Идиот — очень неоднозначное произведение. Писатель Федор Достоевский всегда считал свой роман «Идиот» самым реалистичным из всех своих произведений, поэтому негодовал, когда некоторые современники называли его фантастическим.
Идиот. Достоевский. Загадки романа. Документальный фильм.
Может и правда нет смысла прожить эти несчастные три недели, но сделать при этом посланий поступок, проявить свою волю — убить себя. Опять Достоевский поднимает вопросы воли "Об Ипполите я думаю, что пистолет у него так и должен был не выстрелить, это к нему больше идет. Ведь фактически, она является чуть ли не главным персонажем. Настасья Филиповна выступает в роли обычного человека, который метается между добром, отраженным в лице князя, и злом в лице Рогожина. Князь Мышкин выступает в роли местного Иисуса Христа, ну а в свою очередь Рогожин в роли некого дьявола. И отношения между ними так и развиваются.
Дружба на грани убийства, но все же дружба. За взаимоотношениями этих двух персонажей было наблюдать интереснее всего. Одно финальное событие чего стоит, очень завораживает. Мышкин, как олицетворение добра и спасения, оказывается подавлен и выведен из пригодного состояния. Видимо, люди настолько не подготовлены к спасению, что их спаситель не в силах вынести общества.
Ну зато мы в силах: "О, что такое мое горе и моя беда, если я в силах быть счастливым? Все таки книга охватывает огромный спектр проблем и тем, что не может не затянуть. Прочитал за несколько дней, так что ознакомиться точно стоит Продолжу ознакомление с Достоевским книгой "Бесы".
Место хранения — абонемент. Канска На нашем сайте используются cookie-файлы, это помогает сайту работать лучше.
Продолжая пользоваться сайтом, вы даете согласие на их использование.
Вот, в таком примерно духе. Это я к тому, что однажды мне повезло получить из рук легендарной радиоведущей и журналистки Дианы Берлин а я и впрямь работал с нею в одной из её передач — воспоминания: «Неформат, или Дни радио»: изящный томик в сто пятьдесят страниц, изданный столичным издательством «Время» в 2014 году. Перечислять места службы или созданные Дианой Берлин радиостанции, её звания и награды — сейчас не стану: загляните в интернет-энциклопедию сами. Скажу только, что она была последним главным редактором ушедшего, увы, в историю «Радио-1» — Первого Радио страны. Галерея же знаменитостей из мира культуры эстрада, литература, музыка, кино; многие стали близкими друзьями , — с которыми работала Берлин — поверьте, невероятна. Она пришла на радио в 1970-м. И это, несомненно, был Божий промысел. Мечтала о радио с детства. А у Дианы — была.
Когда я прочитал книгу «Неформат, или Дни радио», то сразу поделился с автором своими восторгами.
Мама моя "щирая украинка", Захаренко. И не надо мне ничего рассказывать про "Украина - отдельное государство". Если уж совсем докапываться, то у нас - русских, украинцев, белорусов, поляков, - много общего в генетическом коде.
Но у поляков католицизм, под воздействием которого сложился менталитет. А украинцы, говорящие дома по-русски, а вне родных стен плохо на украинском, и утверждающие, что они отдельная нация - это просто смешно. Это было очевидно и сейчас, и тогда, во время Достоевского. А как он замечательно заметил по поводу русского либерала, который "отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать.
Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нем смех и чуть не восторг". Такое ощущение, что это написано сегодня. Владимир Владимирович, а нет ли у вас идеи вернуться к Достоевскому, поставив спектакль по его произведению? А "Кроткую", например?
Это было очень хорошо. Но где сегодня найти такого рефлексирующего актера? Проблема огромная - в моем время было достаточно много артистов в амплуа "рефлексирующий интеллигент". Сегодня требуются типажи либо бандитов, либо капитанов, которые ловят бандитов.
Поэтому ставлю сейчас в МХАТе им. И кстати, Иван Грозный - это чистой воды достоевщина. Садист, но и человек, мучивший сам себя прежде всего. Рогожин такой… Владимир Бортко: Может, и похож, не думал еще об этом.
Так что из Александра Балуева, который и сыграет Ивана Васильевича, придется еще делать неврастеника, а властности ему хватает. Да уж, в образе Петра I это выразилось вполне. А Петр Алексеевич, которого Балуев сыграл в вашем фильме о последних днях императора, разве не был неврастеником? Владимир Бортко: Был.
Но он обладал сильным характером, очень сильным. Его трудно сломать. В отличие, допустим, от Павла I. Несчастный человек - знал 6 языков, обладал самой большой библиотекой в Европе.
Любил музицировать, обожал Моцарта. Владимир Бортко: А окружен был унтер Пришибеевыми. Все наши цари - несчастны по-своему. Я помню, вы хотели снимать кино про Александра Первого, который возможно стал сибирским старцем Федором… Владимир Бортко: Это отдельная история.
Мне не дают снимать, хотя сценарий готов, хоть завтра запускайся, но увы... Нет денег. На другое есть, а о входе наших войск в Париж - нет. У меня четыре готовых сценария.
В том числе и этот, про царя Александра и Наполеона... Последний мой фильм по сценарию Александра Проханова "Убийство городов" был остановлен в первый съемочный день. Я поэтому и в театр пошел - не сидеть же и тихо ждать конца, это скучно. Что ж, кажется, пандемия обострила интерес публики к театру, судя по полным залам.
Владимир Бортко: И замечательно. После пандемии хочется живого общения. Знаете, никогда не забуду одно свое театральное впечатление, одно из ранних.
Московский князь Мышкин. Лекция к 150-летию романа «Идиот»
Им легче было объявить его "идиотом", чем равняться на него и делать жизнь лучше, честнее и добрее. Князь Мышкин оказался лишним человеком. Он не вписался со своим замечательным характером и отношением к людям в эту жизнь. Его любовь к людям - это есть любовь к Родине. Князь Мышкин выступает патриотом России. Потому он и хочет, чтобы все люди стали лучше.
Так, конечно, жить прекрасно, но так жить нельзя! События развиваются вокруг Настасьи Филипповны, распутной женщины, которую главный герой безуспешно пытается спасти, прежде всего, от самой себя. Достоевский в своем романе поднимает извечную христианскую тему, когда больное человечество не принимает того, кто указывает на его болезнь… Другие озвучки.
Люди, о которых они знают всю подноготную, конечно, не придумали бы, какие интересы руководствуют ими, а между тем многие из них этим знанием, равняющимся целой науке, положительно утешены, достигают самоуважения и даже высшего духовного довольства.
Да и наука соблазнительная. Я видал ученых, литераторов, поэтов, политических деятелей, обретавших и обретших в этой же науке свои высшие примирения и цели, даже положительно только этим сделавших карьеру. В продолжение всего этого разговора черномазый молодой человек зевал, смотрел без цели в окно и с нетерпением ждал конца путешествия. Он был как-то рассеян, что-то очень рассеян, чуть ли не встревожен, даже становился как-то странен: иной раз слушал и не слушал, глядел и не глядел, смеялся и подчас сам не знал и не понимал, чему смеялся. Лев Николаевич? Не знаю-с. А что касается до отцов и дедов, то они у нас и однодворцами бывали. Отец мой был, впрочем, армии подпоручик, из юнкеров. Да вот не знаю, каким образом и генеральша Епанчина очутилась тоже из княжон Мышкиных, тоже последняя в своем роде... Последняя в своем роде!
Усмехнулся тоже и черномазый. Белокурый несколько удивился, что ему удалось сказать, довольно, впрочем, плохой, каламбур. Я ведь в России очень мало кого знаю. Это вы-то Рогожин? Да уж это не тех ли самых Рогожиных... А это правда, что вот родитель мой помер, а я из Пскова через месяц чуть не без сапог домой еду. Как собаке! В горячке в Пскове весь месяц пролежал. Да ведь не дам, не дам, хошь целую неделю пляши! Так мне и надо; не давай!
А я буду плясать. Жену, детей малых брошу, а пред тобой буду плясать. Польсти, польсти! Кондрашка пришиб. Вечная память покойнику, а чуть меня тогда до смерти не убил! Верите ли, князь, вот ей-богу! Не убеги я тогда, как раз бы убил. Но хотя и могло быть нечто достопримечательное собственно в миллионе и в получении наследства, князя удивило и заинтересовало и еще что-то другое; да и Рогожин сам почему-то особенно охотно взял князя в свои собеседники, хотя в собеседничестве нуждался, казалось, более механически, чем нравственно; как-то более от рассеянности, чем от простосердечия; от тревоги, от волнения, чтобы только глядеть на кого-нибудь и о чем-нибудь языком колотить. Казалось, что он до сих пор в горячке, и уж по крайней мере в лихорадке. Что же касается до чиновника, так тот так и повис над Рогожиным, дыхнуть не смел, ловил и взвешивал каждое слово, точно бриллианта искал.
Про матушку нечего сказать, женщина старая, Четьи-Минеи читает, со старухами сидит, и что Сенька-брат порешит, так тому и быть. А он что же мне знать-то в свое время не дал? Оно правда, я тогда без памяти был. Тоже, говорят, телеграмма была пущена. Да телеграмма-то к тетке и приди.
В течение этого времени Достоевский, находясь за границей, активно переписывался с современниками, делился своими мыслями по поводу романа. Эта переписка помогла довольно подробно восстановить хронологию написания произведения. В 1868 г.
Полностью «Идиот» был закончен в 1869 г. Публикация произведения Публикация первой части в феврале 1868 г. Свой искренний восторг писателю выразили известные общественные деятели Милюков, Ламанский, Соловьев. Впрочем, некоторые из тех, кто восторгался первой частью, вовсе не впечатлились остальными главами романа. Критики упрекали писателя в том, что произведение изобилует тяжелыми сценами и описаниями душевных мук.
155 лет – Достоевский Ф.
Идиотом писатель называет князя Льва Николаевича Мышкина — главного героя романа, с приезда которого в Петербург и начинаются описываемые в книге события. Еще до романа «Идиот» он написал об этой картине, что здесь собрались хорошие люди, но совершенно не видно 19 веков христианства. Роман русского писателя и философа XIX века Федора Достоевского «Идиот» (1868) рассказывает о русском князе Мышкине, который возвращается в Россию после пребывания в санатории и оказывается втянутым в любовный треугольник с двумя женщинами. В романе «Идиот» карнавализация проявляется одновременно и с большой внешней наглядностью, и с огромной внутренней глубиной карнавального мироощущения (отчасти и благодаря непосредственному влиянию «Дон-Кихота» Сервантеса). Еще до романа «Идиот» он написал об этой картине, что здесь собрались хорошие люди, но совершенно не видно 19 веков христианства.
«Идиот» (Ф. М. Достоевский)
В романе «Идиот» карнавализация проявляется одновременно и с большой внешней наглядностью, и с огромной внутренней глубиной карнавального мироощущения (отчасти и благодаря непосредственному влиянию «Дон-Кихота» Сервантеса). Роман «Идиот» в наибольшей степени отражает нравственную позицию Ф. М. Достоевского. На исторической сцене он поставил спектакль «Идиот» по Достоевскому и написал новую книгу «Приключения режиссера».
Глеб Никитин назвал произведение «Идиот» Достоевского своей любимой книгой
Роман «Идиот» — не только крайне известное произведение классика русской литературы Федора Достоевского, но и одна из его любимых работ. В одной из мрачных комнат романа «Идиот» висит копия картины Ганса Гольбейна «Христос в гробу». Об «Идиоте» подробно писал в своих «Трёх мастерах» Стефан Цвейг и в эссе о Достоевском — Андре Жид. романа Достоевского Ф.М. О чем "Идиот" - сжато и кратко приводится текст произведения для быстрого прочтения. Роман «Идиот» Ф.М. Достоевского является одним из лучших примеров философского романа.
Краткое содержание «Идиот»
Да ведь он за это одно в Сибирь пойти может, если я захочу, потому оно есть святотатство. Эй ты, пугало гороховое! Тотчас в Сибирь! За святотатство ссылали в Сибирь — срок ссылки зависел от характера преступления. Например, за похищение иконы из церкви давали пятнадцать лет, за кражу из церковного хранилища — 6—8 лет, и т. Но гроб отца Рогожина, судя по всему, находился в их доме в Петербурге — поэтому брат смог срезать золотые кисти ночью. Преступление произошло не в церкви и не в церковном помещении, а потому суд интересовало вовсе не святотатство, а предмет кражи. И тут главный вопрос в том, когда это все произошло — до отпевания или после. Если же до, то с помощью хорошего адвоката брат смог бы избавиться от обвинений Парфена. Детали этого убийства Достоевский взял из реальной жизни. Таким же был метод работы над «Идиотом».
Герои романа «Идиот» активно обсуждают два криминальных случая. Первый из них — это убийство шести человек в Тамбове.
Это ее искушение и погибель. Но у погибели есть противовес: князь-идиот. Несколько раз в романе возникает образ Христа, снятого с креста на картине Гольбейна, копия с которой висит у Рогожина в кабинете. Этот Христос каким-то образом привязывается к князю.
Юродивый, Иисусик… А вы в Бога веруете, господа? Не в того, который во славе, а в того, который лежит с посиневшим мертвым лицом? А послушаете вы его, если он явится в вашу гостиную, будет говорить несалонные вещи, размахивать руками и под конец ринется на пол с «диким криком «духа, сотрясшего и повергшего»»? Нет, помилуйте, это же дурной тон. И все эти странные идеи тоже. И получается, что лишь один Рогожин, брат названный и враг кровный, способен понять и полюбить в ненависти.
И оба обречены.
Ни малейшего нарушения, ни малейшего колебания не могло быть допущено в том, что всею жизнью устанавливалось и приняло такую прекрасную форму. С другой стороны, опытность и глубокий взгляд на вещи подсказали Тоцкому очень скоро и необыкновенно верно, что он имеет теперь дело с существом совершенно из ряду вон, что это именно такое существо, которое не только грозит, но и непременно сделает, и, главное, ни пред чем решительно не остановится, тем более что решительно ничем в свете не дорожит, так что даже и соблазнить его невозможно. Тут, очевидно, было что-то другое, подразумевалась какая-то душевная и сердечная бурда, — что-то вроде какого-то романического негодования Бог знает на кого и за что, какого-то ненасытимого чувства презрения, совершенно выскочившего из мерки, — одним словом, что-то в высшей степени смешное и недозволенное в порядочном обществе и с чем встретиться для всякого порядочного человека составляет чистейшее божие наказание. Разумеется, с богатством и со связями Тоцкого можно было тотчас же сделать какое-нибудь маленькое и совершенно невинное злодейство, чтоб избавиться от неприятности. С другой стороны, было очевидно, что и сама Настасья Филипповна почти ничего не в состоянии сделать вредного, в смысле, например, хоть юридическом; даже и скандала не могла бы сделать значительного, потому что так легко ее можно было всегда ограничить. Но всё это в таком только случае, если бы Настасья Филипповна решилась действовать, как все и как вообще в подобных случаях действуют, не выскакивая слишком эксцентрично из мерки. Но тут-то и пригодилась Тоцкому его верность взгляда: он сумел разгадать, что Настасья Филипповна и сама отлично понимает, как безвредна она в смысле юридическом, но что у ней совсем другое на уме и… в сверкавших глазах ее. Ничем не дорожа, а пуще всего собой нужно было очень много ума и проникновения, чтобы догадаться в эту минуту, что она давно уже перестала дорожить собой, и чтоб ему, скептику и светскому цинику, поверить серьезности этого чувства , Настасья Филипповна в состоянии была самое себя погубить, безвозвратно и безобразно, Сибирью и каторгой, лишь бы надругаться над человеком, к которому она питала такое бесчеловечное отвращение.
Афанасий Иванович никогда не скрывал, что он был несколько трусоват или, лучше сказать, в высшей степени консервативен. Если б он знал, например, что его убьют под венцом или произойдет что-нибудь в этом роде, чрезвычайно неприличное, смешное и непринятое в обществе, то он, конечно бы, испугался, но при этом не столько того, что его убьют и ранят до крови или плюнут всепублично в лицо и пр. А ведь Настасья Филипповна именно это и пророчила, хотя еще и молчала об этом; он знал, что она в высшей степени его понимала и изучила, а следственно, знала, чем в него и ударить. А так как свадьба действительно была еще только в намерении, то Афанасий Иванович смирился и уступил Настасье Филипповне. Решению его помогло и еще одно обстоятельство: трудно было вообразить себе, до какой степени не походила эта новая Настасья Филипповна на прежнюю лицом. Прежде это была только очень хорошенькая девочка, а теперь… Тоцкий долго не мог простить себе, что он четыре года глядел и не разглядел. Правда, много значит и то, когда с обеих сторон, внутренно и внезапно, происходит переворот. Он припоминал, впрочем, и прежде мгновения, когда иногда странные мысли приходили ему при взгляде, например, на эти глаза: как бы предчувствовался в них какой-то глубокий и таинственный мрак. Этот взгляд глядел — точно задавал загадку.
В последние два года он часто удивлялся изменению цвета лица Настасьи Филипповны: она становилась ужасно бледна и — странно — даже хорошела от этого. Тоцкий, который, как все погулявшие на своем веку джентльмены, с презрением смотрел вначале, как дешево досталась ему эта нежившая душа, в последнее время несколько усумнился в своем взгляде. Во всяком случае, у него положено было еще прошлою весной, в скором времени, отлично и с достатком выдать Настасью Филипповну замуж за какого-нибудь благоразумного и порядочного господина, служащего в другой губернии. О, как ужасно и как зло смеялась над этим теперь Настасья Филипповна! Но теперь Афанасий Иванович, прельщенный новизной, подумал даже, что он мог бы вновь эксплуатировать эту женщину. Он решился поселить Настасью Филипповну в Петербурге и окружить роскошным комфортом. Если не то, так другое: Настасьей Филипповной можно было щегольнуть и даже потщеславиться в известном кружке. Афанасий же Иванович так дорожил своею славой по этой части. Прошло уже пять лет петербургской жизни, и, разумеется, в такой срок многое определилось.
Положение Афанасия Ивановича было неутешительное; всего хуже было то, что он, струсив раз, уже никак потом не мог успокоиться. Он боялся — и даже сам не знал чего, — просто боялся Настасьи Филипповны. Некоторое время, в первые-два года, он стал было подозревать, что Настасья Филипповна сама желает вступить с ним в брак, но молчит из необыкновенного тщеславия и ждет настойчивого его предложения. Претензия была бы странная; Афанасий Иванович морщился и тяжело задумывался. К большому и таково сердце человека! Долгое время он не понимал этого. Ему показалось возможным одно только объяснение, что гордость «оскорбленной и фантастической женщины» доходит уже до такого исступления, что ей скорее приятнее высказать раз свое презрение в отказе, чем навсегда определить свое положение и достигнуть недосягаемого величия. Хуже всего было то, что Настасья Филипповна ужасно много взяла верху. На интерес тоже не поддавалась, даже на очень крупный, и хотя приняла предложенный ей комфорт, но жила очень скромно и почти ничего в эти пять лет не скопила.
Афанасий Иванович рискнул было на очень хитрое средство, чтобы разбить свои цепи: неприметно и искусно он стал соблазнять ее, чрез ловкую помощь, разными идеальнейшими соблазнами; но олицетворенные идеалы: князья, гусары, секретари посольств, поэты, романисты, социалисты даже — ничто не произвело никакого впечатления на Настасью Филипповну, как будто у ней вместо сердца был камень, а чувства иссохли и вымерли раз навсегда. Жила она больше уединенно, читала, даже училась, любила музыку. Знакомств имела мало: она всё зналась с какими-то бедными и смешными чиновницами, знала двух каких-то актрис, каких-то старух, очень любила многочисленное семейство одного почтенного учителя, и в семействе этом и ее очень любили и с удовольствием принимали. Довольно часто по вечерам сходились к ней пять-шесть человек знакомых, не более. Тоцкий являлся очень часто и аккуратно. В последнее время не без труда познакомился с Настасьей Филипповной генерал Епанчин. В то же время совершенно легко и без всякого труда познакомился с ней и один молодой чиновник, по фамилии Фердыщенко, очень неприличный и сальный шут, с претензиями на веселость и выпивающий. Был знаком один молодой и странный человек, по фамилии Птицын, скромный, аккуратный и вылощенный, происшедший из нищеты и сделавшийся ростовщиком. Познакомился, наконец, и Гаврила Ардалионович… Кончилось тем, что про Настасью Филипповну установилась странная слава: о красоте ее знали все, но и только; никто не мог ничем похвалиться, никто не мог ничего рассказать.
Такая репутация, ее образование, изящная манера, остроумие — всё это утвердило Афанасия Ивановича окончательно на известном плане. Тут-то и начинается тот момент, с которого принял в этой истории такое деятельное и чрезвычайное участие сам генерал Епанчин. Когда Тоцкий так любезно обратился к нему за дружеским советом насчет одной из его дочерей, то тут же, самым благороднейшим образом, сделал полнейшие и откровенные признания. Он открыл, что решился уже не останавливаться ни пред какими средствами, чтобы получить свою свободу; что он не успокоился бы, если бы Настасья Филипповна даже сама объявила ему, что впредь оставит его в полном покое; что ему мало слов, что ему нужны самые полные гарантии. Столковались и решились действовать сообща. Первоначально положено было испытать средства самые мягкие и затронуть, так сказать, одни «благородные струны сердца». Оба приехали к Настасье Филипповне, и Тоцкий прямехонько начал с того, что объявил ей о невыносимом ужасе своего положения; обвинил он себя во всем; откровенно сказал, что не может раскаяться в первоначальном поступке с нею, потому что он сластолюбец закоренелый и в себе не властен, но что теперь он хочет жениться и что вся судьба этого в высшей степени приличного и светского брака в ее руках; одним словом, что он ждет всего от ее благородного сердца. Затем стал говорить генерал Епанчин, в своем качестве отца, и говорил резонно, избегнул трогательного, упомянул только, что вполне признает ее право на решение судьбы Афанасия Ивановича, ловко щегольнул собственным смирением, представив на вид, что судьба его дочери, а может быть и двух других дочерей, зависит теперь от ее же решения. На вопрос Настасьи Филипповны: «Чего именно от нее хотят?
Он тотчас же прибавил, что просьба эта была бы, конечно, с его стороны нелепа, если б он не имел насчет ее некоторых оснований. Он очень хорошо заметил и положительно узнал, что молодой человек, очень хорошей фамилии, живущий в самом достойном семействе, а именно Гаврила Ардалионович Иволгин, которого она знает и у себя принимает, давно уже любит ее всею силой страсти и, конечно, отдал бы половину жизни за одну надежду приобресть ее симпатию. Признания эти Гаврила Ардалионович сделал ему, Афанасию Ивановичу, сам, и давно уже, по-дружески и от чистого молодого сердца, и что об этом давно уже знает и Иван Федорович, благодетельствующий молодому человеку. Наконец, если только он, Афанасий Иванович, не ошибается, любовь молодого человека давно уже известна самой Настасье Филипповне, и ему показалось даже, что она смотрит на эту любовь снисходительно. Конечно, ему всех труднее говорить об этом. Но если Настасья Филипповна захотела бы допустить в нем, в Тоцком, кроме эгоизма и желания устроить свою собственную участь, хотя несколько желания добра и ей, то поняла бы, что ему давно странно и даже тяжело смотреть на ее одиночество: что тут один только неопределенный мрак, полное неверие в обновление жизни, которая так прекрасно могла бы воскреснуть в любви и в семействе и принять таким образом новую цель; что тут гибель способностей, может быть блестящих, добровольное любование своею тоской, одним словом, даже некоторый романтизм, не достойный ни здравого ума, ни благородного сердца Настасьи Филипповны. Повторив еще раз, что ему труднее других говорить, что не может отказаться от надежды, что Настасья Филипповна не ответит ему презрением, если он выразит свое искреннее желание обеспечить ее участь в будущем и предложит ей сумму в семьдесят пять тысяч рублей. Он прибавил в пояснение, что эта сумма всё равно назначена уже ей в его завещании; одним словом, что тут вовсе не вознаграждение какое-нибудь… и что, наконец, почему же не допустить и не извинить в нем человеческого желания хоть чем-нибудь облегчить свою совесть и т. Афанасий Иванович говорил долго и красноречиво, присовокупив, так сказать мимоходом, очень любопытное сведение, что об этих семидесяти пяти тысячах он заикнулся теперь в первый раз и что о них не знал даже и сам Иван Федорович, который вот тут сидит; одним словом, не знает никто.
Ответ Настасьи Филипповны изумил обоих друзей. Не только не было заметно в ней хотя бы малейшего появления прежней насмешки, прежней вражды и ненависти, прежнего хохоту, от которого, при одном воспоминании, до сих пор проходил холод по спине Тоцкого, но, напротив, она как будто обрадовалась тому, что может наконец поговорить с кем-нибудь откровенно и по-дружески. Она призналась, что сама давно желала спросить дружеского совета, что мешала только гордость, но что теперь, когда лед разбит, ничего и не могло быть лучше. Сначала с грустною улыбкой, а потом весело и резво рассмеявшись, она призналась, что прежней бури во всяком случае и быть не могло; что она давно уже изменила отчасти свой взгляд на вещи и что хотя и не изменилась в сердце, но все-таки принуждена была очень многое допустить в виде совершившихся фактов; что сделано, то сделано, что прошло, то прошло, так что ей даже странно, что Афанасий Иванович всё еще продолжает быть так напуганным. Тут она обратилась к Ивану Федоровичу и с видом глубочайшего уважения объявила, что она давно уже слышала очень многое об его дочерях и давно уже привыкла глубоко и искренно уважать их. Одна мысль о том, что она могла бы быть для них хоть чем-нибудь полезною, была бы, кажется, для нее счастьем и гордостью. Это правда, что ей теперь тяжело и скучно, очень скучно; Афанасий Иванович угадал мечты ее; она желала бы воскреснуть, хоть не в любви, так в семействе, сознав новую цель; но что о Гавриле Ардалионовиче она почти ничего не может сказать. Кажется, правда, что он ее любит; она чувствует, что могла бы и сама его полюбить, если бы могла поверить в твердость его привязанности; но он очень молод, если даже и искренен; тут решение трудно. Ей, впрочем, нравится больше всего то, что он работает, трудится и один поддерживает всё семейство.
Она слышала, что он человек с энергией, с гордостью, хочет карьеры, хочет пробиться. Слышала тоже, что Нина Александровна Иволгина, мать Гаврилы Ардалионовича, превосходная и в высшей степени уважаемая женщина; что сестра его, Варвара Ардалионовна, очень замечательная и энергичная девушка; она много слышала о ней от Птицына. Она слышала, что они бодро переносят свои несчастия; она очень бы желала с ними познакомиться, но еще вопрос, радушно ли они примут ее в их семью? Вообще она ничего не говорит против возможности этого брака, но об этом еще слишком надо подумать; она желала бы, чтоб ее не торопили. Насчет же семидесяти пяти тысяч — напрасно Афанасий Иванович так затруднялся говорить о них. Она понимает, сама цену деньгам и, конечно, их возьмет. Она благодарит Афанасия Ивановича за его деликатность, за то, что он даже и генералу об этом не говорил, не только Гавриле Ардалионовичу, но, однако ж, почему же и ему не знать об этом заранее? Ей нечего стыдиться за эти деньги, входя в их семью. Во всяком случае, она ни у кого не намерена просить прощения ни в чем и желает, чтоб это знали.
Она не выйдет за Гаврилу Ардалионовича, пока не убедится, что ни в нем, ни в семействе его нет какой-нибудь затаенной мысли на ее счет. Во всяком случае, она ни в чем не считает себя виновною, и пусть бы лучше Гаврила Ардалионович узнал, на каких основаниях она прожила все эти пять лет в Петербурге, в каких отношениях к Афанасию Ивановичу и много ли скопила состояния. Наконец, если она и принимает теперь капитал, то вовсе не как плату за свой девичий позор, в котором она не виновата, а просто как вознаграждение за исковерканную судьбу. Под конец она даже так разгорячилась и раздражилась, излагая всё это что, впрочем, было так естественно , что генерал Епанчин был очень доволен и считал дело оконченным; но раз напуганный Тоцкий и теперь не совсем поверил и долго боялся, нет ли и тут змеи под цветами [26]. Переговоры, однако, начались; пункт, на котором был основан весь маневр обоих друзей, а именно возможность увлечения Настасьи Филипповны к Гане, начал мало-помалу выясняться и оправдываться, так что даже Тоцкий начинал иногда верить в возможность успеха. Тем временем Настасья Филипповна объяснилась с Ганей: слов было сказано очень мало, точно ее целомудрие страдало при этом. Она допускала, однако ж, и дозволяла ему любовь его, но настойчиво объявила, что ничем не хочет стеснять себя; что она до самой свадьбы если свадьба состоится оставляет за собой право сказать «нет», хотя бы в самый последний час; совершенно такое же право предоставляет и Гане. Вскоре Ганя узнал положительно, чрез услужливый случай, что недоброжелательство всей его семьи к этому браку и к Настасье Филипповне лично, обнаруживавшееся домашними сценами, уже известно Настасье Филипповне в большой подробности; сама она с ним об этом не заговаривала, хотя он и ждал ежедневно. Впрочем, можно было бы и еще много рассказать из всех историй и обстоятельств, обнаружившихся по поводу этого сватовства и переговоров; но мы и так забежали вперед, тем более что иные из обстоятельств являлись еще в виде слишком неопределенных слухов.
Например, будто бы Тоцкий откуда-то узнал, что Настасья Филипповна вошла в какие-то неопределенные и секретные от всех сношения с девицами Епанчиными, — слух совершенно невероятный. Зато другому слуху он невольно верил и боялся его до кошмара: он слышал за верное, что Настасья Филипповна будто бы в высшей степени знает, что Ганя женится только на деньгах, что у Гани душа черная, алчная, нетерпеливая, завистливая и необъятно, не пропорционально ни с чем самолюбивая; что Ганя хотя и действительно страстно добивался победы над Настасьей Филипповной прежде, но когда оба друга решились эксплуатировать эту страсть, начинавшуюся с обеих сторон, в свою пользу и купить Ганю продажей ему Настасьи Филипповны в законные жены, то он возненавидел ее, как свой кошмар. В его душе будто бы странно сошлись страсть и ненависть, и он хотя и дал наконец, после мучительных колебаний, согласие жениться на «скверной женщине», но сам поклялся в душе горько отметить ей за это и «доехать» ее потом, как он будто бы сам выразился. Всё это Настасья Филипповна будто бы знала и что-то втайне готовила. Тоцкий до того было уже струсил, что даже и Епанчину перестал сообщать о своих беспокойствах; но бывали мгновения, что он, как слабый человек, решительно вновь ободрялся и быстро воскресал духом: он ободрился, например, чрезвычайно, когда Настасья Филипповна дала наконец слово обоим друзьям, что вечером, в день своего рождения, скажет последнее слово. Зато самый странный и самый невероятный слух, касавшийся самого уважаемого Ивана Федоровича, увы! Тут с первого взгляда всё казалось чистейшею дичью. Трудно было поверить, что будто бы Иван Федорович, на старости своих почтенных лет, при своем превосходном уме и положительном знании жизни и пр. На что он надеялся в этом случае — трудно себе и представить; может быть, даже на содействие самого Гани.
Тоцкому подозревалось по крайней мере что-то в этом роде, подозревалось существование какого-то почти безмолвного договора, основанного на взаимном проникновении, между генералом и Ганей. Впрочем, известно, что человек, слишком увлекшийся страстью, особенно если он в летах, совершенно слепнет и готов подозревать надежду там, где вовсе ее и нет; мало того, теряет рассудок и действует, как глупый ребенок, хотя бы и был семи пядей во лбу. Известно было, что генерал приготовил ко дню рождения Настасьи Филипповны от себя в подарок удивительный жемчуг, стоивший огромной суммы, и подарком этим очень интересовался, хотя и знал, что Настасья Филипповна — женщина бескорыстная. Накануне дня рождения Настасьи Филипповны он был как в лихорадке, хотя и ловко скрывал себя. Об этом-то именно жемчуге и прослышала генеральша Епанчина. Правда, Елизавета Прокофьевна уже с давних пор начала испытывать ветреность своего супруга, даже отчасти привыкла к ней; но ведь невозможно же было пропустить такой случай: слух о жемчуге чрезвычайно интересовал ее. Генерал выследил это заблаговременно; еще накануне были сказаны иные словечки; он предчувствовал объяснение капитальное и боялся его. Вот почему ему ужасно не хотелось в то утро, с которого мы начали рассказ, идти завтракать в недра семейства. Еще до князя он положил отговориться делами и избежать.
Избежать у генерала иногда значило просто-запросто убежать. Ему хоть один этот день и, главное, сегодняшний вечер хотелось выиграть без неприятностей. И вдруг так кстати пришелся князь. V Генеральша была ревнива к своему происхождению. Каково же ей было, прямо и без приготовления, услышать, что этот последний в роде князь Мышкин, о котором она уже что-то слышала, не больше как жалкий идиот и почти что нищий и принимает подаяние на бедность. Генерал именно бил на эффект, чтобы разом заинтересовать, отвлечь всё как-нибудь в другую сторону. В крайних случаях генеральша обыкновенно чрезвычайно выкатывала глаза и, несколько откинувшись назад корпусом, неопределенно смотрела перед собой, не говоря ни слова. Это была рослая женщина, одних лет с своим мужем, с темными, с большою проседью, но еще густыми волосами, с несколько горбатым носом, сухощавая, с желтыми, ввалившимися щеками и тонкими, впалыми губами. Лоб ее был высок, но узок; серые, довольно большие глаза имели самое неожиданное иногда выражение.
Когда-то у ней была слабость поверить, что взгляд ее необыкновенно эффектен; это убеждение осталось в ней неизгладимо. Вы говорите, его принять, теперь, сейчас? Я ему двадцать пять рублей подарил и хочу ему в канцелярии писарское местечко какое-нибудь у нас добыть. А вас, mesdames, прошу его попотчевать, потому что он, кажется, и голоден… — Вы меня удивляете, — продолжала по-прежнему генеральша, — голоден и припадки! Какие припадки? Я было вас, mesdames, — обратился он опять к дочерям, — хотел попросить проэкзаменовать его, все-таки хорошо бы узнать, к чему он способен. Из Швейцарии?! Я ведь потому, что, во-первых, однофамилец и, может быть, даже родственник, а во-вторых, не знает, где главу приклонить. Я даже подумал, что тебе несколько интересно будет, так как все-таки из нашей фамилии.
Каким образом? Средняя, Аделаида, смешливая, не выдержала и рассмеялась. Генерал позвонил и велел звать князя. Спокоен ли он по крайней мере в припадках? Не делает ли жестов? Немного слишком простоват иногда… Да вот он и сам! Сейчас пойдут завтракать, князь, так сделайте честь… А я уж, извините, опоздал, спешу… — Известно, куда вы спешите, — важно проговорила генеральша. Да дайте ему ваши альбомы, mesdames, пусть он вам там напишет; какой он каллиграф, так на редкость! Талант; там он так у меня расчеркнулся старинным почерком: «Игумен Пафнутий руку приложил»… Ну, до свидания.
Да постойте, постойте, куда вы и какой там Пафнутий? Генерал быстрыми шагами удалился. Ах да: ну, какой там игумен? Садитесь вот тут, князь, вот на этом кресле, напротив, нет, сюда, к солнцу, к свету ближе подвиньтесь, чтоб я могла видеть. Ну, какой там игумен? Это интересно; ну, что же он? Генеральша спрашивала нетерпеливо, быстро, резко, не сводя глаз с князя, а когда князь отвечал, она кивала головой вслед за каждым его словом. Известен был святою жизнью, ездил в Орду, помогал устраивать тогдашние дела и подписался под одною грамотой, а снимок с этой подписи я видел. Мне понравился почерк, и я его заучил.
Когда давеча генерал захотел посмотреть, как я пишу, чтоб определить меня к месту, то я написал несколько фраз разными шрифтами, и между прочим «Игумен Пафнутий руку приложил» собственным почерком игумена Пафнутия. Генералу очень понравилось, вот он теперь и вспомнил. Впрочем, я думала, будет интереснее. Где же эта подпись? Садитесь вот здесь, напротив меня, — хлопотала она, усаживая князя, когда пришли в столовую, — я хочу на вас смотреть. Александра, Аделаида, потчуйте князя. Не правда ли, что он вовсе не такой… больной? Может, и салфетку не надо… Вам князь, подвязывали салфетку за кушаньем? А припадки?
Впрочем, не знаю; говорят, здешний климат мне будет вреден. Стало быть, всё пустяки и неправда; по обыкновению. Кушайте, князь, и рассказывайте: где вы родились, где воспитывались? Я хочу всё знать; вы чрезвычайно меня интересуете. Князь поблагодарил и, кушая с большим аппетитом, стал снова передавать всё то, о чем ему уже неоднократно приходилось говорить в это утро. Генеральша становилась всё довольнее и довольнее. Девицы тоже довольно внимательно слушали. Сочлись родней; оказалось, что князь знал свою родословную довольно хорошо; но как ни подводили, а между ним и генеральшей не оказалось почти никакого родства. Между дедами и бабками можно бы было еще счесться отдаленным родством.
Эта сухая материя особенно понравилась генеральше, которой почти никогда не удавалось говорить о своей родословной, при всем желании, так что она встала из-за стола в возбужденном состоянии духа. У нас такая общая комната есть, — обратилась она к князю, уводя его, — попросту моя маленькая гостиная, где мы, когда одни сидим, собираемся и каждая своим делом занимается: Александра, вот эта, моя старшая дочь, на фортепиано играет, или читает, или шьет; Аделаида — пейзажи и портреты пишет и ничего кончить не может , а Аглая сидит, ничего не делает. У меня тоже дело из рук валится: ничего не выходит. Ну вот и пришли; садитесь, князь, сюда, к камину, и рассказывайте. Я хочу знать, как вы рассказываете что-нибудь. Я хочу вполне убедиться, и когда с княгиней Белоконской увижусь, со старухой, ей про вас всё расскажу. Я хочу, чтобы вы их всех тоже заинтересовали. Ну, говорите же. Александра и Аглая сели вместе на маленьком диване и, сложа руки, приготовились слушать разговор.
Князь заметил, что на него со всех сторон устремлено особенное внимание. Что тут странного? Отчего ему не рассказывать? Язык есть. Я хочу знать, как он умеет говорить. Ну, о чем-нибудь. Расскажите, как вам понравилась Швейцария, первое впечатление. Вот вы увидите, вот он сейчас начнет, и прекрасно начнет. Что он, выиграть, что ли, этим хочет?
Это было после ряда сильных и мучительных припадков моей болезни, а я всегда, если болезнь усиливалась и припадки повторялись несколько раз сряду, впадал в полное отупение, терял совершенно память, а ум хотя и работал, но логическое течение мысли как бы обрывалось. Больше двух или трех идей последовательно я не мог связать сряду. Так мне кажется. Когда же припадки утихали, я опять становился и здоров и силен, вот как теперь. Помню: грусть во мне была нестерпимая; мне даже хотелось плакать; я всё удивлялся и беспокоился: ужасно на меня подействовало, что всё это чужое; это я понял. Чужое меня убивало. Совершенно пробудился я от этого мрака, помню я, вечером, в Базеле, при въезде в Швейцарию, и меня разбудил крик осла на городском рынке. Осел ужасно поразил меня и необыкновенно почему-то мне понравился, а с тем вместе вдруг в моей голове как бы всё прояснело. Это странно, — заметила генеральша.
Продолжайте, князь. Это даже какая-то во мне симпатия. Я стал о них расспрашивать, потому что прежде их не видывал, и тотчас же сам убедился, что это преполезнейшее животное, рабочее, сильное, терпеливое, дешевое, переносливое; и чрез этого осла мне вдруг вся Швейцария стала нравиться, так что совершенно прошла прежняя грусть. Чего ты всё смеешься, Аглая? И ты, Аделаида? Князь прекрасно рассказал об осле. Он сам его видел, а ты что видела? Ты не была за границей? Все три опять засмеялись.
Князь засмеялся вместе с ними. Я с ними вечно бранюсь, но я их люблю. Они ветрены, легкомысленны, сумасшедшие. А я все-таки стою за осла: осел добрый и полезный человек [28]. Я из любопытства спрашиваю, — спросила генеральша. Все опять засмеялись. О, верю, без сомнения! И князь смеялся не переставая. Я вижу, что вы добрейший молодой человек, — сказала генеральша.
Я злюсь очень часто, вот на них, на Ивана Федоровича особенно, но скверно то, что я всего добрее, когда злюсь. Я давеча, пред вашим приходом, рассердилась и представилась, что ничего не понимаю и понять не могу. Это со мной бывает; точно ребенок. Аглая мне урок дала; спасибо тебе, Аглая. Впрочем, всё вздор. Я еще не так глупа, как кажусь и как меня дочки представить хотят. Я с характером и не очень стыдлива. Я, впрочем, это без злобы говорю. Поди сюда, Аглая, поцелуй меня, ну… и довольно нежностей, — заметила она, когда Аглая с чувством поцеловала ее в губы и в руку.
Может быть, что-нибудь и поинтереснее осла вспомните. Надеюсь, ты почувствуешь после этого. Докажите им это, князь; продолжайте. Осла и в самом деле можно наконец мимо. Ну, что вы, кроме осла, за границей видели? Мне всегда было интересно, как люди сходят с ума и потом опять выздоравливают.
О чём на самом деле был роман Достоевского "Идиот"?
Герои, именно герои "делают" произведение, а таких разноплановых, ярких и харизматичных, как в Идиоте надо ещё поискать. Автором мастерски подняты темы любви и страсти, подлости и глупости, тщеславия и наживы, да и многие другие.
Вскоре после этого князь снимает комнату в квартире Гани, в которой также живут сестра Гани Варя, его мать Нина, брат Коля, отец, генерал Иволгин, и ещё один человек, Фердыщенко. Настасья появляется в квартире и оскорбляет семью Гани за то, что они отказались принять её в качестве кандидатки в жены Гани. Мышкин останавливает её. Вскоре им мешает толпа пьяных во главе с Парфёном Семёновичем Рогожиным, влюблённым в Настасью.
Рогожин предлагает принести 100 000 рублей на день рождения Настасьи, где она объявит, выходит она замуж за Ганю или нет. На вечеринке Настасья прислушивается к совету Гани и отказывается от предложения. Несмотря на предложение Рогожина, Мышкин предлагает Настасьи свою руку, сообщая, что недавно узнал о большом наследстве. Настасья считает себя недостойной и уходит с Рогожиным. Мышкин следит за Настасьей, пока она ходит туда-сюда между Рогожиным и им.
Богатство Мышкина в конце концов оказывается не очень большим и быстро убывает. Мышкин посещает дом Рогожина и видит, как там темно и грустно, они говорят о своих религиозных убеждениях и дарят друг другу крестики. В тот же день Рогожин пытается убить Мышкина в коридоре своей гостиницы, но у Мышкина внезапно начинается приступ эпилепсии.
Точно знаю, что самые смелые, яркие идеи в этом театре будут воплощены. Это моя пятая работа в Малом. И я помню, как, лукаво улыбнувшись, Соломин подписал распределение и сказал, что это квинтэссенция звезд, но есть одна проблема. Надо найти контакт с Элиной Авраамовной.
Контакт был найден. Счастлив, что она сыграла спектакль, и, как оказалось, это была ее последняя роль на сцене Малого тетра. Я помню их дуэт с Борисом Клюевым, которого уже тоже нет с нами: стоят в финале обнявшись, смотрят на закат и вспоминают всю жизнь. Таких артистов, как в Малом, сейчас, пожалуй, нет ни в одном театре. Потом была «Пиковая дама» с Верой Васильевой. Замечательный театральный момент, когда Быстрицкая по причине своего плохого самочувствия сама позвонила Вере Кузьминичне и передала ей свою роль. Это театральный подвиг, и в Малом он не единственный.
К 70-летию Бориса Клюева и 200-летию Лермонтова я поставил «Маскарад». Так совпало, что Клюев долгое время хотел сыграть Арбенина. Для меня Клюев стал талисманом. И, несмотря на свой страшный диагноз, он до последнего играл тяжелейший спектакль, а потом уезжал на процедуры.
В ходе проверки судебные приставы не только заново перечитали «Идиота», но даже провели лингвистическое исследование. Вердикт: великий классик не имел возможности пообщаться с Федорко лично, потому как умер за 80 лет до его рождения. А потому к делу не причастен.
Как пояснил НСН председатель Президиума коллегии адвокатов Игорь Трунов, попыток оправдать свое поведение отсылкой к великим писателям предпринимается много. Но уголовные дела по таким заявлениям, как правило, не возбуждаются. Если это вырванная из контекста фраза или слово, которое используется в совершенно других условиях, с совершенно другими смысловыми оттенками, то связи между произведением и тем, что было сказано, нет никакой. Поэтому попытка уйти от ответственности, сказав, что такую фразу использовал классик — бесполезна", - заключает Игорь Трунов.
В чём смысл романа «Идиот»?
«Идиот» Федора Достоевского. Роман «Идиот» в наибольшей степени отражает нравственную позицию Ф. М. Достоевского. Роман был задуман и написан за границей, куда писатель выехал с женой в апреле 1867 г. Перед отъездом он получил за будущее произведение аванс от редакции журнала «Русский вестник». Роман "Идиот" представляет собой своеобразный эксперимент Ф. М. Достоевского. Идиот: Роман в четырёх частях автор Фёдор Михайлович Достоевский.
О чём на самом деле был роман Достоевского "Идиот"?
Об «Идиоте» подробно писал в своих «Трёх мастерах» Стефан Цвейг и в эссе о Достоевском — Андре Жид. Роман «Идиот» занимает в творчестве Достоевского особое место. Тип такого персонажа был воплощен в князе Мышкине — главном герое романа "Идиот", величайшего произведения мировой литературы и — общепризнанно — самого загадочного романа Достоевского. Князь Мышкин, главный герой знаменитого романа Ф. М. Достоевского "Идиот", несет людям проповедь сострадания, прощения, милосердия и братства.