Первый, кто начал радоваться пятнице, был Робинзон Крузо.
Настоящие «Робинзон Крузо» и две «Пятницы» в XXI веке
Спустя несколько лет после того, как Робинзон вместе с Пятницей вернулся в Англию, они снова отправляются в путешествие. И еще не совсем свежие новости от Робинзона. За Пятницей приходит суббота, а значит новый игровой день. robinson crusoe and friday. робинзон крузо и пятница. 1. 0. Правда о Робинзоне и Пятнице Бюффе Шарль История морских приключений полна не только географическими открытиями, но трагедиями, когда корабли тонули, а экипаж отпевали заочно, ибо их могилой.
"Робинзон Крузо" - краткое содержание (2 варианта)
Дружными усилиями вы создадите себе прекрасную жизнь. Живите, как братья, помогайте друг другу, вы будете щедро вознаграждены изобилием тех даров, которые вам даст природа. Я уверен, что вы легко обеспечите не только свою жизнь, но и накопите излишки для торговли. Корабли будут заходить к вам, забирать у вас хлеб и другие продукты и привозить вам те товары, которые вам будут нужны.
И как я был бы счастлив тогда, если бы вы оказали мне такую же помощь! Не забудьте также, что мы едем в Бразилию, а Бразилия далеко от Англии, и там вы можете умереть с голоду без этих вещей. Не для того же я спасал вас, чтобы потом погубить!
Нет-нет, сеньор, я довезу вас до Бразилии даром, а вещи дадут вам возможность обеспечить себе пропитание и оплатить проезд на родину. Глава 5 Робинзон поселяется в Бразилии. Он добросовестно выполнил все свои обещания.
Он приказал, чтобы никто из матросов не смел прикасаться к моему имуществу, затем составил подробный список всех принадлежащих мне вещей, велел сложить их вместе со своими вещами, а список вручил мне, чтобы по прибытии в Бразилию я мог получить все сполна. Ему захотелось купить мою шлюпку. Шлюпка действительно была хороша.
Капитан сказал, что купит её для своего корабля, и спросил, сколько я хочу за неё. Сколько дадите, столько и возьму. Тогда он сказал, что выдаст мне письменное обязательство уплатить за мою шлюпку восемьдесят червонцев тотчас же по приезде в Бразилию, но, если там найдётся у меня другой покупатель, который предложит мне больше, капитан заплатит мне столько же.
Наш переезд до Бразилии совершился вполне благополучно. В пути мы помогали матросам, и они подружились с нами. После двадцатидвухдневного плавания мы вошли в бухту Всех Святых.
Тут я окончательно почувствовал, что бедствия мои позади, что я уже свободный человек, а не раб и что жизнь моя начинается сызнова. Я никогда не забуду, как великодушно отнёсся ко мне капитан португальского корабля. Он не взял с меня ни гроша за проезд; он в полной сохранности возвратил мне все мои вещи, вплоть до трёх глиняных кувшинов; он дал мне сорок золотых за львиную шкуру и двадцать — за шкуру леопарда и вообще купил всё, что у меня было лишнего и что мне было удобно продать, в том числе ящик с винами, два ружья и оставшийся воск часть которого пошла у нас на свечи.
Одним словом, когда я продал ему большую часть своего имущества и сошёл на берег Бразилии, в кармане у меня было двести двадцать золотых. Мне не хотелось расставаться с моим спутником Ксури: он был таким верным и надёжным товарищем, он помог мне добыть свободу. Но у меня ему было нечего делать; к тому же я не был уверен, что мне удастся его прокормить.
Поэтому я очень обрадовался, когда капитан заявил мне, что ему нравится этот мальчишка, что он охотно возьмёт его к себе на корабль и сделает моряком. Вскоре по приезде в Бразилию мой друг капитан ввёл меня в дом одного своего знакомого. То был владелец плантации сахарного тростника и сахарного завода.
Я прожил у него довольно долгое время и благодаря этому мог изучить сахарное производство. Видя, как хорошо живётся здешним плантаторам и как быстро они богатеют, я решил поселиться в Бразилии и тоже заняться производством сахара. На все свои наличные деньги я взял в аренду участок земли и стал составлять план моей будущей плантации и усадьбы.
У меня был сосед по плантации, приехавший сюда из Лиссабона. Звали его Уэллс. Родом он был англичанин, но давно уже перешёл в португальское подданство.
Мы с ним скоро сошлись и были в самых приятельских отношениях. Первые два года мы оба еле могли прокормиться нашими урожаями. Но по мере того как земля разрабатывалась, мы становились богаче.
Прожив в Бразилии года четыре и постепенно расширяя своё дело, я, само собою разумеется, не только изучил испанский язык, но и познакомился со всеми соседями, а равно и с купцами из Сан-Сальвадора, ближайшего к нам приморского города. Многие из них стали моими друзьями. Мы нередко встречались, и, конечно, я зачастую рассказывал им о двух моих поездках к Гвинейскому берегу, о том, как ведётся торговля с тамошними неграми и как легко там за какие-нибудь безделушки — за бусы, ножи, ножницы, топоры или зеркальца — приобрести золотой песок и слоновую кость.
Они всегда слушали меня с большим интересом и подолгу обсуждали то, что я рассказывал им. Однажды пришли ко мне трое из них и, взяв с меня слово, что весь наш разговор останется в тайне, сказали: — Вы говорите, что там, где вы были, можно легко достать целые груды золотого песку и других драгоценностей. Мы хотим снарядить корабль в Гвинею за золотом.
Согласны ли вы поехать в Гвинею? Вам не придётся вкладывать в это предприятие ни гроша: мы дадим вам всё, что нужно для обмена. За ваш труд вы получите свою долю прибыли, такую же, как и каждый из нас.
Мне следовало бы отказаться и надолго остаться в плодородной Бразилии, но, повторяю, я всегда был виновником собственных несчастий. Мне страстно захотелось испытать новые морские приключения, и голова у меня закружилась от радости. В юности я был не в силах побороть свою любовь к путешествиям и не послушал добрых советов отца.
Так и теперь я не мог устоять против соблазнительного предложения моих бразильских друзей. Я ответил им, что охотно поеду в Гвинею, с тем, однако, условием, чтобы во время моего путешествия они присмотрели за моими владениями и распорядились ими по моим указаниям в случае, если я не вернусь. Они торжественно обещали выполнить мои пожелания и скрепили наш договор письменным обязательством.
Я же, со своей стороны, сделал завещание на случай смерти: все своё движимое и недвижимое имущество я завещал португальскому капитану, который спас мне жизнь. Но при этом я сделал оговорку, чтобы часть капитала он отправил в Англию моим престарелым родителям. Корабль был снаряжён, и мои компаньоны, согласно условию, нагрузили его товаром.
И вот ещё раз — в недобрый час! Это был тот самый день, в который восемь лет назад я убежал из отцовского дома и так безумно загубил свою молодость. На двенадцатый день нашего плавания мы пересекли экватор и находились под семью градусами двадцатью двумя минутами северной широты, когда на нас неожиданно налетел бешеный шквал.
Он налетел с юго-востока, потом стал дуть в противоположную сторону и, наконец, подул с северо-востока — дул непрерывно с такой ужасающей силой, что в течение двенадцати дней нам пришлось, отдавшись во власть урагана, плыть, куда гнали нас волны. Нечего говорить, что все эти двенадцать дней я ежеминутно ждал смерти, да и никто из нас не думал, что останется в живых. Однажды ранним утром ветер все ещё дул с прежней силой один из матросов крикнул: — Земля!
Но не успели мы выбежать из кают, чтобы узнать, мимо каких берегов несётся наше несчастное судно, как почувствовали, что оно село на мель. В тот же миг от внезапной остановки всю нашу палубу окатило такой неистовой и могучей волной, что мы принуждены были тотчас же скрыться в каютах. Корабль так глубоко засел в песке, что нечего было и думать стащить его с мели.
Нам оставалось одно: позаботиться о спасении собственной жизни. У нас были две шлюпки. Одна висела за кормой; во время шторма её разбило и унесло в море.
Оставалась другая, но никто не знал, удастся ли спустить её на воду. А между тем размышлять было некогда: корабль мог каждую минуту расколоться надвое. Помощник капитана бросился к шлюпке и с помощью матросов перебросил её через борт.
Мы все, одиннадцать человек, вошли в шлюпку и отдались на волю бушующих волн, так как, хотя шторм уже поутих, всё-таки на берег набегали громадные волны и море по всей справедливости могло быть названо бешеным. Наше положение стало ещё более страшным: мы видели ясно, что шлюпку сейчас захлестнёт и что нам невозможно спастись. Паруса у нас не было, а если б и был, он оказался бы совершенно бесполезным для нас.
Мы гребли к берегу с отчаянием в сердце, как люди, которых ведут на казнь. Мы все понимали, что, едва только шлюпка подойдёт ближе к земле, прибой тотчас же разнесёт её в щепки. Подгоняемые ветром, мы налегли на вёсла, собственноручно приближая свою гибель.
Так несло нас мили четыре, и вдруг разъярённый вал, высокий, как гора, набежал с кормы на нашу шлюпку. Это был последний, смертельный удар. Шлюпка перевернулась.
В тот же миг мы очутились под водой. Буря в одну секунду раскидала нас в разные стороны. Невозможно описать то смятение чувств и мыслей, которые я испытал, когда меня накрыла волна.
Я очень хорошо плаваю, но у меня не было сил сразу вынырнуть из этой пучины, чтобы перевести дыхание, и я чуть не задохся. Волна подхватила меня, протащила по направлению к земле, разбилась и отхлынула прочь, оставив меня полумёртвым, так как я наглотался воды. Я перевёл дух и немного пришёл в себя.
Увидев, что земля так близко гораздо ближе, чем я ожидал , я вскочил на ноги и с чрезвычайной поспешностью направился к берегу. Я надеялся достичь его, прежде чем набежит и подхватит меня другая волна, но скоро понял, что мне от неё не уйти: море шло на меня, как большая гора; оно нагоняло меня, как свирепый враг, с которым невозможно бороться. Я и не сопротивлялся тем волнам, которые несли меня к берегу; но чуть только, отхлынув от земли, они уходили назад, я всячески барахтался и бился, чтобы они не унесли меня обратно в море.
Следующая волна была огромна: не меньше двадцати или тридцати футов вышиной. Она похоронила меня глубоко под собою. Затем меня подхватило и с необыкновенной быстротой помчало к земле.
Долго я плыл по течению, помогая ему изо всех сил, и чуть не задохся в воде, как вдруг почувствовал, что меня несёт куда-то вверх. Вскоре, к моему величайшему счастью, мои руки и голова оказались над поверхностью воды, и хотя секунды через две на меня налетела другая волна, но всё же эта краткая передышка придала мне силы и бодрости. Новая волна опять накрыла меня с головою, но на этот раз я пробыл под водой не так долго.
Когда волна разбилась и отхлынула, я не поддался её натиску, а поплыл к берегу и вскоре снова почувствовал, что у меня под ногами земля. Я постоял две-три секунды, вздохнул всей грудью и из последних сил бросился бежать к берегу. Но и теперь я не ушёл от разъярённого моря: оно снова пустилось за мной вдогонку.
Ещё два раза волны настигали меня и несли к берегу, который в этом месте был очень отлогим. Последняя волна с такой силой швырнула меня о скалу, что я потерял сознание. Некоторое время я был совершенно беспомощен, и, если бы в ту минуту море снова успело налететь на меня, я непременно захлебнулся бы в воде.
К счастью, ко мне вовремя вернулось сознание. Увидев, что сейчас меня снова накроет волна, я крепко уцепился за выступ утёса и, задержав дыхание, старался переждать, пока она схлынет. Здесь, ближе к земле, волны были не такие огромные.
Когда вода схлынула, я опять побежал вперёд и очутился настолько близко к берегу, что следующая волна хоть и окатила меня всего, с головой, но уже не могла унести в море. Я пробежал ещё несколько шагов и почувствовал с радостью, что стою на твёрдой земле. Я стал карабкаться по прибрежным скалам и, добравшись до высокого бугра, упал на траву.
Здесь я был в безопасности: вода не могла доплеснуть до меня. Я думаю, не существует таких слов, которыми можно было бы изобразить радостные чувства человека, восставшего, так сказать, из гроба! Я стал бегать и прыгать, я размахивал руками, я даже пел и плясал.
Всё моё существо, если можно так выразиться, было охвачено мыслями о моём счастливом спасении. Но тут я внезапно подумал о своих утонувших товарищах. Мне стало жаль их, потому что во время плавания я успел привязаться ко многим из них.
Я вспоминал их лица, имена. Увы, никого из них я больше не видел; от них и следов не осталось, кроме трёх принадлежавших им шляп, одного колпака да двух непарных башмаков, выброшенных морем на сушу. Посмотрев туда, где стоял наш корабль, я еле разглядел его за грядою высоких волн — так он был далеко!
И я сказал себе: «Какое это счастье, великое счастье, что я добрался в такую бурю до этого далёкого берега! Как только я подумал об этом, мои восторги тотчас же остыли: я понял, что хоть я и спас свою жизнь, но не спасся от несчастий, лишений и ужасов. Вся одежда моя промокла насквозь, а переодеться было не во что.
У меня не было ни пищи, ни пресной воды, чтобы подкрепить свои силы. Какое будущее ожидало меня? Либо я умру от голода, либо меня растерзают лютые звери.
И, что всего печальнее, я не мог охотиться за дичью, не мог обороняться от зверей, так как при мне не было никакого оружия. Вообще при мне не оказалось ничего, кроме ножа да жестянки с табаком. Это привело меня в такое отчаяние, что я стал бегать по берегу взад и вперёд как безумный.
Приближалась ночь, и я с тоской спрашивал себя: «Что ожидает меня, если в этой местности водятся хищные звери? Ведь они всегда выходят на охоту по ночам». Неподалёку стояло широкое, ветвистое дерево.
Я решил взобраться на него и просидеть среди его ветвей до утра. Ничего другого не мог я придумать, чтобы спастись от зверей. Меня мучила жажда.
Я пошёл посмотреть, нет ли где поблизости пресной воды, и, отойдя на четверть мили от берега, к великой моей радости, отыскал ручеёк. Напившись и положив себе в рот табаку, чтобы заглушить голод, я воротился к дереву, влез на него и устроился в его ветвях таким образом, чтобы не свалиться во сне. Затем срезал недлинный сук и, сделав себе дубинку на случай нападения врагов, уселся поудобнее и от страшной усталости крепко уснул.
Спал я сладко, как не многим спалось бы на столь неудобной постели, и вряд ли кто-нибудь после такого ночлега просыпался таким свежим и бодрым. Глава 6 Робинзон на необитаемом острове. Погода была ясная, ветер утих, море перестало бесноваться.
Я взглянул на покинутый нами корабль и с удивлением увидел, что на прежнем месте его уже нет. Теперь его прибило ближе к берегу. Он очутился неподалёку от той самой скалы, о которую меня чуть не расшибло волной.
Должно быть, ночью его приподнял прилив, сдвинул с мели и пригнал сюда. Теперь он стоял не дальше мили от того места, где я ночевал. Волны, очевидно, не разбили его: он держался на воде почти прямо.
Я тотчас же решил пробраться на корабль, чтобы запастись провизией и разными другими вещами. Спустившись с дерева, я ещё раз осмотрелся кругом. Первое, что я увидел, была наша шлюпка, лежавшая по правую руку, на берегу, в двух милях отсюда — там, куда её швырнул ураган.
Я пошёл было в том направлении, но оказалось, что прямой дорогой туда не пройдёшь: в берег глубоко врезалась бухта, шириною в полмили, и преграждала путь. Я повернул назад, потому что мне было гораздо важнее попасть на корабль: я надеялся найти там еду. После полудня волны совсем улеглись, и отлив был такой сильный, что четверть мили до корабля я прошёл по сухому дну.
Тут снова у меня заныло сердце: мне стало ясно, что все мы теперь были бы живы, если бы не испугались бури и не покинули свой корабль. Нужно было только выждать, чтобы шторм прошёл, и мы благополучно добрались бы до берега, и я не был бы теперь вынужден бедствовать в этой безлюдной пустыне. При мысли о своём одиночестве я заплакал, но, вспомнив, что слезы никогда не прекращают несчастий, решил продолжать свой путь и во что бы то ни стало добраться до разбитого судна.
Раздевшись, я вошёл в воду и поплыл. Но самое трудное было ещё впереди: взобраться на корабль я не мог. Он стоял на мелком месте, так что почти целиком выступал из воды, а ухватиться было не за что.
Я долго плавал вокруг него и вдруг заметил корабельный канат удивляюсь, как он сразу не бросился мне в глаза! Канат свешивался из люка, и конец его приходился так высоко над водой, что мне с величайшим трудом удалось поймать его. Я поднялся по канату до кубрика.
Корабль стоял на твёрдой песчаной отмели, корма его сильно приподнялась, а нос почти касался воды. Таким образом, вода не попала в корму, и ни одна из вещей, находившихся там, не подмокла. Я поспешил туда, так как мне раньше всего хотелось узнать, какие вещи испортились, а какие уцелели.
Оказалось, что весь запас корабельной провизии остался совершенно сухим. А так как меня мучил голод, то я первым делом пошёл в кладовую, набрал сухарей и, продолжая осмотр корабля, ел на ходу, чтобы не терять времени. В кают-компании я нашёл бутылку рома и отхлебнул из неё несколько хороших глотков, так как очень нуждался в подкреплении сил для предстоящей работы.
Прежде всего мне нужна была лодка, чтобы перевезти на берег те вещи, которые могли мне понадобиться. Но лодку было неоткуда взять, а желать невозможного бесполезно. Нужно было придумать что-нибудь другое.
На корабле были запасные мачты, стеньги и реи. Из этого материала я решил построить плот и горячо принялся за работу. Кубрик-помещение для матросов в носовой части корабля.
Выбрав несколько брёвен полегче, я выбросил их за борт, обвязав предварительно каждое бревно канатом, чтобы их не унесло. Затем я спустился с корабля, притянул к себе четыре бревна, крепко связал их с обоих концов, скрепив ещё сверху двумя или тремя дощечками, положенными накрест, и у меня вышло нечто вроде плота. Меня этот плот отлично выдерживал, но для большого груза он был слишком лёгок и мал.
Пришлось мне снова взбираться на корабль. Там разыскал я пилу нашего корабельного плотника и распилил запасную мачту на три бревна, которые и приладил к плоту. Плот стал шире и гораздо устойчивее.
Эта работа стоила мне огромных усилий, но желание запастись всем необходимым для жизни поддерживало меня, и я сделал то, на что при обыкновенных обстоятельствах у меня не хватило бы сил. Теперь мой плот был широк и крепок, он мог выдержать значительный груз. Чем же нагрузить этот плот и что сделать, чтобы его не смыло приливом?
Долго раздумывать было некогда, нужно было торопиться. Раньше всего я уложил на плоту все доски, какие нашлись на корабле; потом взял три сундука, принадлежавших нашим матросам, взломал замки и выбросил все содержимое. Потом я отобрал те вещи, которые могли понадобиться мне больше всего, и наполнил ими все три сундука.
В один сундук я сложил съестные припасы: рис, сухари, три круга голландского сыру, пять больших кусков вяленой козлятины, служившей нам на корабле главной мясной пищей, и остатки ячменя, который мы везли из Европы для бывших на судне кур; кур мы давно уже съели, а немного зерна осталось. Этот ячмень был перемешан с пшеницей; он очень пригодился бы мне, но, к сожалению, как потом оказалось, был сильно попорчен крысами. Кроме того, я нашёл несколько ящиков вина и до шести галлонов[12] рисовой водки, принадлежавших нашему капитану.
Эти ящики я тоже поставил на плот, рядом с сундуками. Между тем, покуда я был занят погрузкой, начался прилив, и я с огорчением увидел, что мой кафтан, рубашку и камзол, оставленные мной на берегу, унесло в море. Теперь у меня остались только чулки да штаны полотняные, короткие до колен , которые я не снял, когда плыл к кораблю.
Это заставило меня подумать о том, чтобы запастись не только едой, но и одеждой. На корабле было достаточное количество курток и брюк, но я взял пока одну только пару, потому что меня гораздо больше соблазняло многое другое, и прежде всего рабочие инструменты. После долгих поисков я нашёл ящик нашего плотника, и это была для меня поистине драгоценная находка, которой я не отдал бы в то время за целый корабль, наполненный золотом.
Я поставил на плот этот ящик, даже не заглянув в него, так как мне было отлично известно, какие инструменты находятся в нём. Теперь мне оставалось запастись оружием и зарядами. В каюте я нашёл два хороших охотничьих ружья и два пистолета, которые я уложил на плоту вместе с пороховницей, мешочком дроби и двумя старыми, заржавленными шпагами.
Я знал, что у нас на корабле было три бочонка пороху, но не знал, где они хранятся. Однако после тщательных поисков все три бочонка нашлись. Один оказался подмоченным, а два были сухи, и я перетащил их на плот вместе с ружьями и шпагами.
Теперь мой плот был достаточно нагружен, и надо было отправляться в путь. Добраться до берега на плоту без паруса, без руля — нелёгкая задача: довольно было самого слабого встречного ветра, чтобы все моё сооружение опрокинулось. К счастью, море было спокойно.
Начинался прилив, который должен был погнать меня к берегу. Кроме того, поднялся небольшой ветерок, тоже попутный. Поэтому, захватив с собою сломанные весла от корабельной шлюпки, я спешил в обратный путь.
Вскоре мне удалось высмотреть маленькую бухту, к которой я и направил свой плот. С большим трудом провёл я его поперёк течения и наконец вошёл в эту бухту, упёршись в дно веслом, так как здесь было мелко; едва начался отлив, мой плот со всем грузом оказался на сухом берегу. Теперь мне предстояло осмотреть окрестности и выбрать себе удобное местечко для жизни — такое, где я мог бы сложить все своё имущество, не боясь, что оно погибнет.
Я всё ещё не знал, куда я попал: на материк или на остров. Живут ли здесь люди? Водятся ли здесь хищные звери?
В полумиле от меня или немного дальше виднелся холм, крутой и высокий. Я решил подняться на него, чтобы осмотреться кругом. Взяв ружье, пистолет и пороховницу, я отправился на разведку.
Взбираться на вершину холма было трудно. Когда же я наконец взобрался, я увидел, какая горькая участь выпала мне на долю: я был на острове! Кругом со всех сторон расстилалось море, за которым нигде не было видно земли, если не считать торчавших в отдалении нескольких рифов да двух островков, лежавших милях в девяти к западу.
Эти островки были маленькие, гораздо меньше моего. Я сделал и другое открытие: растительность на острове была дикая, нигде не было видно ни клочка возделанной земли! Значит, людей здесь и в самом деле не было!
Хищные звери здесь тоже как будто не водились, по крайней мере я не приметил ни одного. Зато птицы водились во множестве, все каких-то неизвестных мне пород, так что потом, когда мне случалось подстрелить птицу, я никогда не мог определить по виду, годится в пищу её мясо или нет. Спускаясь с холма, я подстрелил одну птицу, очень большую: она сидела на дереве у опушки леса.
Я думаю, это был первый выстрел, раздавшийся в этих диких местах. Не успел я выстрелить, как над лесом взвилась туча птиц. Каждая кричала на свой лад, но ни один из этих криков не походил на крики знакомых мне птиц.
Убитая мною птица напоминала нашего европейского ястреба и окраской перьев, и формой клюва. Только когти у неё были гораздо короче. Мясо её отдавало падалью, и я не мог его есть.
Таковы были открытия, которые я сделал в первый день. Потом я воротился к плоту и принялся перетаскивать вещи на берег. Это заняло у меня весь остаток дня.
К вечеру я снова стал думать, как и где мне устроиться на ночь. Лечь прямо на землю я боялся: что, если мне грозит нападение какого-нибудь хищного зверя? Поэтому выбрав на берегу удобное местечко для ночлега, я загородил его со всех сторон сундуками и ящиками, а внутри этой ограды соорудил из досок нечто вроде шалаша.
Беспокоил меня также вопрос, как я буду добывать себе пищу, когда у меня выйдут запасы: кроме птиц да двух каких-то зверьков, вроде нашего зайца, выскочивших из лесу при звуке моего выстрела, никаких живых существ я здесь не видел. Впрочем, в настоящее время меня гораздо больше занимало другое. Я увёз с корабля далеко не всё, что можно было взять; там осталось много вещей, которые могли мне пригодиться, и прежде всего паруса и канаты.
Поэтому я решил, если мне ничто не помешает, снова побывать на корабле. Я был уверен, что при первой же буре его разобьёт в щепки. Нужно было отложить все другие дела и спешно заняться разгрузкой судна.
Нельзя успокаиваться, пока я не свезу на берег все вещи, до последнего гвоздика. Придя к такому решению, я стал думать, ехать ли мне на плоту или отправиться вплавь, как в первый раз. Я решил, что удобнее отправиться вплавь.
Только на этот раз я разделся в шалаше, оставшись в одной нижней клетчатой сорочке, в полотняных штанах и кожаных туфлях на босу ногу. Как и в первый раз, я взобрался на корабль по канату, затем сколотил новый плот и перевёз на нём много полезных вещей. Во-первых, я захватил всё, что нашлось в чуланчике нашего плотника, а именно: два или три мешка с гвоздями большими и мелкими , отвёртку, дюжины две топоров, а главное — такую полезную вещь, как точило.
Потом я прихватил несколько вещей, найденных мною у нашего канонира:[13] три железных лома, два бочонка с ружейными пулями и немного пороху. Потом я разыскал на корабле целый ворох всевозможного платья да прихватил ещё запасный парус, гамак, несколько тюфяков и подушек. Всё это я сложил на плоту и, к великому моему удовольствию, доставил на берег в целости.
Отправляясь на корабль, я боялся, как бы в моё отсутствие на провизию не напали какие-нибудь хищники. К счастью, этого не случилось. Только какой-то зверёк прибежал из лесу и уселся на одном из моих сундуков.
Увидав меня, он отбежал немного в сторону, но тотчас же остановился, встал на задние лапы и с невозмутимым спокойствием, без всякого страха поглядел мне в глаза, словно хотел познакомиться со мной. Зверёк был красивый, похожий на дикую кошку. Я прицелился в него из ружья, но он, не догадываясь об угрожавшей ему опасности, даже не тронулся с места.
Тогда я бросил ему кусок сухаря, хотя это было с моей стороны неразумно, так как сухарей у меня было мало и мне следовало их беречь. Всё же зверёк так понравился мне, что я уделил ему этот кусок сухаря.
Размещено 3 года назад по предмету Литература от evelina4170 как робинзон освободил пятницу и почему?
Крузо вернулся в дом и стал наблюдать за ними из подзорной трубы, так как не знал чего можно от них ожидать. На горизонте появились дикари, они развели костер и стали готовить ужин, так казалось Крузо, но потом он увидел как несколько человек подошли к пирогам и вытащили от туда двоих человек. Индейцы оглушили одного ударом по голове, набросились на него и стали его есть, второй воспользовавшись моментом, что за ним никто не наблюдает попытаться сбежать от них.
Фильм немногословен, повествование размеренное, звучат интересные и глубокие по смыслам монологи главного героя: его рассуждения о жизни, о судьбе, о преодолениях, о счастье. Много времени уделяется тому, как Робинзон обустраивает свой быт: строит жилище, обеспечивает себе пропитание, исследует остров. Есть место и приключениям, связанным с прибытием на остров племени людоедов, спасением Пятницы, борьбой с пиратами и захватом корабля. Красной нитью через сюжет проходит жажда жизни и общения с другими людьми, а также стремление сохранить разум и человеческое достоинство даже в условиях многолетнего пребывания на безлюдном острове. Показано, как Робинзон преодолевает моменты отчаяния и находит маленькие радости, благодаря которым может чувствовать себя счастливым.
Прошло 44 года. Как сейчас выглядит самая красивая Пятница из истории про Робинзона Крузо
лохотрон. фантоций робинзон крузо дзинь-дзинь. Борясь за своё выживание, Робинзон освоил множество ремёсел, устроил свой быт и даже обзавёлся другом Пятницей, которого спас от племени дикарей-каннибалов. мужчина из Йорка, который бредил о приключениях с малых лет. Правда о Робинзоне и Пятнице Бюффе Шарль История морских приключений полна не только географическими открытиями, но трагедиями, когда корабли тонули, а экипаж отпевали заочно, ибо их могилой. Смотрите видео на тему «фильм пятница робинзон крузо» в TikTok (тикток). Разговор Робинзона с Пятницею о его земляках и о вере. Робинзон просвещает Пятницу учением христианским.
Вопросы по произведению Дефо «Робинзон Крузо» с ответами, 5 класс
Елена Смирнова Памятник Робинзон Крузо и Пятница, Тобольск Январь 2023 6 17. Робинзон Крузо спас пленного, назвав его Пятница. Пятница стал сожителем и работником Робинзона. интернациональный фильм по роману Даниэля Дэфо «Робинзон Крузо». Первый, кто начал радоваться пятнице, был Робинзон Крузо. Спасатели сбросили с самолета «Робинзону Крузо» и двум «Пятницам» воду, еду и рацию для того, чтобы установить с ними связь.
Пятница крузо картинка (41 фото)
Если Пятница начнёт переживать, что не сможет продать столько рыбы, сколько он может поймать, то он может ограничить свой спрос на рабочую силу. Тогда покупательная способность его единственного клиента будет снижена, и пессимистический прогноз продаж оправдается, то есть Крузо будет не хватать работы, потому что Пятнице не хватает продаж. А у Пятницы не будет продаж, потому что Крузо не хватает работы. Пример, конечно, довольно-таки карикатурный, ну а чего вы хотели от «сферической экономики в вакууме»?
Зато на нём отлично видно, что рецессия — штука абсурдная и неэффективная, а не полезная и не необходимая, как принято считать в некоторых кругах. Эффективность Парето Эффективность Парето Парето определяет равновесие как «состояние экономики, которое в отсутствие внешнего давления будет сохраняться неопределённо долго». Для некоторого начального набора возможностей можно поддерживать оптимум Парето как конкурентное равновесие.
Итак, дано: в фирме «Робинзон без партнёров» работают два человека. Они же — акционеры фирмы, они же — единственные клиенты. У нас есть два фактора производства — труд Робинзона и труд Пятницы, и два товара — рыба и кокосы.
Чтобы максимизировать прибыль этой замечательной компании, нужно выбрать такую точку на границе множества производственных возможностей, чтобы проходящая через неё изопрофитная линия пересекала вертикальную ось в максимально высокой точке. Когда равновесие достигнуто, цены на рыбу и кокосы определяют предельную норму трансформации, то есть альтернативные издержки на один товар, выраженные в другом товаре: если вы хотите получить больше кокосов, то придётся отказаться от некоторого количества рыбы в зависимости от того, как соотносятся между собой цены на эти продукты. Каждый из них при этом выбирает наилучшую лично для него комбинацию из кокосов и рыбы.
О том, насколько стоит увеличить производство рыбы за счёт уменьшения производства кокосов, сигналят рыночные цены. Робинзон и Пятница у нас — люди честные, и оба хотят поделить продукты внутри своего тандема так, чтобы максимально увеличить благосостояние обоих. Значит, нужно сначала понять, как делить продукты, а затем — как организовать производство, чтобы оба максимально удовлетворили свои потребности.
Если технология характеризуется постоянно растущей отдачей от масштаба, то средние издержки будут выше предельно допустимых и прибыль станет отрицательной. Если же фирма захочет увеличить количество собранных кокосов или рыбы , то предложение существенно превысит спрос, что тоже весьма негативно скажется на благосостоянии. Растёт отдача от масштаба, механизм конкурентного рынка не позволяет достичь распределения, эффективного по Парето Если любая комбинация из двух продуктовых наборов для Робинзона с Пятницей лучше, чем те же продукты, но по отдельности, то предпочтения покупателей на этом графике будут «выпуклыми», а любое распределение, эффективное по Парето, может быть конкурентным равновесием.
Если, кроме обмена, существует ещё и производство, то справедлив ровно тот же результат, но теперь «выпуклыми» на графике должны быть не только предпочтения потребителей, но и производственные возможности фирм. Из минусов: чтобы поддерживать эту эффективность, нужно перераспределить между потребителями начальные запасы, доход от них и акции фирмы. А это непросто.
Помогает проанализировать условия эффективности по закону Парето концепция «ящика Эджворта». Этот «ящик Эджворта», он же — «ящик распределения благ» , на графике выглядит так Эффективные по Парето объёмы потребления — это линии, которые соединяют точки взаимных касаний кривых безразличия, то есть такие распределения, при которых пропорция, согласно которой Робинзон готов совершить обмен, равна пропорции, при которой на обмен согласен и Пятница. Такие распределения эффективны по Парето во всём, что касается решений о потреблении.
А работает это так: Каждый потребитель решает, что конкретно ему нужно для полного счастья. Компании смотрят на цены товаров, которые нужны покупателям, и решают, сколько и чего производить, руководствуясь сигналами о прибыльности. То есть если мы слышим, что какая-то производственная программа прибыльна, то это значит, что люди готовы заплатить за определённый товар больше, чем производитель тратит на его изготовление.
Если все покупатели выберут подходящие для них потребительские наборы, то складывающееся в результате этих действий конкурентное равновесие должно быть распределением, эффективным по Парето. То есть эффективное по Парето распределение происходит, когда каждый участник процесса преследует свои личные цели. А ещё Робинзон — гений риск-менеджмента Туристической страховки и ОМС у него нет, пенсии не предвидится, болеть и получать травмы вообще противопоказано.
При ловле рыбы важно учитывать качество удочек и рыбные места, а при сборе кокосов — делать поправку на сезонность и срок созревания. Если отойти от экономических теорий и вернуться к тексту первоисточника, то видно, насколько осторожно и вдумчиво Робинзон устраивает свою жизнь на острове. В течение первого года он тщательно изучает его особенности и дальше действует уже исходя из них.
На протяжении четырёх лет заботливо выращивает рис и ячмень, проклюнувшиеся из просыпавшихся зёрен, и только на четвёртый год начинает использовать их в пищу. Приручает коз, чтобы, когда закончатся патроны, иметь возможность есть мясо. Сушит виноград.
Во время сезона дождей, которые идут на острове с февраля по апрель, а также в августе и сентябре, плетёт корзинки, сидя дома, чтобы не простудиться. И так далее. То есть старается максимально подстраховаться на все возможные случаи жизни, которые только может себе представить.
Одна из самых сложных задач — сохранить имеющиеся ресурсы и активы: одежда истлевает, продукты портятся, птицы и дикие козы разоряют посевы. Сильвио Гезель писал , что Робинзон был бы сказочно благодарен любому человеку, который взял бы у него в долг все имеющиеся излишки в обмен на такие же запасы, но через несколько лет. Даже без процентов.
Это уже было бы большой победой и да здравствуют сберегательные счета! Ещё один интересный экономический вопрос Робинзона — изучение всего множества мелочей, необходимых для того, чтобы сделать какую-то очень простую и привычную вещь, о происхождении которой никто обычно даже не задумывается, например, выпечь хлеб. На то, чтобы придумать технологию его приготовления, у Робинзона ушёл весь третий год жизни на острове.
It would have made a stoic smile, to have seen me and my little family sit down to dinner: there was my majesty, the prince and lord of the whole island; I had the lives of all my subjects at absolute command; I could hang, draw, give life and liberty, and take it away, and no rebels among all my subjects. Then to see how like a king I dined too, all alone, attended by my servants! Pol, as if he had been my favourite, as the only person permitted to talk to me; my dog, which was now grown very old and crazy, and found no species to multiply his kind upon, sat always at my right hand; and two cats, one on one side the table, and one on the other, expecting now and then a bit from my hand, as a mark of special favour. But these were not the two cats which I brought on shore at first; for they were both of them dead, and had been interred near my habitation by my own hands; but one of them having multiplied by I know not what kind of creature, these were two which I preserved tame, whereas the rest ran wild into the woods, and became indeed troublesome to me at last; for they would often come into my house, and plunder me too, till at last I was obliged to shoot them, and did kill a great many: at length they left me. With this attendance, and in this plentiful manner, I lived; neither could I be said to want any thing but society… Однажды около полудня я шёл берегом моря, направляясь к своей лодке, и вдруг увидел след голой человеческой ноги, ясно отпечатавшейся на песке. Я остановился, как громом поражённый или как если бы я увидел привидение.
В полном смятении, не слыша, как говорится, земли под собой, я поспешил домой, в свою крепость. Добравшись до моего замка как я стал называть моё жильё с того дня , я моментально очутился за оградой. Я даже не помнил, перелез ли я через ограду по приставной лестнице, как делал это раньше, или вошёл через дверь, то есть через наружный ход, выкопанный мною в горе; даже на другой день я не мог этого припомнить. Никогда заяц, никогда лиса не спасалась в таком безумном ужасе в свои норы, как я в своё убежище. Всю ночь я не сомкнул глаз; а ещё больше боялся теперь, когда не видел предмета, которым был вызван мой страх. Это как будто даже противоречило обычным проявлениям страха.
Но я был до такой степени потрясён, что мне всё время мерещились ужасы, несмотря на то, что я был теперь далеко от следа ноги, перепугавшего меня. Минутами мне приходило в голову, не дьявол ли это оставил свой след, — разум укреплял меня в этой догадке. В самом деле: кто, кроме дьявола в человеческом образе, мог забраться в эти места? When I came to my castle, for so I think I called it ever after this, I fled into it like one pursued; whether I went over by the ladder, as first contrived, or went in at the hole in the rock, which I called a door, I cannot remember; for never frighted hare fled to cover, or fox to earth, with more terror of mind than I to this retreat. I had no sleep that night: the farther I was from the occasion of my fright, the greater my apprehensions were; which is something contrary to the nature of such things, and especially to the usual practice of all creatures in fear. But I was so embarrassed with my own frightful ideas of the thing, that I formed nothing but dismal imaginations to myself, even though I was now a great way off it.
Sometimes I fancied it must be the devil; and reason joined in with me upon this supposition. For how should any other thing in human shape come into the place? Какое игралище судьбы человеческая жизнь! И как странно меняются с переменой обстоятельств тайные пружины, управляющие нашими влечениями! Сегодня мы любим то, что завтра будем ненавидеть; сегодня ищем то, чего завтра будем избегать. Завтра нас будет приводить в трепет одна мысль о том, чего мы жаждем сегодня.
How strange a chequer-work of Providence is the life of man! And by what secret differing springs are the affections hurried about, as differing circumstances present! To-day we love what to-morrow we hate; to-day we seek what to-morrow we shun; to-day we desire what to-morrow we fear; nay, even tremble at the apprehensions of. К каким только нелепым решениям не приходит человек под влиянием страха! Страх отнимает у нас способность распоряжаться теми средствами, какие разум предлагает нам в помощь. Если дикари, рассуждал я, найдут моих коз и увидят мои поля с растущим на них хлебом, они будут постоянно возвращаться на остров за новой добычей; а если они заметят моё жилье, то непременно примутся разыскивать его обитателей и доберутся до меня.
Поэтому первой моей мыслью было переломать изгороди всех моих загонов и выпустить весь окот, затем перекопать оба поля и таким образом уничтожить всходы риса и ячменя, наконец, снести свою дачу, чтобы неприятель не мог открыть никаких признаков присутствия на острове человека. It deprives them of the use of those means which reason offers for their relief. The first thing I proposed to myself was, to throw down my enclosures, and turn all my tame cattle wild into the woods, that the enemy might not find them, and then frequent the island in prospect of the same, or the like booty; then to the simple thing of digging up my two corn fields, that they might not find such a grain there, and still to be prompted to frequent the island; then to demolish my bower and tent, that they might not see any vestiges of my habitation, and be prompted to look farther, in order to find out the persons inhabiting. Пускай они преступны; но коль скоро сам бог в течение стольких веков предоставляет им творить зло безнаказанно, то, значит, на то его воля. Как знать? Во всяком случае, мне эти люди не сделали зла; по какому же праву я хочу вмешаться в их племенные распри?
На каком основании я должен отомстить за кровь, которую они так неразборчиво проливают? Я рассуждал следующим образом: «Почём я знаю, осудит ли их господь?
Во-первых, несмотря не все политические и финансовые моменты, это все-таки спорт. Пускай не в первозданном виде, но спортивное соревнование, в котором одна сторона должна быть «быстрее, выше, сильнее» другой. И никогда не надо забывать, что в спорте сильнее не тот, кто сильнее вообще, а тот, кто сильнее в данный конкретный момент.
Казалось бы, «Ак Барс» имеет преимущество хотя бы в том, что провел в плей-офф меньше матчей, чем соперник, да и соперники у «барсов» были, откровенно говоря, полегче. Но с момента последнего матча новосибирцев прошло уже больше недели. За это время игроки имели возможность не только отдохнуть, но и хорошенько подготовится к матчам с «Ак Барсом». Сами же казанцы в последний раз выходили на лед 19 марта, то есть в один день с «Сибирью». Так что в серии между этими командами выиграет не тот, кто лучше отдохнул, а тот, кто лучше подготовился.
Как-то раз он совершает путешествие на другую сторону острова, откуда видит полоску земли, расположенную в сорока милях от берега. Противоположная сторона оказывается более плодородной и щедрой на черепах и птиц. По дороге он подбивает крыло попугаю и приручает молоденького козлёнка. Три декабрьские недели герой строит плетень вокруг поля с ячменём и рисом. Птиц он отпугивает трупами их товарищей. Третий год пребывания на острове он посвящает работе по выпечке хлеба. Когда у него ничего не выходит, он решает сделать пирогу и срубает для этого огромный кедр.
Четвёртый год жизни на острове герой проводит за бесцельной работой по выдалбливанию лодки и спуску её на воду. Когда одежда Робинзона приходит в негодность, он шьёт себе новую из шкур диких животных. Для защиты от солнца и дождя из он мастерит закрывающийся зонтик. Огибая гряду подводных скал, он чуть было не оказывается в открытом море. Назад герой возвращается с радостью — остров, вызывавший у него доселе тоску, кажется ему милым и родным. Ночь Робинзон проводит на «даче». Утром его будят крики Попки.
Выйти в море второй раз герой уже не решается. Он продолжает мастерить вещи и очень радуется, когда ему удаётся сделать курительную трубку. Не желающий оставаться без мясной пищи герой ловит в волчьи ямы коз и приручает их с помощью голода. Со временем его стадо разрастается до огромных размеров. Робинзон перестаёт испытывать недостаток в мясе и чувствует себя почти счастливым. Он полностью переодевается в звериные шкуры и понимает, насколько экзотически начинает выглядеть. Найденный след пугает героя.
Всю ночь он ворочается с боку на бок, думая о прибывших на остров дикарях. Трое суток герой не выходит из дома, боясь, что его убьют. На четвёртые он отправляется доить коз и начинает убеждать себя в том, что виденный след принадлежит ему самому. Чтобы удостовериться в этом, герой возвращается на берег, сличает следы и понимает, что размер его ноги меньше размера оставленного отпечатка. В порыве страха Робинзон решает сломать загон и распустить коз, а также уничтожить поля с ячменём и рисом, но потом берёт себя в руки и понимает, что если за пятнадцать лет он не встретился ни с одним дикарём, то, скорее всего, этого не произойдёт и впредь. Следующие два года герой занимается укреплением своего жилища: он сажает вокруг дома двадцать тысяч ив, которые через пять-шесть лет превращаются в дремучий лес. Следующие три года он проводит на своей стороне острова.
Герой перестаёт заниматься благоустройством дома, старается не стрелять, чтобы не привлекать к себе внимания дикарей. Он заменяет дрова на древесные угли, при добыче которых натыкается на просторную сухую пещеру с узким лазом, куда переносит большую часть наиболее ценных вещей. Он приходит в ужас от кровавого пиршества и решает в следующий раз дать бой людоедам. Пятнадцать месяцев герой проводит в беспокойном ожидании. На двадцать четвёртом году пребывания Робинзона на острове неподалёку от берега терпит крушение корабль. Герой разводит костёр.
Шарль Бюффе: Правда о Робинзоне и Пятнице
Из запасных мачт он строит плот, на котором перевозит на берег корабельные доски, съестные припасы еду и алкоголь , одежду, инструменты плотника, оружие и порох. Взобравшись на вершину холма, Робинзон Крузо понимает, что находится на острове. В девяти милях к западу он видит ещё два небольших островка и рифы. Остров оказывается необитаемым, населённым большим количеством птиц и лишённым опасности в виде диких зверей. В первые дни Робинзон Крузо перевозит вещи с корабля, строит из парусов и жердей палатку. Он совершает одиннадцать рейсов: забирая в начале то, что может поднять, а затем разбирая на части корабль. После двенадцатого заплыва, во время которого Робинзон увозит с собой ножи и деньги, на море поднимается буря, поглощающая остатки корабля. Робинзон Крузо выбирает место для постройки дома: на гладкой, тенистой полянке на скате высокого холма, с которого открывается вид на море. Установленную двойную палатку герой окружается высоким частоколом, преодолеть который можно только с помощью лестницы. Человеческое общение ему заменяет компания корабельной собаки и двух кошек.
Герою остро не хватает инструментов для земляных и швейных работ. Пока у него не иссякают чернила, он делает записи о своей жизни. Над частоколом вокруг палатки Робинзон работает год, отрываясь каждый день только на поиски пищи. Периодически героя посещает отчаяние. Через полтора года Робинзон Крузо перестаёт надеяться на то, что мимо острова пройдёт корабль, и ставит перед собой новую цель — как можно лучше обустроить свою жизнь в текущих условиях. Над двориком перед палаткой герой делает навес, со стороны кладовой выкапывает чёрный ход, ведущий за пределы ограды, мастерит стол, стулья и полки. С помощью последней и самодельного корыта герой и выкопал свой погреб. Как-то раз пещера обвалилась. После этого Робинзон Крузо стал укреплять сваями свою кухню-столовую.
Время от времени герой охотится на коз и приручает раненого в ногу козлёнка. С птенцами диких голубей такой номер не проходит — они улетают сразу же, как только становятся взрослыми, поэтому в дальнейшем герой берёт их из гнёзд для еды. Робинзон Крузо жалеет о том, что ему не удаётся сделать бочонки, а вместо восковых свечей приходится использовать козий жир. Однажды он натыкается на колосья ячменя и риса, которые проросли из вытряхнутого на землю птичьего корма. Первый урожай герой оставляет на посев. Небольшую часть зёрен он начинает использовать для еды только на четвёртый год жизни на острове. Робинзон попадает на остров 30 сентября 1659 года. Герой понимает, что больше не может жить вблизи утёса. Он мастерит точильный камень и приводит в порядок топоры.
В промежутках между разбором корабля на части герой удит рыбу и печёт на углях черепаху. В конце июня он болеет; лихорадку лечит табачной настойкой и ромом. С середины июля Робинзон начинает изучать остров. Он находит дыни, виноград и дикие лимоны. В глубине острова герой натыкается на прекрасную долину с родниковой водой и устраивает в ней дачу. Первую половину августа Робинзон сушит виноград.
Никогда в жизни я не доил корову, а тем более козу, и только в детстве видел, как делают масло и сыр, и тем не менее, когда приспела нужда, научился, — конечно, не сразу, а после многих неудачных опытов, — но всё же научился и доить и делать масло и сыр и никогда потом не испытывал недостатка в этих предметах. Самый мрачный человек не удержался бы, я думаю, от улыбки, если б увидел меня с моим семейством за обеденным столом. Прежде всего восседал я — его величество, король и повелитель острова, полновластию распоряжавшийся жизнью всех своих подданных; я мог казнить и миловать, дарить и отнимать свободу, и никто не выражал неудовольствия. Нужно было видеть, с каким королевским достоинством я обедал один, окружённый моими слугами. Одному только Попке, как фавориту, разрешалось беседовать со мной. Моя собака, которая давно уже состарилась и одряхлела, не найдя на острове особы, с которой могла бы продолжить свой род, садилась всегда по правую мою руку; а две кошки , одна по одну сторону стола, а другая — по другую, не спускали с меня глаз в ожидании подачки, являвшейся знаком особого благоволения. Но это были не те кошки, которых я привез с корабля: те давно околели, и я собственноручно похоронил их подле моего жилья. Одна из них уже на острове окотилась не знаю от какого животного; я оставлял у себя пару котят, и они выросли ручными, а остальные убежали в лес и одичали. С течением времени они стали настоящим наказанием для меня: забирались ко мне в кладовую, таскали провизию и оставили меня в покое, только когда я пальнул в них из ружья и убил большое количество. Так жил я с этой свитой и в этом достатке и можно сказать ни в чём не нуждался, кроме человеческого общества… … hunger would tame a lion: if I had let him stay there three or four days without food, and then have carried him some water to drink, and then a little corn, he would have been as tame as one of the kids; for they are mighty sagacious tractable creatures, where they are well used. As nature, who gives supplies of food to every creature, dictates even naturally how to make use of it; so I, that never milked a cow, much less a goat, or saw butter or cheese made, very readily and handily, though after a great many essays and miscarriages, made me both butter and cheese at last, and never wanted it afterwards. How mercifully can our great Creator treat his creatures, even in those conditions in which they seemed to be overwhelmed in destruction! How can he sweeten the bitterest providences, and give us cause to praise him for dungeons and prisons! What a table was here spread for me in a wilderness, where I saw nothing at first but to perish for hunger! It would have made a stoic smile, to have seen me and my little family sit down to dinner: there was my majesty, the prince and lord of the whole island; I had the lives of all my subjects at absolute command; I could hang, draw, give life and liberty, and take it away, and no rebels among all my subjects. Then to see how like a king I dined too, all alone, attended by my servants! Pol, as if he had been my favourite, as the only person permitted to talk to me; my dog, which was now grown very old and crazy, and found no species to multiply his kind upon, sat always at my right hand; and two cats, one on one side the table, and one on the other, expecting now and then a bit from my hand, as a mark of special favour. But these were not the two cats which I brought on shore at first; for they were both of them dead, and had been interred near my habitation by my own hands; but one of them having multiplied by I know not what kind of creature, these were two which I preserved tame, whereas the rest ran wild into the woods, and became indeed troublesome to me at last; for they would often come into my house, and plunder me too, till at last I was obliged to shoot them, and did kill a great many: at length they left me. With this attendance, and in this plentiful manner, I lived; neither could I be said to want any thing but society… Однажды около полудня я шёл берегом моря, направляясь к своей лодке, и вдруг увидел след голой человеческой ноги, ясно отпечатавшейся на песке. Я остановился, как громом поражённый или как если бы я увидел привидение. В полном смятении, не слыша, как говорится, земли под собой, я поспешил домой, в свою крепость. Добравшись до моего замка как я стал называть моё жильё с того дня , я моментально очутился за оградой. Я даже не помнил, перелез ли я через ограду по приставной лестнице, как делал это раньше, или вошёл через дверь, то есть через наружный ход, выкопанный мною в горе; даже на другой день я не мог этого припомнить. Никогда заяц, никогда лиса не спасалась в таком безумном ужасе в свои норы, как я в своё убежище. Всю ночь я не сомкнул глаз; а ещё больше боялся теперь, когда не видел предмета, которым был вызван мой страх. Это как будто даже противоречило обычным проявлениям страха. Но я был до такой степени потрясён, что мне всё время мерещились ужасы, несмотря на то, что я был теперь далеко от следа ноги, перепугавшего меня. Минутами мне приходило в голову, не дьявол ли это оставил свой след, — разум укреплял меня в этой догадке. В самом деле: кто, кроме дьявола в человеческом образе, мог забраться в эти места? When I came to my castle, for so I think I called it ever after this, I fled into it like one pursued; whether I went over by the ladder, as first contrived, or went in at the hole in the rock, which I called a door, I cannot remember; for never frighted hare fled to cover, or fox to earth, with more terror of mind than I to this retreat. I had no sleep that night: the farther I was from the occasion of my fright, the greater my apprehensions were; which is something contrary to the nature of such things, and especially to the usual practice of all creatures in fear. But I was so embarrassed with my own frightful ideas of the thing, that I formed nothing but dismal imaginations to myself, even though I was now a great way off it. Sometimes I fancied it must be the devil; and reason joined in with me upon this supposition. For how should any other thing in human shape come into the place? Какое игралище судьбы человеческая жизнь! И как странно меняются с переменой обстоятельств тайные пружины, управляющие нашими влечениями! Сегодня мы любим то, что завтра будем ненавидеть; сегодня ищем то, чего завтра будем избегать. Завтра нас будет приводить в трепет одна мысль о том, чего мы жаждем сегодня.
Чтобы и ты и я. Робин не поедет - Пятница не поедет! Пятница не хочет без Робина! Он и слышать не хотел о том, чтобы покинуть меня. Что я там буду делать? Он горячо возразил мне: - Что ты там будешь делать? Много делать, хорошо делать: учить диких человеков быть добрыми, умными. Куда уж такому жалкому невежде, как я, учить других! Ведь жил же я один до сих пор! Эти слова, по всей видимости, показались ему очень обидными. Он порывисто бросился к лежавшему невдалеке топору, схватил его, принес и протянул мне. Он отвечал: - Зачем же мне тебя убивать? Ты ничего мне не сделал. Он был потрясен до глубины души. Я заметил на глазах у него слезы. Словом, привязанность его ко мне была так сильна, что, если бы даже я хотел, я не мог бы прогнать его. Я тут же сказал ему и часто повторял потом, что никогда больше не буду говорить об его отъезде на родину, пока он хочет оставаться со мной. Таким образом, я окончательно убедился, что Пятница навеки предан мне. Если он и хотел воротиться на родину, то лишь потому, что от всего сердца любил своих соплеменников: он надеялся, что я поеду с ним и научу их добру. Но я хорошо сознавал, что это мне, конечно, не под силу. И все же я страстно желал возможно скорее отправиться на родину Пятницы, чтобы увидеть "бородатых" людей, которые живут в той стране. Наконец я решил, не откладывая долее, приступить к постройке большой лодки, в которой можно было бы пуститься в открытое море. Прежде всего надо было выбрать подходящее дерево, с достаточно толстым стволом. За этим не могло быть остановки: на острове росло столько гигантских деревьев, что из них можно было выстроить не то что лодку, а, пожалуй, целый флот. Но я хорошо помнил, какую сделал ошибку, когда строил свою большую пирогу в лесу, далеко от моря, и потом не мог протащить к берегу. Чтобы эта ошибка не повторилась, я решил найти такое дерево, которое растет поближе к морю, чтобы можно было без особого труда спустить лодку на воду. Но у самого берега росли по большей части чахлые и мелкие деревья. Я обошел почти все побережье и не отыскал ничего подходящего. Выручил меня Пятница: оказалось, что в этом деле он понимает больше меня. Я и по сей день не знаю, какой породы было то дерево, из которого мы тогда построили лодку. Пятница настаивал, чтобы мы выжгли огнем внутренность дерева, как поступают при постройке своих пирог дикари. Но я сказал ему, что лучше выдолбить ее долотом и другими плотничьими инструментами, и, когда я показал ему, как это делается, он охотно признал, что мой способ вернее и лучше. Пятница живо научился и этой работе. Мы с увлечением принялись за дело, и через месяц лодка была готова. Мы потратили на нее много труда, обтесали ее снаружи топорами, и у нас получилась настоящая морская лодка, с высоким килем и крепкими бортами; она была вполне пригодна для нашей цели, так как смело могла поднять двадцать человек. После того потребовалось еще около двух недель, чтобы сдвинуть наше судно в воду. Мы приспособили для этой цели деревянные катки, но лодка была так тяжела, а рабочих рук было так мало, что и на катках она подвигалась вперед страшно медленно, дюйм за дюймом. Когда лодка была спущена на воду, я с удивлением увидел, как ловко управляется с ней Пятница, как быстро он заставляет ее поворачиваться вправо и влево и как хорошо гребет. Я спросил его, безопасно ли, по его мнению, пускаться в море в такой лодке. Но, прежде чем отправляться в море, я был намерен сделать еще одно дело, о котором Пятница пока не знал, а именно: поставить в лодке мачту с парусом, а также смастерить якорь и корабельный канат. Изготовить мачту было нетрудно: на острове росло много удивительно прямых и стройных кедров. Я выбрал одно молоденькое деревцо - оно росло неподалеку от бухты, где стояла наша новая лодка, - и приказал Пятнице срубить его. Затем он под моим руководством очистил ствол от ветвей и тщательно обтесал его.
Если же они приедут на этот остров сейчас, им грозит лютый голод, а это может вызвать у них раздоры и взаимную ненависть. Благоразумная предусмотрительность этого человека пришлась мне по вкусу. Я увидел, что он и в самом деле заботится о моем благе и предан мне всем сердцем. Нужно было немедленно привести его совет в исполнение. Тотчас же мы вчетвером принялись за распашку нового поля. Мы усердно разрыхляли почву насколько это возможно при деревянных орудиях , и через месяц, когда наступило время посева, у нас был большой участок тщательно распаханной земли, на котором мы высеяли двадцать два бушеля ячменя и шестнадцать бушелей риса, то есть все зерно, какое я мог выделить на посев. Теперь, когда нас четверо, дикари могли быть нам страшны лишь в том случае, если бы они нагрянули в очень большом количестве. Мы не боялись дикарей и свободно бродили по всему острову. А так как все мы мечтали только о том, как бы нам скорее уехать отсюда, каждый из нас охотно трудился для осуществления этой мечты. Во время своих скитаний по острову я отмечал деревья, пригодные для постройки корабля. Испанец и Пятница с отцом принялись рубить эти деревья. Я показал им, с какими неимоверными трудностями я вытесывал каждую доску из цельного древесного ствола, и мы стали все вместе заготовлять новый запас досок. Мы натесали их около дюжины. То были крепкие дубовые доски тридцати пяти футов длины, двух футов ширины и от двух до четырех дюймов толщины. Всякому ясно, сколько тяжелого труда было вложено в эту работу. В то же время я старался по возможности увеличить свое маленькое стадо. Для этого двое из нас ежедневно ходили ловить диких козлят, так что вскоре у нас прибавилось до двадцати голов. Затем нам предстояло еще одно важное дело: надо было позаботиться о заготовлении изюма, так как виноград уже начал созревать. Мы собрали и насушили его в огромном количестве. Наравне с хлебом изюм составлял наше основное питание. Мы все очень любили изюм. Право, я не знаю более вкусной и питательной пищи. Подошло время жатвы. Урожай риса и ячменя был недурен. Правда, мы ждали, что он будет лучше, но все же он оказался настолько обилен, что теперь мы могли прокормить хоть пятьдесят человек. Мы получили урожай сам-десят. Этого количества должно было с избытком хватить не только на прокормление всей нашей общины до следующего урожая - с таким запасом провианта мы могли смело пуститься в плавание и добраться до любого берега Южной Америки. Куда же ссыпать весь рис и ячмень? Для этого нужны были большие корзины, и мы тотчас же принялись их плести, причем испанец оказался искуснейшим мастером этого дела. Теперь, когда у меня было достаточно мяса и хлеба для прокормления ожидаемых гостей, я разрешил испанцу взять лодку и ехать за ними. Я строго наказал ему не привозить ни одного человека, не взяв с него клятвенного обещания, что он не только не сделает мне никакого зла, не нападет на меня с оружием в руках, но, напротив, будет защищать меня от всех неприятностей. Эту клятву они должны были изложить на бумаге, и каждый должен был подписаться под ней. В ту минуту я как-то забыл, что у испанцев, потерпевших крушение, не было ни перьев, ни чернил. С этими наставлениями испанец и старый дикарь отправились в путь на той самой пироге, на которой они были привезены на мой остров. Как весело мне было снаряжать их для этого плавания! Ведь за все двадцать семь лет моего заключения на острове я впервые мог надеяться на то, что вырвусь отсюда на волю. Я дал этим людям обильные запасы изюма и хлеба, чтобы хватило для них и для наших будущих гостей. Наконец я усадил их в пирогу и пожелал им доброго пути. Прощаясь, я условился с ними, что, когда они будут везти в своей пироге испанцев, они поднимут флаг в открытом море, чтобы я мог издали признать их пирогу. Отчалили они при свежем ветре в день полнолуния, в октябре. К сожалению, я не могу указать более точную дату, так как, потеряв однажды верный счет дней и недель, я уже не мог восстановить его. Прошло довольно много времени после отъезда моих путешественников. Я поджидал их со дня на день. Мне казалось, что они запаздывают, что уже дней восемь назад им следовало бы вернуться на остров. Вдруг произошел один непредвиденный случай, какого еще никогда не бывало за все годы моего пребывания на острове. Как-то на рассвете, когда я еще спал крепким сном, вбегает ко мне Пятница и громко кричит: Я вскочил, мигом оделся, перелез через ограду и выбежал в рощу которая, к слову сказать, так разрослась, что в ту пору ее можно было, скорее, назвать лесом. Я до такой степени забыл об опасности, что, против обыкновения, не захватил с собою никакого оружия. Я был твердо уверен, что это возвращается испанец со своими друзьями. Каково же было мое удивление, когда я увидел в море, милях в пяти от берега, незнакомую лодку с треугольным парусом! Лодка держала курс прямо на остров и, подгоняемая сильным попутным ветром, быстро приближалась. Шла она не со стороны материка, а от южной оконечности острова. Словом, это была совсем не та лодка, которую мы столько дней ожидали. На всякий случай надо было подготовиться к обороне. Я предложил Пятнице спрятаться в роще и внимательно проследить за находящимися в лодке людьми, так как нам неизвестно, враги они или друзья. Затем я вернулся домой, захватил подзорную трубу и при помощи лестницы взобрался на вершину горы, чтобы, не будучи замеченным, осмотреть всю окрестность; так поступал я всегда, когда опасался нападения врагов. Не успел я взобраться на гору, как тотчас же увидел корабль. Он стоял на якоре у юго-восточной оконечности острова, милях в восьми от моего жилья. От берега до него было не более пяти миль. Корабль был, несомненно, английский, да и лодка, как я теперь мог убедиться, оказалась английским баркасом. Не могу выразить, какие разнообразные чувства вызвало во мне это открытие! Моя радость при виде корабля, притом английского, радость ожидания близкой встречи с моими соотечественниками значит, с друзьями была выше всякого описания. Вместе с тем какая-то тайная тревога, которую я не мог объяснить, заставляла меня быть настороже. Прежде всего я задал себе вопрос: ради чего английский купеческий корабль зашел в эти места, лежавшие, как мне было известно, в стороне от всех торговых путей англичан? Я знал, что его не могло пригнать бурей, так как за последнее время не было бурь. Если даже на корабле действительно находились англичане, мне все-таки не следовало до поры до времени показываться им на глаза, так как было весьма вероятно, что они явились сюда не с добром. Уж лучше мне и впредь оставаться на острове, чем довериться подозрительным людям и очутиться в руках каких-нибудь разбойников или убийц! Стоя на горе, я продолжал следить за приближавшейся к острову лодкой. Вдруг она сделала крутой поворот и пошла вдоль берега по направлению к бухточке, где я когда-то приставал с плотами. Очевидно, сидевшие в лодке высматривали, где бы лучше пристать. Они не заметили бухточки, а причалили в другом месте, в полумиле от нее.
Аннотация к книге "Правда о Робинзоне и Пятнице"
- ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.
- Робинзон и Пятница нашего времени | Жизнь как путешествие
- Аннотация к книге "Правда о Робинзоне и Пятнице"
- ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.
- Примечания
Краткое содержание романа «Робинзон Крузо»
После чего Робинзон пытался показать дикарю, что он не желает ему зла, дикарь доверился своему спасителю, он показал Крузо, что нужно спрятать тела убитых, что бы другие индейцы их не нашли. Если бы Робинзон Крузо болел за "Ак Барс", то прямо сегодня, в пятницу, в день первого матча финала "востока" разделил бы лист бумаги на две части, в одной написал бы "хорошо", в другой "плохо" и получился бы отличный предфинальный спортивный обзор от портала Таким образом, в жизни Робинзона Крузо появился Пятница.
Вопросы по произведению Дефо «Робинзон Крузо» с ответами, 5 класс
Роман Даниэля Дефо "Робинзон Крузо" стал поистине новаторским произведением своего времени. Крузо и Пятница спасают человека, который оказывается капитаном взбунтовавшегося корабля, матросы которого планируют оставить капитана на острове. Фрагмент х/ф «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо». Краткое содержание «Робинзона Крузо» помогает понять основные перипетии сюжета. «Пассажиры» — отличный сюрприз под конец года, высокобюджетное развлечение с необычайно аскетичным сюжетом, удавшаяся попытка сделать космический блокбастер из истории про нового Робинзона Крузо.
Анекдот №578374
Не обходилось и без привычных для нас курортных развлечений: лежания на пляже со стаканом холодного коктейля под палящим солнцем на острове посреди Индийского океана. Современные Робинзон и Пятница сделали все возможное, чтобы превратить свой новый дом в настоящий рай на земле. Благодаря им на Муане на сегодняшний день находится две трети всей фауны Сейшельских островов. Принц Саудовской Аравии предложил Брендону пятьдесят миллионов долларов за остров, но тот отказался, сказав, что пусть уж лучше остров станет национальным памятником, нежели парком развлечения для богачей.
Старания Брендона были оценены по заслугам: остров получил звание национального парка. Множество туристов стекается на остров со всех концов света, делая его снова обитаемым. Брендоном был основан благотворительный фонд, все собранные деньги от которого идут на благоустройство острова.
За все время жизни на Муане Брендон и Рене так и не завели семей, живя в полном одиночестве, но, по словам их самих, это не доставляло им ни малейшего дискомфорта. Брендоном была написана книга «История о мужчине и его острове», которая рассказывает нам о самом начале жизни «дикарем» и тех трудностях, с которыми пришлось столкнуться англичанину и креолу на их нелегком пути к счастливой жизни на Муане. В самом начале книги написано следующее посвящение: «Рене Антонио Лафортуну, больше, чем просто Пятнице».
И правда вся эта история напоминает Робинзона Крузо и его повесть о том, как он выживал на острове вместе с Пятницей.
Вернувшись в Англию, он не раз рассказывал в пивных о своих приключениях и в конце концов стал героем сенсационного очерка Ричарда Стила который, в частности, отмечал, что Селькирк — неплохой рассказчик. Присмотревшись к истории Селькирка, Дефо, однако, заменил остров в Тихом океане на остров в Карибском море, поскольку сведений об этом регионе в доступных ему источниках было куда больше. Это философский роман опять же, насколько можно применять этот термин к средневековой арабской книге о герое, живущем на острове с младенчества.
То ли он был отправлен согрешившей матерью по морю в ларе и выброшен на остров явная аллюзия на сюжеты из Ветхого Завета и Корана , то ли «самозародился» из глины уже там в книге даны обе версии. Далее герой был вскормлен газелью, самостоятельно научился всему, подчинил себе окружающий мир и научился отвлеченно мыслить. Книга была переведена в 1671 на латинский язык как «Философ-самоучка» , а в 1708 — на английский как «Улучшение человеческого разума». Этот роман повлиял на европейскую философию например, на Дж.
Локка и литературу тот тип повествования, который немцы в XIX веке назовут «романом воспитания». Дефо в нем тоже подсмотрел немало интересного. Сюжет о познании окружающего мира и покорении природы хорошо сочетался с новым просвещенческим представлением о человеке, разумно устраивающем свою жизнь. Правда, герой Ибн Туфайля действует, не зная о цивилизации ничего; Робинзон же, наоборот, будучи цивилизованным человеком, воспроизводит приметы цивилизации у себя.
С полузатонувшего корабля он забирает три Библии, навигационные приборы, оружие, порох, одежду, собаку и даже деньги правда, они пригодились лишь в финале романа. Он не забыл язык, ежедневно молился и последовательно соблюдал религиозные праздники, соорудил дом-крепость, ограду, смастерил мебель, трубку для табака, стал шить одежду, вести дневник, завел календарь, начал использовать привычные меры веса, длины, объема, утвердил распорядок дня: «На первом плане религиозные обязанности и чтение Священного Писания… Вторым из ежедневных дел была охота… Третьим была сортировка, сушка и приготовление убитой или пойманной дичи». Здесь, пожалуй, можно увидеть основной мировоззренческий посыл Дефо он есть, притом что книга о Робинзоне была явно написана и опубликована как коммерческая, сенсационная : современный человек третьего сословия, опираясь на свой разум и опыт, способен самостоятельно обустроить свою жизнь в полном согласии с достижениями цивилизации. Это авторское представление вполне вписывается в идеологию века Просвещения с его приятием декартовской гносеологии «Мыслю, следовательно существую» , локковского эмпиризма весь материал рассуждения и знания человек получает из опыта и нового представления о деятельной личности, уходящего корнями в протестантскую этику.
С последним стоит разобраться подробнее. Таблицы протестантской этики Жизнь Робинзона состоит из правил и традиций, определенных его родной культурой. Отец Робинзона, честный представитель среднего сословия, превозносит «среднее состояние» то есть аристотелевскую золотую середину , которая в данном случае заключается в разумном приятии жизненного удела: семья Крузо относительно обеспеченная и отказываться от «занимаемого по рождению положения в свете» нет смысла. Приведя отцовскую апологию среднего состояния, Робинзон продолжает: «И хотя так закончил отец свою речь он никогда не перестанет молиться обо мне, но объявляет мне прямо, что, если я не откажусь от своей безумной затеи, на мне не будет благословения Божия».
Судя по сюжету романа, Робинзону понадобилось много лет и испытаний, чтобы понять, в чем суть отцовского предостережения. Жан Гранвиль На острове он заново прошел путь развития человечества — от собирательства до колониализма. Уезжая в финале романа с острова, он позиционирует себя как его владельца и во второй книге, вернувшись на остров, ведет себя как здешний вице-король. Пресловутое «среднее состояние» и бюргерская мораль в данном случае вполне сочетаются с дурным представлением XVIII века о неравноценности рас и допустимости работорговли и рабовладения.
В начале романа Робинзон нашел возможным продать мальчика Ксури, с которым бежал из турецкого плена; после, если бы не кораблекрушение, планировал заняться работорговлей. Первые три слова, которым научил Робинзон Пятницу, — «да», «нет» и «господин» master. Хотел ли этого Дефо сознательно или нет, его герой получился прекрасным портретом человека третьего сословия в XVIII веке, с его поддержкой колониализма и рабовладения, рационально-деловым подходом к жизни, религиозными ограничениями. Скорее всего, Робинзон таков, каков был сам Дефо.
Робинзон даже не пытается узнать настоящее имя Пятницы; автору оно тоже не слишком интересно. Робинзон — протестант. В тексте романа его точная конфессиональная принадлежность на указана, но поскольку сам Дефо как и его отец был пресвитерианцем, то логично предположить, что и герой его, Робинзон, тоже принадлежит к пресвитерианской церкви. Пресвитерианство — одно из направлений протестантизма, опирающееся на учение Жана Кальвина, фактически — разновидность кальвинизма.
Робинзон унаследовал эту веру от отца-немца, эмигранта из Бремена, некогда носившего фамилию Крейцнер. Протестанты настаивают, что для общения с Богом священники в качестве посредников ни к чему. Вот и протестант Робинзон считал, что общается с Богом напрямую.
В скором времени этот капитан умирает, но плавание продолжается. Когда корабль проходит мимо Африки, его захватывают турки. Робинзон попадает на 3 года в плен, после чего он обманом бежит, прихватив с собой мальчика по имени Ксури. Они доплывают на украденной шлюпке до суши, где слышен звериный рев. Дождавшись дневного света, они выходят на берег искать пресную воду и пропитание. Крузо бродит по острову, пытаясь найти хоть какие-то признаки жизни.
Ильинского к роману Робинзон Крузо Глава 4 Крузо и Ксури находят дикарей и умудряются с ними наладить дружеские отношения. Племя дало им пищу и воду, а они в благодарность отдали дикарям леопарда. Некоторое время они живут на острове, после чего их подбирает португальский корабль. Глава 5 Робинзон остается в Бразилии и выращивает сахарный тростник. В этой местности он заводит друзей и рассказывает о своих приключениях. Спустя время путешественнику предлагают отправиться в плавание, чтобы найти золотой песок. Он соглашается, и команда отплывает с берегов Бразилии в 1659 году. Плавание продолжается 12 дней, а затем корабль попадает в сильный шторм и тонет. Команда пытается спастись в шлюпке, но она тоже не выдерживает ударов волн.
Живым удалось выбраться только Робинзону. Он рад, что спасся, но грустит о своих товарищах. В первую ночь он забирается на дерево и спит там. Ильинского к роману Робинзон Крузо Глава 6 Крузо проснулся и увидел, что волны поднесли остатки судна ближе к берегу. Он отправляется к ним, чтобы найти остатки еды, воды и рома. Чтобы довезти это все до суши, он сооружает плот. Осмотрев окрестности, он понимает, что оказался на острове. Главный герой видит рядом еще ряд таких островов и рифов. Несколько суток он старательно перевозит все вещи, которые сохранились, и строит палатку.
Он успевает совершить 12-ть заплывов, а затем начинается буря, которая уносит остатки корабля в морскую пучину. Крузо выбирает хорошее место и строит избушку, окруженную частоколом. Глава 7 Две недели Робинзон занимается сортировкой еды. Он раскладывает ее и прячет подальше в горах. Глава 8 Крузо придумал свой календарь. Он общается только с собакой и котами с корабля. Путешественник ведет дневник, в который записывает все происходящее и окружающую природу. Он постоянно ждет, когда за ним придет помощь, и не отчаивается. Так минуло 6 месяцев.
Крузо уже теряет надежду увидеть корабль на горизонте и решает, что ему нужно обустроить жилище для себя. Ильинского к роману Робинзон Крузо Глава 9 Крузо удается смастерить лопату и вырыть погреб.
Но до пункта назначения не доедут Джим с Авророй, которые не по своей воле вынуждены коротать деньки в компании единственного на весь корабль андроида-бармена. Трейлер фильма «Пассажиры» «Пассажиры» — отличный сюрприз под конец года, высокобюджетное развлечение с необычайно аскетичным сюжетом, удавшаяся попытка сделать космический блокбастер из истории про нового Робинзона Крузо. Логичны и оправданны сравнения с «Гравитацией» : оба фильма объединены темой «маленький человек в необъятном космосе», с той лишь разницей, что героиня Сандры Буллок в случае неудачи могла умереть через пару часов, тогда как у героя Криса Пратта впереди — целая жизнь, просто проведённая им в гордом одиночестве. Что бы вы делали на его месте, окажись в аналогичной ситуации, когда нет необходимости добывать пропитание и единственная очевидная угроза — смертная скука? Первые сорок минут картины весьма удачно описывают это состояние, когда герой осознаёт, что «слишком рано проснулся», пытается этому сопротивляться, но со временем смиряется, следуя мудрому совету своего искусственного собеседника: «Перестань волноваться о том, что не можешь контролировать. Просто живи».
Далее следует «оттяг» в виде танцевальных баттлов, бесконечных бросков мячом по кольцу, одиночных походов в кино. Кроме того Джим попросту по-чёрному бухает, что делает его ещё более симпатичным для чуткого к подобным злоупотреблениям сердца. Фрагмент из фильма «Пассажиры» Ну, а потом, по прописанному ещё Даниелем Дефо закону, наступает черёд появиться Пятнице — на сей раз в виде симпатичной писательницы, которая пошла на «географическое самоубийство» ради будущей вечной славы: в её задачи входило познать и в красках описать жизнь новых колонизаторов, после чего вернуться обратно на Землю.