Историк рассказал о последствиях конфликта на юго-востоке Украины 2014 года.
О масштабах репрессий
Автор книги – нижегородский историк, журналист, писатель Вадим Андрюхин. Участникам мероприятия также представили выставку подлинных документов «История Курмыша и его округи в документах Центрального архива Нижегородской области». Историк местного масштаба также может быть называться просто «местным ученым». Вероятнее всего под "историком местного масштаба" понимается специалист, изучающий историю родного края/города/села (то есть ограниченной территории). КАНАЛ О СТАЛИНЕ7 лет в эфире, 71 млн. просмотровГорячий привет, у аппарата Ярослав БушмицкийЯ писатель, переводчик, историк. Убеждённый зываю. Специальную награду «ПолитПросвет» получил историк Владислав Аксенов за книгу «Война патриотизмов: пропаганда и массовые настроения в России периода крушения империи». Ответ на вопрос "Историк местного масштаба ", 7 (семь) букв: краевед.
О масштабах репрессий
То есть там без заносов и подмазов не делалось ничего. И люди к этому привыкли, они даже не понимают, как можно по-другому. Если, условно говоря, Бандера и Шухевич — хрен бы с ними, но отнести врачу, учителю и так далее за решение любого вопроса — это обязательно. Там каждый бизнесмен местный ищет кому, куда, где занести.
Фото: Ольга Корнеева Юные корреспонденты из Первомайской школы для всех подписчиков телеграм-канала медиацентра — «Филиалъ» взяли у Льва Анисова интервью. Вопросы, которые для беседы с писателем выбрали школьники, касались, в основном, творчества. На вопрос одиннадцатиклассницы Виктории Дудовой об уровне исторической грамотности современной молодёжи писатель отметил, что большинство молодых представителей общества сохраняют высокую планку, следуя за своими родителями. Поэтому в России духовность и нравственность на порядок выше, чем в других странах, таких, к примеру, как государства Европы. Юнкоров интересовало, что вдохновляет литератора на написание книг, какие исторические периоды ему наиболее интересны, сложно ли быть не просто писателем, а ещё и историком.
В сборник вошли работы студентов, аспирантов, молодых сотрудников исторических факультетов Московского государственного университета имени М. Ломоносова, Белорусского государственного университета, Дагестанского государственного университета. Книга выпущена под редакцией: к.
Башелеишвили РФ ; д.
Конкурс проходил в Москве с 14 по 17 апреля и был приурочен ко Дню местного самоуправления. Учащиеся островской гимназии представили свои выступления в номинации «Лидеры местного самоуправления». Ученик гимназии Кирилл Гаранин был награждён дипломом III степени и признан победителем конкурса в разделе «видеоролики» в возрастной категории 14-17 лет, Алина Кузьмина также удостоена диплома III степени и звания победителя в этом же разделе, Ксения Максимова отмечена как активная участница конкурса, написали в издании.
Историк местного масштаба: как его называют и чем он занимается
Вероятнее всего под "историком местного масштаба" понимается специалист, изучающий историю родного края/города/села (то есть ограниченной территории). к, последняя - д). Новости Telegram. Историк местного масштаба 7 букв сканворд. Ответы на сканворды, кроссворды в одноклассниках. 10 лет назад из жизни ушел и журналист тележурналист, спортивный комментатор, историк, краевед Владимир Дзуцев. Международный российско-белорусский молодежный научный сборник включает в себя статьи молодых историков, сосредоточенных в своих исследованиях на осмыслении актуальных направлений изучения, исторической специфики.
Новости истории сегодня
Вероятнее всего под "историком местного масштаба" понимается специалист, изучающий историю родного края/города/села (то есть ограниченной территории). ответ: КРАЕВЕД. Историк регионального масштаба. Историк местного масштаба. Слово из 7 букв, 5-я буква В. 26 апреля 2024 года в Наримановском отделе МУК МЦБ Зимовниковского района в рамках Девятой Межрегиональной акции «Читаем Анатолия Митяева» был проведен литературный час «Писатель, историк, солдат», посвященный творчеству писателя, сценариста. Последние новости, связанные с историей страны: важные события, новые факты и исследования, результаты археологических раскопок, празднование памятных дат, рассекреченные документы. Грандиозное по масштабам сражение завершилось тяжелым поражением ордынцев.
Из Латвии вытравили последнего русского историка
Он признается, что начал всерьез изучать эту ветвь истории. И то, что приехал в Казахстан, очень ему в этом помогает. Путешествую по Казахстану, общаюсь с казахами, узнаю их традиции, отмечаю, как они хранят семейные реликвии, а также помнят и знают свою историю. Меня очень поразило, насколько они знают историю не только своей семьи, но и всего своего рода и, конечно, казахскую историю вообще. Увидев это, я начал понимать, что это по сути и моя история тоже", - отмечает художник. Он подчеркнул, что в этом и лежат корни создания этой выставки, состоящей из двух частей. Первая часть - это собственно иллюстрации к роману Нурихана Фаттаха "Свистящие стрелы". Картины выполнены в минималистской графической манере, в монохромном изображении, с преобладанием коричневого цвета. Вторая часть выставки - современные образы кочевой жизни, то, что мы еще можем видеть сегодня своими глазами, отголоски прошлого в быту и жизни. Я буду переезжать с выставкой из города в город, как кочевник.
Также, историк подчеркнул, что постоянно в литературе и в медиа происходит подмена исторических понятий. Как пример он привел термин «землепроходцы», который сегодня представляется как идеологизированный, хотя он изначально возник в русских документах, как представление со стороны Российского государства о продвижении за Урал. Отличная лекция!
В Древней Греции слово «история» означало любое знание, получаемое путём исследования, а не только собственно историческое знание в современном смысле.
В Советском Союзе изучение истории тесно связывалось с марксистско-ленинской философией и было в значительной степени идеализировано. Классовой борьбой объяснялось всё, вплоть до сложнейших культурно-исторических явлений. История была и остается полем битвы, подчас довольно жесткой. И надо хорошо знать историю, чтобы победить в этой битве.
Награжден почетным знаком «За заслуги перед городом Иваново» 2000. Его личное собрание исторической литературы поступило в фонд информационного краеведческого центра Центральной универсальной научной библиотеки. На вечере прозвучат воспоминания о Ю. Якобсоне его коллег и учеников — историков, работающих в государственных органах, вузах, архиве, музеях, библиотеках и др.
Историк местного масштаба — 7 букв, кроссворд
| Премьера спектакля «Расследование местного масштаба» | Как научный руководитель плановой темы историков института ЯЛИ ФИЦ Коми НЦ УрО РАН, он подвел итоги исследований за 2023 год и наметил задачи на следующий период. |
| Информация о публикации | "" публикует самые последние новости политики России и мира. |
| Знаменские юнкоры взяли интервью у известного писателя-историка (видео) | Чем отличается сегодняшняя частичная мобилизация от прошлых: историк рассказал про мобилизации 1914 и 1941 годов. |
В Иванове пройдет вечер памяти известного местного историка
| «Тульские новости» назвали Блогером 2023 года историка Илью Кошкина | У знаменских любителей литературы появилась возможность лично пообщаться с писателем-историком Львом Анисовым. |
| События с «Историк 39» | Историк Мягков: на героизм, на оборону Ленинграда смотрел весь мир. |
Новости истории сегодня
Ознакомьтесь с подходящими ответами на вопрос сканворда историк местного масштаба. Историка местного масштаба называют краеведом. Писатель, историк, журналист. По специальности историк-музеевед. Еще в студенческие годы выступил в качестве составителя сборников трудов философов-евразийцев. Историк местного масштаба также может быть называться просто «местным ученым». Историки Башкортостана обсудили общую историю с коллегами из Татарстана.
Новости истории и археологии
Из истории художественной жизни 1920-х годов» независимый исследователь и историк Михаил Бирюков задумал как биографию «амазонки. Снеговик оказался иноагентом: историки выяснили, что снежная баба нам ближе, чем её «коллега». Историк местного масштаба. Слово из 7 букв, 5-я буква В. Вероятнее всего под "историком местного масштаба" понимается специалист, изучающий историю родного края/города/села (то есть ограниченной территории).
Новости и события Российского исторического общества
Акты мести были неизбежны. И руководство нашей армии принимало суровые меры, чтобы не допустить бесчинств. А что происходило в зоне ответственности союзников? Елена Сенявская: Там отнюдь не было той идиллии, образ которой сегодня внушается немецкому, да и всему западному сознанию.
Например, в докладе 7-го отделения Политотдела 61-й армии 1-го Белорусского фронта от 11 мая 1945 года сообщалось: "Американским солдатам и офицерам запрещено общаться с местным населением. Этот запрет, однако, нарушается. За последнее время было до 100 случаев изнасилования, хотя за изнасилование полагается расстрел".
В конце апреля 1945 года немецкий коммунист Ганс Ендрецкий, освобожденный из тюрьмы западными союзниками, рассказывал, как в Бамберге перед зданием школы лежали три чернокожих американца, "которые несколько времени тому назад были расстреляны военно-полицейским патрулем за то, что напали на детей". Впрочем, по свидетельству австралийского военного корреспондента Осмара Уайта, в тех случаях, когда "многие женщины были изнасилованы белыми американцами, никаких акций против преступников предпринято не было". В армии США после вступления на территорию Германии за изнасилования и убийства были казнены 69 человек.
Судя по докладу от 4 июня 1945 года о проведенной работе за май месяц по обеспечению продовольствием населения Берлина, в течение месяца с момента занятия советскими войсками Берлина в город вернулись около 800 тысяч человек, бежавших с отступавшими германскими частями, в результате чего число его жителей увеличилось до 3 миллионов 100 тысяч, при этом отмечалось, что "снабжение населения хлебом проводится регулярно, по установленным нормам, и никаких перебоев за это время не было". Вы утверждаете, что информационные войны "союзников" против СССР начались буквально в первые дни мира. А есть ли тому свидетельства?
В нем говорится о деятельности англо-американской разведки в советской зоне оккупации сразу после передачи западной части Берлина под управление союзников в июле 1945 года. Так вот расследование преступлений показало, что их организовывали именно наши союзники: "Отдельные английские и американские офицеры в провокационных целях помогают бандитам доставать красноармейское обмундирование. Из этой среды англо-американские агенты пытаются вербовать шпионов для работы в органах разведки союзников...
Обещая материальное вознаграждение, он предложил "достать ему документы одного русского генерала или Героя Советского Союза". Из документов видно, кому был выгоден миф о "бесчинствах" советских военнослужащих и кто стоял за его распространением с целью дискредитации Красной Армии, в том числе выступая с громкими обвинениями в печати и по радио. А главное, какой знакомый "почерк" прослеживается, если сравнить события 1945 года с современной ситуацией...
Помните Александра Твардовского?
Однако, как ясно из самого текста, непосредственным автором книги был профессиональный историк, кандидат исторических наук А. Дюкарев, а А. Шамара, уроженец станицы и директор Кубанской нефтегазовой компании, был автором идеи и всячески содействовал в написании книги [87]. Мы акцентируем внимание на этом факте не для того, чтобы поставить под сомнение атрибуцию книги в качестве творения двух людей: А. Шамара не дожил до ее выхода и вынесение его фамилии на обложку выглядит, на наш взгляд, морально правильным жестом, а степень его вклада в предварительную исследовательскую работу могла быть такой, что, хотя текст написан другим человеком, можно говорить о соавторстве. Для нас важнее другое: данная книга выделяется из числа других «историй поселений» именно тем, что ее идея была предложена патриотом своего локуса, однако к реализации этой идеи он привлек историка-профессионала.
Любопытно и то, что в предисловии А. Дюкарева и обращении к читателям А. Шамары содержатся разные взгляды на создаваемую ими историю локуса. Шамара адресует книгу своим одностаничникам и обращается к ним с уже хорошо знакомых нам позиций местного патриотизма: «Эта книга — назидание будущим поколениям, святой долг которых — сберечь историю своей малой родины, подарить ей новое дыхание» [88]. Вполне традиционны для краеведа-любителя и сложные отношения А. Шамары с историческими фактами: «Многие исторические факты уже трудно подтвердить, многие события разными источниками и очевидцами трактуются по-разному» [89]. Дюкарев явно рассчитывает на более широкую аудиторию, подчеркивая, что пытался написать не просто «хронику одного поселения», но «разглядеть отражение глобальных исторических событий в судьбах конкретных людей, жителей кубанской станицы Троицкой» [90].
Весьма любопытна и его попытка возвести кубанскую региональную краеведческую традицию к дореволюционным временам, поставив у ее основания классиков местной историографии Я. Кухаренко, И. Попко, П. Короленко, Ф. Щербину [91]. В результате в общих чертах А. Дюкарев выстраивает свой нарратив так же, как и А.
Скорик: это хронологическое описание повседневности казачьей станицы. Однако есть и ряд важных отличий между их исследованиями. Как мы видели, А. Скорик в принципе отказался от исторического мифотворчества, и его книга начинает описывать события с 1876 г. Троицкая станица немногим старше: она была основана в 1865 г. Но для А. Шамары, очевидно, была очень важна преемственность с первыми черноморскими казаками, пришедшими на Кубань в конце XVIII в.
Как видно из разобранных выше работ, краеведы-любители в подобной ситуации часто пытаются искусственно «удревнить» историю локуса, либо откровенно фальсифицируя ее, либо пытаясь придумать основания для доказательства более ранней даты. Отметим, что в случае с Троицкой станицей последний вариант был очевиден: она основана на территории военного поста русской армии и, соответственно, интерпретация этого поста как предшественника станицы добавило бы к ее истории несколько десятилетий [95]. Дюкарев пошел другим, куда более элегантным путем, не пытаясь связать станицу с типологически совершенно иным русским поселением на ее месте, однако и не разрушая локальный исторический миф: он начал свое повествование с конца XVIII в. Схожим образом А. Дюкарев пытается встроиться и в другие локальные исторические мифы, ища в них зерно действительности и показывая их связь с реальной историей. Этому способствует еще одна особенность его текста. Выше мы видели, что А.
Дюкарева интересуют «судьбы конкретных людей». Возможно, именно это позволило ему плодотворно сотрудничать с А. Шамарой, при всем различии в подходах к истории: А. Шамара также считал, что «историю вершат люди», а «главное достояние станицы Троицкой — ее жители» [97]. В итоге книга А. Дюкарева, хотя и посвящена фактически истории повседневности, постоянно связывает историю станицы Троицкой со значимыми людьми. Только это не «внешние» по отношению к этой истории люди, знаменитость российского или хотя бы кубанского масштаба, а собственные локальные герои.
Разумеется, о подобных локальных героях пишет и А. Скорик, однако у него им уделено не так много места, и повествование о них, как и весь нарратив, носит объективно-научный характер [98]. Дюкарев, напротив, описывает локальный миф о предках, куда более эмоциональный и образный. Так, один из дореволюционных атаманов, Н. Кравчук, описывается по устным рассказам его внука: он «был коренастым казаком, не имевшим косой сажени в плечах, зато имевшим мускулистые руки с широкими ладонями, в которых он одинаково крепко держал и эфес казачьей шашки, и чепиги крестьянского плуга» [99]. В итоге, хотя нарратив А. Дюкарева, как и нарратив А.
Скорика, неоднороден, и включает в себя как сухие научные описания и отрывки из документов, так и живые истории и воспоминания станичников, соотношение научных и популярных элементов в нем совсем иное, и популярные выражены куда более сильно. Аналогичный подход А. Дюкарев применяет и при описании наиболее сложных исторических сюжетов. Они описаны очень эмоционально, а не научно-объективно, но эту эмоциональность задают приводимые рассказы самих станичников. Вот какими словами, например, описывается красный террор в годы Гражданской войны: «Весной при установлении советской власти, как рассказывала мама, созвали сход около церкви. По спискам выкрикивали фамилии и вырывали из толпы. Яма уже была готова.
Обреченных станичников тут же расстреливали. Тогда у нее забрали ребенка и кинули его в толпу, а ее расстреляли вместе с молодым мужем-казаком» [100]. Подобный подход в определенной мере снимает ответственность за «нелицеприятные» сюжеты нарратива с историка и перекладывает их на самих жителей локуса старшего поколения. Таким образом, если А. Скорик в своем нарративе о станице Милютинской смотрит на местный исторический миф извне, с позиции историка, то А. Дюкарев оказывается внутри местного мифа, фиксируя и транслируя его, но одновременно убирая откровенно фантастичные сюжеты и сопоставляя истории жителей с реальной историей России и Кубани. Мы считаем уместным сравнить его с В.
Граф: он тоже оказывается «кодификатором» локального мифа, однако, если В. Граф кодифицирует совершенно различные источники информации, включая заведомо недостоверные мифы, искусственно созданные другими краеведами, причем делает это без должной критики, то А. Дюкарев выполняет ту же самую работу куда более профессионально. С другой стороны, если А. Скорик пытался реформировать социально-ориентированный жанр «истории поселения», то А. Дюкарев жанрово остается в рамках традиционного для авторов-любителей «историй поселений» конструирования местного мифа, но сконструировал этот миф на гораздо более профессиональном уровне, чем это было сделано в большинстве аналогичных работ. Поэтому вполне логично, что текст А.
Дюкарева, созданный в соответствии с идеей влиятельного жителя станицы Троицкой, А. Шамары, уже сейчас, непосредственно после выхода, оказался востребован обычными читателями «историй поселений», местными жителями, чиновниками, библиотекарями. Сама презентация книги стала центральным элементом празднования 157-летия станицы [101]. При этом в описании данного события в прессе мы сталкиваемся со многими уже знакомыми нам элементами презентации «историй поселений» местными жителями. Например, подчеркивалось использование в книге такого априори субъективного источника информации, как воспоминания старожилов: «Спикеры рассказали, что при написании книги обращались к федеральным и краевым архивам, ну и конечно, к воспоминаниям, личным документам и фотографиям жителей» [102]. В то же время нельзя не заметить, что в новости об этом событии на сайте местной газеты подчеркивается как «семейность», так и «объективность» данной книги: «Получилась достоверная, объективная, но при этом буквально семейная книга, которая станет настольной во многих домах станицы, будет храниться бережно и передаваться из поколения в поколение» [103]. Однако насколько в действительности достоверна книга А.
Как нам представляется, ответить на этот вопрос не так просто, как может показаться на первый взгляд. Хорошо известно, что личные воспоминания людей часто субъективны. Дюкарев же нередко приводит информацию, полученную из вторых-третьих рук. Так, мы видели, что дореволюционный атаман станицы Троицкой Н. Кравчук описывался по словам его внука, а для характеристики красного террора приводился рассказ некой женщины, которая даже сама его не видела, но слышала о нем от матери. Более того, сам А. Дюкарев с информантами в данном случае не разговаривал, а использовал наработки местных краеведов Ф.
Терехова и В. Голышева [104]. Однако даже там, где он лично опрашивал старожилов, вопрос о степени достоверности их информации остается фактически не поставленным. И это порождает серьезнейшую проблему. Хотя А. Дюкарев не идеализирует действительность и описывает сложные и кровавые периоды истории станицы, угрозы и опасности для ее жителей почти всегда исходят от внешних лиц или природных факторов. Ярким примером этого может служить описание им сталинских репрессий.
Как видно из публикуемых А. Дюкаревым документов, в организации репрессий участвовали станичные власти [105]. Но вопрос участия местных жителей в организации репрессий исследователем вообще не ставится. Вот как, например, он описывает ситуацию с доносами: «Планомерно и неуклонно выстраивалась тоталитарная система советского государства, контролировавшая все стороны жизни человека и породившая отвратительное явление — донос» [106]. Далее приводится конкретный донос, написанный неким Пикаловым, однако ничего об авторе доноса не сообщается, и ответственность за него таким образом фактически оказывается возложена на «тоталитарную систему советского государства», а не кого-то из местных жителей [107]. Напротив, репрессируемые станичники описываются подробно, по воспоминаниям знакомых, и, разумеется, положительно: «Своей порядочностью, добротой, трудолюбием, а также высокой культурой земледелия Драгановы снискали уважение станичников, и одним из знаков этого уважения было снятие шапки при встрече» [108]. В итоге возникает без преувеличения парадоксальная ситуация: А.
Дюкарев не жалеет обвинений в адрес советской власти вообще, утверждая, что она «ломала чувство собственного достоинства, выкорчевывала имевшиеся убеждения и веру в справедливость» у местных жителей — а буквально в следующем абзаце комплементарно называет поддерживающих ее станичников «активом станицы, строившим в ней новую жизнь» [109]. И так постоянно: люди, связанные с локусом, местные жители и местные власти почти никогда ни в чем не виноваты и почти всегда героизированы. Как нам представляется, подобная картина мира сама может быть частью местного мифа, оправдывающей темные стороны истории локуса: одним из вариантов преодоления исторической травмы может быть ее объяснение непреодолимыми объективными факторами, которым нельзя было противостоять, но только вытерпеть, что снимает едва ли не всю ответственность с участников событий. Исследование данной темы могло бы быть очень интересным, но А. Дюкарев не анализирует, а просто транслирует и описания событий, и философию своих героев: «Там в семье — А. Но именно в трудностях решались проблемы разного характера. Я всегда старался особенно не бежать вперед, но и не отставать» [111] и т.
Преодоление, претерпевание, борьба с трудностями, сохранение человеческого достоинства в сложных условиях: в нарративе А. Шамары жители станицы Троицкой занимаются этим с 1860 гг. Но объективна ли эта картина, или местная память убрала из нее все неблаговидные сюжеты, например, об участии самих станичников в сталинских репрессиях? Для чего, собственно говоря, были все эти трудности и жертвы, и кто в них виноват? Ответа на эти вопросы мы не получим. Окончательные выводы Мы разобрали пять попыток создания «истории поселения», из которых три предпринимались местными краеведами, и две — профессиональными учеными-историками. Как мы видим, полным успехом не увенчалась ни одна из них, однако как раз из опыта этих попыток хорошо видна основная проблема.
Румянцева правы, принципиально разводя «социально ориентированное историописание» и научно ориентированную «новую локальную историю». Большая часть «историй поселений» не просто социально ориентирована, но еще и направлена на закрепление патриотического мифа об истории локуса. При этом методика закрепления подобного мифа может быть разнообразной: одни авторы ориентированы на «создание» мифа путем фактической фальсификации событий локальной истории, другие «создают» миф путем реинтерпретации и преувеличения реальных событий, а третьи вообще ориентированы только на «кодификацию» мифа, на сбор непроверенных или в принципе не проверяемых комплиментарных сведений о локальной истории. Но, в любом случае, создаваемый в итоге нарратив, с точки зрения значительной части целевой аудитории, должен прежде всего пробуждать любовь к родному краю. Подобные читатели вообще не оценивают научный уровень исследования, зато для них принципиальны социальные последствия создания подобного мифа. В двух случаях в Аксае и в Стефанидодаре мы могли видеть, как вопрос исторической достоверности местного мифа вообще отбрасывался его потребителями как неважный: возможная сфальсифицированность музейных объектов игнорировалась из-за их востребованности, а дату основания поселения определяли его жители, без учета замечаний профессиональных историков, зато выслушав выступление своего земляка-краеведа. В подобной ситуации возможен, конечно, простой отказ от конкуренции между исторической наукой и любительским краеведением.
Проблема, однако, заключается в том, что подобный отказ ведет к значительным негативным последствиям: ниша «историй поселений», востребованная местными жителями, региональными чиновниками, музеями и библиотеками, оказывается захвачена заведомо недостаточно компетентными людьми. В результате искажается само представление читателей о том, как должна выглядеть настоящая история. Пример такого мы тоже видели: А. Скорик написал фундаментальную и востребованную учеными научно-популярную книгу о Милютинской станице, вовлекающую в научный оборот много новых архивных материалов, однако критика им местного краеведа Н. Приходько оказалась фактически не услышанной местными читателями, и труды этого краеведа, судя по текстам на сайтах районной администрации и библиотеки, по-прежнему играют большую роль в формировании локальной памяти жителей района. Следовательно, единственный способ избежать обесценивания исторической науки в глазах той части читателей, которые потребляют «истории поселений», заключается в том, чтобы предложить им более профессиональные и качественные с научной точки зрения «истории поселений», в то же время способные выиграть конкуренцию за внимание местных читателей. Однако представляется, как минимум, дискуссионным вопрос о том, как при этом должен измениться сам жанр «истории поселения».
В двух разобранных нами «историях поселений», написанных профессиональными историками, трансформация жанра происходит по-разному: А. Скорик предлагает читателю научно-популярный текст, отказываясь от изучения локального мифа в пользу исторической объективности и проверяемых фактов, а А. Дюкарев, напротив, принимает этот локальный миф, и кодифицирует его в той части, которая явно не противоречит известной истории. С нашей точки зрения, допустимы оба пути, но они не способны привести к однозначному успеху. Научно-популярный нарратив все же ориентирован на подготовленного потребителя, а местный читатель часто и плохо подготовлен к восприятию серьезного текста, и просто не заинтересован в чтении «нелицеприятной» истории о своем локусе. Соглашаясь же участвовать в создании локального мифа, профессиональный историк, напротив, рискует создать не вполне достоверный труд. С нашей точки зрения, возможен еще третий вариант работы с материалом: изучение локального мифа, но не с позиции его принятия, а с позиции аналитической, с попытками объяснить, почему именно эти мифы оказались востребованы у жителей локуса.
Мы, собственно, попытались применить его в своей статье, однако и он не является оптимальным, поскольку вообще деконструирует дорогой многим жителям локальный миф. Тем не менее, можно констатировать одно: несмотря на недостаточное внимание со стороны профессиональных историков, жанр «истории поселений» востребован читателями и важен для формирования исторической памяти. Как нам представляется, необходимо изучать его, в том числе и методологически: обычно, когда мы говорим о кризисе современной исторической науки, мы упускаем из виду подобное давление на историю снизу, попытки непрофессиональных историков писать исторические труды, не относящиеся к «фольк-хистори», не противопоставляющие себя исторической науке — но, на самом деле, все равно лежащие вне ее и искажающие взгляды своих читателей на «настоящую» историю. Хочу помочь журналу [1] Кательников Е. Историческое сведение Войска Донского о Верхне-Курмоярской станице, составленное из сказаний старожилов и собственных примечаний 1818 года декабря 31 дня. Новочеркасск, 1886. Донской историк есаул Евлампий Никифорович Кательников.
Ростов-на-Дону, 2011.
Илиевский, А. Плотников, В. Зимонин, кандидаты ист.
Никифоров и М.
Считаете, что важна информация, а не способ подачи? Тогда подписывайтесь на телеграмм-каналы об истории, где вы найдете все: от Архея до наших дней.