«Пикник на обочине» — фантастическая повесть братьев Стругацких, написанная в 1971 году и опубликованная в следующем. Читать онлайн книгу «Пикник на обочине» автора Стругацких полностью, на сайте или через приложение Литрес: Читай и Слушай.
Пикник на обочине / Братья Стругацкие
Книга "Пикник на обочине" стала одним из самых известных произведений братьев Стругацких и настоящей классикой научной фантастики. Сериал «Пикник на обочине», который планировали снимать Джек Паглен и Алан Тейлор, был отменён ещё в 2017 году, но теперь есть надежды на новую экранизацию. Книга "Пикник на обочине" и фильм "Сталкер" не имеют друг к другу никакого отношения. Идея фильма по повести братьев Стругацких «Пикник на обочине» возникла у Тарковского в конце января 1973 года. Поэтому у Стругацких возникла якобы идея описать пикник на обочине, как посещение туристами тихого леса, когда пожгли муравьев, разорили муравейник, нагадили в центре поляны и были таковы.
Лучшие цитаты братьев Стругацких, которые научат вас мыслить шире (24 фото)
Благодаря ему в русский язык вошел термин «сталкер», обозначающий любителя так называемого индустриального туризма, исследователя заброшенных мест. Комментарии отключены.
Работал в редколлегиях различных сборников и периодических изданий, в том числе, "Знание — сила", "Мир приключений", "Библиотека современной фантастики".
Итого, получились самобытные произведения, где каждый может найти для себя совершенно разное. Фильм понравился, но уже тогда было ясно, что он не для всех. Повесть же я бы посоветовал каждому - есть в ней места, которые пробирают и наведут на интересные мысли. Книга разделена на 3 части, во временном отрезке примерно 8 лет. Тут нас знакомят с миром, с главным героем Рэдриком Шухартом и его кругом общения. Повествование ведется от лица главного героя.
Наш герой работает в институте, который изучает Зону, место которое появилось после посещения нашей планеты пришельцами. Но на самом деле Шухарт подрабатывает сталкерством, точнее, это и есть его основной род занятий, так как только в Зоне он чувствует себя на своем месте, а работа в институте — это лишь прикрытие, так как сталкерство вне закона. Мир, как и персонажи, описаны самобытно и при желании почти на каждого персонажа можно насочинять отдельно пару повестей, так, например, сталкер по кличке «Гуталин» занимается сталкерством наоборот - он скупает артефакты, найденные в Зоне и относит обратно в Зону, примечая что «дьяволово к дьяволову», так же сколотил себе идеологическое общество воинствующих Ангелов. Ах да, и Гуталином его кличут ввиду того, что он огромный негр. В первой части Шухарт снаряжает экспедицию в Зону, берет своего Друга из института, чтобы как он говорит, излечить его от меланхолии.
Его личная битва за счастье оказывается проигранной из-за внутреннего опустошения. Жизнь и смерть для бывалого сталкера становятся просто элементами на пути к цели. И уже с первых страниц становится ясно, что путь Рэда — это путь изучения бездны. Вместе с собой он тянет в бездну и свое окружение.
Новое издание романа братьев Стругацких "Пикник на обочине" выходит в итальянском издательстве
«Пикник на обочине» Фантазия — бесценная вещь, но нельзя ей давать дорогу внутрь. говорят издатели. романы, повести, рассказы. Романы > Пикник на обочине > страница 35. Пикник на обочине Стругацкий Аркадий Натанович,Стругацкий Борис Натанович Пожалуй, в истории современной мировой фантастики найдется не так много произведений, которые оставались бы популярными столь долгое время.
Смысл книги «Пикник на обочине» Стругацких
Пикник на обочине Стругацкий Аркадий Натанович,Стругацкий Борис Натанович Пожалуй, в истории современной мировой фантастики найдется не так много произведений, которые оставались бы популярными столь долгое время. Смотрите видео онлайн «Пикник на обочине / Братья Стругацкие» на канале «Публичная библиотека Родники» в хорошем качестве и бесплатно, опубликованное 11 апреля 2022 года в 15:32, длительностью 00:02:43, на видеохостинге RUTUBE. романы, повести, рассказы. Романы > Пикник на обочине > страница 35. По-моему, братья Стругацкие, подобно Ивану Ефремову, использовали научно-фантастический жанр литературы, чтобы показать злободневные острые проблемы не только Союза, но и всего ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. У повести братьев Стругацких открытая концовка. Да, Рэд произносит известное «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!», но что было дальше?
Аркадий и Борис Стругацкие «Пикник на обочине»
Вы свободны. Ну, я пошёл в раздевалку, натянул спецовочку, закурил, а сам всё время думаю: откуда же это звон идёт? Ежели из института, то ведь это всё враньё, никто здесь про меня ничего не знает и знать не может. А если бумаги из полиции, опять-таки, что они там могут знать, кроме моих старых дел?
Может, Стервятник попался? Эта сволочь, чтобы себя выгородить, кого хочешь утопит. Но ведь и Стервятник обо мне теперь ничего не знает.
Думал я, думал, ничего полезного не придумал и решил наплевать! Последний раз ночью я в Зону ходил три месяца назад, хабар почти весь уже сбыл и деньги почти все растратил. С поличным не поймали, а теперь чёрта меня возьмёшь, я скользкий.
Но тут, когда я уже поднимался по лестнице, меня вдруг осенило, да так осенило, что я вернулся в раздевалку, сел и снова закурил. Получалось, что в Зону-то мне идти сегодня нельзя. И завтра нельзя, и послезавтра.
Получалось, что я опять у этих жаб на заметке, не забыли они меня, а если и забыли, то им кто-то напомнил. И теперь уже неважно, кто именно. Никакой сталкер, если он совсем не свихнулся, на пушечный выстрел к Зоне не подойдёт, когда знает, что за ним следят.
Мне сейчас в самый тёмный угол залезть надо. Какая, мол, Зона? Я туда, мол, и по пропускам-то не хожу который месяц!
Что вы, понимаешь, привязались к честному лаборанту? Обдумал я всё это и вроде бы даже облегчение почувствовал, что в Зону мне сегодня идти не надо. Только как это всё поделикатнее сообщить Кириллу?
Я ему сказал прямо: — В Зону не иду. Какие будут распоряжения? Сначала он, конечно, вылупил на меня глаза.
Потом, видно, что-то сообразил: взял меня за локоть, отвёл к себе в кабинетик, усадил за свой столик, а сам примостился рядом на подоконнике. Потом он осторожно так меня спрашивает: — Что-нибудь случилось, Рэд? Ну что я ему скажу?
Вчера вот в покер двадцать монет продул. Здорово этот Нунан играет, шельма… — Подожди, — говорит он. Тут я даже закряхтел от натуги.
Меня сейчас Херцог к себе вызывал. Он обмяк. Опять у него несчастный вид сделался, и опять у него глаза стали как у больного пуделя.
Передохнул он этак судорожно, закурил новую сигарету от окурка старой и тихо говорит: — Можешь мне поверить, Рэд, я никому ни слова не сказал. Пропуск на него выписал, а самого даже не спросил, пойдёт он или нет… Я молчу, курю. Смех и грех, ничего человек не понимает.
Посмотрел он на меня как-то странно, соскочил с подоконника и стал ходить по своему кабинетику взад-вперёд. Он по кабинетику бегает, а я сижу, дым пускаю и помалкиваю. Жалко мне его, конечно, и обидно, что так по-дурацки получилось: вылечил, называется, человека от меланхолии.
А кто виноват? Сам я и виноват. Поманил дитятю пряником, а пряник-то в заначке, а заначку сердитые дяди стерегут… Тут он перестаёт бегать, останавливается около меня и, глядя куда-то вбок, неловко спрашивает: — Слушай, Рэд, а сколько она может стоить, — полная «пустышка»?
Я сначала его не понял, подумал сначала, что он её ещё где-нибудь купить рассчитывает, да только где её такую купишь, может быть, она всего одна такая на свете, да и денег у него на это не хватило бы: откуда у него деньги, у иностранного специалиста, да ещё русского? А потом меня словно обожгло: что же это он, поганец, думает, я из-за зелёненьких эту бодягу развёл? Ах ты, думаю, стервец, да за кого же ты меня принимаешь?..
Я уже рот раскрыл, чтобы всё это ему высказать и осёкся. Потому что, действительно, а за кого ему меня ещё принимать? Сталкер — он сталкер и есть, ему бы только зелёненьких побольше, он за зелёненькие жизнью торгует.
Вот и получалось, что вчера я, значит, удочку забросил, а сегодня приманку вожу, цену набиваю. У меня даже язык отнялся от таких мыслей, а он на меня смотрит пристально, глаз не сводит, и в глазах его я вижу не презрение даже, а понимание, что ли. И тогда я спокойно ему объяснил.
Туда ещё трасса не провешена, ты это знаешь. Теперь возвращаемся мы назад, и твой Тендер начинает хвастаться, как махнули мы прямо к гаражу, взяли, что надо, и сразу обратно. Словно бы на склад сходили.
И каждому будет ясно, — говорю, — что заранее мы знали, за чем идём. А это значит, что кто-то нас навёл. А уж кто из нас троих навёл — здесь комментариев не нужно.
Понимаешь, чем это для меня пахнет? Кончил я свою речь, смотрим мы друг другу в глаза и молчим. Потом он вдруг хлопнул ладонью о ладонь, руки потёр и бодрячком этаким объявляет: — Ну что ж, нет так нет.
Я тебя понимаю, Рэд, и осуждать не могу. Пойду сам. Авось обойдётся.
Не в первый раз… Расстелил он на подоконнике карту, упёрся руками, сгорбился над ней, и вся его бодрость прямо-таки на глазах испарилась. Слышу, бормочет: — Сто двадцать метров… даже сто двадцать два… и что там ещё в самом гараже… Нет, не возьму я Тендера. Как ты думаешь, Рэд, может, не стоит Тендера брать?
Всё-таки у него двое детей… — Одного тебя не выпустят, — говорю я. Не нравятся мне эти грузовики! Тринадцать лет под открытым небом стоят, а всё как новенькие… В двадцати шагах бензовоз ржавый, как решето, а они будто только что с конвейера… Ох уж эта Зона!
Поднял он голову от карты и уставился в окно. И я тоже уставился в окно. Стёкла в наших окнах толстые, свинцовые, а за стёклами — Зона-матушка, вот она, рукой подать, вся как на ладони с тринадцатого этажа… Так вот посмотришь на неё — земля как земля.
Солнце на неё как на всю остальную землю светит, и ничего вроде бы на ней не изменилось, всё вроде бы как тринадцать лет назад. Папаша, покойник, посмотрел бы и ничего бы особенного не заметил, разве что спросил бы: чего это завод не дымит, забастовка, что ли?.. Жёлтая порода конусами, кауперы на солнышке отсвечивают, рельсы, рельсы, рельсы, на рельсах паровозик с платформами… Индустриальный пейзаж, одним словом.
Только людей нет. Ни живых, ни мёртвых. Вон и гараж виден: длинная серая кишка, ворота нараспашку, а на асфальтовой площадке грузовики стоят.
Тринадцать лет стоят, и ничего им не делается. Упаси бог между двумя машинами сунуться, их надо стороной обходить… Там одна трещина есть в асфальте, если только с тех пор колючкой не заросла… Сто двадцать два метра, это откуда же он считает? А, наверное, от крайней вешки считает.
Правильно, оттуда больше не будет. Всё-таки продвигаются Очкарики… Смотри, до самого отвала дорога провешена, да как ловко провешена! Вон она, та канавка, где Слизняк гробанулся, всего в двух метрах от ихней дороги… А ведь говорил Мослатый Слизняку: держись, дурак, от канав подальше, а то ведь и хоронить нечего будет… Как в воду глядел, нечего хоронить… С Зоной ведь так: с хабаром вернулся — чудо, живой вернулся — удача, патрульная пуля мимо — везенье, а всё остальное — судьба… Тут я посмотрел на Кирилла и вижу: он за мной искоса наблюдает.
И лицо у него такое, что я в этот момент снова всё перерешил. Ну их, думаю, всех к чёрту, что они, в конце концов, жабы, сделать могут? Он бы мог вообще ничего не говорить, но он сказал.
Есть предложение осмотреть гараж. Премиальные гарантирую. У меня мурашки по коже пошли.
Так и так тебя! Кто же перед выходом говорит о таких вещах? Хоть кол им, Очкарикам, на голове тёши, ничего не соображают… Ткнул я окурок в пепельницу и говорю: — Ладно.
Где твой Тендер? Долго мы его ещё ждать будем? Словом, больше мы на эту тему не говорили.
Кирилл позвонил в ППС, заказал «летучую галошу», а я взял карту и посмотрел, что у них там нарисовано. Ничего себе нарисовано, в норме. Фотографическим путём сверху и с большим увеличением.
Даже рубчики видны на покрышке, которая валяется у ворот гаража. Нашему бы брату сталкеру такую карту… а впрочем, чёрта от неё толку ночью-то, когда задницу звёздам показываешь и собственных рук не видно… А тут и Тендер заявился. Красный, запыхался.
Дочка у него заболела, за доктором бегал. Извиняется за опоздание. Ну, мы ему и поднесли подарочек: в Зону идти.
Сперва он даже запыхиваться забыл, сердяга. В общем, спустились мы в «будуар», Кирилл смотался за пропусками, предъявили мы их ещё одному сержанту, и выдал нам этот сержант по спецкостюму. Вот это полезная вещь.
Перекрасить бы его из красного в какой-нибудь подходящий цвет — любой сталкер за такой костюм пятьсот монет отвалит, глазом не моргнёт. Я уж давно поклялся, что изловчусь как-нибудь и сопру один обязательно. На первый взгляд ничего особенного, костюм вроде водолазного и шлем как у водолаза, с большим окном впереди.
Даже не вроде водолазного, а скорее как у лётчика-реактивщика или, скажем, у космонавта. Лёгкий, удобный, нигде не жмёт, и от жары в нём не потеешь. В таком костюмчике и в огонь можно, и газ через него никакой не проникает.
Пуля, говорят, и то не берёт. Конечно, и огонь, и иприт какой-нибудь, и пуля — это всё земное, человеческое. В Зоне ничего этого нет, в Зоне не этого надо опасаться.
В общем, что там говорить, и в спецкостюмах тоже мрут как миленькие. Другое дело, что без них мёрли бы, может быть, ещё больше. От «жгучего пуха», например, эти костюмы на сто процентов спасают.
Или от плевков «чёртовой капусты»… Ладно. Натянули мы спецкостюмы, пересыпал я гайки из мешочка в набедренный карман, и побрели мы через весь институтский двор к выходу в Зону. Так здесь у них это заведено, чтобы все видели: вот, мол, идут герои науки живот свой класть на алтарь во имя человечества, знания и святого духа, аминь.
И точно: во все окна аж до пятнадцатого этажа сочувствующие повыставлялись, только что платочками не машут и оркестра нет. Благодарное человечество тебя не забудет! Посмотрел он на меня, и вижу я, что ему не до шуток.
И правильно, какие уж тут шутки!.. Но когда в Зону выходишь, то уж одно из двух: либо плачь, либо шути, а я сроду не плакал. Посмотрел я на Кирилла.
Ничего держится, только губами шевелит, вроде молится. Дальше в Зону, ближе к небу… — Что? А он вдруг улыбнулся и похлопал меня ладонью по спине: не бойся, мол, со мной не пропадёшь, а если и пропадёшь, то умираем, мол, один раз.
Нет, смешной он парень, ей-богу. Сдали мы пропуска последнему сержанту. На этот раз, в порядке исключения, это лейтенант оказался, я его знаю, у него папаша кладбищенскими оградами в Рексополе торгует, — а «летучая галоша» уже тут как тут, подогнали её ребята из ППС и поставили у самой проходной.
Все уже тут как тут: и «скорая помощь», и пожарники, и наша доблестная гвардия, бесстрашные спасатели, — куча отъевшихся бездельников со своим вертолётом. Глаза б мои на них не глядели! Поднялись мы на «галошу», Кирилл встал за управление и говорит мне: — Ну, Рэд, командуй.
Я без всякой торопливости приспустил «молнию» на груди, достал из-за пазухи флягу, хлебнул как следует, крышечку завинтил и сунул флягу обратно за пазуху. Не могу без этого. Который раз в Зону иду, а без этого нет, не могу.
Они оба на меня смотрят и ждут. Порядок у нас будет такой. Всё, что я сказал, выполнять мигом и беспрекословно.
Если кто замешкается или там начнёт вопросы задавать, буду бить по чему попало, извиняюсь заранее. Вот я, например, тебе, господин Тендер, прикажу: на руки встань и иди. И в тот же момент ты, господин Тендер, должен зад свой толстый задрать и выполнять, что тебе сказано.
А не выполнишь — дочку свою больную, может, и не увидишь больше. Но уж я позабочусь, чтобы ты увидел. Не новичок.
Кстати, ты «галошу» водить умеешь? Опустить забрала! Малый вперёд по вешкам, высота три метра!
У двадцать седьмой вешки остановка. Кирилл поднял «галошу» на три метра и дал малый вперёд, а я незаметно повернул голову и тихонько дунул через левое плечо. Смотрю: гвардейцы-спасатели в свой вертолёт полезли, пожарники встали от почтительности, лейтенант в дверях проходной честь нам, дурак, отдаёт, а над всеми над ними здоровенный плакат, уже выцветший: «Добро пожаловать, господа пришельцы!
Я тебе покажу прощаться. Ты у меня попрощаешься!.. Справа у нас был институт, слева — Чумной квартал, а мы шли от вешки к вешке по самой середине улицы.
Ох и давно же по этой улице никто не ходил и не ездил! Асфальт весь потрескался, трещины проросли травой, но это ещё была наша трава, человеческая. А вот на тротуаре по левую руку росла уже чёрная колючка, и по этой колючке было видно, как чётко Зона себя обозначает: чёрные заросли у самой мостовой словно косой срезало.
Нет, пришельцы эти всё-таки порядочные ребята были. Нагадили, конечно, много, но сами же себе обозначили ясную границу. Ведь даже «жгучий пух» на нашу сторону из Зоны — ни-ни, хотя, казалось бы, его ветром как попало мотает… Дома в Чумном квартале облупленные, мёртвые, однако стёкла в окнах почти везде целы, грязные только и потому как бы слепые.
А вот ночью, когда проползаешь мимо, очень хорошо видно, как внутри светится, словно спирт горит, язычками такими голубоватыми. Это «ведьмин студень» из подвалов дышит. А вообще так вот посмотришь: квартал как квартал, дома как дома, ремонта, конечно, требуют, но ничего особенного нет, людей только не видно.
Вот в этом кирпичном доме, между прочим, жил наш учитель арифметики по прозвищу Запятая. Зануда он был и неудачник, вторая жена у него ушла перед самым Посещением, а у дочки бельмо на глазу было, так мы её, помню, до слёз задразнивали. Когда паника началась, он со всеми прочими из этого квартала в одном бельё до самого моста бежал все шесть километров без передышки.
Потом долго чумкой болел, кожа с него слезла, ногти. Почти все, кто в этом квартале жил, чумкой переболели, потому-то квартал и называется Чумным. Некоторые померли, но главным образом старики, да и то не все.
Я, например, думаю, что они не от чумки померли, а от страху. Страшно было очень. А вот в тех трёх кварталах люди слепли.
Теперь эти кварталы так и называются: Первый Слепой, Второй Слепой… Не до конца слепли, а так, вроде куриной слепоты. Между прочим, рассказывают, что ослепли они будто бы не от вспышки какой-нибудь там, хотя вспышки, говорят, тоже были, а ослепли они от сильного грохота. Загремело, говорят, с такой силой, что сразу ослепли.
Доктора им: да не может этого быть, вспомните хорошенько! Нет, стоят на своём: сильнейший гром, от которого и ослепли. И при этом никто, кроме них, грома не слыхал… Да, будто здесь ничего не случилось.
Вон киоск стоит стеклянный, целёхонек. Детская коляска в воротах, даже бельишко в ней вроде бы чистое… Антенны вот только подвели — обросли какими-то волосами наподобие мочала. Очкарики наши на эти антенны давно уже зубы точат: интересно, видите ли, им посмотреть, что это за мочалы, нигде такого больше нет, только в Чумном квартале и только на антеннах.
А главное, тут же, рядом ведь, под самыми окнами. В прошлом году догадались: спустили с вертолёта якорь на стальном тросе, зацепили одну мочалку. Только он потянул, вдруг — пш-ш-ш!
Смотрим: от антенны дым, от якоря дым, и сам трос уже дымится, да не просто дымится, а с ядовитым таким шипением, вроде как гремучая змея. Ну, пилот, даром что лейтенант, быстро сообразил, что к чему, трос выбросил и сам дёру дал… Вон он, этот трос, висит, до самой земли почти свисает и весь мочалой оброс… Так потихоньку-полегоньку доплыли мы до конца улицы, до поворота. Кирилл посмотрел на меня: сворачивать?
Я ему махнул: самый малый! Повернула наша «галоша» и пошла самым малым над последними метрами человеческой земли. Тротуар ближе, ближе, вот уже и тень «галоши» на колючки упала… Всё, Зона!
И сразу такой озноб по коже. Каждый раз у меня этот озноб, и до сих пор я не знаю, то ли это так Зона меня встречает, то ли нервишки у сталкера шалят. Каждый раз думаю: вернусь и спрошу, у других бывает то же самое или нет, и каждый раз забываю.
Ну, ладно, ползём потихоньку над бывшими огородами, двигатель под ногами гудит ровно, спокойно, ему-то что, его не тронут. И тут мой Тендер не выдержал. Не успели мы ещё до первой вешки дойти, как принялся он болтать.
Ну, как обычно новички болтают в Зоне: зубы у него стучат, сердце заходится, себя плохо помнит, и стыдно ему, и удержаться не может. По-моему, это у них вроде поноса, от человека не зависит, а льёт себе и льёт. И чего только они не болтают!
То начнёт пейзажем восхищаться, то примется высказывать свои соображения по поводу пришельцев, а то и вообще к делу не относящееся, вот как Тендер сейчас завёл про свой новый костюм и уже остановиться не может. Сколько он заплатил за него, да какая шерсть тонкая, да как ему портной пуговицы менял… — Замолчи, — говорю. Он грустно так на меня посмотрел, губами пошлёпал и опять: сколько шёлку на подкладку пошло.
А огороды уже кончаются, под нами уже глинистый пустырь, где раньше городская свалка была, и чувствую я — ветерком здесь тянет. Только что никакого ветра не было, а тут вдруг потянуло, пылевые чёртики побежали, и вроде бы я что-то слышу. Нет, никак не может остановиться.
Теперь про конский волос завёл. Ну, тогда извини. Он немедленно тормозит.
Реакция хорошая, молодец. Беру я Тендера за плечо, поворачиваю его к себе и с размаху ладонью ему по забралу. Треснулся он, бедняга, носом в стекло, глаза закрыл и замолчал.
И как только он замолчал, я услышал: тр-р-р… тр-р-р… тр-рр… Кирилл на меня смотрит, зубы стиснуты, рот оскален. Я рукой ему показываю, стой, мол, стой, ради бога, не шевелись. Но ведь он тоже этот треск слышит, и, как у всех новичков, у него сразу позыв действовать, делать что-нибудь.
Я ему отчаянно головой мотаю, кулаком перед самым шлемом трясу: нишкни, мол. Эх, мать честная! С этими новичками не знаешь куда смотреть — то ли в поле смотреть, то ли на них.
И тут я про всё забыл. По-над кучей старого мусора, над битым стеклом и тряпьём разным поползло этакое дрожание, трепет какой-то, ну как горячий воздух в полдень над железной крышей, перевалило через бугор и пошло, пошло, пошло нам наперерез, рядом с самой вешкой, над дорогой задержалось, постояло с полсекунды или это мне показалось только? Чёрт их побрал, очкариков, — надо же, сообразили, где дорогу провесить: по выемке!
Ну, и я тоже хорош, куда это мои глаза дурацкие глядели, когда я ихней картой восхищался? Было и нету, и слава богу. И заткнись, пожалуйста.
Ты сейчас не человек, понял? Ты сейчас машина, рычаг мой… Тут я спохватился, что меня, похоже, тоже словесный понос одолевать начинает. Хлебнуть бы сейчас!
Барахло эти скафандры, вот что я вам скажу. Без скафандра я, ей-богу, столько прожил и ещё столько же проживу, а без хорошего глотка в такой вот момент… Ну да ладно! Ветерок вроде бы упал, и ничего дурного вокруг не слышно, только двигатель гудит спокойно так, сонно.
А вокруг солнце, а вокруг жара… Над гаражом марево… Всё вроде бы нормально, вешки одна за другой мимо проплывают. Тендер молчит, Кирилл молчит, шлифуются новички. Ничего, ребята, в Зоне тоже дышать можно, если умеючи… А вот и двадцать седьмая вешка — железный шест и красный круг на нём с номером 27.
Кирилл на меня посмотрел, кивнул я ему, и наша «галоша» остановилась. Цветочки кончились, пошли ягодки. Теперь самое главное для нас — полнейшее спокойствие.
Торопиться некуда, ветра нет, видимость хорошая, всё как на ладони. Вон канава проходит, где Слизняк гробанулся, — пёстрое там что-то виднеется, может, тряпьё его. Паршивый был парень, упокой господи его душу, жадный, глупый, грязный, только такие вот со Стервятником и связываются, таких Стервятник Барбридж за версту видит и под себя подгребает… А вообще-то Зона не спрашивает, плохой ты или хороший, и спасибо тебе, выходит, Слизняк: дурак ты был, даже имени настоящего твоего никто не помнит, а умным людям показал, куда ступать нельзя… Так.
Конечно, лучше всего добраться бы нам теперь до асфальта. Асфальт ровный, на нём всё виднее, и трещина там эта знакомая. Только вот не нравятся мне эти бугорочки!
Если по прямой к асфальту идти, проходить придётся как раз между ними. Ишь стоят, будто ухмыляются, ожидают. Нет, промежду вами я не пойду.
Вторая заповедь сталкера: либо справа, либо слева всё должно быть чисто на сто шагов.
Разжигается костер, ставятся палатки, включается музыка. А утром они уезжают. Звери, птицы и насекомые, которые всю ночь с ужасом наблюдали происходящее, выползают из своих убежищ. И что же они видят? На траву понатекло автола, пролит бензин, разбросаны негодные свечи и масляные фильтры. Валяется ветошь, перегоревшие лампочки, кто-то обронил разводной ключ...
Ну и, сами понимаете, следы костра, огрызки яблок, конфетные обертки, консервные банки, пустые бутылки, чей-то носовой платок, чей-то перочинный нож, старые, драные газеты, монетки, увядшие цветы с других полян... Пикник на обочине какой-то космической дороги». В предположении о том, что «они нас даже и не заметили», звучит горькая отрезвляющая насмешка над гордыней человека-титана, которому «все подвластно». Однако величие притчи Стругацких выявляется тогда, когда перед читателем предстает вторая трагедия, связанная с Посещением — трагедия нравственная. Зона вызывает повышенный интерес не только у бескорыстных исследователей. Найденные там предметы получают практическое применение во множестве областей — от косметики и медицины до военного дела. Тот же Пильман с тонкой иронией подчеркивает контраст между величием и таинственностью даров Посещения и пошлостью и профанацией, с которой они используются в повседневной жизни.
Есть объекты, которым мы нашли применение. Мы используем их, хотя почти наверняка не так, как их используют пришельцы. Я совершенно уверен, что в подавляющем большинстве случаев мы забиваем микроскопами гвозди... Как вы их называете, эти черные красивые шарики, которые идут на украшения?
Боюсь, что институту внеземных культур уже никогда больше не повезет сделать более фундаментальное открытие. Открытия, которые могла бы использовать наша земная наука и техника. Ведь целый ряд очень видных ученых полагает, что находки в Зонах Посещения способны изменить весь ход нашей истории. А что касается конкретных находок, то я не специалист. Но я не имею никакого отношения к изучению внеземных культур.
Грубо говоря, мы следим, чтобы инопланетными чудесами, добытыми в Зонах, распоряжался только Международный институт. Это настоящая новая профессия. Нет, это вне нашей компетенции. Этим занимается полиция. Но было бы интересно узнать, что именно входит в вашу компетенцию, доктор Пильман… — Имеет место постоянная утечка материалов из Зон Посещения в руки безответственных лиц и организаций. Мы занимаемся результатами этой утечки. Неужели слушателей не интересует мое мнение о несравненной Гвади Мюллер?
Таких людей называют сталкеры. Ученые предложили несколько гипотез происхождения Зон: внеземной разум поместил на Землю образцы свой культуры; пришельцы поселились на территории Зон, откуда изучают людей; а может быть пришельцы просто остановились передохнуть по дороге к другой цели, как люди останавливаются на пикник, а то, что от них осталось эквивалентно человеческим оберткам от конфет, следов от кострища, консервным банкам, бензиновым пятнам и т. Главный герой Попробуем вместить объемное произведение в краткое содержание. Он занимает должность лаборанта, помогая русскому ученому Кириллу Панову, который исследует один из видов артефактов Зоны — так называемые пустышки. Сжать их или развести на большее расстояние невозможно. Зона У Рэда с Кириллом хорошие отношения, и он предлагает ученому сходить вместе в Зону, чтобы добыть «пустышку», у которой внутри нечто синее. Рэд видел ее во время предыдущих вылазок. Облачившись в спец костюмы, исследователи отправляются в Зону. Во время исследования Кирилл случайно задевает какую-то серебряную паутинку. Сам ученый этого не замечает, зато Рэд начинает беспокоиться. Однако экспедиция успешно завершилась, и ученые вернулись из Зоны целыми. Правда, через несколько часов ученый умирает из-за сердечного приступа. Рэд винит себя в смерти коллеги. Он, опытный сталкер, не досмотрел! Он же знал, что в Зоне не может быть мелочей - каждый пустяк может иметь серьезные последствия. Снова в сталкеры Мир Зоны — самый популярный из всех, что создали браться Стругацкие. И жизнь главного героя не отличается радостью и беззаботностью. Черз несколько лет после смерти Кирилла Рэдрик уходит из Института, возвращаясь к профессии сталкера.
Смотрите также
- «Вечные паруса фантастики братьев Стругацких»: юбилей книги «Пикник на обочине»
- Аркадий Стругацкий: Пикник на обочине
- Краткое содержание «Пикник на обочине»
- Появился трейлер сериала по «Пикнику на обочине» братьев Стругацких
- Похожие книги
Общее·количество·просмотров
- Американские телевизионщики экранизируют «Пикник на обочине» братьев Стругацких
- «Сталкер» Тарковского — это не Стругацкие, так же, как «Солярис» — это совершенно не Лем»
- Место и время действия
- РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ
«Пикник на обочине»: восприятие повести Стругацких тогда и сейчас
«‹ ›» Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. Пикник на обочине. Ты должна сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать. Из Стругацких нужнее всего «Хищные вещи века», «Улитка на склоне» и «Жук в муравейнике». Пикник на обочине авторы Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий читает Михаил Гульдан. "Пикник на обочине" – одно из самых прославленных произведений братьев Стругацких, увлекательная история сталкеров – отчаянно смелых людей, на свой страх и риск снова и снова отправляющихся в место высадки пришельцев – аномальную Зону. Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ. «Пикник на обочине» братьев Стругацких, как и другие великие произведения научной фантастики, такие, например, как «Солярис» Лема, рассказывают на самом деле не о далеких вымышленных мирах, а о нашем мире, о человеке и о Боге.
Стругацкие А. и Б. - Пикник на обочине
"Пикник на обочине", краткое содержание которого мы расскажем в статье, повествует о событих, которые разворачиваются в конце 20 века. Из Стругацких нужнее всего «Хищные вещи века», «Улитка на склоне» и «Жук в муравейнике». романы, повести, рассказы. Романы > Пикник на обочине > страница 35.
Совместные чтения 17: обсуждаем Пикник на обочине Аркадия и Бориса Стругацких
А денег не дал, не от души желание шло, ненастоящее было, наносное. То есть шар - он желания вполне серьезно сортирует. И многие отсекает. Чего у нас хотел Шухарт?
Формально он за здоровьем для дочери шел. Хорошее, правильное желание. Но Рэд - он парень специфический.
Хороший, в общем-то, человек, добрый и справедливый, но вся книга — это история его моральной деградации. Человек, который начинает с бескорыстной помощи коллеге и другу, медленно, кругами опускается на самое дно. И Рэд, в общем-то, не виноват.
Ну вот такой вот мир вокруг дерьмовый, иначе выжить не получается. С волками жить — по волчьи выть, все такое. Но это все лирика, а факты остаются фактами.
Рэд меняется, и меняется в худшую сторону, прогнивает изнутри, как перезревший гриб. Сначала это парень, который спать не мог, потому что за другом не уследил. Кирилл влетел в паутину, потому умер от сердечного приступа, и Рэд подозревает — только подозревает!
Уверенности никакой, но Рэду и подозрений хватает, чтобы самоугрызаться и сожалеть. А в финале этот же Рэд берет в Зону Артура Барбриджа. Берет абсолютно сознательно, даже с внутренним злорадством.
Он мог бы взять кого угодно, в том числе человека, которого считает своим врагом, или кого-то, кто, по мнению Рэда, заслуживает смерти. Но берет он молоденького мальчика, единственная вина которого в том, что он сын Барбриджа.
Очень часто встречается такая фраза: «как будто громом пораженный». Так говорят о человеке, который находится в состоянии удивления, растерянности, ошеломлённости.
И это точно соответствует «нападению молний» в повести. В первую очередь — оскорбление. Есть выражение: «ходит как в киселе», или «влип по самое не балуй», то есть весьма сильно «влип», теперь придётся потрудиться, чтобы разобраться с проблемой. С «Серебристой паутиной», в принципе, очень много ассоциаций.
Например, говорят «я запутался в паутине», то есть сложность разобраться в ситуации или вопросе. Таких примеров огромное множество, и это можно продолжать бесконечно! Важно то, что в мире существует невероятное количество фразеологизмов, высказываний, наречий. И наш язык хранит образы тысячелетиями.
Как видно на описываемых выше примерах, в ходе проведения лингвистического анализа все аномалии, описанные у Стругацких, имеют место в нашей повседневной жизни. Это факт. А существуют ли в бизнесе такие ситуации? Проведём аналогию.
Так или иначе, все присутствует. Попадание в «Паутину» представляет собой систему, из которой нет выхода, безвыходную ситуацию. И «Ведьмин студень» в бизнесе — превращение человека в «социального урода», то есть процесс его морального и принципиального падения. Есть еще такое выражение: «гнилой человек».
Исходя из проведённого лингвистического анализа, следует вывод, что подобные явления имеют место быть и в жизни, а соответственно, и в памяти человека. Где препятствия располагаются в памяти? Проведём небольшой эксперимент. Давайте припомним, какие у нас есть блоки памяти: родовая концепция, архетипологический блок, прототипологический блок и ядро рецензорной группы.
Предположим, что каждое из препятствий следует отнести к определённому блоку. К родовой концепции относится все двигательное: «Мясорубка», «Веселые призраки», «Серебристая паутина», «Чёртова капуста». К архетипологическому блоку можно отнести «Комариную плешь», «Жгучий пух» и «Жаровню»: то, что воздействует на человека, производит на него давление; прототипологический блок — «Зелёнка», «Ведьмин студень»; а Ядро рецензорной группы — молнии, стреляющие диагонально в объект. С чем аномалии ассоциируются?
Местные жители отмечают, что цветы раскрылись примерно на две недели раньше обычного срока. Насладиться яркими красками можно не только на многочисленных клумбах в парках и на улицах курортных городов, но и на пешеходных тропах в горах, и в заповедниках. Сменяя друг друга, цветы будут радовать вплоть до середины лета.
Вторая часть уже ведется от третьего лица и вкидывает нам порцию основного сюжета, а также раскрывает такую личность как «Стервятник». Стервятник повествует о том, что расскажет, где находится «золотой шар», так как он его нашел и не раз им пользовался, лишь бы Шухарт вытащил его раненного из Зоны.
Оснований не верить ему нет, так как Барбридж проговаривается что вымолил у «Шара» возможность постоянно возвращаться из зоны живым, вымолил так же, чтобы его дети рождались здоровыми, так как у сталкеров дети рождаются с огромным количеством физических и биологических отклонений - такова цена.... У самого Рэдрика дочь Мария родилась вся покрытой волосами и, впоследствии, чем старше становилась, тем больше переставала быть человеком. Кстати, прозвище у нее тоже имелось: Мартышка. У Стругацких, вообще, очень забавно получилось с приданием прозвищ. Третья часть — это третья глава.
Ведется она от лица Ричарда Нунана, эдакого двойного агента: и на государство работает и на сталкеров. И вот с этого момента в книге начинается уклон в философию. Первые две главы читаются как приключение, дальше же всё приобретает совершенно разные оттенки. Я не буду спойлерить дальнейшие действия - их лучше прочитать самим.