Третьим и, пожалуй, самым важным сущностным фактором для выживания авторского кино в России сегодня стала цензура. Что бы не говорили критики об артхаусном кино, несомненно, оно заслуживает внимания. История персонажа с символичным именем Любовь станет рамочным обрамлением для всего киноповествования, а отразить смыслы поможет звучащий еще и за кадром голос героини.
Спасение марсиан, советские дети и много музыки: каким будет новый фильм пятигорского режиссëра
Артхаус – изначально название американских кинотеатров, в которых показывали фильмы, не рассчитанные на массового зрителя: классические голливудские ленты и европейское кино. читайте, смотрите фотографии и видео о прошедших событиях в России и за рубежом! Привели подсчеты: интересуются отечественным авторским кино 150-200 тысяч человек. Несмотря на то, что артхаусные и авторские фильмы, как правило, не выходят в широкий прокат и не зарабатывают миллионы долларов, они занимают свою, особенную нишу в истории кинематографа.
«Только не подсматривай»: поэтика хоум-видео
| Фильмы для умных: краткий ликбез по артхаусному кино | Российский фестиваль авторского кино «Зимний» проходил во второй раз в Москве с 1 по 7 декабря. |
| Спасение марсиан, советские дети и много музыки: каким будет новый фильм пятигорского режиссëра | Русский артхаус однозначно не для всех, здесь у каждого фильма есть своя уникальная атмосфера. |
| 20 фильмов XXI века, снятых в лучших традициях европейского артхауса | Афиша Plus - 26 апреля 2024 - Новости Санкт-Петербурга - |
| Артхаус и Нетленка | Авторское кино – | Русский артхаус однозначно не для всех, здесь у каждого фильма есть своя уникальная атмосфера. |
| Авторское кино России - 20 лет Кинотавра в мини-рецензиях журнала Максим / AntiDuck | Пилигрим – это платформа, где можно бесплатно и легально посмотреть российское авторское кино и поддержать финансово создателей фильмов. |
«Только не подсматривай»: поэтика хоум-видео
Но зрители высоко оценили картину Алексея Германа — младшего — заполняемость была лучшая среди новинок, и со следующего уикенда обещает подключиться сарафан, который поможет релизу приумножить кассу. Мы оцениваем сборы как хорошие. Тем более что соперничество с развлекательным контентом — задача не из легких, — поделилась мнением глава КАРО Ольга Зинякова. Блокбастер обманывает все ожидания — и большей частью в лучшую сторону По ее прогнозам, шлейф «Бременских музыкантов» протянется до марта, пока в прокат не выйдет другая семейная новинка — «Летучий корабль» Ильи Учителя. В фильме, созданном на основе одноименного мультфильма 1979 года, сыграли Федор Добронравов, Леонид Ярмольник, Андрей Бурковский. Полина Гагарина играет ведьму леди Джейн — этого персонажа написали специально для киноэкранизации.
А созданного с помощью компьютерной графики Водяного озвучил Сергей Гармаш. Зинякова считает, что у фильма есть все шансы конкурировать в таблице рекордов проката с первым «Холопом». Как Клим Шипенко снимал вторую часть фильма Двенадцатый мультфильм франшизы «Три богатыря», несмотря на четвертую строку рейтинга ЕАИС, оказался самым кассовым из всех картин серии об Алеше Поповиче, Добрыне Никитиче и Илье Муромце, а значит, и автоматически самой кассовой российской анимацией вообще, потому что именно эта франшиза самая прибыльная в стране.
А что касается вопроса о том, ходят ли в кинотеатры на авторское кино, тут я выступлю в глубоко несвойственной мне роли оптимиста.
Фото: Ксения Угольникова Алексей Герман — младший. Стас, меня бесконечно смущают отмазки, что кто-то не Бергман. Это все понятно. У нас какой фильм ни посмотри — одна и та же кухня, один и тот же провинциальный город, одна и та же проблематика, одно и то же отношение к людям.
Надо стимулировать молодых ребят к фантастике, к фильмам ужасов. К чему угодно. Должно быть что-то новое. Невозможно снимать одинаковые по жанру фильмы о том, как мы все несчастны.
Вернемся к авторскому кино. Предлагаю обратиться к международному опыту. К ответу призывается Лев Карахан, наш человек на Каннском кинофестивале. Лев Маратович, как, на ваш взгляд, выглядит зарубежная картина мира, что занимает мировых режиссеров?
Как выглядит актуальность на Каннском фестивале? И остались ли у нас сегодня какие-то точки соприкосновения? Лев Карахан. Прежде всего я хочу побороться с тем оптимизмом, который из уст Никиты прозвучал в начале.
Мне кажется, что для оптимизма в адрес авторского кино, артхауса абсолютно нет причин. И наша ситуация это доказывает. Более того, вчера на другой дискуссии Александр Цыпкин достаточно ясно, без свойственного ему юмора, заявил, что артхаусу надо идти домой. В том смысле, что его нужно смотреть на ТВ-экране, а кинотеатры оставить для мейнстрима.
Цыпкин вполне осознанно разделил то, что в кинопроцессе на самом деле неразделимо. Мейнстримное кино всегда питается артхаусом. Это не новая идея, а давно известный факт, и те идеи и свойства, которые подсказывает артхаус, через мейнстрим расшифровываются и доходят до массового зрителя. Взять недавнюю премьеру «идеологически чуждого нам» фильма «Барби»: у нас было много «голубых» картин в истории, но «розовая», помоему, первая.
Так вот: в этом «розовом» фильме речь идет об экзистенциальной проблематике. Иначе как попыткой героини понять, кто она есть — помимо того, что она кукла, — это не назвать. Это даже не «Русалочка». Сказать «хайдеггеровская ситуация» было бы сильно, но сартровская вполне.
Барби все время говорит: «Кто я? Я имею в виду не героиню, а режиссера Грету Гервиг. Другое дело, что смыслы сегодня просели. Уже давно это общий процесс.
Не отказа от смыслов, а игры со смыслами. Никто уже смыслы впрямую не воспринимает, это плохой тон. Хотя якобы постмодернизм уже не в моде, теперь у нас метамодернизм, который добрые голландцы открыли, сказочники. Хотя это на самом деле то же самое, что сто лет назад говорил Делёз: «Смесь смысла с нонсенсом».
Но не работают смыслы сегодня, они девальвируются. Вот что произошло, и мы тут идем своим путем. Немного по-другому от смыслов отказываемся. Шестидесятники научили нас доверять реальности.
Вознесенский говорил: «Мы растворяемся в людских количествах». Вот что было важно: раствориться, открыться людям. Это завладевало людьми, но постепенно «мы» стало деградировать. Не потому, что наступил застой, не оттого, что захлебнулась перестройка, просто не могло длиться вечно.
Сегодня прикладные смыслы все чаще превращаются в смыслы-символы, в то, чего невероятно боялся Тарковский. Он сам не любил «Иваново детство», потому что там очень много было, как ему казалось — и не без оснований, — смыслов-символов. Хотя Туровская ему на это отвечала: чем еще, если не символом, можно назвать то, как в финале «Ностальгии» Янковский несет свечу. На это трудно ответить, потому что баланс всегда существует.
Но речь о том, когда весь фильм становится символизацией смысла, работает на нечто очень конкретное. На то, что нам хотят сказать авторы, и мы это понимаем. Исчезает то, что я назвал бы пространством смысла. Настоящий кинематограф никогда не вываливает вам смыслы.
Я помню свои ощущения от фильма «Мой друг Иван Лапшин»: это был шок от того, что я встретился не со смыслом, а с пространством смыслов, в котором я, честно говоря, разбираюсь до сих пор. У меня был опыт большой развернутой статьи, посвященной Герману и его трилогии — «Проверка на дорогах», «Двадцать дней без войны», «Мой друг Иван Лапшин», — и сейчас я решил снова вернуться к этому кинематографу. И он вдруг совершенно по-иному для меня открылся, потому что это пространство смыслов. А вот кинематограф, который мы видим, — не говорю о конкурсной программе, а вообще сегодня, — это кинематограф смыслов, но не пространства смыслов.
В котором можно было бы существовать, с которым можно было бы взаимодействовать. Вот этого мне сегодня не хватает. При этом одним из последних больших впечатлений для меня стал «Снегирь» Бориса Хлебникова. Хоть его и пытаются сейчас в интернете раскладывать именно на смыслы-символы — столкновение поколений и так далее, но этот фильм гораздо интереснее и глубже.
Там не герои-символы, не эпизоды-символы. Они складываются в художественное пространство, в котором интересно существовать и обретать смыслы. Вот это мне кажется чрезвычайно важным. Вот почему мы зовем Льва Маратовича в жюри!
Прежде чем возложить ответственность на продюсера Наталью Дрозд, хочу еще раз уточнить свои слова, сказанные в начале нашей встречи. У меня не было никакого оптимизма по поводу состояния российского авторского кино. Я имел в виду лишь то, что долгое время российское кино — и авторское тем более — жило само по себе. Никто им не интересовался.
Авторы делали то, что хотели. Потом потихоньку начали появляться какие-то правила, которые воспринимаются болезненно, как и все любые ограничения. Материться нельзя, на ту или другую тему снимать нельзя, сейчас еще больше чего-то нельзя. Но чем больше государство и общество стали интересоваться кино, тем яснее, что этот подход — «я художник, я так вижу», «что хочу, то и ворочу» — больше не работает.
Не только с точки зрения цензуры, но и с точки зрения все той же ответственности. Сегодня мы оказались в мире, который ускользает от прямого отображения, а у людей потребности узнавать свои страхи и переживания в фильмах никуда не делись. И мы все оказались в ситуации огромного выбора. Как с ним справляться — новым авторам или старым, это и есть сущностный предмет дискуссии.
Если мы не подберем ключи к новой реальности, если не найдем те образы, те смыслы, чтобы отображать, что с людьми происходит, никто не будет смотреть это кино. Но перейдем к практической стороне дела. Мне интересно спросить Наталью как человека с международным продюсерским опытом: чем отличается работа с европейскими фондами? Сколько там творчества, а сколько монотонного труда, бюрократии, участия в питчингах и прочего?
Наталья Дрозд. Я не досконально это знаю, я же всегда работала через иностранных продюсеров. Но многие знают, например, Симону Бауман, главу German Films. Она мне примерно год назад сказала, что изо всех немецких картин, которые появились на основных международных фестивалях, ни одна не была поддержана государственными институциями.
Потому что — фильтры. Система, которая была построена, автоматически выкидывает все новое, яркое, авангардное и смелое. Знаю, что в Германии со следующего года меняют эту систему. Все, что мы сейчас здесь видим благодаря Стасу и нам всем, было сделано года два-три назад.
А сегодня мы находимся в ситуации тотального хаоса. Естественно, я говорю про себя, но есть ощущение, что можно продвигаться только маленькими шажками и постоянно оглядываться.
Перейти в Дзен Следите за нашими новостями в удобном формате Фильм «Панические атаки» режиссера Ивана Твердовского получил главный приз первого Открытого российского кинофестиваля авторского кино «Зимний». Об этом стало известно сайту 5-tv. Члены жюри подчеркнули, что картина смотрится целостно. А идея успешно была передана режиссером зрителю. Один из экспертов — художник-постановщик Сергей Февралев — сказал, что работа хранит традиции российского авторского кино. Она в 90-х зародилась, в начале 2000-х.
И, по сути, тот фильм, который мы сейчас отметим, — это очень уверенная хорошая работа, которая хранит эти традиции российского авторского кино», — сказал член жюри.
Артхаус Артхаус Артхаус — изначально название американских кинотеатров, в которых показывали фильмы, не рассчитанные на массового зрителя: классические голливудские ленты и европейское кино. Со временем артхаус выделился в самостоятельный жанр со своими особенностями. Как правило, это утонченные фильмы, которые не используют очевидные драматургические штампы и обладает богатой визуальной образностью. Артхаус кино — те произведения, которые двигают киноискусство вперёд, открывают новые способы рассказывания историй. Лучший артхаус — фильмы, по которым мы изучаем историю кинематографа: Андрей Тарковский, Ингмар Бергман, Джим Джармуш.
арт-хаусные фильмы авторское кино
Я имел в виду лишь то, что долгое время российское кино — и авторское тем более — жило само по себе. Никто им не интересовался. Авторы делали то, что хотели. Потом потихоньку начали появляться какие-то правила, которые воспринимаются болезненно, как и все любые ограничения. Материться нельзя, на ту или другую тему снимать нельзя, сейчас еще больше чего-то нельзя. Но чем больше государство и общество стали интересоваться кино, тем яснее, что этот подход — «я художник, я так вижу», «что хочу, то и ворочу» — больше не работает. Не только с точки зрения цензуры, но и с точки зрения все той же ответственности. Сегодня мы оказались в мире, который ускользает от прямого отображения, а у людей потребности узнавать свои страхи и переживания в фильмах никуда не делись. И мы все оказались в ситуации огромного выбора. Как с ним справляться — новым авторам или старым, это и есть сущностный предмет дискуссии. Если мы не подберем ключи к новой реальности, если не найдем те образы, те смыслы, чтобы отображать, что с людьми происходит, никто не будет смотреть это кино.
Но перейдем к практической стороне дела. Мне интересно спросить Наталью как человека с международным продюсерским опытом: чем отличается работа с европейскими фондами? Сколько там творчества, а сколько монотонного труда, бюрократии, участия в питчингах и прочего? Наталья Дрозд. Я не досконально это знаю, я же всегда работала через иностранных продюсеров. Но многие знают, например, Симону Бауман, главу German Films. Она мне примерно год назад сказала, что изо всех немецких картин, которые появились на основных международных фестивалях, ни одна не была поддержана государственными институциями. Потому что — фильтры. Система, которая была построена, автоматически выкидывает все новое, яркое, авангардное и смелое. Знаю, что в Германии со следующего года меняют эту систему.
Все, что мы сейчас здесь видим благодаря Стасу и нам всем, было сделано года два-три назад. А сегодня мы находимся в ситуации тотального хаоса. Естественно, я говорю про себя, но есть ощущение, что можно продвигаться только маленькими шажками и постоянно оглядываться. Потому что большие шаги могут быть фатальными или вообще не туда. Приходится делать все на ощупь. Сейчас снимать на сверхактуальные темы невозможно. Даже и неправильно. Не в смысле цензурных ограничений, а потому, что мы каждый день имеем дело с какой-то новой реальностью, с какой-то новой горячей точкой. Ситуация двух- или трехлетней давности — ситуация максимального благоприятствования. Это говорю как человек, которому повезло запуститься с неким количеством фильмов в то время.
Свобода и ответственность были фантастические. В Европе очень все бюрократизировано, там сложно развитая система фондов. И это в каком-то смысле здорово, потому что там дают много денег, например, на написание сценариев, чтобы сценарист мог спокойно работать, чего у нас не было и уже вряд ли будет. Но при этом мы все равно, несмотря на постоянные противопоставления, живем в едином мире. Просто там другие ориентиры и ценности: есть повестка — и будь добр, вот это и это должно быть в кино. Есть то, что у нас в принципе запрещено, а у них обязательно надо показать. Тоже порой доходит до смешного. И уж точно не способствует творчеству. Трафареты накладываются везде: просто у кого-то кружочек, у кого-то квадратик. А свободы нет нигде, честно говоря.
Ситора Алиева. Это созвучно с тем, о чем говорил Лев Маратович. Если вульгаризировать и упростить: во всем мире наблюдается кризис смыслов. Весь мир зашел в тупик, не знает, зачем он живет, и поэтому полыхает. Мир не зашел в тупик. Мир как раз научился гениально существовать без смыслов. Это мы не умеем. Не знаю, действительно ли это наша специфика, но мы не научились, постмодерна у нас не было. Я обычно привожу пример невероятно выразительный. Наверное, все знают, как выглядит банджи-джампинг, изобретенный новозеландцами.
Дело в том, что после Второй мировой войны весь мир оказался на краю. Мишель Пуакар в фильме «На последнем дыхании» Годара говорил, что он выбирает не грусть, а небытие. Это честнее. И Запад это сделал. Это мы обратились к жизни, потому что решили, что все кончилось. А на самом деле ничего не кончилось — все только началось. И Запад прошел очень большой путь, приведший к постмодерну. Мы же упорно не понимаем, что это такое, а это — банджи-джампинг. Прыжок в пропасть и обратно. Запад в этом смысле действует мастерски, я бы не стал их осуждать.
Я посмотрел новый фильм Кристи Пую, так вот он, как мне показалось, как раз в судорожном поиске новых смыслов. И другие большие авторы. Правда, пока я там новые смыслы не обнаружил. Может, просто мало видел. Но это абсолютно мировой тренд. Ксения Болецкая. Предлагаю ответить на общий вопрос. Если я вас правильно услышала, в российском авторском кино режиссерам важен диалог. То есть и международные показы в том числе. Какой совет дал бы каждый из вас?
Какие приемы, сюжеты, темы лучше всего сейчас воспринимаются отборщиками международных фестивалей, когда они смотрят кино из России? Никогда не надо, начиная сценарий или само кино, думать о том, что в голове у отборщиков кинофестивалей. Сейчас многие отборщики занимаются всякими списками: почему какие-то фильмы нельзя показать — потому что кто-то или какая-то организация находятся под санкциями. Ничего страшного в этом нет. Просто жизнь. Скажу честно: хорошим интеллигентным юношам из больших городов пора просто перестать снимать о жизни не столь обеспеченных слоев общества, если ты об этом не знаешь. Либо там живи и разбирайся в этом, чтобы было точно. Либо не берись вообще. Надо понимать, что в тебе откликается, отзывается. Это же не поход в зоопарк.
Большинство наших фильмов очень умозрительны. Давай снимем фильм о том, как живут люди, у которых маленькая зарплата? Все очень мило, только человек, снимающий об этом, ничего не знает о ситуации. И все приблизительно. А должно быть точно. И последнее: хватит снимать однотипные фильмы. Помните, был «Бешеный бык» Скорсезе? Я люблю бессюжетное кино, но времена изменились — сюжет должен вести. Без этой хорды ничего не сработает. А потом уже могут быть и смыслы, и тонкость, и поэтика.
Возникла идея, и ты отправляешься в неизведанную пучину счастья и приключений. У нас нет никакой поддержки ни от государства, ни от меценатов. Это независимый тур. Мы сами едем. Такая панк-тусовка. Приезжаем в город, где у нас несколько площадок, показываем разные фильмы, перемещаемся дальше из страны в страну. На один из показов в Барселоне пришли только каталонцы. Они задавали такие вопросы, какие никто и нигде нам не задавал. Теперь у нас есть опыт. Мы знаем, куда надо обращаться, а куда не стоит.
Будем показывать кино там, где нам дадут площадку: в кинотеатрах, театрах, барах и ресторанах, на открытом воздухе. Если это будет квартирник и десять зрителей — им и покажем наши фильмы. Можно назвать это панк-приключением. Изначально мы хотели проехать на микроавтобусе по всей Европе, но тогда ты все время за рулем, группа не отдыхает. В конечном итоге мы пересаживались на рейсовый автобус, что было гораздо удобнее. Нас предупреждали, что не надо показывать кино в Русских домах, местах большого скопления людей, потому что придут украинцы и изобьют. Но ничего подобного не было, хотя украинцы приходили. В Париже в Русском доме собралось около 200 человек. Мы показывали кино и на заброшенном заводе, предварительно закрашивали стену под экран, ставили проектор, бросали пуфики… Приходило около 300 человек, в том числе музыканты, которые потом устраивали концерт. То есть это как балаган, цирк на колесах.
Ты едешь, и к тебе все время кто-то присоединяется. Мы зашли в Берлине в бар, чтобы посмотреть, как можно там организовать показ. И это было настолько восхитительно! Когда я узнал, что есть 500 бутылок просроченного пива, и его хотят выбросить, сказал хозяину: «Зачем выбрасывать? Наши выпьют». И выпили. Никто и глазом не моргнул. Кадр из фильма «Межсезонье». Мы не берем со зрителей денег. Правда, был опыт, когда мы говорили, что если кто-то хочет нас поддержать, то пожалуйста.
Нашли на помойке в Португалии сомбреро, и люди в эту шляпу бросали деньги. Мы на них потом шли в ресторан и на море всем залом, пили вино и разговаривали обо всем на свете. Так поступают и теперь на Бродвее, на театральном фестивале в Авиньоне: выставляют шляпу, и публика оставляет деньги. Помню, как Марк Розовский в Авиньоне стоял, что называется, с протянутой рукой. Это продолжение театра, игра, и зритель охотно в нее включается. Я ее даже открывать не стал — отдал бармену, который нам очень помогал. Потом он мне написал и очень благодарил: в коробке оказалось 2 тысячи 750 евро.
Для того чтобы люди туда пошли, авторское кино должно хоть как-то отличаться от того«усредненного», которое есть сейчас. Необходим коренной перелом, кино должно быть интересно, понятно и должно затрагивать какие-то глубинные вопросы.
Плюс — нравится это или не нравится, — но нам нужна редактура в кино. Беда большинства дебютных фильмов в том, что их все, на мой взгляд, можно сократить на 20 минут, и ничего страшного не случится. И это ответственность продюсеров. Им ведь тоже удобно: взяли деньги в Минкульте, нашли еще какие-то на платформах, что-то скомпоновали. Иногда получается хорошее кино, иногда не очень. Но в целом дальнейшая судьба фильма ограничена. Он рассасывается и забывается. Мы теряем поколения, потому что не контролируем молодых режиссеров, а это задача продюсеров. Очень часто можно сократить фильм на 20 минут — и его судьба поменяется.
У меня по этому поводу есть пара реплик. Примерно с половиной продюсеров конкурсных фильмов я и начинал разговор с вопроса: «Не желаете ли сократить на двадцать минут? То, что нет Спилбергов, Кесьлёвских, Феллини, Кубриков… — это мировой процесс. Визионеров почти нет в мире. Это сейчас ретроспективно кажется, что в 60-е, 70-е были одни гении. Они просто остались, дошли до наших дней! А что касается вопроса о том, ходят ли в кинотеатры на авторское кино, тут я выступлю в глубоко несвойственной мне роли оптимиста. Фото: Ксения Угольникова Алексей Герман — младший. Стас, меня бесконечно смущают отмазки, что кто-то не Бергман.
Это все понятно. У нас какой фильм ни посмотри — одна и та же кухня, один и тот же провинциальный город, одна и та же проблематика, одно и то же отношение к людям. Надо стимулировать молодых ребят к фантастике, к фильмам ужасов. К чему угодно. Должно быть что-то новое. Невозможно снимать одинаковые по жанру фильмы о том, как мы все несчастны. Вернемся к авторскому кино. Предлагаю обратиться к международному опыту. К ответу призывается Лев Карахан, наш человек на Каннском кинофестивале.
Лев Маратович, как, на ваш взгляд, выглядит зарубежная картина мира, что занимает мировых режиссеров? Как выглядит актуальность на Каннском фестивале? И остались ли у нас сегодня какие-то точки соприкосновения? Лев Карахан. Прежде всего я хочу побороться с тем оптимизмом, который из уст Никиты прозвучал в начале. Мне кажется, что для оптимизма в адрес авторского кино, артхауса абсолютно нет причин. И наша ситуация это доказывает. Более того, вчера на другой дискуссии Александр Цыпкин достаточно ясно, без свойственного ему юмора, заявил, что артхаусу надо идти домой. В том смысле, что его нужно смотреть на ТВ-экране, а кинотеатры оставить для мейнстрима.
Цыпкин вполне осознанно разделил то, что в кинопроцессе на самом деле неразделимо. Мейнстримное кино всегда питается артхаусом. Это не новая идея, а давно известный факт, и те идеи и свойства, которые подсказывает артхаус, через мейнстрим расшифровываются и доходят до массового зрителя. Взять недавнюю премьеру «идеологически чуждого нам» фильма «Барби»: у нас было много «голубых» картин в истории, но «розовая», помоему, первая. Так вот: в этом «розовом» фильме речь идет об экзистенциальной проблематике. Иначе как попыткой героини понять, кто она есть — помимо того, что она кукла, — это не назвать. Это даже не «Русалочка». Сказать «хайдеггеровская ситуация» было бы сильно, но сартровская вполне. Барби все время говорит: «Кто я?
Я имею в виду не героиню, а режиссера Грету Гервиг. Другое дело, что смыслы сегодня просели. Уже давно это общий процесс. Не отказа от смыслов, а игры со смыслами. Никто уже смыслы впрямую не воспринимает, это плохой тон. Хотя якобы постмодернизм уже не в моде, теперь у нас метамодернизм, который добрые голландцы открыли, сказочники. Хотя это на самом деле то же самое, что сто лет назад говорил Делёз: «Смесь смысла с нонсенсом». Но не работают смыслы сегодня, они девальвируются. Вот что произошло, и мы тут идем своим путем.
Немного по-другому от смыслов отказываемся. Шестидесятники научили нас доверять реальности. Вознесенский говорил: «Мы растворяемся в людских количествах». Вот что было важно: раствориться, открыться людям. Это завладевало людьми, но постепенно «мы» стало деградировать. Не потому, что наступил застой, не оттого, что захлебнулась перестройка, просто не могло длиться вечно. Сегодня прикладные смыслы все чаще превращаются в смыслы-символы, в то, чего невероятно боялся Тарковский. Он сам не любил «Иваново детство», потому что там очень много было, как ему казалось — и не без оснований, — смыслов-символов. Хотя Туровская ему на это отвечала: чем еще, если не символом, можно назвать то, как в финале «Ностальгии» Янковский несет свечу.
На это трудно ответить, потому что баланс всегда существует. Но речь о том, когда весь фильм становится символизацией смысла, работает на нечто очень конкретное. На то, что нам хотят сказать авторы, и мы это понимаем. Исчезает то, что я назвал бы пространством смысла. Настоящий кинематограф никогда не вываливает вам смыслы. Я помню свои ощущения от фильма «Мой друг Иван Лапшин»: это был шок от того, что я встретился не со смыслом, а с пространством смыслов, в котором я, честно говоря, разбираюсь до сих пор. У меня был опыт большой развернутой статьи, посвященной Герману и его трилогии — «Проверка на дорогах», «Двадцать дней без войны», «Мой друг Иван Лапшин», — и сейчас я решил снова вернуться к этому кинематографу. И он вдруг совершенно по-иному для меня открылся, потому что это пространство смыслов. А вот кинематограф, который мы видим, — не говорю о конкурсной программе, а вообще сегодня, — это кинематограф смыслов, но не пространства смыслов.
В котором можно было бы существовать, с которым можно было бы взаимодействовать. Вот этого мне сегодня не хватает. При этом одним из последних больших впечатлений для меня стал «Снегирь» Бориса Хлебникова. Хоть его и пытаются сейчас в интернете раскладывать именно на смыслы-символы — столкновение поколений и так далее, но этот фильм гораздо интереснее и глубже. Там не герои-символы, не эпизоды-символы. Они складываются в художественное пространство, в котором интересно существовать и обретать смыслы. Вот это мне кажется чрезвычайно важным. Вот почему мы зовем Льва Маратовича в жюри! Прежде чем возложить ответственность на продюсера Наталью Дрозд, хочу еще раз уточнить свои слова, сказанные в начале нашей встречи.
У меня не было никакого оптимизма по поводу состояния российского авторского кино. Я имел в виду лишь то, что долгое время российское кино — и авторское тем более — жило само по себе. Никто им не интересовался. Авторы делали то, что хотели. Потом потихоньку начали появляться какие-то правила, которые воспринимаются болезненно, как и все любые ограничения. Материться нельзя, на ту или другую тему снимать нельзя, сейчас еще больше чего-то нельзя. Но чем больше государство и общество стали интересоваться кино, тем яснее, что этот подход — «я художник, я так вижу», «что хочу, то и ворочу» — больше не работает. Не только с точки зрения цензуры, но и с точки зрения все той же ответственности.
Так что кассовый разрыв между бюджетом, сборами и продажами растет. А еще увеличивается число всевозможных ограничений и списки тех артистов, которым нельзя сниматься. В ответ на вопрос модератора дискуссии, что делать с рисками — фильмы на неудобные темы, кино с неудобными актерами, — спикеры минуты на полторы замолчали. Это было очень говорящее молчание. В итоге тот же Антон Малышев сказал: «Надо хеджировать риски. Нужно работать с командой единомышленников: с людьми, которые разделяют твои ценности. От неосторожных высказываний страдает проект целиком. Мы сами не выпустим в России фильм, если в нем снялся актер, который уехал и стал донатить ВСУ.
авторское кино
Более того, не было, казалось, никаких предпосылок для изменения этой ситуации — или хотя бы для того, чтобы присутствие российского авторского кино стало заметнее. Тем неожиданнее на первый взгляд то, что именно в последние два года, для всей мировой киноиндустрии ознаменовавшиеся проблемами, связанными с пандемией, российский артхаус вдруг начал переживать подлинный ренессанс. Это не преувеличение и не пустые слова. Если в случае с кино коммерческим и жанровым самым объективным показателем востребованности остаются кассовые сборы, то уровень фильмов авторских оценить всегда было сложнее — в первую очередь из-за того, что способов обратить на себя внимание широкого зрителя у них намного меньше, чем у картин массовых. В этих условиях главным мерилом качества артхаусного кино исторически остаются кинофестивали — в первую очередь самые престижные. С тех пор этот интерес существенно угас — вместе с уровнем российского кино, которое ассоциировалось у отборщиков из-за рубежа максимум с четырьмя-пятью именами режиссеров, которые во многом, как, например, Александр Сокуров состоялись еще в советское время. В 2010-х попадание даже хотя бы пары лент из России в Канны или Венецию уже считалось большим успехом, а появление и признание мировой публикой такого молодого режиссера, как Кантемир Балагов , стало сенсацией. И только в 2021-м и начале 2022-го в программах крупнейших фестивалей мира оказалось сразу 18 российских фильмов — и это не считая короткометражных картин. У выпускницы Санкт-Петербургской школы нового кино получилась 20-минутная брутальная кинопоэма о тревожных днях и безумных ночах молодежи, обитающей на задворках большого города и большой истории пусть даже один из персонажей и пытается отобраться в состав олимпийской сборной. Вебер более чем удалось даже на уровне образов передать само ощущение жизни юных россиян, выразить его в пластике актерской игры и визуального ряда, и нет ничего удивительного в том, что эту выразительность оценили в Берлине, наградив «Трэп» «Золотым медведем» — к слову, первым для России в короткометражном конкурсе с 1999 года, когда приз завоевал «Фараон» Сергея Овчарова. На том же февральском Берлинале немало внимания прессы и зрителей привлекли и отечественные полнометражные фильмы.
В первую очередь это касается картины Александра Золотухина «Брат во всем», участвовавшей во второй по престижности секции фестиваля «Встречи». Ученик Сокурова снял пронзительную драму о братьях-близнецах, которые мечтают стать военными летчиками, — вот только их тесная, манифестирующаяся почти на телесном уровне связь не способствует отличной учебе в авиационном училище. Пространство кадра в «Брат во всем» нередко заливает тревога, но Золотухин уворачивается от прямой дидактики, избегает прямых политических высказываний, вместо этого раз за разом фокусируясь на поэтике как родственных отношений, так и полета. На фоне в целом не самой яркой программы Берлинале-2022 этот фильм смотрелся одним из самых цельных. Положительными рецензиями встретили и показанный в берлинской программе «Панорама» фильм «Продукты 24» Михаила Бородина — страшную сказку о несвободе, основанную на реальной истории «гольяновских рабов» — мигрантов из Средней Азии, годами бесправно и под угрозой насилия живших и работавших в обычном продуктовом магазине на окраине Москвы. Бородин разворачивает сухие строчки криминальной хроники в жесткую и визуально завораживающую драму, которая по-настоящему раскрывается уже после освобождения его героев из рабства и возвращения в родной Узбекистан, не более уютный, чем безжалостная столица России. Не обошелся без российского кино и проходивший в виртуальном формате и с сокращенной программой Берлинале прошлого года: в секции «Форум» был показан дебют Юлдус Бахтиозиной «Дочь рыбака» — один из самых оригинальных фильмов фестиваля, красочная феминистская фантасмагория о превращении юной продавщицы рыбного ларька в настоящую царевну. По Бахтиозиной, впрочем, и в мире царевен царит исконно российская, пусть и принимающая довольно эксцентричные формы бюрократия. Гротеск и абсурд, большой советский стиль и татарское барокко по определению самой постановщицы сплетаются в одну из самых необычных картин русской жизни — увиденной женщиной, отказывающейся от диктата вековых социальных ролей. Об уникальности авторского взгляда российских режиссеров много говорили на Каннском фестивале прошлого года Именно здесь была одержана самая значительная за последнее время победа отечественного кино.
Фильм еще одной ученицы Александра Сокурова Киры Коваленко «Разжимая кулаки» выиграл главный приз во второй по престижности программе Канн «Особый взгляд». Награда более чем заслуженная, тем более что Коваленко обратила внимание на регион, редко попадающий в фокус российского кино. Действие «Разжимая кулаки» разворачивается в Северной Осетии фильм снят на осетинском , где главная героиня, по которой в детстве прошелся жуткий теракт, пытается вырваться из тесных уз отцовской гиперопеки. Не меньше сюжета при всей его взвинченной, обостренной телесности в фильме Коваленко впечатляет режиссура — тонкая, зрелая, внимательная не только к персонажам, но и к миру, в котором они обитают.
Посмотреть тут можно, но настроение себе испортите, точно. Сначала внятно и подробно рассказывают про заложников кхм "в горах", а потом обнуляют горцев и освобождают заложникорв, причем не очень внятно - в ходе полупартизанской самодеятельности русского ГГ-солдата, обвешанного оружием - потому что командование, вроде как, играет в свои игры и может предать. Картинка унылая, а местами ужасная, даже справедливое отмщение не сильно это исправляет.
Это, конечно, обидно, а, с другой стороны, понятно. Почему они должны ставить в прокат те картины, которые дают два-три человека на сеанс, пять в лучшем случае. Но надо понимать, что с аудиторией нужно работать", - сказал он. Как рассказал Литвинов, посещаемость авторского кино в 2023 году составляет 500 тыс. В 2019 году эта цифра достигала более 1 млн человек. При этом, по словам исполнительного директора компании "Кинопрайм" Антона Малышева, стоимость производства авторского кино выросла на 20-50 млн рублей за последние два года. Лидеры проката и популяризация артхауса Эксперт рассказал, что топ-20 по сборам за 2022-2023 годы среди артхауса возглавила картина "Казнь", на втором месте - "Снегирь", на третьем - "Айта", прокатное удостоверение у которой было отозвано в сентябре, на четвертом - "Клипмейкеры", на пятом - "Межсезонье".
Рецептов конкретных нет. Потому что ты можешь даже выполнить все пожелания предыдущего жюри, можешь учесть все их замечания, но на следующий год мода будет другой, ветер переменится, как и состав жюри, — и ты просто за всем этим не угонишься. Как говорится, каждый пишет, как он слышит. Я знаю, что есть режиссерская версия той же картины, но в прокатном варианте некоторые философские моменты выпали из фильма, а жаль... А мы с ним уже работали над фильмом «Небесные жены луговых мари» — о марийцах. Что касается несуществующего обряда народа меря, то от их культуры ведь ничего не осталось, а такой необычный обряд вполне мог существовать. Мы его реконструировали по родственным народам, по соседям мерян. На какой стадии находится производство фильма? Это будет большая киномозаика на тему того, как Россия влияет на Кавказ и как сам Кавказ влияет на Россию. Фильм охватывает период с 1813 до 1913 года, когда Кавказ уже стал частью Российской империи. У нас есть желание рассказать о наших соседях — мы ведь ничего о них толком не знаем. Мы знаем о них лишь то, что нам вещает телевизор. А это очень интересная культура, хочется ее поизучать, рассказать о ней. В этом фильме вымысла не будет, сценарий основан на научных источниках. Фильм планируем снимать на Кавказе и в Екатеринбурге. Чего ему, с вашей точки зрения, сегодня недостает? Оно или есть, или нет. А у нас в России оно, к счастью, есть. Авторское кино есть, есть много молодых талантливых ребят, которые им занимаются. Из последних фильмов я для себя отметил картину Наташи Мещаниновой «Сердце мира», фильм Алексея Чупова и Наташи Меркуловой «Человек, который удивил всех», работу Дуни Смирновой «История одного назначения»… В России ежегодно выходит пять-семь фильмов, которые обязательно надо посмотреть. Это раздражает. Раздражает, когда фантазия подменяется штампами. И, к сожалению, такого кино у нас пруд пруди. Особенно это касается фильмов на военную тематику — это просто калька, они все сделаны по одним и тем же лекалам, в одной локации, с теми же нарисованными танками и самолетами и, увы, похожими историями. И вот это действительно удручает. Член Европейской киноакадемии. В 1988—1990 годах — инженерэкономист оборонного завода НПО «Автоматика». В 1990—2005 годах — экономист, заместитель директора, продюсер, режиссер Свердловской киностудии. Герасимова мастерская В.
Главные новости
- «Только не подсматривай»: поэтика хоум-видео
- Где в столице посмотреть кино "не для всех"
- Авторское кино России - 20 лет Кинотавра в мини-рецензиях журнала Максим
- Кино не для всех: 7 впечатляющих артхаусных фильмов - 7Дней.ру
Самое читаемое
- чПКФЙ ОБ УБКФ
- Кино не для всех
- 8 топовых артхаусных фильмов начала 2024. Кино, которое расширяет горизонты
- Неудобное кино: что происходит с авторским кинематографом в России
- Александр Сокуров: «Сказка» – это доверие к зрителю»
чПКФЙ ОБ УБКФ
«Кино не для всех»: где посмотреть в Москве. Жесткий фильм, и совсем не авторское кино. Для лиц старше 12 лет Адрес электронной почты для отправления досудебной претензии по вопросам нарушения авторских и смежных прав: copyright@ Результаты СОУТ. Я продюсер авторского кино, а оно всегда предполагает изобретение чего-то нового, выход из сложной ситуации. Поверь, это кино не будет тебе выматывать мозг, как какой-нибудь «Догвилль», и имя Ларс фон Триер не превратится для вас в ругательство.
УЖАСЫ НЕ ДЛЯ ВСЕХ | ПОСТХОРРОР | АВТОРСКОЕ КИНО | ТОП 5 ЛУЧШИХ ФИЛЬМОВ (хорроры новой волны)! VOL.3
Такое авторское кино направлено на расширение познания, заставляет людей более глубоко смотреть на определённые вещи и проблемы. Читать О чем рассказывали дебюты Voices Какое-то проклятие с этими терминами – элитарное кино, авторское кино, кино не для всех. Несмотря на то, что артхаусные и авторские фильмы, как правило, не выходят в широкий прокат и не зарабатывают миллионы долларов, они занимают свою, особенную нишу в истории кинематографа. просто не блокбастеры). Прежде всего стоит отметить, что авторское кино-это элитарный вид культуры, то есть доступен далеко не всем. Нам всегда нравились ребята вроде Триера, Джармуша и других творцов, снимающих так называемое кино не для всех.
20 фильмов XXI века, снятых в лучших традициях европейского артхауса
| «Мы должны понять, что авторское кино – не то, от которого тошнит» | Авторское кино – кино, несущее идею Автора (режиссера), идею актуальную, волнующую как самого автора, так и аудиторию. |
| Фильмы для умных: краткий ликбез по артхаусному кино | Авторское кино – кино, несущее идею Автора (режиссера), идею актуальную, волнующую как самого автора, так и аудиторию. |
| Как снимать авторское кино в России 2023-го? | Кино не для всех, смотреть которое тем не менее интересно. |
| бХДЙФПТЙС БЧФПТУЛПЗП ЛЙОП () : тБУУЩМЛБ : | Если мы говорим про авторское кино, то наша коллективная ответственность — тех, кто пишет, снимает, прокатывает, — в том, чтобы люди вообще не разучились ходить в кинотеатр. |
| Авторское кино России - 20 лет Кинотавра в мини-рецензиях журнала Максим | Яркая представительница французского авторского кино никогда не уклонялась от мрачных реалий. |