Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Джейн Эйр»). Джейн Эйр/Jane Eyre Печерица Владимир. Сирота Джейн Эйр устраивается гувернанткой в дом богатого и едкого мистера Рочестера. Создавая свой роман «Джейн Эйр», писательница старалась подчеркнуть, что бесправное положение женщин — позорное клеймо общественного строя её времени.
Джейн Эйр. Шарлотта Бронте 2020 слушать онлайн
Какова была судьба Эдварда Рочестера, Джейн Эйр и других героев романа? Родители Джейн Эйр умерли, когда она была совсем маленькой, и её взял к себе брат её матери мистер Рид, который вскоре тоже умер. Это «Джейн Эйр» – один из немногих любовных романов, вошедших в золотой фонд мировой ли-тературы. Джейн Эйр Часть II и другие mp3 песни этого артиста и похожие треки.
Место и время действия
- Читать книгу «Джейн Эйр» онлайн полностью📖 — Charlotte Bronte — MyBook.
- Шарлотта Бронте: другие книги автора
- Чем закончилcя роман «Джейн Эйр»? - YouTube
- Библиотека Горького
Последняя из рода Бронте. Как автор «Джейн Эйр» боролась за признание
| О чем повествует роман "Джейн Эйр"? | Джейн Эйр – возвращается к мистеру Рочестеру после пожара в его имении, выходит за него замуж, спустя два года у них рождается сын. |
| Краткое содержание «Джейн Эйр» за 2 минуты и по главам за 7 минут | Статья автора «Татьяна Трофимова» в Дзене: Вы знали, что роман «Джейн Эйр» во многом основан на биографии самой Шарлотты Бронте? |
| Джейн Эйр Шарлотта Бронте слушать аудиокнигу онлайн | Хотела бы купить книгу Джейн Эйр, автора Шарлотты Бронте, какой перевод лучше и понятнее? |
| Джейн Эйр (слушать аудиокнигу бесплатно) - автор Шарлотта Бронте | В «Джейн Эйр» многое как бы срисовано с натуры. |
| «Джейн Эйр»: новое очарование знакомого романа | Live news, investigations, opinion, photos and video by the journalists of The New York Times from more than 150 countries around the world. |
Читайте также
- Джейн Эйр (Бронте Ш.) - Каталог - Библиотеки Санкт-Петербурга
- Краткое содержание «Джейн Эйр»
- Джейн Эйр - Jane Eyre
- Анализ произведения Шарлотты Бронте «Джейн Эйр»
«Джейн Эйр»: краткое содержание. Шарлотта Бронте, «Джейн Эйр»
| «Джейн Эйр» - книга о вечном… | Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Джейн Эйр»). |
| «Джейн Эйр» - книга о вечном… | Автор описывает историю главной героини, Джейн Эйр, от ее детства до взрослости, и описывает ее борьбу за собственное счастье и самоопределение. |
| Читать книгу «Джейн Эйр» онлайн полностью📖 — Charlotte Bronte — MyBook. | Детство и юность воспитанницы пансиона для бедных девочек, Джейн Эйр, были безрадостными. |
Книга - Джейн Эйр
Прототипом подруги Джейн Эйр, Элен Бернс, стала старшая сестра писательницы — Мария Бронте. Статья автора «Татьяна Трофимова» в Дзене: Вы знали, что роман «Джейн Эйр» во многом основан на биографии самой Шарлотты Бронте? Шарлотта Бронте слушайте онлайн, это роман, написанный английской писательницей и опубликованный в 1847 году. Шарлотта Бронте — одна из самых знаменитых писательниц-романисток XIX века, автор романов «Джейн Эйр», «Эмма», «Шерли» и других.
Популярные услуги
Шарлотта Бронте «Джейн Эйр» Информация о книге: описание, содержание, в каких магазинах можно купить, скачать, читать. Роман «Джейн Эйр» Краткий сюжет и Подробное содержание по частям и главам. Перевод Ирины Гуровой (1999) «Джейн Эйр» Ирина Гурова начала работать над «Джейн Эйр» еще в конце восьмидесятых — тогда она перевела фрагменты, не вошедшие в перевод Станевич. «Джейн Эйр» (англ. Jane Eyre [ˌdʒeɪn ˈɛər]), в самой первой публикации был выпущен под названием «Джейн Эйр: Автобиография» (англ. Jane Eyre: An Autobiography). Главный роман Шарлотты Бронте «Джейн Эйр» был экранизирован 22 раза и, очевидно, будет экранизироваться снова и снова. «Джейн Эйр» и сегодня читается так же свежо, захватывающе, как и два столетия назад, и устаревать пока не собирается.
Джейн Эйр Часть II
Устроившись гувернанткой в семью богатого и загадочного мистера Рочестера, Джейн не только обретает свое «я», но и переживает самое сильное чувство из всех возможных… Слухай Клуб.
Наконец сплетни докатились и до Роу Хеда. Как бы то ни было, положение несчастной молодой женщины - безвинной матери внебрачного ребенка - жены и, в то же время, не жены - возбуждало всеобщее сочувствие.
Взволнованные разговоры об этом случае еще долго не стихали ни в Роу Хеде, ни в других околотках английских провинций. Шарлотта искренне сострадала несчастной женщине. Создавая свой роман " Джейн Эйр", писательница старалась подчеркнуть, что бесправное положение женщин - позорное клеймо общественного строя её времени.
Шарлотта Бронте, во что бы то ни стало, стремилась донести до читателя своё непоколебимое убеждение, что прекрасные дамы должны... Шарлотта посетила его со своей подругой Эллен Нассей Ellen Nussey летом 1845 г. Поместье Ферндин "Ferndean Manor" , - второе имение, принадлежавшее мистеру Рочестеру, где он поселился после трагедии, произошедшей в Тернфилде, - по-видимому, описано под впечатлением, навеянным местностью под названием Уайколлер-Холл Wycoller Hall.
Ранние события романа " Джейн Эйр", где осиротевшая Джейн посылается в суровую школу, основаны на личном опыте автора. Две её сестры умерли в детстве в результате плохих условий в школе "Clergy Daughters" в Коуэн-Бридже Cowan Bridge , в порядках и установках которой легко узнается Ловудская школа "Lowood school" из "Джейн Эйр". Образ основателя школы, мистера Брокльхерста, создан благодаря его реальному прототипу - преподобному Уильяму Кэрусу Уилсону 1791-1859 , а прототипом подруги Джейн Эйр Элен Бернс - послужила Мария Бронте, старшая сестра писательницы.
В августе 1824 года отец отправил Шарлотту в Кован-Бриджскую школу для дочерей духовенства две её старшие сестры, Мария и Элизабет, были отправлены туда в июле 1824, а младшая, Эмили, в ноябре.
Самый знаменитый роман Шарлотты Бронте рисует перед нами процесс эмоционального и духовного роста главной героини, которая является непосредственным отражением реальной Шарлотты. Книга описывает поиски Джейн Эйр своего собственного достоинства, несмотря на низкий социальный статус; поиск индивидуальности, несмотря на свою материальную зависимость от других людей в мире, где подобная женская амбициозность, мягко говоря, не приветствовалась. Джейн впервые предстает перед читателем осиротевшей девочкой, которую приютила в своем доме в Гейтсхэдхолле ее тетя Рид. Однако маленькая Джейн подвергается строгому, холодному, и несправедливому обращению со стороны тетушки, которая на фоне этого сладко балует своих собственных детей — Элизу, Джона и Джоржиану, потакая им в любой прихоти. Желая избавиться от ненавистного ей «подкидыша», миссис Рид приглашает в дом управляющего Ловудской школой-приютом, мистера Брокльхерста, прося у него принять на обучение «лживое, непослушное дитя». Джейн начинает новую жизнь в Ловудском приюте, где царит строгий режим. Здесь она учится выживать в ужасных условиях, и преуспевает в обучении, что позволяет ей стать учительницей в этом же месте.
Ища новых перспектив, она дает объявление о поиске работы гувернанткой, и, в конце концов, находит место личной учительницы для маленькой Адель — девочки, опекаемой мистером Эдвардом Рочестером в замке Торнфилд. До этой части книги Шарлотта описывает как свои тягостные годы жизни, так и ее сестер, но это не делает роман совершенно автобиографичным.
В ее жизнь приходит Большая Любовь. Но спасет она ее или погубит?
Героине предстоит научиться принимать нелегкие решения и делать сложный выбор между чувством и долгом, сердцем и разумом, самопожертвованием и жизнью. Будет ли в конце этой пронзительной истории счастливый конец? Что бы ни случилось, вера в любовь и сострадание, в людей и справедливость, в человеческое достоинство и силу духа помогут героине с честью выдержать все испытания.
Издания книги «Джейн Эйр»
Скачать аудиокнигу «Джейн Эйр» от Charlotte Bronte в любом формате. Джейн Эйр сбежала из поместья Торнфилд после того, как буквально во время собственной свадьбы узнала страшную тайну о женихе. "Джейн Эйр" — самый знаменитый роман Шарлотты Бронте, искренняя история скромной девушки-сироты, наделенной пылким сердцем и кристально чистой душой, преодолевающей множество препятствий на пути к своему счастью и способной на самоотверженную любовь. В «Джейн Эйр» многое как бы срисовано с натуры.
Впервые опубликован роман Шарлотты Бронте «Джен Эйр»
Увлекательная аудиокнига Джейн Эйр погружает слушателей в атмосферу северной Англии начала 19 века. Кадры я взяла из фильма "Джейн Эйр" производства Великобритании 1983 года, с Тимоти Далтоном и Зилой Кларк в главных ролях. Нажмите на кнопку "полная версия" справа от обложки книги на версии сайта для ПК или под обложкой на мобюильной версии сайта Полная версия книги. Джейн Эйр (Jane Eyre, 1847). Создавая свой роман» Джейн Эйр», писательница старалась подчеркнуть, что бесправное положение женщин — позорное клеймо общественного строя её времени.
Упомянутые авторы
- «Джейн Эйр»: насколько биографичен этот роман и были ли реальные прототипы у главных героев?
- Джейн Эйр - Jane Eyre
- «Джейн Эйр» краткое содержание по главам романа Шарлотты Бронте
- Шарлотта Бронте. Джейн Эйр
Кратко «Джейн Эйр» Ш. Бронте
В каком смятении пребывал мой рассудок, как бунтовало мое сердце! Но в каком мраке необъяснимости велся этот мысленный бой! Я не находила ответа на неумолчный внутренний вопрос — почему, за что я так страдаю? Теперь, с расстояния… не скажу скольких лет, я нахожу его без всякого труда. Я вносила дисгармонию в Гейтсхед-Холл. Я же была иной, чем все остальные там: у меня не было ничего общего ни с миссис Рид, ни с ее детьми, ни с ее приближенными вассалами.
Они меня не любили, так ведь и я их не любила. С какой стати должно было внушать им добрые чувства существо, взаимно не симпатичное каждому из них, существо, совершенно им чужое, полная их противоположность по характеру, по способностям, по склонностям; никчемное существо, которое не могло стать ни полезным им, ни еще одним источником радостей; ядовитое существо, взращивающее семена возмущения их обхождением, презрения к их мнениям. Я знаю, что, будь я задорной, веселой, беззаботной, требовательной и красивой резвушкой, пусть и столь же обездоленной и зависимой от нее, миссис Рид терпела бы мое присутствие более спокойно, ее дети скорее были бы склонны видеть во мне подружку, а слуги не старались бы сваливать на меня вину за все, что могло приключиться в детской. Дневной свет мало-помалу прощался с Красной комнатой; время шло к половине пятого, и пасмурный день переходил в гнетущие сумерки. Я слышала, как дождь все еще неумолчно стучит в окно на лестнице, как воет ветер в рощице позади дома.
Мне становилось все холоднее и холоднее, и тут смелость покинула меня. Привычное состояние униженности, сомнения в себе, тоскливой подавленности подернуло сыростью угли моего угасающего гнева. Все называли меня скверной девочкой, так может быть, я и вправду такая? Разве я минуту назад не думала о том, как уморить себя голодом? Это, бесспорно, грешная мысль, а достойна ли я смерти?
И такой ли желанный приют — склеп под приделом гейтсхедской церкви? В этом склепе, как мне говорили, погребен мистер Рид. И тут мои мысли обратились к нему, наводя на меня все больший страх. Я его не помнила, но знала, что он был моим родным дядей — братом моей матери, что он взял меня, осиротевшую на первом году жизни, в свой дом и что на смертном одре он потребовал от миссис Рид обещания, что она будет содержать и воспитывать меня как собственную дочь. Вероятно, миссис Рид считала, что ни в чем не отступила от своего обещания, да так, полагаю, оно и было в той мере, в какой ей позволяла ее натура.
Но как могла она питать добрые чувства к завещанной ей воспитаннице, не связанной с ней кровными узами, а после смерти ее мужа так вообще никакими? Несомненно, ее крайне тяготила необходимость из-за вырванного у нее слова заменять мать чужому ребенку, которого она не могла любить, и терпеть постоянное присутствие неприятной чужачки в своем семейном кружке. Меня осенила странная мысль. Я не сомневалась — никогда не сомневалась, — что мистер Рид, будь он жив, обходился бы со мной заботливо и ласково. И вот теперь, глядя на белую кровать и тонущие в сумраке стены, а порой и обращая завороженный взгляд на смутно поблескивающее зеркало, я начала припоминать все истории, какие слышала о мертвецах, которые не находят покоя в могилах потому, что их последняя воля не была исполнена, и возвращаются в мир живых, дабы покарать нарушивших клятву и отомстить за обиженных.
И мне пришло в голову, что дух мистера Рида, разгневанный несправедливостями, которые терпит дочь его сестры, может покинуть то ли церковный склеп, то ли неведомый мир, где пребывают усопшие, и явиться мне в этой комнате. Я утерла слезы и подавила рыдания, боясь, как бы на свидетельства бурного горя не отозвался потусторонний голос, дабы утешить меня, или из темноты не возникло бы лицо, окруженное ореолом, и не склонилось бы надо мной с неземной жалостью. Хотя в теории эта мысль казалась утешительной, я почувствовала, что осуществление ее на деле было бы ужасным, и изо всех сил постаралась прогнать ее, постаралась быть твердой. Стряхнув волосы с глаз, я откинула голову и попыталась обвести темную комнату смелым взглядом — и в этот миг на стену лег светлый блик. Может быть, спросила я себя, лунный луч проник в щелку между ставнями?
Нет, лунный свет неподвижен, а этот двигался: на моих глазах он скользнул к потолку и затрепетал у меня над головой. Теперь я не сомневаюсь, что, вероятнее всего, кто-то шел через лужайку с фонарем, луч которого скользил по ставням, но тогда я с трепетом ожидала неведомых ужасов, мои нервы были возбуждены до крайности, и быстро скользящий блик представился мне предвестником потустороннего видения. Сердце у меня заколотилось, мои уши заполнил звук, показавшийся мне шелестом крыльев, я ощутила чье-то присутствие… Меня что-то давило, душило, и, утратив всякую власть над собой, я бросилась к двери и стала отчаянно дергать ручку. В коридоре послышались бегущие шаги, ключ повернулся в замке, и вошли Бесси с Эббот. Меня всю будто жаром обдало!
Можно я вернусь в детскую? Вы поранились? Вам что-нибудь привиделось? Я видела свет и подумала, что увижу привидение! Ну заболи у нее что-то, так еще понятно было бы, но она же только одного хотела: чтобы мы все сюда прибежали.
Знаю я подлые ее хитрости! Ленты ее чепца развевались, платье воинственно шуршало. Мне кажется, я распорядилась, чтобы Джейн Эйр оставили в Красной комнате, пока я сама за ней не приду. Не сомневайся, таким способом ты ничего не добьешься. Я не терплю притворства, особенно в детях.
Мой долг — показать тебе, что от лживых уловок пользы не бывает. Теперь ты пробудешь тут на час дольше, но и тогда я тебя выпущу, только если ты смиришься и будешь вести себя очень тихо. Простите меня! Я не вынесу… накажите меня как-нибудь по-другому! Я умру, если… — Молчать!
Эта буйная выходка отвратительна! Без сомнения, она не кривила душой. В ее глазах я была не по летам умелой притворщицей. Она искренне видела во мне сочетание взбалмошности, скверного нрава и опасной двуличности. Бесси и Эббот вышли в коридор, и миссис Рид, еще более раздраженная моим теперь исступленным отчаянием и судорожными рыданиями, втолкнула меня внутрь без лишних слов и заперла дверь.
Я услышала, как она удаляется, гневно шурша юбками, и тут, видимо, я потеряла сознание и все подернулось темнотой. Глава 3 Следующее мое воспоминание: я просыпаюсь будто от страшного кошмара и вижу жуткое багровое сияние, пересеченное черными полосками. И я слышу голоса, странно глухие, будто доносящиеся сквозь шум ветра или воды. Волнение, растерянность и властвующий надо всем ужас мутили мое сознание. Вскоре я почувствовала чьи-то руки: кто-то приподнял меня и усадил, поддерживая за плечи, причем никогда еще меня не приподнимали и не поддерживали с такой ласковой бережностью.
Я прислонилась головой не то к подушке, не то к чьей-то руке, и мне стало легче. Через пять минут туман, окутывавший мой мозг, рассеялся. И я поняла, что нахожусь в собственной кровати, а багровое сияние исходит от огня в камельке детской. Была ночь. На столе горела свеча.
В ногах кровати стояла Бесси с тазиком в руке, а в кресле возле моего изголовья сидел незнакомый джентльмен и низко наклонялся надо мной. Я испытала неизъяснимое облегчение: близость постороннего человека, не обитателя Гейтсхеда, не родственника миссис Рид, успокаивала, обещала защиту. Отвернувшись от Бесси хотя ее присутствие было для меня куда менее тягостным, чем, например, Эббот , я вгляделась в его лицо и узнала мистера Ллойда, аптекаря, которого миссис Рид иногда звала к заболевшим слугам. Себя и своих детей она поручала заботам врача. Я назвала его фамилию и протянула ему руку.
Он взял ее с улыбкой, говоря: — Скоро мы будем чувствовать себя совсем хорошо! Затем мистер Ллойд осторожно уложил меня и, обратившись к Бесси, велел ей последить, чтобы ночью меня не тревожили. Он отдал еще несколько распоряжений, упомянул, что заглянет на следующий день, и удалился — к большому моему огорчению. Мне было так уютно, так спокойно, пока он сидел у моего изголовья. И когда он притворил за собой дверь, в комнате словно стало темнее, и сердце у меня вновь упало, удрученное невыразимой тоской.
Я ответила ей лишь с большим трудом, ожидая услышать злой упрек: — Постараюсь. А может, скушаете чего-нибудь? Ведь время уже за полночь. Но если вам что понадобится ночью, так вы меня позовите. Какая удивительная заботливость!
Осмелев, я спросила: — Бесси, а что со мной такое? Я заболела? А теперь вам, должно быть, скоро полегчает. Бесси пошла в комнату горничной рядом с детской. Я услышала, как она сказала: — Сара, ляг со мной в детской.
Я страх боюсь остаться одна с бедной девочкой. Она ж и умереть может! И что с ней такое приключилось? Может, ей что привиделось?
Роман рассказывает про ее борьбу за свободу и независимость в мире, где женщине было трудно реализовать свои желания и амбиции. Джейн Эйр была сиротой и жила в детском приюте под руководством жестокой и несправедливой матроны. Вскоре ее отправляют на обучение в школу для девочек, где она обретает своих первых настоящих друзей.
Однако ее жизнь меняется после окончания учебы, когда она устраивается на работу гувернанткой в доме богатого джентльмена по имени мистер Рочестер. В доме мистера Рочестера Джейн обнаруживает, что в нем скрывается много тайн, и она начинает испытывать к нему чувства. Но их любовь находится под угрозой из-за тайны, которую мистер Рочестер скрывает от Джейн и которая может разрушить их будущее. Слушать Джейн Эйр - Шарлотта Бронте бесплатно, это не только любовный роман, но и история о силе воли и независимости женщины в трудных жизненных обстоятельствах. Аудиокнига Шарлотты Бронте оставляет на слушателе глубокое впечатление и до сих пор считается одним из величайших произведений английской литературы. Эта книга присутствует в работах многих женщин-писательниц, вызывая вдохновение и сравнения с героинями. Шарлотта Бронте - писательница, чьи книги стоит читать на английском.
Стиль её наполнен красотой и изяществом.
Тогда же и стало известно настоящее имя автора — Шарлотта Бронте. Невероятный успех ее литературному произведению обеспечило то обстоятельство, что Шарлотта хорошо знала все то, о чем писала. В истории Джейн и правда многое взято из биографии самой писательницы. В 1824 году Шарлотта и три ее сестры были отданы отцом Патриком Бронте в сиротский приют для дочерей духовенства, где их должны были подготовить к профессии гувернантки. Не случайно пансион в местечке Кован-Бридж стал прообразом для Ловудского приюта в романе «Джейн Эйр». От вспыхнувшей в 1825 году эпидемии тифа погибли две старшие сестры Шарлотты, воспоминаниями о которых навеян образ Элен Бернс в романе. Патрик Бронте приехал, чтобы похоронить двух старших дочерей и забрать домой оставшихся в живых, но совершенно больных девочек — Шарлотту и Эмилию.
В июне 1839 года Шарлотта получила свою первую должность гувернантки в семье Сиджвиков откуда быстро ушла из-за плохого обращения , а в 1841 году — вторую, в семье мистера и миссис Уайт. В том же году тётя Шарлотты, мисс Элизабет Бренуэлл, согласилась снабдить племянниц деньгами, чтобы они могли основать свою собственную школу. Однако Шарлотта внезапно изменила планы, решив предварительно усовершенствоваться во французском языке.
Но к этому времени девушке уже удалось добиться многого: она вела активную литературную жизнь и даже породила феминистское движение в искусстве. Школа, где училась Шарлотта Бронте. Закончив своё обучение в школе Роу-Хэда, она там же начала карьеру учительницы, затем работала гувернанткой и даже пыталась открыть собственную школу. Всю жизнь девушка шла против течения, избегая замужества, она пыталась заработать денег собственным трудом. Но во всех начинаниях её ожидали трудности. Шарлотта рано осознала свой литературный дар и потратила не один год, чтобы доказать другим, что может писать не хуже мужчин. Для многих это было очевидно, но даже те, кто разглядел в Шарлотте талантливую писательницу, продолжали отговаривать её от занятий литературой. Одним из тех, кто советовал девушке оставить попытки войти в литературный мир, был известный поэт Роберт Саути. Он соглашался, что юная леди обладает «и не в незначительной степени» поэтическим даром, но предупреждал, что поэзия вредна для душевного здоровья и может помешать дальнейшему счастью. В частности, сделает её «непригодной для выполнения традиционных женских обязанностей, которые для женщины важнее всякого творчества». После общения с престарелым поэтом своенравная Шарлотта сделала собственные выводы: решила отдавать предпочтение прозе, а не поэзии; в своих сочинениях отказаться от романтизма в пользу реализма и писать под мужским псевдонимом, чтобы традиционные убеждения не мешали объективной оценке её сочинений. И хотя были проданы всего пара экземпляров, литературные критики благосклонно отнеслись к содержанию книги. Это позволило девушкам поверить в свои силы и продолжить литературную работу. Рукопись старшей сестры отклонили, книга Эмили вышла не замеченной критиками позже она попадёт в десятку лучших романов мира , а произведение младшей из них получило похвальные отзывы.
Книга - Джейн Эйр
И вот им — то есть моим Издателям и этим Критикам — я говорю от всей души: «Господа, сердечно вас благодарю! Таким недоверчивым судьям я хочу указать на некоторые неопровержимые различия, хочу напомнить им несколько простых истин. Светские условности еще не нравственность. Ханжество еще не религия. Обличать ханжество еще не значит нападать на религию. Сорвать маску с лица Фарисея еще не значит поднять руку на Терновый Венец. Все эти вещи и дела диаметрально противоположны, они столь же различны, как порок и добродетель. Люди слишком уж часто путают их, а путать их нельзя. Нельзя принимать внешность за суть. Нельзя допускать, чтобы узкие человеческие доктрины, служащие вознесению и восхвалению немногих, подменяли учение Христа, искупившее весь мир. Между ними, повторяю, есть различие, и четко обозначить широкую границу, их разделяющую, — поступок благой, а не дурной.
Свету может не нравиться разделение этих идей, поскольку он привык сливать их воедино и находит удобным выдавать внешнюю благопристойность за истинную добродетель — принимать побелку стен за чистоту святилища. Он может ненавидеть того, кто дерзает проверять и обличать, соскабливать позолоту и обнажать низкий металл под ней, вскрывать гроб повапленный и обнажать всем взорам прах внутри, — но и ненавидя, он в долгу у такого смельчака. Ахав не любил Михея, ибо тот не пророчествовал о нем доброго, а только худое. Возможно, угодливый сын Ханааны был ему много приятнее, однако Ахав мог бы избежать кровавой гибели, если бы отвратил слух свой от лести и открыл бы его правдивому совету. Среди нас живет человек, чьи слова не предназначены для того, чтобы приятно щекотать нежные уши. Он, мне кажется, предстает перед великими мира сего, как некогда сын Иемлая предстал перед царем Израильским и царем Иудейским, сидевшими каждый на седалище своем, и провозглашает истину, столь же глубокую, с силой столь же пророческой и победной, с тем же бесстрашием и дерзновением. Вызывает ли сатирик «Ярмарки тщеславия» восхищение в высших сферах? Не знаю. Но полагаю, если бы некоторые из тех, на кого он обрушивает греческий огонь своих сарказмов, над чьими головами мечет свои перуны, вняли, пока не поздно, его предостережениям, то сами они или семя их могли бы еще избежать Рамофа Галаадского, этой роковой битвы. Почему я называю этого человека?
Я называю его, ибо вижу, что ум его гораздо более глубок и уникален, чем сознают современники; ибо почитаю в нем первого борца за очищение общества наших дней, главного мастера среди тех тружеников, кто стремится восстановить во всей чистоте извращенный порядок вещей; ибо считаю, что ни один критик его творений еще не нашел подобающего ему сравнения или слов, верно определяющих его талант. Говорят, что он подобен Филдингу, указывают на его остроумие, юмор, умение рассмешить. На Филдинга он похож, как орел — на стервятника: Филдинг снисходит до падали, но Теккерей — никогда. Остроумие его блистательно, юмор обаятелен, однако к серьезному его гению они имеют то же отношение, что летние зарницы — к смертоносной электрической вспышке, укрытой в глубинах грозовой тучи. И наконец, я называю мастера Теккерея потому, что ему — если он примет такую дань уважения от неизвестного лица — я посвящаю это второе издание «Джейн Эйр». Здесь и далее примеч. Утром мы около часа бродили по садовым дорожкам среди оголившихся кустов, но к обеду миссис Рид, если не было гостей, обедала рано ледяной зимний ветер нагнал такие хмурые тучи и захлестал таким дождем, что ни о каких прогулках и речи быть не могло. А я обрадовалась. Долгие прогулки, особенно в сырые знобкие дни, мне никогда не нравились. И каким мучительным было возвращение домой в промозглых сумерках, когда пальцы на руках и ногах совсем немели, а сердце сжимала тоска из-за сердитого ворчания Бесси, няньки, и еще от сознания, насколько я физически слабее, чем Элиза, Джон и Джорджиана Риды.
Теперь указанные Элиза, Джон и Джорджиана ласкались в гостиной к маменьке: она полулежала на кушетке у камина и, окруженная своими ангелочками в эту минуту они не ссорились и не плакали , выглядела безоблачно счастливой. Меня к их кружку она не подозвала, сказав, что сожалеет о необходимости держать меня поодаль, но, пока не услышит от Бесси и собственными глазами не убедится, насколько искренне и усердно я стараюсь обрести детскую общительность и приветливость, сделаться более милой и резвой, стать веселой, непосредственной — ну, словом, более естественной, — она вынуждена отказывать мне в тех удовольствиях, какие предназначены только для детей, всем довольных и счастливых. Поди отсюда, посиди где-нибудь и помолчи, пока не научишься быть вежливой. К гостиной примыкала малая столовая для завтраков, и я ускользнула туда. Там стоял книжный шкаф, и минуту спустя я уже держала в руке толстый том, в котором, как я предусмотрительно убедилась, было много картинок. Забравшись на диванчик в оконной нише, я поджала ноги по-турецки, почти совсем задернула гардину из красной плотной шерсти и оказалась в убежище, укрытом почти со всех сторон. Справа меня прятали алые складки гардины, слева прозрачные стекла служили мне защитой от унылого ноябрьского дня, не загораживая его. Время от времени, переворачивая страницу книги, я поглядывала в окно на открывавшийся за ним вид — вдали белесой пеленой висел туман, смыкаясь с тучами, вблизи долгие порывы стонущего ветра гнали нескончаемые дождевые струи над мокрой лужайкой и гнущимися ветками деревьев и кустов. Я вернулась к моей книге — «Истории британских птиц» Бьюика. Печатный текст меня, вообще говоря, интересовал мало, однако некоторые страницы введения я, хотя и была еще совсем маленькой, не могла просто перелистнуть, не прочитав.
Те, что посвящены местам обитания морских птиц, «пустынным скалистым островкам и обрывистым мысам», приюту лишь их одних, — побережью Норвегии, где таких островков и обрывов множество, от мыса Линдеснеса на юге и до Нордкапа на самом севере, Где Северный вскипает Океан Вокруг нагих унылых островов Далекой Туле; где на грозные Гебриды Гнев рушат атлантические волны[2 - Строки из стихотворения «Осень» шотландского поэта Д. Здесь и далее перевод стихов И. Не могли не привлечь моего внимания и описания суровых, мрачных берегов Лапландии, Сибири, Шпицбергена, Новой Земли, Исландии, Гренландии — все эти «необъятные протяжения Арктической зоны, эти неисследованные области, гнетуще безлюдные, это вечное царство морозов и снегов, где крепкие ледяные поля, творение неисчислимых столетий зимы, окружают полюс, громоздя ледяные горы одну выше другой, и сосредоточивают в себе все угрозы лютых холодов». У меня сложился собственный образ этих мертвенно-белых царств: смутный, как все лишь полупонятные представления, что неясными тенями скользят в детском мозгу, но странно убедительный. Слова на страницах введения связывались с иллюстрациями книги и придавали особое значение одинокой скале среди валов, взметающих фонтаны брызг, разбитой лодке на пустынном берегу, холодной жуткой луне, поглядывающей сквозь разрывы туч на тонущий корабль. Не могу выразить, какую меланхолию будило изображение заброшенного кладбища, надгробной плиты с чьим-то именем, калитки, двух деревьев, заслоняющей даль полуразрушенной ограды, узкого серпа восходящего месяца — указания на наступление ночи. Два судна, скованные штилем на зеркальной глади дремлющего океана, я сочла морскими призраками. Страницу, на которой дьявол крепко держал вора за его суму, я тут же перевернула, холодея от ужаса. Как и другую, где на вершине скалы сидел кто-то черный и рогатый, глядя на толпу вдалеке, окружающую виселицу. Каждая картинка содержала какую-то историю, часто загадочную для моего неразвитого ума и детских чувств и все же необычайно интересную — не меньше рассказов Бесси в зимние вечера, когда она бывала в добром расположении духа и ставила свой столик для утюжки у камелька в детской.
Разрешив нам усесться вокруг, она разглаживала кружевные рюши на платьях миссис Рид, плоила ее ночные чепцы и потчевала нас перипетиями любви и приключений, заимствованными из старинных сказок и еще более старинных баллад, а то и как я поняла позднее из «Памелы» или «Повести о Генри, графе Морлендском». С Бьюиком на коленях я была счастлива, то есть счастлива на свой лад. И боялась только одного: что мне помешают, как и произошло слишком скоро. Дверь отворилась. Госпожа Нюня! Скажите маменьке, что она убежала под дождь, дрянь этакая! И Джон Рид меня не нашел бы — он был туп и ненаблюдателен, но Элиза только заглянула в дверь и сразу сказала: — Она за гардиной, Джек, где ей еще быть? И я сразу вышла в комнату, дрожа при одной мысли, что упомянутый Джек вытащит меня оттуда насильно. Он плюхнулся в кресло и жестом приказал, чтобы я встала перед ним. Джон Рид был четырнадцатилетним школьником на четыре года старше меня, так как мне было тогда всего десять , крупным и плотным для своего возраста, с землистой нездоровой кожей, грубыми чертами широкого лица, толстыми руками и большими ступнями.
За столом он обжирался, и из-за постоянного несварения желудка глаза у него были мутными и тусклыми, а щеки дряблыми. Собственно, ему полагалось бы сейчас быть в школе, но его маменька забрала его домой на месяц-два «по причине деликатного здоровья». Мистер Майлс, директор школы, объяснил, что Джон был бы совсем здоров, если бы ему из дома присылали поменьше бисквитов и сластей, однако материнское сердце не приняло столь сурового суждения, склоняясь к более возвышенному убеждению, что дурной цвет лица Джона свидетельствует о чрезмерном прилежании, а возможно, и о том, что мальчик тоскует по дому. Джон питал очень мало любви к матери и сестрам, а ко мне — живейшую антипатию. Он издевался надо мной и бил меня — и не два-три раза в неделю, не раз-другой на дню, но непрерывно: каждый мой нерв изнывал от страха перед ним и все мое существо сжималось при его приближении. Бывали минуты, когда я совсем терялась от ужаса, который он мне внушал. Ведь у меня не было никакой защиты ни от его угроз, ни от перехода от слов к делу. Слуги не хотели идти наперекор молодому хозяину, вступившись за меня, а миссис Рид оставалась слепа и глуха: она не видела, как он меня бьет, не слышала, как он осыпает меня бранью, даже если он расправлялся со мной, не стесняясь ее присутствия. Правда, чаще это происходило у нее за спиной. Привычно подчиняясь Джону, я подошла к его креслу.
Примерно три минуты он потратил на то, что показывал мне язык, высовывая его настолько, насколько было возможно, не повредив корня. Я знала, что потом он меня ударит, и, хотя очень боялась удара, думала о том, как отвратителен и уродлив тот, кто сейчас его нанесет. Возможно, он прочитал эти мысли по моему лицу, потому что внезапно без единого слова ударил меня так сильно, что я зашаталась, однако удержалась на ногах и попятилась. Я давно привыкла к грубостям Джона Рида, и мне в голову не приходило возражать ему. Меня заботило лишь то, как перенести удар, который неизбежно должен был последовать за бранью. Я вернулась к окну и принесла ее. Ну я проучу тебя, как рыться на моих книжных полках! Они ведь мои, весь дом мой — или станет моим через несколько лет. Иди встань у двери, подальше от зеркала и окон. Я послушалась, не сообразив сначала, что он задумал.
Но когда увидела, как он поднял книгу, прицелился и вскочил, чтобы швырнуть ее, я инстинктивно с испуганным криком кинулась в сторону. Но опоздала. Том уже был брошен, обрушился на меня, сбил с ног, и я стукнулась головой о косяк. Из ссадины потекла кровь. Боль была настолько сильной, что мой ужас внезапно прошел, сменившись другими чувствами. И про себя проводила параллели, хотя вовсе не собиралась вот так выложить их вслух. Вы ее слышали, Элиза и Джорджиана? Ну я скажу маменьке, но сперва… Он ринулся на меня. Я почувствовала, как он ухватил меня за волосы и за плечо… но он напал на существо, доведенное до отчаяния.
Что же, тем лучше: я вообще не любила подолгу гулять зимой, особенно под вечер.
Мне казалось просто ужасным возвращаться домой в зябких сумерках, когда пальцы на руках и ногах немеют от стужи, а сердце сжимается тоской от вечной воркотни Бесси, нашей няньки, и от унизительного сознания физического превосходства надо мной Элизы, Джона и Джорджианы Рид. Вышеупомянутые Элиза, Джон и Джорджиана собрались теперь в гостиной возле своей мамы: она полулежала на диване перед камином, окруженная своими дорогими детками в данную минуту они не ссорились и не ревели , и, очевидно, была безмятежно счастлива. Я была освобождена от участия в этой семейной группе; как заявила мне миссис Рид, она весьма сожалеет, но приходится отделить меня от остальных детей, по крайней мере до тех пор, пока Бесси не сообщит ей, да и она сама не увидит, что я действительно прилагаю все усилия, чтобы стать более приветливой и ласковой девочкой, более уживчивой и кроткой, пока она не заметит во мне что-то более светлое, доброе и чистосердечное; а тем временем она вынуждена лишить меня всех радостей, которые предназначены для скромных, почтительных деток. Что я сделала? Сядь где-нибудь и, пока не научишься быть вежливой, молчи.
Девочку несправедливо называли испорченной и злобной лгуньей, подчеркивали, что ей позволяется жить в поместье Гейтсхэд-холл исключительно из милости. Особенно героиня Бронте Джейн Эйр страдала от выходок своего двоюродного брата Джона. Противный мальчишка постоянно провоцировал ее на конфликт, чтобы объявить виноватой. После очередной драки с юным Ридом сироту отправили в жуткую Красную комнату. Именно там скончался муж миссис Рид, и считалось, что его призрак иногда возвращается. Переезд в Ловуд Заключение в страшной комнате обернулось для несчастной девочки тяжелой болезнью. Тетя, не горящая желанием тратить на дурного ребенка время, отправила племянницу в школу. Выбранное миссис Рид учебное заведение называлось «Ловуд». Сначала маленькая пленница мечтала о школе, думая, что сможет обрести свободу. Но вскоре выяснилось, что Шарлотта Бронте Джейн Эйр погрузила в настоящий сиротский приют. Прилизанные прически, бедные платья — каждая воспитанница «Ловуда» выглядела точно так же, как и все остальные. Девочки, с которыми предстояло учиться сироте, были озлобленными, боялись всего на свете. Джейн вынуждена была ежедневно питаться отвратительной едой, терпеть грубые нападки преподавательниц и жуткий холод, жить в строгом соответствии с расписанием, которому подчинялась каждая минута в школе. Тем, кто начинает знакомиться с книгой, может показаться, что Шарлотта Бронте Джейн Эйр собирается мучить буквально на каждой странице. Однако в «Ловуде» с главной героиней случается и нечто хорошее. У девочки впервые в жизни появляются друзья. Ее подругой становится одна из воспитанниц Элен Берне, сумевшая научить ее любви и терпению. Близко сходится сиротка и с директрисой школы мисс Темпль —доброжелательной, отличающейся от остальных учительниц женщиной. Приглашение в Торнфилд Жизнь девочки в «Ловуде» продолжается 8 лет, два из них она работает в школе учительницей. Скучное размеренное существование вызывает у энергичной англичанки отвращение. Единственное решение ее проблемы — переезд, поэтому мисс Эйр занимается поисками места гувернантки. В конце концов усилия увенчиваются успехом. Джейн Эйр автор отправляет в поместье Торнфилд. Вырвавшаяся из заточения трагичного «Ловуда» гувернантка готова приступить к новым обязанностям. Миссис Фэйрфакс — домоправительница Торнфилда — тепло встречает девушку и знакомит ее с будущей ученицей. Маленькая Адель — воспитанница Эдварда Рочестера, ее работодателя. Впоследствии Джейн узнает, что ребенок — брошенная дочь французской певички, когда-то являвшейся любовницей Рочестера. Сам хозяин в основном живет на континенте, наведываясь в свои владения крайне редко. Жизнь новоиспеченной гувернантки в Торнфилде можно было бы назвать приятной. Ей нравится Адель, миссис Фэйрфакс — воплощение дружелюбия.
Патрик Бронте приехал, чтобы похоронить двух старших дочерей и забрать домой оставшихся в живых, но совершенно больных девочек - Шарлотту и Эмилию. В 1842 году Шарлотта и Эмилия поехали в Брюссель и поступили в бельгийский пансион, надеясь в совершенстве овладеть французским языком. У них не было денег, чтобы платить за обучение, и они взялись преподавать английский язык ученицам пансиона. Обучение в пансионе возглавлял Константин Эже, муж начальницы, очень образованный человек, знаток литературы. Он по первому же французскому сочинению, написанному молодыми англичанками, понял их одаренность и предсказал им писательскую славу. Его советы Шарлотте и вера в ее талант стали для нее большой поддержкой.
Краткое содержание «Джейн Эйр»
Два корабля, застигнутые штилем в недвижном море, казались мне морскими призраками. Страничку, где был изображен сатана, отнимающий у вора узел с похищенным добром, я поскорее перевернула: она вызывала во мне ужас. С таким же ужасом смотрела я и на черное рогатое существо, которое, сидя на скале, созерцает толпу, теснящуюся вдали у виселицы. Каждая картинка таила в себе целую повесть, подчас трудную для моего неискушенного ума и смутных восприятий, но полную глубокого интереса — такого же, как сказки, которые рассказывала нам Бесси зимними вечерами в тех редких случаях, когда бывала в добром настроении. Придвинув гладильный столик к камину в нашей детской, она разрешала нам усесться вокруг и, отглаживая блонды на юбках миссис Рид или плоя щипцами оборки ее ночного чепчика, утоляла наше жадное любопытство рассказами о любви и приключениях, заимствованных из старинных волшебных сказок и еще более древних баллад или же, как я обнаружила в более поздние годы, из «Памелы» и «Генриха, герцога Морландского». И вот, сидя с книгой на коленях, я была счастлива; по-своему, но счастлива. Я боялась только одного — что мне помешают, и это, к сожалению, случилось очень скоро. Дверь в маленькую столовую отворилась. Скажите мамочке, что она убежала под дождик… Экая гадина!
Я тотчас вышла из своего уголка; больше всего я боялась, как бы меня оттуда не вытащил Джон. Джону Риду исполнилось четырнадцать лет, он был четырьмя годами старше меня, так как мне едва минуло десять. Это был необычайно рослый для своих лет увалень с прыщеватой кожей и нездоровым цветом лица; поражали его крупные нескладные черты и большие ноги и руки. За столом он постоянно объедался, и от этого у него был мутный, бессмысленный взгляд и дряблые щеки. Собственно говоря, ему следовало сейчас быть в школе, но мамочка взяла его на месяц-другой домой «по причине слабого здоровья». Мистер Майлс, его учитель, утверждал, что в этом нет никакой необходимости, — пусть ему только поменьше присылают из дому пирожков и пряников; но материнское сердце возмущалось столь грубым объяснением и склонялось к более благородной версии, приписывавшей бледность мальчика переутомлению, а может быть, и тоске по родному дому. Джон не питал особой привязанности к матери и сестрам, меня же он просто ненавидел. Он запугивал меня и тиранил; и это не два-три раза в неделю и даже не раз или два в день, а беспрестанно.
Каждым нервом я боялась его и трепетала каждой жилкой, едва он приближался ко мне.
Одним из тех, кто советовал девушке оставить попытки войти в литературный мир, был известный поэт Роберт Саути. Он соглашался, что юная леди обладает «и не в незначительной степени» поэтическим даром, но предупреждал, что поэзия вредна для душевного здоровья и может помешать дальнейшему счастью. В частности, сделает её «непригодной для выполнения традиционных женских обязанностей, которые для женщины важнее всякого творчества». После общения с престарелым поэтом своенравная Шарлотта сделала собственные выводы: решила отдавать предпочтение прозе, а не поэзии; в своих сочинениях отказаться от романтизма в пользу реализма и писать под мужским псевдонимом, чтобы традиционные убеждения не мешали объективной оценке её сочинений. И хотя были проданы всего пара экземпляров, литературные критики благосклонно отнеслись к содержанию книги. Это позволило девушкам поверить в свои силы и продолжить литературную работу. Рукопись старшей сестры отклонили, книга Эмили вышла не замеченной критиками позже она попадёт в десятку лучших романов мира , а произведение младшей из них получило похвальные отзывы. Тем не менее неудача с первым отвергнутым романом не сломала Шарлотту, она искренне радовалась за сестёр, а сама искала издателей для своего нового романа «Джейн Эйр», который хотела опубликовать под собственным именем.
Семейный портрет — Шарлотта, Эмили, Бренуэлл и Энн. Сразу после публикации книга Шарлотта получила оглушительный успех — несколько издательств соперничали друг с другом, чтобы приобрести права на переиздание. Всего через 8 лет после публикации «Джейн Эйр» она умерла. Но перед этим всё же решила выйти замуж за преемника своего отца по приходу, священника Артура Белла Николлса. Известно, что первые впечатления о будущем муже у неё были далеко не лестными: «Мистер Николлс как раз вернулся; даже ради спасения моей жизни я не могу рассмотреть в нём те интересные зачатки добра, которые ты обнаружила; меня главным образом всегда поражает узость его мышления». Но спустя годы пастору удалось завоевать сердце одинокой 37-летней писательницы.
Особенной популярностью она пользовалась среди женской части британского общества строгой Викторианской эпохи. Тогда же и стало известно настоящее имя автора — Шарлотта Бронте. Невероятный успех ее литературному произведению обеспечило то обстоятельство, что Шарлотта хорошо знала все то, о чем писала. В истории Джейн и правда многое взято из биографии самой писательницы. В 1824 году Шарлотта и три ее сестры были отданы отцом Патриком Бронте в сиротский приют для дочерей духовенства, где их должны были подготовить к профессии гувернантки. Не случайно пансион в местечке Кован-Бридж стал прообразом для Ловудского приюта в романе «Джейн Эйр». От вспыхнувшей в 1825 году эпидемии тифа погибли две старшие сестры Шарлотты, воспоминаниями о которых навеян образ Элен Бернс в романе. Патрик Бронте приехал, чтобы похоронить двух старших дочерей и забрать домой оставшихся в живых, но совершенно больных девочек — Шарлотту и Эмилию. В июне 1839 года Шарлотта получила свою первую должность гувернантки в семье Сиджвиков откуда быстро ушла из-за плохого обращения , а в 1841 году — вторую, в семье мистера и миссис Уайт. В том же году тётя Шарлотты, мисс Элизабет Бренуэлл, согласилась снабдить племянниц деньгами, чтобы они могли основать свою собственную школу.
Слуги не хотели идти наперекор молодому хозяину, вступившись за меня, а миссис Рид оставалась слепа и глуха: она не видела, как он меня бьет, не слышала, как он осыпает меня бранью, даже если он расправлялся со мной, не стесняясь ее присутствия. Правда, чаще это происходило у нее за спиной. Привычно подчиняясь Джону, я подошла к его креслу. Примерно три минуты он потратил на то, что показывал мне язык, высовывая его настолько, насколько было возможно, не повредив корня. Я знала, что потом он меня ударит, и, хотя очень боялась удара, думала о том, как отвратителен и уродлив тот, кто сейчас его нанесет. Возможно, он прочитал эти мысли по моему лицу, потому что внезапно без единого слова ударил меня так сильно, что я зашаталась, однако удержалась на ногах и попятилась. Я давно привыкла к грубостям Джона Рида, и мне в голову не приходило возражать ему. Меня заботило лишь то, как перенести удар, который неизбежно должен был последовать за бранью. Я вернулась к окну и принесла ее. Ну я проучу тебя, как рыться на моих книжных полках! Они ведь мои, весь дом мой — или станет моим через несколько лет. Иди встань у двери, подальше от зеркала и окон. Я послушалась, не сообразив сначала, что он задумал. Но когда увидела, как он поднял книгу, прицелился и вскочил, чтобы швырнуть ее, я инстинктивно с испуганным криком кинулась в сторону. Но опоздала. Том уже был брошен, обрушился на меня, сбил с ног, и я стукнулась головой о косяк. Из ссадины потекла кровь. Боль была настолько сильной, что мой ужас внезапно прошел, сменившись другими чувствами. И про себя проводила параллели, хотя вовсе не собиралась вот так выложить их вслух. Вы ее слышали, Элиза и Джорджиана? Ну я скажу маменьке, но сперва… Он ринулся на меня. Я почувствовала, как он ухватил меня за волосы и за плечо… но он напал на существо, доведенное до отчаяния. Я правда видела в нем тирана, убийцу. Я чувствовала, как у меня по шее сползают капли крови, испытывала острую боль, и все это на время возобладало над страхом. Я сопротивлялась как безумная. Не знаю, что делали мои руки, только он охнул: «Крыса! Но ему недолго пришлось ждать спасения. Элиза с Джорджианой уже сбегали за миссис Рид, которая поднялась в свой будуар, и теперь она явилась на поле боя в сопровождении Бесси и Эббот, своей камеристки. Нас растащили. Я услышала слова: — Подумать только! Набросилась на мастера Джона как помешанная! А затем миссис Рид приказала: — Уведите ее в Красную комнату и заприте там! В меня тотчас вцепились две пары рук и понесли наверх. Глава 2 Я сопротивлялась до самого конца. Нечто новое для меня и заметно укрепившее дурное мнение обо мне и Бесси, и мисс Эббот. Я и правда была не в себе или, вернее, вне себя, как говорят французы. Понимая, что секундный бунт уже обрек меня на неведомые кары, я, подобно всем восставшим рабам, в порыве отчаяния была исполнена решимости идти до конца. Вашего молодого хозяина! Как так — хозяина? Разве я служанка? Ну-ка, сядьте и хорошенько подумайте о своем дурном сердце. К этому времени они уже водворили меня в комнату, указанную миссис Рид, и насильно усадили на что-то мягкое. Я было вскочила как ужаленная, но они вновь схватили меня и удержали на месте. Мисс Эббот, одолжите мне ваши подвязки, мои она сразу разорвет. Мисс Эббот отвернулась, чтобы снять с пухлой ноги требуемые узы. Эти приготовления и новое унижение, каким они завершились бы, немного меня усмирили. И в подтверждение я обеими руками вцепилась в мягкое сиденье. В тихом омуте черти водятся. В жизни не видела, чтоб маленькая девочка была такой скрытной. Бесси ничего не ответила, но затем сказала мне: — Вам бы след помнить, мисс, что вы миссис Рид всем обязаны, — она вас содержит. А если прогонит вас, так вам одна дорога — в работный дом. Мне нечего было ответить на эти слова. Слышала я их не в первый раз. Самые первые мои воспоминания включали вот такие намеки. Попреки в моей обездоленности превратились в моих ушах в какой-то неясный напев — очень мучительный и унизительный, но понятный лишь наполовину. Мисс Эббот не замедлила подхватить: — И вам не след считать себя ровней молодым барышням и мастеру Риду потому только, что хозяйка по доброте своей позволила, чтоб вы воспитывались вместе с ними. Они-то получат большие деньги, а вы — ничего, так вам надо набраться смирения, стараться угождать им. А если начнете злиться и грубить, хозяйка вас отошлет, это уж как пить дать. Пойдем, Бесси, оставим ее. Вот уж не хотела бы, чтоб мое сердце было бы таким черным, как у нее. А вы, мисс Эйр, когда останетесь одни, помолитесь хорошенько. Не то, если не покаетесь, как бы нечистая сила не забралась бы в трубу да и не утащила бы вас. Они ушли, закрыв за собой дверь и заперев ее. Красная комната была запасной спальней, которой пользовались очень редко, вернее сказать — никогда, кроме тех случаев, когда в Гейтсхед-Холл съезжалось столько гостей, что ни единой другой свободной комнаты не оставалось. И это притом что Красная комната была одной из самых больших и роскошных в доме. В центре, точно алтарь, возвышалась кровать красного дерева с массивными столбиками, поддерживавшими полог из багряного дамаска. Два больших окна с никогда не открывавшимися ставнями были наполовину занавешены гардинами из той же ткани, ниспадавшими фестонами и волнистыми складками. Ковер был красным. Стол в ногах кровати был накрыт малиновой скатертью. Цвет стен был золотисто-коричневатым с розовым оттенком; комод, туалетный столик, стулья — все были старинного темно-красного дерева, тщательно отполированного. Среди общей этой темно-красности резала взгляд снежная белизна пикейного покрывала, прятавшего взбитые пуховики и подушки. Почти столь же слепяще белым выглядело глубокое покойное кресло у изголовья со скамеечкой для ног. Мне оно показалось мертвенно-белесым троном. В комнате царил холод, так как в ней редко топили камин; там стояла мертвая тишина, так как она находилась далеко от кухни и детской, и она казалась мрачной, так как туда редко кто-нибудь входил. Только горничные по субботам стирали с зеркал и мебели пыль, тихо осевшую на них за неделю; да изредка ее посещала сама миссис Рид, чтобы проверить содержимое потайного ящика комода, где хранились разные документы, шкатулка с ее драгоценностями и миниатюра ее покойного мужа. Эти последние слова заключают в себе тайну Красной комнаты, то заклятие, из-за которого она пустовала, несмотря на все свое великолепие. Мистер Рид девять лет покоился в могиле, и свой последний вздох он испустил на этой кровати. Здесь он лежал в гробу, отсюда подручные гробовщика отнесли его на кладбище, и с того дня что-то вроде священного страха оберегало Красную комнату от частых вторжений. Сиденье, к которому Бесси и злобная мисс Эббот пригвоздили меня, оказалось низенькой оттоманкой возле мраморного камина. Прямо передо мной вздымалась кровать, справа высился темный комод — отражения в его полированной стенке казались неясным узором, слева находились занавешенные окна, и высокое зеркало между ними повторяло тоскливое величие кровати и комнаты. Я не знала точно, заперли ли они дверь, и, когда набралась смелости встать, пошла проверить, так ли это. Но увы! Никакая темница не запиралась столь надежно. Возвращаясь к оттоманке, я должна была пройти мимо зеркала, и мой завороженный взгляд невольно измерил его глубины. Все в этой воображаемой нише выглядело более холодным, более темным, чем в натуре. И смотревшая на меня оттуда одинокая фигурка, чьи побелевшие лицо и руки выделялись в сумраке, а блестящие от страха глаза были единственным, что двигалось среди общей неподвижности, более всего походила на привидение. Мне она напомнила тех маленьких духов, наполовину фей, наполовину бесенят, которые в рассказах Бесси населяли заросшие папоротником болотца среди вересковых пустошей и внезапно появлялись перед запоздалыми путниками. Я вернулась на оттоманку. За эти минуты во мне пробудилось суеверие, но час его полной победы еще не настал: моя кровь еще оставалась теплой, во мне еще не угасло горькое воодушевление взбунтовавшегося раба. И прежде чем темное настоящее удручило меня, я надолго оказалась во власти быстрого потока воспоминаний и мыслей.
«Джейн Эйр»: насколько биографичен этот роман и были ли реальные прототипы у главных героев?
Произведение , которое никогда не устареет и не потеряет ценности ,оно незыблемо. Само произведение же... Я читала его многие годы назад, а потом никак не могла вспомнить, почему мне не понравилось, теперь вот послушала и могу точно сказать: мужчины здесь ужасны, один хуже другого. Очень жаль, что кончилось не свободой главной героини, а жизнью с подобным существом. Счастливого финала не вижу. Вы какого счастливого финала ждали?
Что я сделала? Сядь где-нибудь и, пока не научишься быть вежливой, молчи. Рядом с гостиной находилась небольшая столовая, где обычно завтракали Я тихонько шмыгнула туда. Там стоял книжный шкаф; я выбрала себе книжку, предварительно убедившись, что в ней много картинок. Взобравшись на широкий подоконник, я уселась, поджав ноги по-турецки, задернула почти вплотную красные штофные занавесы и оказалась, таким образом, отгороженной с двух сторон от окружающего мира. Тяжелые складки пунцовых драпировок загораживали меня справа; слева оконные стекла защищали от непогоды, хотя и не могли скрыть картину унылого ноябрьского дня. Перевертывая страницы, я время от времени поглядывала в окно, наблюдая, как надвигаются зимние сумерки. Вдали тянулась сплошная завеса туч и тумана; на переднем плане раскинулась лужайка с растрепанными бурей кустами, их непрерывно хлестали потоки дождя, которые гнал перед собой ветер, налетавший сильными порывами и жалобно стенавший. Затем я снова начинала просматривать книгу — это была «Жизнь английских птиц» Бьюика. Собственно говоря, самый текст мало интересовал меня, однако к некоторым страницам введения я, хоть и совсем еще ребенок, не могла остаться равнодушной: там говорилось об убежище морских птиц, о пустынных скалах и утесах, населенных только ими; о берегах Норвегии, от южной оконечности которой — мыса Линденеса — до Нордкапа разбросано множество островов: …Где ледяного океана ширь Кипит у островов, нагих и диких, На дальнем севере; и низвергает волны Атлантика на мрачные Гебриды Не могла я также пропустить и описание суровых берегов Лапландии, Сибири, Шпицбергена, Новой Земли, Исландии, Гренландии, «всего широкого простора полярных стран, этих безлюдных, угрюмых пустынь, извечной родины морозов и снегов, где ледяные поля в течение бесчисленных зим намерзают одни над другими, громоздясь ввысь, подобно обледенелым Альпам; окружая полюс, они как бы сосредоточили в себе все многообразные козни сильнейшего холода». У меня сразу же сложилось какое-то свое представление об этих мертвенно-белых мирах, — правда, туманное, но необычайно волнующее, как все те, еще неясные догадки о вселенной, которые рождаются в уме ребенка.
Мне казалось просто ужасным возвращаться домой в зябких сумерках, когда пальцы на руках и ногах немеют от стужи, а сердце сжимается тоской от вечной воркотни Бесси, нашей няньки, и от унизительного сознания физического превосходства надо мной Элизы, Джона и Джорджианы Рид. Вышеупомянутые Элиза, Джон и Джорджиана собрались теперь в гостиной возле своей мамы: она полулежала на диване перед камином, окруженная своими дорогими детками в данную минуту они не ссорились и не ревели , и, очевидно, была безмятежно счастлива. Я была освобождена от участия в этой семейной группе; как заявила мне миссис Рид, она весьма сожалеет, но приходится отделить меня от остальных детей, по крайней мере до тех пор, пока Бесси не сообщит ей, да и она сама не увидит, что я действительно прилагаю все усилия, чтобы стать более приветливой и ласковой девочкой, более уживчивой и кроткой, пока она не заметит во мне что-то более светлое, доброе и чистосердечное; а тем временем она вынуждена лишить меня всех радостей, которые предназначены для скромных, почтительных деток. Что я сделала? Сядь где-нибудь и, пока не научишься быть вежливой, молчи. Рядом с гостиной находилась небольшая столовая, где обычно завтракали.
Ханжество еще не религия. Обличать ханжество еще не значит нападать на религию. Сорвать маску с лица Фарисея еще не значит поднять руку на Терновый Венец. Все эти вещи и дела диаметрально противоположны, они столь же различны, как порок и добродетель. Люди слишком уж часто путают их, а путать их нельзя. Нельзя принимать внешность за суть. Нельзя допускать, чтобы узкие человеческие доктрины, служащие вознесению и восхвалению немногих, подменяли учение Христа, искупившее весь мир. Между ними, повторяю, есть различие, и четко обозначить широкую границу, их разделяющую, — поступок благой, а не дурной. Свету может не нравиться разделение этих идей, поскольку он привык сливать их воедино и находит удобным выдавать внешнюю благопристойность за истинную добродетель — принимать побелку стен за чистоту святилища. Он может ненавидеть того, кто дерзает проверять и обличать, соскабливать позолоту и обнажать низкий металл под ней, вскрывать гроб повапленный и обнажать всем взорам прах внутри, — но и ненавидя, он в долгу у такого смельчака. Ахав не любил Михея, ибо тот не пророчествовал о нем доброго, а только худое. Возможно, угодливый сын Ханааны был ему много приятнее, однако Ахав мог бы избежать кровавой гибели, если бы отвратил слух свой от лести и открыл бы его правдивому совету. Среди нас живет человек, чьи слова не предназначены для того, чтобы приятно щекотать нежные уши. Он, мне кажется, предстает перед великими мира сего, как некогда сын Иемлая предстал перед царем Израильским и царем Иудейским, сидевшими каждый на седалище своем, и провозглашает истину, столь же глубокую, с силой столь же пророческой и победной, с тем же бесстрашием и дерзновением. Вызывает ли сатирик «Ярмарки тщеславия» восхищение в высших сферах? Не знаю. Но полагаю, если бы некоторые из тех, на кого он обрушивает греческий огонь своих сарказмов, над чьими головами мечет свои перуны, вняли, пока не поздно, его предостережениям, то сами они или семя их могли бы еще избежать Рамофа Галаадского, этой роковой битвы. Почему я называю этого человека? Я называю его, ибо вижу, что ум его гораздо более глубок и уникален, чем сознают современники; ибо почитаю в нем первого борца за очищение общества наших дней, главного мастера среди тех тружеников, кто стремится восстановить во всей чистоте извращенный порядок вещей; ибо считаю, что ни один критик его творений еще не нашел подобающего ему сравнения или слов, верно определяющих его талант. Говорят, что он подобен Филдингу, указывают на его остроумие, юмор, умение рассмешить. На Филдинга он похож, как орел — на стервятника: Филдинг снисходит до падали, но Теккерей — никогда. Остроумие его блистательно, юмор обаятелен, однако к серьезному его гению они имеют то же отношение, что летние зарницы — к смертоносной электрической вспышке, укрытой в глубинах грозовой тучи. И наконец, я называю мастера Теккерея потому, что ему — если он примет такую дань уважения от неизвестного лица — я посвящаю это второе издание «Джейн Эйр». Здесь и далее примеч. Утром мы около часа бродили по садовым дорожкам среди оголившихся кустов, но к обеду миссис Рид, если не было гостей, обедала рано ледяной зимний ветер нагнал такие хмурые тучи и захлестал таким дождем, что ни о каких прогулках и речи быть не могло. А я обрадовалась. Долгие прогулки, особенно в сырые знобкие дни, мне никогда не нравились. И каким мучительным было возвращение домой в промозглых сумерках, когда пальцы на руках и ногах совсем немели, а сердце сжимала тоска из-за сердитого ворчания Бесси, няньки, и еще от сознания, насколько я физически слабее, чем Элиза, Джон и Джорджиана Риды. Теперь указанные Элиза, Джон и Джорджиана ласкались в гостиной к маменьке: она полулежала на кушетке у камина и, окруженная своими ангелочками в эту минуту они не ссорились и не плакали , выглядела безоблачно счастливой. Меня к их кружку она не подозвала, сказав, что сожалеет о необходимости держать меня поодаль, но, пока не услышит от Бесси и собственными глазами не убедится, насколько искренне и усердно я стараюсь обрести детскую общительность и приветливость, сделаться более милой и резвой, стать веселой, непосредственной — ну, словом, более естественной, — она вынуждена отказывать мне в тех удовольствиях, какие предназначены только для детей, всем довольных и счастливых. Поди отсюда, посиди где-нибудь и помолчи, пока не научишься быть вежливой. К гостиной примыкала малая столовая для завтраков, и я ускользнула туда. Там стоял книжный шкаф, и минуту спустя я уже держала в руке толстый том, в котором, как я предусмотрительно убедилась, было много картинок. Забравшись на диванчик в оконной нише, я поджала ноги по-турецки, почти совсем задернула гардину из красной плотной шерсти и оказалась в убежище, укрытом почти со всех сторон. Справа меня прятали алые складки гардины, слева прозрачные стекла служили мне защитой от унылого ноябрьского дня, не загораживая его. Время от времени, переворачивая страницу книги, я поглядывала в окно на открывавшийся за ним вид — вдали белесой пеленой висел туман, смыкаясь с тучами, вблизи долгие порывы стонущего ветра гнали нескончаемые дождевые струи над мокрой лужайкой и гнущимися ветками деревьев и кустов. Я вернулась к моей книге — «Истории британских птиц» Бьюика. Печатный текст меня, вообще говоря, интересовал мало, однако некоторые страницы введения я, хотя и была еще совсем маленькой, не могла просто перелистнуть, не прочитав. Те, что посвящены местам обитания морских птиц, «пустынным скалистым островкам и обрывистым мысам», приюту лишь их одних, — побережью Норвегии, где таких островков и обрывов множество, от мыса Линдеснеса на юге и до Нордкапа на самом севере, Где Северный вскипает Океан Вокруг нагих унылых островов Далекой Туле; где на грозные Гебриды Гнев рушат атлантические волны[2 - Строки из стихотворения «Осень» шотландского поэта Д. Здесь и далее перевод стихов И. Не могли не привлечь моего внимания и описания суровых, мрачных берегов Лапландии, Сибири, Шпицбергена, Новой Земли, Исландии, Гренландии — все эти «необъятные протяжения Арктической зоны, эти неисследованные области, гнетуще безлюдные, это вечное царство морозов и снегов, где крепкие ледяные поля, творение неисчислимых столетий зимы, окружают полюс, громоздя ледяные горы одну выше другой, и сосредоточивают в себе все угрозы лютых холодов». У меня сложился собственный образ этих мертвенно-белых царств: смутный, как все лишь полупонятные представления, что неясными тенями скользят в детском мозгу, но странно убедительный. Слова на страницах введения связывались с иллюстрациями книги и придавали особое значение одинокой скале среди валов, взметающих фонтаны брызг, разбитой лодке на пустынном берегу, холодной жуткой луне, поглядывающей сквозь разрывы туч на тонущий корабль. Не могу выразить, какую меланхолию будило изображение заброшенного кладбища, надгробной плиты с чьим-то именем, калитки, двух деревьев, заслоняющей даль полуразрушенной ограды, узкого серпа восходящего месяца — указания на наступление ночи. Два судна, скованные штилем на зеркальной глади дремлющего океана, я сочла морскими призраками. Страницу, на которой дьявол крепко держал вора за его суму, я тут же перевернула, холодея от ужаса. Как и другую, где на вершине скалы сидел кто-то черный и рогатый, глядя на толпу вдалеке, окружающую виселицу. Каждая картинка содержала какую-то историю, часто загадочную для моего неразвитого ума и детских чувств и все же необычайно интересную — не меньше рассказов Бесси в зимние вечера, когда она бывала в добром расположении духа и ставила свой столик для утюжки у камелька в детской. Разрешив нам усесться вокруг, она разглаживала кружевные рюши на платьях миссис Рид, плоила ее ночные чепцы и потчевала нас перипетиями любви и приключений, заимствованными из старинных сказок и еще более старинных баллад, а то и как я поняла позднее из «Памелы» или «Повести о Генри, графе Морлендском». С Бьюиком на коленях я была счастлива, то есть счастлива на свой лад. И боялась только одного: что мне помешают, как и произошло слишком скоро. Дверь отворилась. Госпожа Нюня! Скажите маменьке, что она убежала под дождь, дрянь этакая! И Джон Рид меня не нашел бы — он был туп и ненаблюдателен, но Элиза только заглянула в дверь и сразу сказала: — Она за гардиной, Джек, где ей еще быть? И я сразу вышла в комнату, дрожа при одной мысли, что упомянутый Джек вытащит меня оттуда насильно. Он плюхнулся в кресло и жестом приказал, чтобы я встала перед ним. Джон Рид был четырнадцатилетним школьником на четыре года старше меня, так как мне было тогда всего десять , крупным и плотным для своего возраста, с землистой нездоровой кожей, грубыми чертами широкого лица, толстыми руками и большими ступнями. За столом он обжирался, и из-за постоянного несварения желудка глаза у него были мутными и тусклыми, а щеки дряблыми. Собственно, ему полагалось бы сейчас быть в школе, но его маменька забрала его домой на месяц-два «по причине деликатного здоровья». Мистер Майлс, директор школы, объяснил, что Джон был бы совсем здоров, если бы ему из дома присылали поменьше бисквитов и сластей, однако материнское сердце не приняло столь сурового суждения, склоняясь к более возвышенному убеждению, что дурной цвет лица Джона свидетельствует о чрезмерном прилежании, а возможно, и о том, что мальчик тоскует по дому. Джон питал очень мало любви к матери и сестрам, а ко мне — живейшую антипатию. Он издевался надо мной и бил меня — и не два-три раза в неделю, не раз-другой на дню, но непрерывно: каждый мой нерв изнывал от страха перед ним и все мое существо сжималось при его приближении. Бывали минуты, когда я совсем терялась от ужаса, который он мне внушал. Ведь у меня не было никакой защиты ни от его угроз, ни от перехода от слов к делу. Слуги не хотели идти наперекор молодому хозяину, вступившись за меня, а миссис Рид оставалась слепа и глуха: она не видела, как он меня бьет, не слышала, как он осыпает меня бранью, даже если он расправлялся со мной, не стесняясь ее присутствия. Правда, чаще это происходило у нее за спиной. Привычно подчиняясь Джону, я подошла к его креслу. Примерно три минуты он потратил на то, что показывал мне язык, высовывая его настолько, насколько было возможно, не повредив корня. Я знала, что потом он меня ударит, и, хотя очень боялась удара, думала о том, как отвратителен и уродлив тот, кто сейчас его нанесет. Возможно, он прочитал эти мысли по моему лицу, потому что внезапно без единого слова ударил меня так сильно, что я зашаталась, однако удержалась на ногах и попятилась. Я давно привыкла к грубостям Джона Рида, и мне в голову не приходило возражать ему. Меня заботило лишь то, как перенести удар, который неизбежно должен был последовать за бранью. Я вернулась к окну и принесла ее. Ну я проучу тебя, как рыться на моих книжных полках! Они ведь мои, весь дом мой — или станет моим через несколько лет. Иди встань у двери, подальше от зеркала и окон. Я послушалась, не сообразив сначала, что он задумал. Но когда увидела, как он поднял книгу, прицелился и вскочил, чтобы швырнуть ее, я инстинктивно с испуганным криком кинулась в сторону. Но опоздала. Том уже был брошен, обрушился на меня, сбил с ног, и я стукнулась головой о косяк. Из ссадины потекла кровь. Боль была настолько сильной, что мой ужас внезапно прошел, сменившись другими чувствами. И про себя проводила параллели, хотя вовсе не собиралась вот так выложить их вслух. Вы ее слышали, Элиза и Джорджиана? Ну я скажу маменьке, но сперва… Он ринулся на меня. Я почувствовала, как он ухватил меня за волосы и за плечо… но он напал на существо, доведенное до отчаяния. Я правда видела в нем тирана, убийцу. Я чувствовала, как у меня по шее сползают капли крови, испытывала острую боль, и все это на время возобладало над страхом. Я сопротивлялась как безумная.