ром, твоя мама здесь! Ей тоже потом показали, где я. Первые двое суток мы сидели раздельно, но переглядывались и были как бы на связи. Чувство времени быстро пропало. До сих пор помню жуткие звуки, которые доносились из помещений за кулисами — разлетался потолок от выстрелов, стекло падало, а в самом зале стоял непрерывный тихий гул голосов. На фоне всего этого ты иногда как-то отключаешься, проваливаешься в сон.
Потом с огромным трудом просыпаешься, выбираешься обратно, как из глубокой-глубокой ямы. Свет начинает входить в поле твоего восприятия он был такой специфический в том зале , опять эти звуки, гул, и ты понимаешь: «Это не сон. Я здесь, ничего не поменялось». Чувствовалось, что эти женщины в исступлении, в отчаянии и из-за этого как-то по особенному агрессивны. Они будто бы сотрясали пространство своим присутствием. Мужики были более расслабленными, такими шакалистыми, что ли. Чувствовали себя хозяевами положения. С ними было несколько запоминающихся контактов. Один раз я отсел на свободное место, хотел подремать, но чувствую — как-то мне некомфортно. Поворачиваю голову и вижу: прямо надо мной сидит один из террористов, у него автомат свисает вниз, и получается, что дуло смотрит практически мне в голову.
Я себя преодолеваю, поворачиваюсь и говорю: «Простите, вы можете, пожалуйста, дуло как-то подвинуть или убрать, а то оно направлено прямо на меня». И он на удивление спокойно отреагировал: «Да-да, конечно, не вопрос». За мной пришёл один из боевиков, его звали Идрис: кто здесь Рома, мол, выходи, тебя мама зовёт. Мы спускаемся с ним в партер, я иду молча, а он начинает со мной болтать: рассказывает, что видел спектакль несколько дней назад и что даже меня на сцене запомнил, понравилось, мол, как я играю. Спрашивал, буду ли сниматься в боевиках про террористов, когда вырасту. Я старался отвечать аккуратно, типа: «Посмотрим. Всё может быть». Когда меня привели к маме, нам дали немного времени, чтобы пообщаться. Помню, что признался ей: «Мама, прости, но у меня, скорее всего, будет тройка по биологии в четверти». Главное, чтоб мы живы остались».
Сказала, что никогда не будет больше напрягать меня из-за оценок, что это всё совсем не важно. Так мы с ней коротко повстречались, потом этот Идрис повёл меня обратно и по пути спросил, сколько нас там ребят сидит. Я сказал, что около пятнадцати, и он вдруг дал мне сок и шоколадки — «Марсы» там всякие, «Сникерсы». Уточнил: «Точно 15 человек?
Четвертого плачущего малыша женщина выдала за своего и увела из страшного зала. Он остался жив. Позднее, но в тот же день, в здание смог войти руководитель отделения неотложной хирургии и травмы Центра медицины катастроф профессор Леонид Рошаль и его иорданский коллега доктор, доцент кафедры хирургии Академии имени Сеченова Анвар Эль-Саид. Их заставили вынести тело ранее убитой девушки. Передав тело сотрудникам «скорой помощи», педиатры вернулись в здание Театрального центра и вновь стали уговаривать террористов отдать им детей. Внешне совершенно невозмутимый, доктор передал раненым и больным заложникам медицинские препараты у пожилых людей поднялось давление, у некоторых случились сердечные приступы и обмороки и оказал им первую помощь. С 17 часов и до полуночи Леонид Михайлович несколько раз под разными предлогами входил в зал, приносил лекарства, воду, средства гигиены и оказывал помощь, в первую очередь, детям и, если удавалось, раненным террористами взрослым. На другой день внешне спокойный доктор Рошаль снова появился на Дубровке с огромными коробками медицинских препаратов от Красного Креста и стал обходить своих пациентов. Спокойно… Как во время обычного обхода пациентов в своей детской больнице… Словно и не видел вооруженных террористов и 18 шахидок, обмотанных «поясами смерти». А ведь кому-то из захватчиков показалось, что под белым халатом У Леонида Михайловича «что-то шевелится, не прослушка ли? Террористы не рискнули его тронуть. Хотя, конечно, все переговорщики, вернувшись из зала, где стоял запах смерти, описывали спасателям обстановку в захваченном театре, чем помогали руководителям операции. К тому времени захватчики объявили, что не имеют претензий к иностранным гражданам, оказавшимся в заложниках случайно около 75 человек из 14 стран, в том числе из Австралии, Германии, Нидерландов, Украины, Грузии, Азербайджана, Великобритании и США. Им пообещали свободу. Под этим предлогом в зале началась проверка паспортов. Детей — артистов мюзикла, иностранцев и мусульман после проверки размещали отдельно — на заминированном балконе. В центре зала и на балконе были установлены две большие самодельные бомбы — металлические бочки — ресиверы от «КамАЗа». Внутри каждой — 152-миллиметровый артиллерийский осколочно-фугасный снаряд, обложенный пластитом. Случайный выстрел мог вдребезги разнести весь театр. Некоторые дети плакали и теряли сознание от слез, усталости и страха. Но среди заложников в зрительном зале оказались мужественные врачи. Двое из них уговорили террористов начать поить детей и давать им хоть немного еды. Иначе начнут умирать… «Сердобольные» террористы уже ограбили театральный буфет, но там нашли и раздали по рядам то, что в нем еще оставалось: немного шоколада, воды, соков … и жвачки. Матери делили между детьми конфетки по долькам и понемногу поили малышей. Глядя на это, террористы все-таки отпустили 15 маленьких детей, нескольких больных женщин, всех мусульман и иностранцев. Но остальных продолжали удерживать в течение всех трех дней. Штурм Представители правительств разных стран и их правоохранительных органов знали, что переговоры с захватчиками вообще бессмысленны. Боевики и здесь не шли на переговоры, а только требовали выполнения своих условий — прекратить войну в Чечне и вывести оттуда войска. Иначе начнутся расстрелы заложников. И они не шутили — в доказательство серьезности угроз тут же расстреляли нескольких заложников. Был смертельно ранен в голову врач, лечивший детей. А его напарница Тамара Старкова, тоже педиатр, получила пулю в живот и позже умерла в больнице. Когда стало ясно, что террористы не собираются решить проблему мирным путем, а настаивают на своих условиях, рано утром 26 октября 2002 года у Театрального центра прозвучали первые выстрелы. В связи с угрозой взрыва заминированного здания и возможной гибели большого количества людей президентом РФ Владимиром Путиным было принято решение о немедленном начале спецоперации по освобождению заложников силами спецподразделений ФСБ и УВД России. Спецсредство было пущено в зал через вентиляционные каналы. Боевики начали стрелять по стенам, потолку зала и разным не понятным им коммуникациям, из которых шел белый дымок. Появлялись новые дыры, что грозило обрушением крыши здания и массовой гибелью заложников. Но от газа люди теряли сознание и засыпали в креслах или прямо на полу. Тогда спецназовцы забирали оружие и взрывчатку у террористов, а их жертв на руках выносили на площадь и укладывали прямо на асфальт. В суматохе трудно было разобраться, кто есть кто. Площадь заполнялась неподвижными телами.
Ближайшие станции метро - Пролетарская и Крестьянская застава. На углу 1-Дубровской и улицы Мельникова стела в память о жертвах терроризма. Мемориал появился в этом месте после трагедии в театральном центре на Дубровке. Это была площадка первого российского мюзикла "Норд-Ост". Рядом построили храм Кирилла и Мефодия. И локация понятна, и отрицательных эмоций не вызывает.
20 лет теракту на Дубровке. Как убивали мюзикл «Норд- Ост»
Из Театрального центра на Дубровке взрывотехники изъяли в общей сложности 30 взрывных устройств, 16 гранат Ф-1 и 89 самодельных ручных гранат. Что сейчас происходит у «Крокус Сити Холла». 26 октября 2002 года спецслужбы России провели вынужденную операцию по освобождению заложников, захваченных в здании Театрального центра на Дубровке в Москве группой вооруженных боевиков. Взрыв в здании Театрального центра мог привести к катастрофическим последствиям, поскольку главный зал не имел надежных опор. Группа боевиков удерживала 916 заложников в здании Театрального центра на Дубровке с 23 по 26 октября 2002-го. 23 октября 2002 года стал черным днем для России — вооруженные килограммами взрывчатки террористы захватили Театральный центр на Дубровке.
«НЕТ» терроризму: митинг у Театрального центра на Дубровке прошёл в Москве
RU - Руководитель думской фракции "Единая Россия" Владимир Васильев считает, что теракт в Crocus City Hall имеет некоторое сходство с тем, что произошло в театре на Дубровке в 2002 году, но российское общество сейчас другое. Там была другая операция, было другое общество. Мы сейчас живем в обществе, в котором умеют сострадать, принимают чужую боль как свою, где не накручивают цены таксисты, а наоборот, стараются довезти бесплатно. Там, где люди выстраиваются в очереди на сдачу крови.
Это страшно. У нас один человек, который находился в заложниках, перенёс клиническую смерть. Этого нигде не показывали, но он говорил: я пенсионер, и я не знаю, купить мне стакан молока или купить таблетки. От государства после трагедии за погибшего сына мне заплатили 100 тыс. По-моему, по 50 тысяч дали потерпевшим, которые выжили. Сейчас нам помогает столичный Департамент соцзащиты под руководством Владимира Петросяна.
Это не материальная помощь: они достают билеты в театры, на экскурсии. Мы очень благодарны. А с государством потом судились. Мы не требовали денег, мы добивались правды, объективного расследования трагедии. Вопросов у нас было правда много. Например, в материалах судмедэкспертизы по факту гибели каждого погибшего было написано, что причины их гибели — недоедание, недосыпание, мало кислорода, сидячее положение, а также букет сопутствующих болезней. Читаешь — и возникает ощущение, что в тот вечер на Дубровке собрались одни инвалиды. Он обязал власть провести повторное расследование. После суда над Закаевым в Страсбург от нас пошло ещё 42 новых заявления.
Теракт на Дубровке показал, что Россия на тот момент вообще не была готова к такого рода испытаниям. Когда произошёл теракт в столичном метро между станциям Павелецкая и Автозаводская, я сделал определённые выводы. Например, я заметил, что пострадавших несли на носилках, которых было достаточное количество. У нас такого не было. Не хватало машин скорой помощи, не хватало транспорта для мобилизации людей по больницам. Если бы всё это было — жертв трагедии было бы меньше. Getty 130 человек, по официальной версии, погибли в теракте на Дубровке. Ирина Хакамада, кандидат экономических наук. На момент теракта являлась депутатом Госдумы от фракции "Союз правых сил".
Была в числе тех, кто заходил в Театральный центр на Дубровке для проведения переговоров с террористами. Переговоры с боевиками должны были вести профессионалы Я хорошо помню те страшные октябрьские дни. Я лично видела пятерых террористов и поняла, что они настроены решительно и что счёт идёт на минуты.
Мы — нет, а другие подразделения, в частности, «Вымпел» — да. Группа, которой руководил я, от начало до конца была рядом с захваченным центром. Когда подали газ, смертницы с поясами сразу отключились?
Я в это время был со своим замом в подвале. Обеспечивал проход ребят, которые пришли с газом. Потом мы вышли — экипироваться, и второй волной подключились к штурмующим. Когда мы зашли, смертницы уже были мертвы. Кто-то из офицеров мне сказал, что их уничтожили при попытке подорваться. Когда прозвучала команда «штурм» — как это выглядело?
Я руководил одним из пяти штурмующих подразделений. Полковник Юрий Николаевич Торшин определял сектора для каждого из них — все должны были идти строго по ним. Мое подразделение разделилось на две группы. Первая вошла с первой волной. Со стороны центрального входа, влево, где кассы. Там попали под автоматные очереди и гранаты… Когда я заходил со второй группой — с теми, кто поднялся из подвала, мы сразу пошли в правую сторону.
Разница была в минуту-две. Тускло освещался. Я увидел переполненный зал. Люди сидели с серыми лицами. С закрытыми глазами и без движения. Первая мысль была: ну надо же, мы шли освобождать заложников, а их всех убили.
Но тут я услышал, как кто-то всхрапнул. И тут же вспомнил, как нас инструктировали — все вырубятся и будут спать минут 40. И мы начали делать людям антидот. Сколько вам выдали шприцев? У меня было 5 шприцев с антдиотами. У каждого из моих было по 4-5 шприцев.
Кололи в руку или в бедро. И вытаскивали человека в фойе. Когда я вытаскивал первого заложника, заметил легкий сквозняк — витражи в фойе уже были выбиты. Вам самому на Дубровке пришлось уничтожать террористов? Мне тогда — нет, на втором этаже, где у террористов был штаб, действовал полковник Торшин. Там у его группы был бой.
Террористы были уничтожены. Они на втором этаже не отключились — возможно, до них газ не дошел.
Депутат Госдумы Татьяна Буцкая высказалась против того, чтобы на месте «Крокуса» снова был концертный зал. По ее мнению, гораздо правильнее было бы создать там «место памяти и скорби». Концерты, шоу, выступать комики. Танцы на костях устраивать безбожно, в этом месте болит душа», — написала Буцкая в своем Telegram-канале. Детский омбудсмен Московской области Ксения Мишонова сказала, что с трудом представляет себе выступления на месте трагедии.
Одна из очевидцев теракта в «Крокусе» Камилла в разговоре с «Постньюс» также высказала негативное отношение к данной идее. Она считает, что новый концертный зал на месте трагедии мало кто будет посещать. Такого же мнения придерживается и другой очевидец теракта, сотрудница буфета Ксения, которая полагает, что в новый концертный зал никто не будет ходить. Как с местами терактов поступали раньше? На месте взорванных жилых домов в Москве на улице Гурьянова 8 сентября 1999 года и Каширском шоссе 13 сентября 1999 года были построены мемориалы. Оба — в виде гранитного часовенного столба на постаменте. Также рядом с местом трагедии на Гурьянова в 2003-м открыли храм в честь Иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость».
После трагедии 11 сентября 2001 года на месте разрушенных башен-близнецов Всемирного торгового центра в Нью-Йорке открыли мемориальный комплекс.
К Театральному центру на Дубровке несут цветы и свечи
Это нормально, такое бывает. Если говорить про людей вообще, то народу меньше не стало точно, может, даже немного больше. И очень жаль, что его закрыли, — на мой взгляд, он был единственным российским качественным проектом. Надеюсь, когда-нибудь восстановят. Из-за чего закрыли — сказать сложно. Может, в связи с терактом. Никаких проблем с творческой частью не было точно. Наверняка это безумно тяжело. Только погибшие дети, люди из оркестра.
Да и что значит «тяжело»?
План с применением нервно-паралитического газа как выход из ситуации стали рассматривать почти сразу. С террористами в переговоры вступили только в первом часу ночи.
Главное требование, которое они выдвинули, — прекращение боевых действий в Чечне и вывод из неё российских войск.
Не стоит организовывать «увеселительные заведения на кладбище», сказала зампред комитета Госдумы по культуре Елена Драпеко. Теракт в «Крокус Сити Холле» произошёл вечером 22 марта. По последним данным, погибли 139 человек, 121 посетитель пострадал. Были задержаны 11 террористов, в том числе четверо непосредственных исполнителей.
Особенно тяжело было карабкаться в эту яму пожилым женщинам. Когда один мужчина с первого ряда попытался помочь женщине перелезть, террористы ударили его прикладом. У меня пропала память после штурма, а возвращалась кусками и неожиданно. Например, год спустя на спектакле в Калининграде, когда зрители аплодировали актерам, я неожиданно вспомнила, что точно так же люди в зале хлопали Бараеву, когда он решил отпустить группу детей. Я собрала большой архив по новостям, публикациям и сюжетам, чтобы восстановить последовательность событий. Мне было важно вспомнить, попрощалась ли я с мужем, какой была наша последняя ночь. Когда по телевизору впервые показали документальный фильм с кадрами из зала, я неожиданно увидела себя, активно жестикулирующую о чем-то в разговоре с Бараевым. Моя мама была в шоке, когда это увидела. Я вспомнила, как пыталась ему объяснить, что обращаться с нами так нелогично, что нас надо кормить и поить, если они хотят, чтобы мы тут просидели до того момента, как войска выведут из Чечни. Изрешеченный пулями террористов центральный вход в здание на улице Мельникова. И они разрешили. В сопровождении вооруженного террориста мы пошли в гардероб. Я взяла одежду свою и мужа и всё, что висело рядом, раздала это людям. Сидеть стало гораздо теплее. Юрист рассказал об ответственности за пропаганду терроризма в Сети Я понимаю, что выделяться так было опасно — могли расстрелять. Но мы сами не знаем, на что способны, пока не случится критическая ситуация. Я благодарна людям в зале за то, что они вели себя как единый организм — все зрители сидели спокойно, поддерживая друг друга. Один раз мужчина сорвался — в истерике он побежал по спинкам кресел, в него начали стрелять, но не попали, а попали в сидевших на своих местах мужчину и женщину. Женщина говорила, что истекает кровью, ее позже оттуда вынесли наружу. Просидеть 58 часов на одном месте, когда колени упираются в спинку кресла, — это сейчас кажется невероятным. За всё время к нашим ногам упала лишь одна крошечная шоколадка. Это были «Сказки Пушкина» из театрального буфета, который разграбили террористы. Когда принесли воду и соки, мне достался мультифруктовый сок, который я не пью — меня от него тошнит. Позже была информация, что якобы в эти коробочки с соками кололи антидот, чтобы организм мог противостоять газу, который пустили в ходе штурма. Но я этого не знала и сок не пила. Дети — первые из освобожденных заложников, находившихся в здании ДК на Дубровке. Пытаюсь себя контролировать, боюсь опоздать, часто подвожу людей. Когда что-то покупаю, не могу сказать, сколько стоит покупка, особенно когда это не наличные, а карточка. По словам врачей, возможно, у меня был микроинсульт, я больше месяца лежала в больнице в Калининграде, у меня висела правая рука, были проблемы с почками, сосудами. Я не знаю, от чего умер мой муж — в причине смерти прочерк. Высокий, красивый, сильный мужчина, он был очень подавлен своей беспомощностью. У меня до сих пор очень острое чувство вины за его смерть. Ведь это я купила билеты, я потащила его в этот зал, я выжила, а он — нет. Но тогда, в октябре 2002 года, у меня была цель — выжить ради детей, и я была уверена, что пусть без рук, без ног, но я выползу из этого зала. Весь Калининград нас ждал. Я увидела поток информации о нас с мужем в газетах и новостях — все очень переживали. Я им очень благодарна — они вытащили меня своими молитвами. Пикет сотрудников правоохранительных органов столицы на Дубровке. Я с этим категорически не согласна. Эти люди пришли нас убивать, они выполняли заказ. Да, они были разные, но это террористы, эти люди нам были не друзья. Что изменится в регионах, где повысили уровень террористической опасности После теракта я закрылась в себе, в своем доме и чуть не сошла с ума.
Театральный центр на Дубровке
"Там до сих пор запах Берии не выветрился": в соцсетях обсудили квартиру в Хамовниках и не поняли, как в этом можно жить. В Москве прошла акция памяти, приуроченная к 21-й годовщине теракта в Театральном центре на Дубровке. Подпишитесь на канал 360: В Москве у Театрального центра на Дубровке прошёл митинг, посвящённый борьбе с терроризмом. 23 октября 2002 года произошёл захват террористами в заложники зрителей в Театральном центре на Дубровке, где шел мюзикл "Норд-Ост". После операции по освобождению заложников театральные постановки вернулись в центр, но популярности «Норд-Оста», первого российского мюзикла, они так и не достигли.
Теракт на Дубровке 16 лет назад. Как это было
23 октября 2002 года стал черным днем для России — вооруженные килограммами взрывчатки террористы захватили Театральный центр на Дубровке. В Москве прошла акция памяти, приуроченная к 21-й годовщине теракта в Театральном центре на Дубровке. "Там до сих пор запах Берии не выветрился": в соцсетях обсудили квартиру в Хамовниках и не поняли, как в этом можно жить.