С графиней ты, Охальник, дал промашку: «Графиня изменившимся лицом Бежит пруду» а хлопнем по рюмашке, И разберёмся с этим подлецом.
Откуда Ильф и Петров взяли фразу «Графиня изменившимся лицом бежит пруду»?
Архивная публикация 2008 года: "Графиня изменившимся лицом бежит пруду". Когда великий комбинатор выжимал из подпольного миллионера Корейко миллион, он использовал тактику информационной атаки. Телеграмма заканчивалась такими словами: "Не дочитав письма, ошеломленная бросилась сад пруду; увидавший повар побежал дом сказать: графиня изменившимся лицом бежит пруду". Андрей Доманин Andrey Domani – графиня изменившимся лицом бежит пруду холст, масло. Первым на публикации Локшина обратил внимание Telegram-канал «Графиня изменившимся лицомъ бѣжитъ пруду». Уже после первого месяца работы Закона о банкротстве физических лиц стало очевидно, что россияне не спешат признаваться в собственном банкротстве.
Графиня с изменившимся лицом бежит к пруду...
И цена дешевая. Может быть, так надо! Может быть, именно в этом великая сермяжная правда! Так, так. В общем, скажите, из какого класса гимназии вас вытурили за неуспешность?
Из шестого? Значит, до физики Краевича вы не дошли? И с тех пор вели исключительно интеллектуальный образ жизни? Впрочем, мне все равно.
Завтра я к вам переезжаю. С течением времени. Глава четырнадцатая Когда Остап вернулся в гостиницу «Карлсбад» и, отразившись несчетное число раз в вестибюльных, лестничных и коридорных зеркалах, которыми так любят украшаться подобного рода учреждения, вошел к себе, его смутил господствовавший в номере беспорядок. Красное плюшевое кресло лежало кверху куцыми ножками, обнаруживая непривлекательную джутовую изнанку.
Бархатная скатерть с позументами съехала со стола. Даже картина «Явление Христа народу» и та покосилась набок, потерявши в этом виде большую часть поучительности, которую вложил в нее художник. С балкона дул свежий пароходный ветер, передвигая разбросанные по кровати денежные знаки. Между ними валялась железная коробка от папирос «Кавказ».
На ковре, сцепившись и выбрасывая ноги, молча катались Паниковский и Балаганов. Великий комбинатор брезгливо перешагнул через дерущихся и вышел на балкон. Внизу, на бульваре, безумно лепетали гуляющие, перемалывая под ногами гравий, реяло над черными кленами слитное дыхание симфонического оркестра. В темной глубине порта кичился огнями и гремел железом строящийся холодильник.
За брекватером ревел и чего-то требовал невидимый пароход, вероятно , просился в гавань. Возвратившись в номер, Остап увидел, что молочные братья уже сидят друг против друга на полу и, устало отпихиваясь ладонями, бормочут: «А ты кто такой? Паниковский и Балаганов быстро вскочили на ноги и принялись рассказывать. Каждый из них приписывал весь успех себе и чернил действия другого.
Обидные для себя подробности они, не сговариваясь, опускали, приводя взамен их большое количество деталей, рисующих в выгодном свете их молодечество и расторопность. Картина битвы мне ясна. Так вы говорите, с ним была девушка? Это хорошо.
Итак, маленький служащий запросто носит в кармане... Сколько там? Десять тысяч! Жалование господина Корейко за двадцать лет беспорочной службы.
Зрелище для богов, как пишут наиболее умные передовики. Но не помешал ли я вам? Вы что-то делали тут на полу? Вы делили деньги?
Продолжайте, продолжайте, я посмотрю. Всем поровну , по две с половиной тысячи. И, разложив деньги на четыре одинаковые кучки, он скромно отошел в сторону, сказавши: — Вам, мне, ему и Козлевичу. Оставшийся при особом мнении Паниковский принялся за дело с большим азартом.
Наклонившись над кроватью, он шевелил толстыми губами, слюнил пальцы и без конца переносил бумажки с места на место, будто раскладывал Большой Королевский пасьянс. После всех ухищрений на одеяле образовались три стопки: одна — большая, из чистых новеньких бумажек, вторая — такая же, но из бумажек погрязнее, и третья — маленькая и совсем грязная. Он и на две не наработал. Кто такой Козлевич, чтобы с ним делиться!
Я не знаю никакого Козлевича! Он не спеша соединил кучки воедино, сложил деньги в железную коробочку, а коробочку засунул в карман белых джентльменских брюк. Вам нравится такой способ дележки? Паниковский всплеснул старческими лиловатыми ладонями.
Он с ужасом посмотрел на великого комбинатора, отошел в угол и затих. Изредка только сверкал оттуда золотой зуб нарушителя конвенции. У Балаганова сразу сделалось мокрое, как бы сварившееся на солнце, лицо. Объясните… — Вам, — вежливо сказал Остап, — любимому сыну лейтенанта, я могу повторить только то, что я говорил в Арбатове.
Я чту Уголовный кодекс. Я не налетчик, а идейный борец за денежные знаки. В мои четыреста честных способов отъема денег ограбление не входит, как-то не укладывается. И потом мы прибыли сюда не за десятью тысячами.
Этих тысяч мне лично нужно по крайней мере пятьсот. На это отвечу — да, известно. Дело в том... В эту минуту в углу потух золотой зуб.
Паниковский развернулся, опустил голову и с криком « А ты кто такой? Не переменяя позы и даже не повернув головы, великий комбинатор толчком собранного каучукового кулака вернул взбесившегося нарушителя конвенции на прежнее место и продолжал: — Дело в том, Шура, что это была проверка. У служащего с сорокарублевым жалованием оказалось в кармане десять тысяч рублей, что несколько странно и дает нам большие шансы, позволяет, как говорят марафоны и беговые жуки, надеяться на куш. Пятьсот тысяч — это безусловно куш.
И получим мы его так. Я возвращу Корейке десять тысяч, и он возьмет. Хотел бы я видеть человека, который не взял бы своих денег. И вот тут ему придет конец.
Его погубит жадность. И едва только он сознается в своем богатстве, я возьму его голыми руками. Как человек умный, он поймет, что часть меньше целого, и отдаст мне эту часть из опасения потерять все. И тут, Шура, на сцену появится некая тарелочка с некоей каемкой...
В углу плакал Паниковский. Я год не был в бане. Я старый. Меня девушки не любят.
Таких, как вы, девушки не любят. Они любят молодых, длинноногих, политически грамотных. А вы скоро умрете. И никто не напишет о вас в газете: «Еще один сгорел на работе».
И на могиле не будет сидеть прекрасная вдова с персидскими глазами. И заплаканные дети не будут спрашивать: «Папа, папа, слышишь ли ты нас? Вы не знаете Паниковского. Паниковский вас всех продаст и купит.
Отдайте мои деньги! Последний раз спрашиваю! В Черноморском порту легко поворачивались краны, спуская стальные стропы в глубокие трюмы иностранцев, и снова поворачивались, чтобы осторожно, с кошачьей любовью опустить на пристань сосновые ящики с оборудованием для Тракторстроя. Розовый кометный огонь рвался из высоких труб силикатных заводов.
Пылали звездные скопления Днепростроя, Магнитогорска и Сталинграда. На севере взошла Краснопутиловская звезда , за нею зажглось великое множество звезд первой величины. Были тут фабрики, комбинаты, электростанции, новостройки. Светилась вся пятилетка, затмевая блеском старое, примелькавшееся еще египтянам небо.
И молодой человек, засидевшись с любимой в рабочем клубе, торопливо зажигал электрифицированную карту пятилетки и шептал: — Посмотри, вон красный огонек. Там будет Сибкомбайн. Мы поедем туда. И любимая тихо смеялась, высвобождая руки.
Ночь, ночь, ночь, как уже было сказано, лежала над всей страной. Стонал во сне монотонно Хворобьев, которому привиделась огромная профсоюзная книжка. В поезде, на верхней полке, храпел инженер Талмудовский, кативший из Харькова в Ростов, куда манил его лучший оклад жалования. Качались на широкой атлантической волне американские джентльмены, увозя на «сухую» родину рецепт прекрасного пшеничного самогона.
Ворочался на своем диване Васисуалий Лоханкин, потирая рукой пострадавшие места. Старый ребусник Синицкий зря жег электричество, сочиняя для журнала «Водопроводное дело» загадочную картинку: «Где председатель этого общего собрания рабочих и служащих, собравшихся на выборы месткома насосной станции? Полыхаев лежал в постели с Серной Михайловной. Прочие геркулесовцы спали тревожным сном в разных частях города.
Александр Иванович Корейко не мог заснуть, мучимый мыслью о своем богатстве. Если бы этого богатства не было вовсе, он спал бы спокойно. Что делали Бендер, Балаганов и Паниковский уже известно. И только о Козлевиче, водителе и собственнике Антилопы-Гну ничего сейчас не будет сказано, хотя уже стряслась с ним беда чрезвычайно политичного свойства.
По дороге он задирал молочниц, ибо час этих оборотистых женщин уже наступил, в то время как час служащих еще не начинался, и мурлыкал слова романса: «И радость первого свиданья мне не волнует больше кровь». Великий комбинатор немного кривил душой. Первое свиданье с миллионером-конторщиком возбуждало его. Посредине комнаты стоял Александр Иванович.
Он был в сетке-безрукавке и успел уже надеть вдовьи брюки мелкого служащего. Комната была обставлена с примерной бедностью, принятой в дореволюционное время в сиротских приютах и тому подобных организациях, состоявших под покровительством императрицы Марии Федоровны. Здесь находились три предмета: железная лазаретная кроватка, кухонный стол с дверцами, снабженными деревянной щеколдой, какой обычно запираются дачные сортиры, и облезший венский стул. В углу лежали гантели и среди них две больших гири, утеха тяжелоатлета.
При виде милиционера Александр Иванович тяжело ступил вперед. После этого великому комбинатору оставалось только сесть на венский стул и учинить на лице сверхъестественную улыбку. Проделав все это, он посмотрел на Александра Ивановича. Но миллионер-конторщик напрягся и изобразил черт знает что: и умиление, и восторг, и восхищение, и немое обожание.
И все это по поводу счастливой встречи с представителем власти. Происшедшее нарастание улыбок и чувств напоминало рукопись композитора Франца Листа, где на первой странице указано « играть быстро», на второй — «очень быстро», на третьей — «гораздо быстрее», на четвертой — «быстро как только возможно», а все-таки на пятой — «еще быстрее». Увидев, что Корейко достиг пятой страницы и дальнейшее соревнование невозможно, Остап приступил к делу : — А ведь я к вам с поручением, — сказал он, становясь серьезным. И, безмерно грустя, Бендер полез в карман.
Корейко следил за его действиями с совсем уже похоронным лицом. На свет появилась железная коробка от папирос «Кавказ». Однако ожидаемого Остапом возгласа удивления не последовало. Подпольный миллионер смотрел на коробку с полнейшим равнодушием.
Остап вынул деньги, тщательно пересчитал их и, пододвинув пачку к Александру Ивановичу, сказал: — Ровно десять тысяч. Потрудитесь написать расписку в получении. Какая расписка? Ведь вас вчера ограбили!
И забрали десять тысяч. Грабители арестованы. Пишите расписку. Еще не осмыслив глубины своего поражения, великий комбинатор допустил неприличную суетливость, о чем всегда вспоминал впоследствии со стыдом.
Он настаивал, сердился, совал деньги в руки Александра Ивановича и вообще, как говорят китайцы, потерял лицо. Корейко пожимал плечами, предупредительно улыбался, но денег не брал. Ну, как вы думаете, откуда у меня может быть столько денег? Значит, у вас все в порядке?
Вы знаете, я очень здоровый человек. Дальше по части улыбок все пошло совсем как у Листа : быстро, очень быстро, гораздо быстрее, быстро как только возможно и даже еще быстрее. Прощались новые знакомые так, словно не чаяли друг в друге души. Все у вас в порядке.
С таким счастьем — и на свободе! И, все еще неся на лице ненужную улыбку, великий комбинатор выскочил на улицу. Несколько кварталов он прошел скорым шагом, позабыв о том, что на голове его сидит официальная фуражка с гербом города Киева, совершенно неуместным в городе Черноморске. Пока он предавался своим размышлениям, рассеянно прогуливаясь взад и вперед, старики продолжали заниматься ежедневным своим делом.
Это были странные и смешные в наше время люди. Почти все они были в белых пикейных жилетах и в соломенных шляпах «канотье». Некоторые носили даже шляпы из потемневшей панамской соломы. И, уж конечно, все были в пожелтевших крахмальных воротничках, откуда поднимались волосатые куриные шеи.
Когда-то они собирались здесь для совершения сделок. Сейчас же их тянула сюда, на солнечный угол, долголетняя привычка и необходимость почесать старые языки. Они ежедневно прочитывали московскую «Правду». Местную прессу они не уважали.
И все, что бы ни происходило на свете, старики рассматривали как прелюдию к объявлению Черноморска вольным городом. Когда-то, лет сто тому назад, Черноморск был действительно вольным городом, и это было так весело и доходно, что легенда о «Порто-Франко» до сих пор еще бросала золотой блеск на светлый угол кафе «Флорида». Сноуден — это голова. Слушайте, Валиадис, — обращался он к третьему старику в панаме.
Я лично свой палец не положил бы. И, нимало не смущаясь тем, что Сноуден ни за что на свете не позволил бы Валиадису лезть пальцем в свой рот, старик продолжал: — Но что бы вы ни говорили, я вам скажу откровенно — Чемберлен все-таки тоже голова.
Он просто был дрянь человек. Ужасная дрянь".
Читал Пушкина 2 и 3 часть; "Цыгане" прелестны, как и в первый раз, остальные поэмы, исключая "Онегина", ужасная дрянь". Получил письмо от Некрасова - похвалы, но не деньги". Читаю Гете и вижу все вредное влияние этого ничтожного, буржуазно-эгоистического даровитого человека на то поколение, которое я застал, — в особенности бедного Тургенева с его восхищением перед «Фаустом» совсем плохое произведение ". Чехов ничтожный, Фет глупый, Тургенев подлец совершенный, и Гоголь дрянь...
И только Лев Николаевич премилая душка:. Встал поздно. Пью лишний кумыс». Встал рано, убрал комнату, записал, иду кофе пить.
Объелся кофеем». Пошел работать и зашиб глаз» «1889 год, 11 февраля. Пытался писать, не шло. Пошел в метель ходить».
Утром хотел писать, но не очень и потому шил сапоги». Преступно спал». Ходил за грибами. Все работают, кроме меня".
До 3-х часов не спал. Как 16-летний мальчик мечтал и мучился". С тоской в душе шлялся утром". Два дня и две ночи играл в штосс.
Результат понятный - проигрыш всего - яснополянского дома. Кажется, нечего писать - я себе до того гадок, что желал бы забыть про свое существование". Целый вечер шалопутничал". Много думал, но ничего не делал".
Просыпался в 6 часов, перебудил всех; но от лени не встал и проспал до 9". Проклятая лень!
Не могу удержаться и не процитировать абсолютно аналогичное «давление» Остапа Бендера на Александра Корейко: «В три часа ночи Александра Ивановича разбудили. Пришла телеграмма. Стуча зубами от утреннего холодка, миллионер разорвал бандероль и прочел: «Графиня изменившимся лицом бежит пруду».
Дальше, как помнят читатели «Золотого теленка», пошли уже совершенно недетские угрозы — и тоже про овощи-фрукты: «Грузите апельсины бочками» и так далее. Сотник, полагаю, получив такое, бежал бы до Уругвая. Кстати, а почему же наш оппозиционный журналист бежал в Грузию, а не в Украину, где он, если верить укроСМИ, таки очень популярная фигура? Видимо, потому, что «друг Украины» отлично понимает: за судьбу журналиста а тем более — москаля, что есть клеймо несмываемое в современной Украине никто не даст и ломаного гроша. Тут эта братия дохнет от самых разных вариантов насильственной смерти с незавидной регулярностью.
Вот Саша 48 лет — а всё Саша. Вечный студент. Кстати, все образование Сотника — 8 классов неполной средней школы, что, конечно же, не мешает ему быть «аналитиком» и решил любить свой свободолюбиво-незалежный кумир как можно более издалека. Так как в реальную негативную влиятельность такого клопа как Сотник верить не приходится, остается предположить, что из страны он бежал по причине каких-то косяков, совершенных на выборах.
Крылатые фразы про странности Графиня изменившимся лицом бежит пруду Графиня изменившимся лицом бежит пруду — так звучит одна из телеграмм, которые Остап Бендер отправлял подпольному миллионеру А. Корейко с целью нарушить его душевное спокойствие. Телеграмма достигла цели. На самом деле, несмотря на кажущуюся абсурдность текста, авторы, а вслед за ними и Остап Бендер, имели в виду вполне конкретную графиню и процитировали реальную, довольно известную в начале 20 века телеграмму.
Графиня с изменившимся лицом бежит к пруду.......
Графиня изменившимся лицом бежит пруду. ТОС "Солнцепек". Источник крылатого выражения «Графиня изменившимся лицом бежит пруду»: роман И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок».
"Графиня изменившимся лицом бежит пруду"
Софья Андреевна была в шоке. Их совместная жизнь в последние годы была наполнена нервными истериками с её стороны и непониманием друг друга, но такого решения она предусмотреть не могла. Именно эту историю Эфрос зафиксировал в телеграмме, в которой, как вы понимаете, для экономии были опущены предлоги. А знаменитую фразу, скорее всего, сказал повар: Узнал несколько подробностей покушения графини: не дочитав письма, ошеломленная бросилась сад пруду; увидавший повар побежал дом сказать: графиня изменившим лицом бежит пруду.
Графиня, добежав мостка, бросилась воду, где прошлом году утонули две девушки. Вытащила Александра, студент Булгаков, лакей Ваня; повар. Графиню спасут.
Софья Толстая у окна дома начальника станции Астапово. Лёвочка, друг всей моей жизни, всё, всё сделаю, что хочешь, всякую роскошь брошу совсем; с друзьями твоими будем вместе дружны, буду лечиться, буду кротка, милый, милый, вернись, ведь надо спасти меня... Но Лев Николаевич уже не вернётся никогда.
Ставьте «палец вверх», если было интересно.
Обещание поместить в «Литературной газете» статью, «вскрывающую клеветнический характер» дилогии, секретариат ССП не выполнил. О «клевете и пасквилях» Ильфа и Петрова речь уже не шла, выпуск дилогии признавался одной из многих ошибок, далеко не самой главной, даже извинительной. Никогда бы не позволили они издать сегодня без коренной переработки два своих ранних произведения». Примерно в том же духе рассуждали авторы других статей в тогдашней периодике, чем все и кончилось. История эта выглядит вполне заурядной. По крайней мере — на первый взгляд. Обвинения в крамоле предъявлялись тогда многим литераторам, ученым в том числе и умершим , а также сотрудникам издательств и редакций периодических изданий. Страна пребывала в непрерывной истерии, подхлестываемой широкомасштабными пропагандистскими кампаниями. Разоблачали генетиков, кибернетиков, «безродных космополитов», вели борьбу с «низкопоклонством перед Западом».
Но, с другой точки зрения, есть в истории с поздним разоблачением романов и нечто небывалое: абсурдность оправданий секретариата ССП, настойчивость Агитпропа и неожиданно бескровный результат. Последнее особенно редко: вряд ли даже более полувека спустя нужно объяснять, почему в 1948 году отделаться всего лишь выговором или даже снятием с должности за «идеологическую диверсию» — как в лотерею автомобиль выиграть. На фоне глобальных «разоблачительских» кампаний Агит—проп затеял свою локальную интригу: смещение с должности недостаточно услужливого директора издательства «Совет—ский писатель». Поводом, надо полагать, и стала престижная серия, куда вошла книга Ильфа и Петрова. Серия была, можно сказать, парадной, туда, согласно замыслу, отбиралось только самое лучшее, доказывающее, что советская литература «достигла мирового уровня». Сам факт издания в такой серии означал для любого писателя официальное признание заслуг, статус классика советской литературы, не говоря уже о значительных гонорарах. Понятно, что интриги плелись на всех уровнях. В общем, интересы сторон не всегда совпадали. По сути же никаких идеологических и политических расхождений не было и быть не могло: это был спор чиновников о сферах влияния и границах очень относительной самостоятельности. А директор издательства подчинялся непосредственно секретариату ССП, Агитпроп руководить издательством не мог.
Устранить директора сразу — власти не хватало: по тогдашним правилам кандидатуру директора такого издательства выдвигал секретариат ССП и утверждал ЦК ВКП б. Замену следовало начинать с «перетряски» излишне самостоятельного секретариата ССП и давления на Фадеева, который не раз бывал на приеме у Сталина. Дилогия Ильфа и Петрова тут — не более, чем одна из карт в игре. Но ход был рассчитан точно: от обвинения в «идеологической диверсии» не отмахнешься. Постановление, принятое Секретариатом ССП, кажется путаным и вообще нелепым, словно готовили его впопыхах, лишь бы поскорее отвести агитпроповские обвинения, доложить, что инцидент исчерпан, писательское руководство разобралось во всем, виновных наказало и вскоре само себя публично высечет в периодике. На самом же деле это постановление — очень хорошо продуманный ход. Да, наказания смехотворны, да, предложенные объяснения абсурдны: никем не прочитанная книга не попадает в издательский план, соответственно и «редактор книги» занимается ее подготовкой к серийному изданию лишь после утверждения плана, получив приказ своего начальника. Все так. А чем еще можно было оправдаться, что предложить? Справку о количестве переизданий и подписи цензоров?
Но об этом в ЦК знали. Ни статистика, ни ссылки на здравый смысл в подобных случаях никогда не выручали: с кого спросили, тому и отвечать положено. Вот почему многоопытный Фадеев направил отчет прямо Сталину, минуя Агитпроп.
Стуча зубами от утреннего холодка, миллионер разорвал бандероль и прочел: "Графиня изменившимся лицом бежит пруду". Но никто ему не ответил.
Почтальон ушел. В дворовом садике страстно мычали голуби. Жильцы спали. Александр Иванович повертел в руках серый бланк. Адрес был правильный.
Для паники нет причин. Мы выстоим. Все будет ОК. Об обесценивающихся сбережениях... Думаю большинство разумных людей, имеющих сбережения, уже захеджировало свои валютные риски — время было предостаточно.
Тем, кто еще этого не сделал и до сих пор сидит в рублях, можно сказать следующее… Простейший «велосипед» для оптимального сохранения сбережений придуман давно — разложите сбережения на 3 части доллар, евро, рубль откройте вклады и забейте на все переживания. АСВ работает. Если Вы не воспользовались этим способом оптимального хранения сбережений, то Вам некого в этом винить кроме самих себя.
Графиня с измененным лицом бежит к пруду: разгадка загадочного явления
Новое видео. Новоcти проекта. Фото: РИА Новости. После случившегося Софья Андреевна напишет Льву Толстому письмо. Никогда не позволяйте вашим моральным принципам удерживать вас от правильных ние, Айзек Азимов В комментариях к заметкам несколько раз возникал вопрос, где ЕС и прочие возьмут рубли, чтобы расплачиваться за российские ресурсы. В стриме от 22. А может Первое лицо было точно также сильно расстроено, как после разговора в 2014 году с швейцарцем Буркхальтером, что его решили не выпускать на публику и в этот раз.