Страшный рассказ В голом, обезображенном зимней смертью парке, черневшем перед домом, б. Художница Татьяна Логинова-Муравьёва, бывавшая в Грасе в годы войны, рассказывала, что Бунин постоянно слушал по радио английские и швейцарские сводки новостей. По всей вероятности, «Мелкие рассказы» были написаны в Одессе, где Бунин жил в 1898 г. «Поселившись в Одессе, Бунин подружился с писателями и художниками со всеми был на „ты“ некоторых любил, например маленького трогательного Эгиза. Иван Бунин в 1901 году Это список всех рассказов, опубликованных Нобелевской премией по литературе лауреат.
Творчество Ивана Алексеевича Бунина
- Описание книги
- Форма поиска
- Смотрите также
- Выбор читателей:
Веселые истории из жизни великого писателя Ивана Бунина
Но хороша и нищенская мелкопоместная жизнь. Такой барин поднимается рано, пьет чай, раздает указания, проверяет работу на гумне. Помещик изображает из себя аристократа «старого кроя». И крестьяне вокруг что ли в шутку? Данный текст является ознакомительным фрагментом. Продолжение на ЛитРес Иван Алексеевич Бунин 10 22 октября 1870 — 8 ноября 1953 Иван Алексеевич Бунин 10 22 октября 1870 — 8 ноября 1953 «В мире должны существовать области полнейшей независимости. Вне сомнения, вокруг этого стола находятся представители всяческих мнений, всяческих философских и религиозных верований. Материалы для биографии М. Из рассказов князя Ю.
Бунин не принял решительно и категорически, и в мае 1918 г. Бунины навсегда покинули Советскую Россию, отплыв через Константинополь в Париж. Памятником настроений И. Бунина революционного времени остался дневник «Окаянные дни» , опубликованный в эмиграции. С Францией связана вся последующая жизнь писателя. Большую часть года с 1922 г. Бунины проводили в г. Грас , неподалеку от Ниццы. В эмиграции вышел всего один собственно поэтический сборник Бунина — «Избранные стихи» Париж, 1929 г. В 1927 — 1933 гг. Бунин работал над своим самым крупным произведением — романом «Жизнь Арсеньева» впервые опубликован в Париже в 1930 г. В 1933 г. Годы Второй мировой войны Бунины провели в Грасе, некоторое время находившемся под немецкой оккупацией. Написанные в 1940-е гг. Уже в конце 1930-х гг. Бунина к Советской стране становится более терпимым, а после победы СССР над фашистской Германией — и безусловно доброжелательным, однако вернуться на родину писатель так никогда и не смог. В последние годы жизни И. Бунин опубликовал свои «Воспоминания» Париж, 1950 г. В «Литературном завещании» он просил впредь печатать свои произведения только в последней авторской редакции, которая легла в основу его 12-томного собрания сочинений, изданного берлинским издательством «Петрополис» в 1934—1939 гг. Умер И. Бунин 8 ноября 1953 года в Париже, был похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Представляем Виртуальный путеводитель «По страницам рассказов И. Бунина», который охватывает наиболее значимые интернет-ресурсы, посвящённые трём рассказам великого писателя. Путеводитель состоит из нескольких разделов. Путешествуя по ним, вы попадаете на полные тексты произведений, литературно-критические статьи, аудиозаписи.
И он, верно, не изменился, но тем страшнее увидеть его. Какие-то чужие, новые люди живут в нем теперь. Твой отец, твоя мать, твой брат — все пережили тебя, молодую, но в свой срок тоже умерли. Да и у меня все умерли, и не только родные, но и многие, с кем я в дружбе или приятельстве, начинал жизнь». Бунин вспоминает Варю, какой она была в те далекие годы. Был теплый летний вечер. Уже закончилась вечерня в Вознесенском соборе, от храма по кривым улочкам брели в черном одеянии благообразные старушки. А навстречу шли счастливые молодые парочки, являя собой непреложную истину, что на свете по-прежнему есть любовь, что жизнь продолжается. Шли они той же Старосельской улицей, по которой много раз на свидание ходил Бунин, в поздний час направляясь к дому, где жили Пащенко ныне улица Пушкина, дом 57. И вот знакомый по фотографиям дом. Несмотря на свой почтенный возраст, благодаря стараниям жильцов он хорошо сохранился. Когда-то через калитку во двор и сад входил Иван Бунин. В саду его ждала Варя. О своем свидании с ней он писал в «Позднем часе»: «И вот в такую ночь, в тот поздний час ты ждала меня в вашем уже подсохшем к осени саду, и я тайком проскользнул в него: тихо отворил калитку, заранее отпертую тобой, тихо и быстро пробежал по двору и за сараем в глубине двора вошел в пестрый сумрак сада, где слабо белело вдали, на скамье под яблонями, твое платье, и, быстро подойдя, с радостным испугом встретил блеск твоих ждущих глаз». А сейчас в глубине сада сохранилась старая-престарая груша. Возможно, не раз стоял под ней с Варей Бунин. Впервые они познакомились в редакции газеты «Орловский вестник», в которой начал служить молодой Бунин, летом 1889 года. Варвара Пащенко приходилась племянницей гражданскому мужу издательницы Н. Семеновой — Б. Старшему брату Юлию он писал об этой встрече: «Вышла к чаю утром девушка высокая, с очень красивыми чертами лица, в пенсне… Она показалась мне умною и развитою…» Обаятельная девушка навсегда поразила сердце впечатлительного юноши. Затем были встречи, «ухаживания». Помнил он и цветущий майский сад над Ворголом — в имении своего друга Арсения Бибикова. Пять часов они беседовали. А Варя «сперва играла на рояле в беседке всё из Чайковского, потом бродили по дорожкам. Говорили о многом; она, честное слово, здорово понимает в стихах, в музыке…» Её гимназическая образованность она окончила Елецкую женскую гимназию и начитанность покорили и пленили юношу, который рвался из тенет бедности к серьезной жизни и к литературе. Хотя сам сознавал: «Но чувства ровно никакого не было. В это время я как-то особенно недоверчиво стал относиться к влюблению…» Он все взвешивал и оценивал. И все больше «симпатичных качеств» обнаруживал в девушке. А «с июня я начал бывать у них в доме. С конца июля я вдруг почувствовал, что мне смертельно жалко и грустно, например, уезжать от них…». Бунин со всей страстью молодости, поэтической своей душой — полюбил. Те три волшебных августовских дня и ночи в имении друга на Ворголе сблизили их.
А навстречу шли счастливые молодые парочки, являя собой непреложную истину, что на свете по-прежнему есть любовь, что жизнь продолжается. Шли они той же Старосельской улицей, по которой много раз на свидание ходил Бунин, в поздний час направляясь к дому, где жили Пащенко ныне улица Пушкина, дом 57. И вот знакомый по фотографиям дом. Несмотря на свой почтенный возраст, благодаря стараниям жильцов он хорошо сохранился. Когда-то через калитку во двор и сад входил Иван Бунин. В саду его ждала Варя. О своем свидании с ней он писал в «Позднем часе»: «И вот в такую ночь, в тот поздний час ты ждала меня в вашем уже подсохшем к осени саду, и я тайком проскользнул в него: тихо отворил калитку, заранее отпертую тобой, тихо и быстро пробежал по двору и за сараем в глубине двора вошел в пестрый сумрак сада, где слабо белело вдали, на скамье под яблонями, твое платье, и, быстро подойдя, с радостным испугом встретил блеск твоих ждущих глаз». А сейчас в глубине сада сохранилась старая-престарая груша. Возможно, не раз стоял под ней с Варей Бунин. Впервые они познакомились в редакции газеты «Орловский вестник», в которой начал служить молодой Бунин, летом 1889 года. Варвара Пащенко приходилась племянницей гражданскому мужу издательницы Н. Семеновой — Б. Старшему брату Юлию он писал об этой встрече: «Вышла к чаю утром девушка высокая, с очень красивыми чертами лица, в пенсне… Она показалась мне умною и развитою…» Обаятельная девушка навсегда поразила сердце впечатлительного юноши. Затем были встречи, «ухаживания». Помнил он и цветущий майский сад над Ворголом — в имении своего друга Арсения Бибикова. Пять часов они беседовали. А Варя «сперва играла на рояле в беседке всё из Чайковского, потом бродили по дорожкам. Говорили о многом; она, честное слово, здорово понимает в стихах, в музыке…» Её гимназическая образованность она окончила Елецкую женскую гимназию и начитанность покорили и пленили юношу, который рвался из тенет бедности к серьезной жизни и к литературе. Хотя сам сознавал: «Но чувства ровно никакого не было. В это время я как-то особенно недоверчиво стал относиться к влюблению…» Он все взвешивал и оценивал. И все больше «симпатичных качеств» обнаруживал в девушке. А «с июня я начал бывать у них в доме. С конца июля я вдруг почувствовал, что мне смертельно жалко и грустно, например, уезжать от них…». Бунин со всей страстью молодости, поэтической своей душой — полюбил. Те три волшебных августовских дня и ночи в имении друга на Ворголе сблизили их. Варя — девушка трезвого и прагматичного ума — сомневалась в искренности его чувств. А он страдал, потерял голову: «Я рыдал в номере, как собака, и настрочил ей предикое письмо: я, ей-Богу, не помню его. Помню только, что умолял хоть минутами любить, а месяцами ненавидеть…» А жилось Ивану Алексеевичу в это время особенно тяжело. Брату Юлию он писал весною 1891 года: «Если бы ты знал, как мне тяжко! Я больше всего думаю о деньгах. У меня ни копейки, заработать, написать что-нибудь — не могу. Штаны у меня старые, штиблеты истрепаны.
Иван Алексеевич Бунин читать все книги автора онлайн бесплатно без регистрации
Читайте краткое содержание и слушайте онлайн короткий аудио рассказ Ивана Алексеевича Бунина "Страшный рассказ", Париж 1926 г. Рассказ о странном убийстве старой француженки, приглядывавшей за большим домом. Прошлому в значительной своей части посвящены произведения из цикла "Краткие рассказы",над которыми Бунин работал в начале 30-х юры,входящие в этот цикл,занимают от 6-7 строчек до 3-4 страничек. По воспоминаниям Бунина, его рассказ и появился на свет в результате перечитывания им данного стихотворения Николая Огарёва, ставшего автором " Обыкновенной повести" в 29 лет. Мотив любви в рассказах Бунина нередко связан с предательством, которое приводит человека к трагическому финалу.
Подснежник - трогательный рассказ И. А. Бунина
Нилуса 1869—1943 ; история Гали Ганской вымышленная. По поводу ханжеских придирок к рассказу Бунин писал 10 мая 1946 года М. Генрих 10 ноября 1940 опубл. В героине рассказа изображена, по словам В.
Муромцевой-Буниной, журналистка и писательница Макс Ли; она писала «вместе с мужем романы, если не ошибаюсь, фамилия их Ковальские. Кажется, так удалось, что побегал в волнении по площадке перед домом, когда кончил». Натали 4 апреля 1941 опубл.
И сперва я думал, что это будет ряд довольно забавных историй. А вышло совсем, совсем другое…». В дневнике Бунин писал о «Натали»: «Никто не хочет верить, что в ней все от слова до слова выдумано, как и во всех почти моих рассказах, и прежних и теперешних.
И кажется, что уж больше не смогу так выдумывать и писать» запись в дневнике 20 сентября 1942 г. Часть III В одной знакомой улице 25 мая 1944 опубл. В этой газете целая полоса была полностью посвящена 75-летию Ивана Бунина.
В рассказе Бунин цитирует неточно отрывки из стихотворения Я. Полонского «Затворница». Речной трактир 27 октября 1943 опубл.
Добужинского 1875—1957 , в количестве одной тысячи нумерованных экземпляров. Бунин писал М. Оценка критики была иной.
Алданов писал Бунину 26 декабря 1945 года о рассказах «Таня», «Натали», «Генрих» и др. Кума 25 сентября 1943 опубл. Начало 23 октября 1943 опубл.
Барышня Клара 17 апреля 1944 опубл. Прегель: «…ведь и тут такая прелесть русской женской души; оба эти рассказа меня самого до сих пор трогают…». О них Бунин также писал М.
Алданову 3 сентября 1945 г. Второй кофейник 30 апреля 1944 опубл.
Рассказы Бунина о любви. Любовь в произведениях Бунина. Любовь в творчестве Бунина. Бунин тема любви. Бунин и. Анализ рассказов и а Бунина. Тёмные аллеи анализ произведения. Творчество Бунина темные аллеи.
Темные аллеи рассказ. Рассказ господин из Сан Франциско. Рассказ Бунина господин из Сан-Франциско. Рассказ Бунина господин из Санкт Франциско. Рассказы Бунина. Обложки книг Бунина. Рассказы Бунина книга. Рассказы Бунина список. Короткие произведения Бунина. Рассказы Бунина короткие.
Сочинение на тему любовь. Тема рассказа о любви. Сочинение о Бунине. Рассказы Бунина темные аллеи. Тёмные аллеи Бунин анализ. Рассказ темные аллеи Бунин. Красавица Бунин. История создания рассказа. Бунин история создания. Бунин Руся история создания.
Рассказ цифры Бунин. Образование Ивана Алексеевича Бунина. Творчество Бунина книги. Выставка книг Бунина. Лучшие произведения Бунина. Чистый понедельник. Чистый понедельник Бунина. Рассказ чистый понедельник. Рассказ Бунина чистый понедельник. Цикл рассказа темной аллеи.
Краткий пересказ темные аллеи. Тёмные аллеи Бунин краткое содержание. Бунин господин из Сан-Франциско. Бунин Сан Франциско. Бунин человек из Сан Франциско. Господин Бунин. Бунин и его произведения. Бунин темные аллеи книга. Бунин рассказ темные аллеи слайд. Лапти Бунин.
Девушка сильно привязалась к юноше, полюбила его. Он обещал жениться на ней, однако сам осознавал, что это невозможно из-за низкого социального статуса Тани. Ощущая боль от расставания, героиня находится в состоянии духовного упадка, но продолжает верить в любовь, еще не зная, какие события развернутся в феврале 1917 года. Символично, что финал произведения писатель оставляет открытым.
Бунина несет в себе несколько значений, но в первую очередь — символ прошлого. Именно поэтому лейтмотивом «Темных аллей» стали размышления об упущенном счастье. Старый военный Николай останавливается в частной горнице близ почтовой станции, чтобы отдохнуть, и узнает, что хозяйка комнаты — его давняя возлюбленная. Герои вспоминают прошлое, и это приносит им много боли.
Они оба понимают, что так и не смогли после этого романа почувствовать себя по-настоящему счастливыми. Какой вздор!
Сезон 3» Как и что пить: советы Бунина От шампанского до крестьянской водки, пахнущей сапогами 5. О революции «В тысячный раз пришло в голову: да, да, все это только комедия — большевицкие деяния. Ни разу за все четыре года не потрудились даже видимости сделать серьезности — все с такой цинической топорностью, которая совершенно неправдоподобна». Из дневника.
Одной из главных черт русской революции он считал «маскарадность», намеренную установку на «карнавал» — изнаночное действие по отношению к истинной реальности, которая ввергла страну в «гигантский кровавый балаган». Бунин не последовал примеру своих близких друзей, писателей Алексея Николаевича Толстого и Александра Куприна, в разные годы вернувшихся в СССР, и отклонил предложения советской стороны вернуться на родину после войны. О дне рождения «День моего рождения. И уже не особенно сильно чувствую ужас этого. Стал привыкать, притупился. День чудесный.
Ходил в парк. Солнечно, с шумом деревьев. Шел вверх, в озарении желто-красной листвы, шумящей под ногой.
Иван Бунин - Рассказы 1932-1952 годов (Аудиокнига)
И, слушая повествования об этом убийстве, без конца грезили мы этими желтыми, куда-то уходящими оврагами: все казалось, что по ним-то и бежал Герваська, сделав свое страшное дело и «канув как ключ на дно моря». Мужики суходольские навещали Лунево не с теми целями, что дворовые, а насчет земельки больше; но и они как в родной входили в наш дом. Они кланялись отцу в пояс, целовали ему руку, затем, тряхнув волосами, троекратно целовались и с ним, и с Натальей, и с нами в губы. Они привозили в подарок мед, яйца, полотенца.
И мы, выросшие в поле, чуткие к запахам, жадные до них не менее, чем до песен, преданий, навсегда запомнили тот особый, приятный, конопляный какой-то запах, что ощущали, целуясь с суходольцами; запомнили и то, что старой степной деревней пахли их подарки: мед — цветущей гречей и дубовыми гнилыми ульями, полотенца — пуньками, курными избами времен дедушки… Мужики суходольские ничего не рассказывали. Да что им и рассказывать-то было! У них даже и преданий не существовало.
Их могилы безымянны. А жизни так похожи друг на друга, так скудны и бесследны! Ибо плодами трудов и забот их был лишь хлеб, самый настоящий хлеб, что съедается.
Копали они пруды в каменистом ложе давно иссякнувшей речки Каменки. Но пруды ведь ненадежны — высыхают. Строили они жилища.
Но жилища их недолговечны: при малейшей искре дотла сгорают они… Так что же тянуло нас всех даже к голому выгону, к избам и оврагам, к разоренной усадьбе Суходола? II В усадьбу, породившую душу Натальи, владевшую всей ее жизнью, в усадьбу, о которой так много слышали мы, довелось нам попасть уже в позднем отрочестве. Помню так, точно вчера это было.
Разразился ливень с оглушительными громовыми ударами и ослепительно-быстрыми, огненными змеями молний, когда мы под вечер подъезжали к Суходолу. Черно-лиловая туча тяжко свалилась к северо-западу, величаво заступила полнеба напротив. Плоско, четко и мертвенно-бледно зеленела равнина хлебов под ее огромным фоном, ярка и необыкновенно свежа была мелкая мокрая трава на большой дороге.
Мокрые, точно сразу похудевшие лошади шлепали, блестя подковами, по синей грязи, тарантас влажно шуршал… И вдруг, у самого поворота в Суходол, увидали мы в высоких мокрых ржах высокую и престранную фигуру в халате и шлыке [13] , фигуру не то старика, не то старухи, бьющую хворостиной пегую комолую корову [14]. При нашем приближении хворостина заработала сильнее, и корова неуклюже, крутя хвостом, выбежала на дорогу. А старуха, что-то крича, направилась к тарантасу и, подойдя, потянулась к нам бледным лицом.
Со страхом глядя в черные безумные глаза, чувствуя прикосновение острого холодного носа и крепкий запах избы, поцеловались мы с подошедшей. Не сама ли это Баба-яга? Но высокий шлык из какой-то грязной тряпки торчал на голове Бабы-яги, на голое тело ее был надет рваный и по пояс мокрый халат, не закрывавший тощих грудей.
И кричала она так, точно мы были глухие, точно с целью затеять яростную брань. И по крику мы поняли: это тетя Тоня. Закричала, но весело, институтски-восторженно и Клавдия Марковна, толстая, маленькая, с седенькой бородкой, с необыкновенно живыми глазками, сидевшая у открытого окна в доме с двумя большими крыльцами, вязавшая нитяный носок и, подняв очки на лоб, глядевшая на выгон, слившийся с двором.
Низко, с тихой улыбкой поклонилась стоявшая на правом крыльце Наталья — дробненькая, загорелая, в лаптях, в шерстяной красной юбке и в серой рубахе с широким вырезом вокруг темной, сморщенной шеи. Взглянув на эту шею, на худые ключицы, на устало-грустные глаза, помню, подумал я: это она росла с нашим отцом — давным-давно, но вот именно здесь, где от дедовского дубового дома, много раз горевшего, остался вот этот, невзрачный, от сада — кустарники да несколько старых берез и тополей, от служб и людских — изба, амбар, глиняный сарай да ледник, заросший полынью и подсвекольником… Запахло самоваром, посыпались расспросы; стали появляться из столетней горки хрустальные вазочки для варенья, золотые ложечки, истончившиеся до кленового листа, сахарные сушки, сбереженные на случай гостей. И пока разгорался разговор, усиленно дружелюбный после долгой ссоры, пошли мы бродить по темнеющим горницам, ища балкона, выхода в сад.
Все было черно от времени, просто, грубо в этих пустых, низких горницах, сохранивших то же расположение, что и при дедушке, срубленных из остатков тех самых, в которых обитал он. В углу лакейской чернел большой образ святого Меркурия Смоленского [15] , того, чьи железные сандалии и шлем хранятся на солее в древнем соборе Смоленска. Мы слышали: был Меркурий муж знатный, призванный к спасению от татар Смоленского края гласом иконы Божьей Матери Одигитрии Путеводительницы.
Разбив татар, святой уснул и был обезглавлен врагами. Тогда, взяв свою главу в руки, пришел он к городским воротам, дабы поведать бывшее… И жутко было глядеть на суздальское изображение безглавого человека, держащего в одной руке мертвенно-синеватую голову в шлеме, а в другой икону Путеводительницы, — на этот, как говорили, заветный образ дедушки, переживший несколько страшных пожаров, расколовшийся в огне, толсто окованный серебром и хранивший на оборотной стороне своей родословную Хрущевых, писанную под титлами. Точно в лад с ним, тяжелые железные задвижки и вверху и внизу висели на тяжелых половинках дверей.
Доски пола в зале были непомерно широки, темны и скользки, окна малы, с подъемными рамами. По залу, уменьшенному двойнику того самого, где Хрущевы садились за стол с татарками, мы прошли в гостиную. Тут, против дверей на балкон, стояло когда-то фортепиано, на котором играла тетя Тоня, влюбленная в офицера Войткевича, товарища Петра Петровича.
А дальше зияли раскрытые двери в диванную, в угольную, — туда, где были когда-то дедушкины покои… Вечер же был сумрачный. В тучах, за окраинами вырубленного сада, за полуголой ригой и серебристыми тополями, вспыхивали зарницы, раскрывавшие на мгновение облачные розово-золотистые горы… Ливень, верно, не захватил Трошина леса, что темнел далеко за садом, на косогорах за оврагами. Оттуда доходил сухой, теплый запах дуба, мешавшийся с запахом зелени, с влажным мягким ветром, пробегавшим по верхушкам берез, уцелевших от аллеи, по высокой крапиве, бурьянам и кустарникам вокруг балкона.
И глубокая тишина вечера, степи, глухой Руси царила надо всем… — Чай кушать пожалуйте-с, — окликнул нас негромкий голос. Это была она, участница и свидетельница всей этой жизни, главная сказительница ее, Наталья. А за ней, внимательно глядя сумасшедшими глазами, немного согнувшись, церемонно скользя по темному гладкому полу, подвигалась госпожа ее.
Шлыка она не сняла, но вместо халата на ней было теперь старомодное барежевое платье, на плечи накинута блекло-золотистая шелковая шаль. Пахло жасмином в старой гостиной с покосившимися полами. Сгнивший, серо-голубой от времени балкон, с которого, за отсутствием ступенек, надо было спрыгивать, тонул в крапиве, бузине, бересклете.
В жаркие дни, когда его пекло солнце, когда были отворены осевшие стеклянные двери и веселый отблеск стекла передавался в тусклое овальное зеркало, висевшее на стене против двери, все вспоминалось нам фортепиано тети Тони, когда-то стоявшее под этим зеркалом. Когда-то играла она на нем, глядя на пожелтевшие ноты с заглавиями в завитушках, а он стоял сзади, крепко подпирая талию левой рукой, крепко сжимая челюсти и хмурясь. Чудесные бабочки — и в ситцевых пестреньких платьицах, и в японских нарядах, и в черно-лиловых бархатных шалях — залетали в гостиную.
И перед отъездом он с сердцем хлопнул однажды ладонью по одной из них, трепетно замиравшей на крышке фортепиано. Осталась только серебристая пыль. Но когда девки, по глупости, через несколько дней стерли ее, с тетей Тоней сделалась истерика.
Мы выходили из гостиной на балкон, садились на теплые доски — и думали, думали. Ветер, пробегая по саду, доносил до нас шелковистый шелест берез с атласно-белыми, испещренными чернью стволами и широко раскинутыми зелеными ветвями, ветер, шумя и шелестя, бежал с полей — и зелено-золотая иволга вскрикивала резко и радостно, колом проносясь над белыми цветами за болтливыми галками, обитавшими с многочисленным родством в развалившихся трубах и в темных чердаках, где пахнет старыми кирпичами и через слуховые окна полосами падает на бугры серо-фиолетовой золы золотой свет; ветер замирал, сонно ползали пчелы по цветам у балкона, совершая свою неспешную работу, — и в тишине слышался только ровный, струящийся, как непрерывный мелкий дождик, лепет серебристой листвы тополей… Мы бродили по саду, забирались в глушь окраин. Как они мягко выпрыгивали на порог, как странно, шевеля усами и раздвоенными губами, косили свои далеко расставленные, выпученные глаза на высокие татарки, кусты белены и заросли крапивы, глушившей терн и вишенник!
А в полураскрытой риге жил филин. Он сидел на перемете, выбрав место посумрачнее, торчком подняв уши, выкатив желтые слепые зрачки — и вид у него был дикий, чертовский. Опускалось солнце далеко за садом, в море хлебов, наступал вечер, мирный и ясный, куковала кукушка в Трошином лесу, жалобно звенели где-то над лугами жалейки старика пастуха Степы.
Филин сидел и ждал ночи. Ночью все спало — и поля, и деревня, и усадьба. А филин только и делал, что ухал и плакал.
Он неслышно носился вкруг риги, по саду, прилетал к избе тети Тони, легко опускался на крышу — и болезненно вскрикивал… Тетя просыпалась на лавке у печки. Мухи сонно и недовольно гудели по потолку жаркой, темной избы. Каждую ночь что-нибудь будило их.
То корова чесалась боком о стену избы; то крыса пробегала по отрывисто звенящим клавишам фортепиано и, сорвавшись, с треском падала в черепки, заботливо складываемые тетей в угол; то старый черный кот с зелеными глазами поздно возвращался откуда-то домой и лениво просился в избу; или же прилетал вот этот филин, криками своими пророчивший беду. И тетя, пересиливая дремоту, отмахиваясь от мух, в темноте лезших в глаза, вставала, шарила по лавкам, хлопала дверью — и, выйдя на порог, наугад запускала вверх, в звездное небо, скалку. Филин, с шорохом, задевая крыльями солому, срывался с крыши — и низко падал куда-то в темноту.
Он почти касался земли, плавно доносился до риги и, взмыв, садился на ее хребет. И в усадьбу опять доносился его плач. Он сидел, как будто что-то вспоминая, — и вдруг испускал вопль изумления; смолкал — и внезапно принимался истерически ухать, хохотать и взвизгивать; опять смолкал — и разражался стонами, всхлипываниями, рыданиями… А ночи, темные, теплые, с лиловыми тучками, были спокойны, спокойны.
Сонно бежал и струился лепет сонных тополей. Зарница осторожно мелькала над темным Трошиным лесом — и тепло, сухо пахло дубом. Возле леса, над равнинами овсов, на прогалине неба среди туч, горел серебряным треугольником, могильным голубцом Скорпион… Поздно возвращались мы в усадьбу.
Надышавшись росой, свежестью степи, полевых цветов и трав, осторожно поднимались мы на крыльцо, входили в темную прихожую. И часто заставали Наталью на молитве перед образом Меркурия. Босая, маленькая, поджав руки, стояла она перед ним, шептала что-то, крестилась, низко кланялась ему, не видному в темноте, — и все это так просто, точно беседовала она с кем-то близким, тоже простым, добрым, милостивым.
Таинственно мелькали зарницы, озаряя темные горницы; перепел бил где-то далеко в росистой степи. Предостерегающе-тревожно крякала проснувшаяся на пруде утка… — Гуляли-с? Мы, бывалыча, так-то все ночи напролет прогуливали… Одна заря выгонит, другая загонит… — Хорошо жилось прежде?
И наступало долгое молчание. Хоть бы из ружья постращать. А то прямо жуть, все думается: либо к беде какой?
И все барышню пугает. А она ведь до смерти пуглива! А уж особливо после того, как заболели-то оне, как дедушка померли, как вошли в силу молодые господа и женился покойник Петр Петрович.
Горячие все были — чистый порох! Я как провинилась-то! А и было-то всего-навсего, что приказали Петр Петрович голову мне овечьими ножницами оболванить, затрапезную рубаху надеть да на хутор отправить… — А чем же ты провинилась?
Но ответ не всегда следовал прямой и скорый. Рассказывала Наталья порою с удивительной прямотой и тщательностью; но порою запиналась, что-то думала; потом легонько вздыхала, и по голосу, не видя лица в сумраке, мы понимали, что она грустно усмехается: — Да тем и провинилась… Я ведь уже сказывала… Молода-глупа была-с. И Наталья смущалась.
И Наталья тупо и кратко шептала: — Очень-с. Мы, дворовые, страшные нежные были… жидки на расправу… не сравнять же с серым однодворцем! Как повез меня Евсей Бодуля, отупела я от горя и страху… В городе чуть не задвохнулась с непривычки.
А как выехали в степь, таково мне нежно да жалостно стало! Метнулся офицер навстречу, похожий на них, — крикнула я, да и замертво! Докладываю же вам: их даже к угоднику возили.
Натерпелись мы страсти с ними! Им бы жить да поживать теперь как надобно, а оне погордилися, да и тронулись… Как любил их Войткевич-то! Ну да вот поди ж ты!
Те слабы умом были. А, конечно, и с ними случалось. Все в ту пору были пылкие… Да зато прежние-то господа наглим братом не брезговали.
Наталья задумалась. А сурьезный, настойчивый. Все стихи ей читал, все напугивал: мол, помру и приду за тобой… — Ведь и дед от любви с ума сошел?
Это дело иное, сударыня. Да и дом у нас был сумрачен, — невеселый, Бог с ним. Вот извольте послушать мои глупые слова… И неторопливым шепотом начинала Наталья долгое, долгое повествование… IV Если верить преданиям, прадед наш, человек богатый, только под старость переселился из-под Курска в Суходол: не любил наших мест, их глуши, лесов.
Да, ведь это вошло в пословицу: «В старину везде леса были…» Люди, пробиравшиеся лет двести тому назад по нашим дорогам, пробирались сквозь густые леса. В лесу терялись и речка Каменка, и те верхи, где протекала она, и деревня, и усадьба, и холмистые поля вокруг. Однако уже не то было при дедушке.
При дедушке картина была иная: полустепной простор, голые косогоры, на полях — рожь, овес, греча, на большой дороге — редкие дуплистые ветлы, а по суходольскому верху — только белый голыш. От лесов остался один Трошин лесок. Только сад был, конечно, чудесный: широкая аллея в семьдесят раскидистых берез, вишенники, тонувшие в крапиве, дремучие заросли малины, акации, сирени и чуть не целая роща серебристых тополей на окраинах, сливавшихся с хлебами.
Дом был под соломенной крышей, толстой, темной и плотной. И глядел он на двор, по сторонам которого шли длиннейшие службы и людские в несколько связей, а за двором расстилался бесконечный зеленый выгон и широко раскидывалась барская деревня, большая, бедная и — беззаботная. Семен Кириллыч, братец дедушки, разделились с нами: себе взяли что побольше да полутче, престольную вотчину, нам только Сошки, Суходол да четыреста душ прикинули.
А из четырех-то сот чуть не половина разбежалася… Дедушка Петр Кириллыч умер лет сорока пяти. Отец часто говорил, что помешался он после того, как на него, заснувшего на ковре в саду, под яблоней, внезапно сорвавшийся ураган обрушил целый ливень яблок. А на дворне, по словам Натальи, объясняли слабоумие деда иначе: тем, что тронулся Петр Кириллыч от любовной тоски после смерти красавицы бабушки, что великая гроза прошла над Суходолом перед вечером того дня.
И доживал Петр Кириллыч, — сутулый брюнет, с черными, внимательно-ласковыми глазами, немного похожий на тетю Тоню, — в тихом помешательстве. Денег, по словам Натальи, прежде не знали куда девать, и вот он, в сафьяновых сапожках и пестром архалуке, заботливо и неслышно бродил по дому и, оглядываясь, совал в трещины дубовых бревен золотые. А не то переставлял тяжелую мебель в зале, в гостиной, все ждал чьего-то приезда, хотя соседи почти никогда не бывали в Суходоле; или жаловался на голод и сам мастерил себе тюрю — неумело толок и растирал в деревянной чашке зеленый лук, крошил туда хлеб, лил густой пенящийся суровец и сыпал столько крупной серой соли, что тюря оказывалась горькой и есть ее было не под силу.
Когда же, после обеда, жизнь в усадьбе замирала, все разбредались по излюбленным углам и надолго засыпали, не знал, куда деваться, одинокий, даже и по ночам мало спавший Петр Кириллыч. И, не выдержав одиночества, начинал заглядывать в спальни, прихожие, девичьи и осторожно окликать спящих: — Ты спишь, Аркаша? Ты спишь, Тонюша?
И, получив сердитый окрик: «Да отвяжитесь вы, ради Бога, папенька! Я тебя будить не буду… И уходил дальше, — минуя только лакейскую, ибо лакеи были народ очень грубый, — а через десять минут снова появлялся на пороге и снова еще осторожнее окликал, выдумывая, что по деревне кто-то проехал с ямщицкими колокольчиками, — «уж не Петенька ли из полка в побывку», — или что заходит страшная градовая туча. Дом у нас какой-то черный был… невеселый, Господь с ним.
А день летом — год. Дворни девать было некуда… одних лакеев пять человек… Да, известно, започивают после обеда молодые господа, а за ними и мы, холопы верные, слуги примерные. И тут уж Петр Кириллыч не приступайся к нам, — особливо к Герваське.
Вы спите? Да и грозы-то великие. Как, бывалыча, дело после обеда, так и почнет орать иволга, и пойдут из-за саду тучки… потемнеет в доме, зашуршит бурьян да глухая крапива, попрячутся индюшки с индюшатами под балкон… прямо жуть, скука-с!
А они, батюшка, вздыхают, крестятся, лезут свечку восковую у образов зажигать, полотенце заветное с покойника прадедушки вешать, — боялась я того полотенца до смерти! Это уж первое дело-с, ножницы-то: очень хорошо против грозы… …Было веселее в суходольском доме, когда жили в нем французы, — сперва какой-то Луи Иванович, мужчина в широчайших, книзу узких панталонах, с длинными усами и мечтательными голубыми глазами, накладывавший на лысину волосы от уха к уху, а потом пожилая, вечно зябнувшая мадмазель Сизи, — когда по всем комнатам гремел голос Луи Ивановича, оравшего на Аркашу: «Идьите и больше не вернитесь! Восемь лет жили французы в Суходоле, оставались в нем, чтобы не скучно было Петру Кириллычу, и после того, как увезли детей в губернский город, покинули же его перед самым возвращением их домой на третьи каникулы.
Когда прошли эти каникулы, Петр Кириллыч уже никуда не отправил ни Аркашу, ни Тонечку: достаточно было, по его мнению, отправить одного Петеньку. И дети навсегда остались и без ученья, и без призора… Наталья говаривала: — Я-то была моложе их всех. Ну а Герваська с папашей вашим почти однолетки были и, значит, первые друзья-приятели-с.
Только, правда говорится, — волк коню не свойственник. Подружились они это, поклялись в дружбе на вечные времена, поменялись даже крестами, а Герваська вскорости же и начереди: чуть было вашего папашу в пруде не утопил! Коростовый был, а уж на каторжные затеи мастер.
Только пыль столбом завихрилась!.. Уж спасибо вблизи пастухи оказалися… Пока жили французы в суходольском доме, дом сохранял еще жилой вид. При бабушке еще были в нем и господа, и хозяева, и власть, и подчинение, и парадные покои, и семейные, и будни, и праздники.
Видимость всего этого держалась и при французах. Но французы уехали, и дом остался совсем без хозяев. Пока дети были малы, на первом месте был как будто Петр Кириллыч.
Но что он мог? Кто кем владел: он дворовыми или дворовые им? Фортепиано закрыли, скатерть с дубового стола исчезла, — обедали без скатерти и когда попало, в сенцах проходу не было от борзых собак.
Заботиться о чистоте стало некому, — и темные бревенчатые стены, темные полы и потолки, темные тяжелые двери и притолки, старые образа, закрывавшие своими суздальскими ликами весь угол в зале, скоро и совсем почернели. По ночам, особенно в грозу, когда бушевал под дождем сад, поминутно озарялись в зале лики образов, раскрывалось, распахивалось над садом дрожащее розово-золотое небо, а потом, в темноте, с треском раскалывались громовые удары, — по ночам в доме было страшно. А днем — сонно, пусто и скучно.
С годами Петр Кириллыч все слабел, становился все незаметнее, хозяйкой же дома являлась дряхлая Дарья Устиновна, кормилица дедушки. Но власть ее почти равнялась его власти, а староста Демьян не вмешивался в управление домом: он знал только полевое хозяйство, с ленивой усмешкой говоря иногда: «Что ж, я своих господ не обижаю…» Отцу, юноше, не до Суходола было: его с ума сводила охота, балалайка, любовь к Герваське, который числился в лакеях, но по целым дням пропадал с ним на каких-то Мещерских болотцах или в каретном сарае за изучением балалаечных и жалеечных хитростей. А не почивают, — значит, либо на деревне, либо в каретном, либо на охоте: зимою — зайцы, осенью — лисицы, летом — перепела, утки либо дряхвы; сядут на дрожки беговые, перекинут ружьецо за плечи, кликнут Дианку, да и с Господом: нынче на Среднюю мельницу, завтра на Мещерские, послезавтра на степя.
И всё с Герваськой. Тот первый коновод всему был, а прикидывался, что это барчук его таскает. Любил его, врага своего, Аркадь Петрович истинно как брата, а он, чем дальше, тем все злей измывался над ним.
Бывалыча, скажут: «Ну, давай, Гервасий, на балалайках! Выучи ты меня, заради Бога, «Закатилось солнце красное за лес…». А Герваська посмотрит на них, пустит в ноздри дым и этак с усмешечкой: «Поцелуйте перва ручку у меня».
Побелеют весь Аркадь Петрович, вскочут с места, бац его что есть силы по щеке, а он только головой мотнет и еще черней сделается, насупится, как разбойник какой. А барчук задвохнутся — и уж не знают, что дальше сказать. Ты нарочно меня озлобляешь?
Барчук, — а по правде-то сказать, и сами дедушка, — в Герваське души не чаяли, а я — в ней… как из Сошек-то вернулась я да маленько образумилась посля своей провинности… V С арапниками садились за стол уже после смерти дедушки, после бегства Герваськи и женитьбы Петра Петровича, после того как тетя Тоня, тронувшись, обрекла себя в невесты Иисусу сладчайшему, а Наталья возвратилась из этих самых Сошек. Тронулась же тетя Тоня и в ссылке побывала Наталья — из-за любви. Скучные, глухие времена дедушки сменились временем молодых господ.
Возвратился в Суходол Петр Петрович, неожиданно для всех вышедший в отставку. И приезд его оказался гибельным и для Натальи, и для тети Тони. Они обе влюбились.
Не заметили, как влюбились. Им казалось сперва, что «просто стало веселее жить». Петр Петрович повернул на первых порах жизнь в Суходоле на новый лад — на праздничный и барский.
Он приехал с товарищем, Войткевичем, привез с собой повара, бритого алкоголика, с пренебрежением косившегося на позеленевшие рубчатые формы для желе, на грубые ножи, вилки. Петр Петрович желал показать себя перед товарищем радушным, щедрым, богатым — и делал это неумело, по-мальчишески. Да он и был почти мальчиком, очень нежным и красивым с виду, но по натуре резким и жестоким, мальчиком как будто самоуверенным, но легко и чуть не до слёз смущающимся, а потом надолго затаивающим злобу на того, кто смутил его.
Дедушка покраснел, хотел что-то сказать, но не насмелился и только затеребил на груди архалук. Аркадий Петрович изумился: — Какая мадера? А Герваська нагло поглядел на Петра Петровича и ухмыльнулся.
Да все мы, холопы, потаскали. Вино барское, а мы ее дуром, заместо квасу. Дедушка восторженно подхватил.
Я уж не однажды думал: подкрадусь и проломлю ему голову толкачом медным… Ей-богу, думал! Я ему кинжал в бок по эфес всажу! А Герваська и тут нашелся.
Говорил Петр Петрович, что после такого неожиданно-дерзкого ответа сдержался он только ради чужого человека. Он сказал Герваське только одно: «Сию минуту выйди вон! Слишком долго не могла забыть этих глаз и Наталья.
Счастье ее было необыкновенно кратко — и кто бы мог думать, что разрешится оно путешествием в Сошки, самым замечательным событием всей ее жизни? Хутор Сошки цел и доныне, хотя уже давно перешел к тамбовскому купцу. Это — длинная изба среди пустой равнины, амбар, журавль колодца и гумно, вокруг которого бахчи.
Таким, конечно, был хутор и в дедовские времена; да мало изменился и город, что на пути к нему из Суходола. А провинилась Наташка тем, что, совершенно неожиданно для самой себя, украла складное, оправленное в серебро зеркальце Петра Петровича. Увидела она это зеркальце — и так была поражена красотой его, — как, впрочем, и всем, что принадлежало Петру Петровичу, — что не устояла.
И несколько дней, пока не хватились зеркальца, прожила ошеломленная своим преступлением, очарованная своей страшной тайной и сокровищем, как в сказке об аленьком цветочке. Но сказка об аленьком цветочке кончилась скоро, очень скоро. Кончилась позором и стыдом, которому нет имени, как думала Наташка… Кончилось тем, что сам же Петр Петрович приказал остричь, обезобразить ее, принаряжавшуюся, сурьмившую брови перед зеркальцем, создавшую какую-то сладкую тайну, небывалую близость между ним и собой.
Он сам открыл и превратил ее преступление в простое воровство, в глупую проделку дворовой девчонки, которую, в затрапезной рубахе, с лицом, опухшим от слёз, на глазах всей дворни посадили на навозную телегу и, опозоренную, внезапно оторванную от всего родного, повезли на какой-то неведомый, страшный хутор, в степные дали. Она уже знала: там, на хуторе, она должна будет стеречь цыплят, индюшек и бахчи; там она спечется на солнце, забытая всем светом; там, как годы, будут долги степные дни, когда в зыбком мареве тонут горизонты и так тихо, так знойно, что спал бы мертвым сном весь день, если бы не нужно было слушать осторожный треск пересохшего гороха, домовитую возню наседок в горячей земле, мирно-грустную перекличку индюшек, не следить за набегающей сверху, жуткой тенью ястреба и не вскакивать, не кричать тонким протяжным голосом: «Шу-у!..
До 11 лет воспитывался дома, в 1881 поступает в Елецкую уездную гимназию, в 1885 возвращается домой и продолжает образование под руководством старшего брата Юлия.
В 17-летнем возрасте начинает писать стихи, в 1887 — дебют в печати. В 1889 г. К этому времени относится его продолжительная связь с сотрудницей этой газеты Варварой Пащенко, с которой они вопреки желанию родни переезжают в Полтаву 1892.
Сборники «Стихотворения» Орёл, 1891 , «Под открытым небом» 1898 , «Листопад» 1901; Пушкинская премия. В 1890-х путешествовал на пароходе «Чайка» «барк с дровами» по Днепру и посетил могилу Тараса Шевченко, которого любил и много потом переводил. В 1899 вступает в брак с Анной Николаевной Цакни Какни , дочерью греческого революционера.
Брак был непродолжительным, единственный ребёнок умер в 5-летнем возрасте 1905. В 1906 Бунин вступает в гражданский брак в 1922 официально оформлен с Верой Николаевной Муромцевой, племянницей С. Муромцева, первого председателя Первой Государственной Думы.
Прегель: «…ведь и тут такая прелесть русской женской души; оба эти рассказа меня самого до сих пор трогают…». О них Бунин также писал М. Алданову 3 сентября 1945 г. Второй кофейник 30 апреля 1944 опубл. В «Происхождении моих рассказов» Бунин писал: «Сплошь выдумано. В рассказе упоминаются реальные лица: русские художники — Г. Ярцев 1858—1918 , К.
Коровин 1861—1939 , С. Кувшинникова 1847—1907 , Ф. Малявин 1869—1940 — и журналист, литературный и театральный критик С. Голоушев псевдоним Глаголь; 1855—1920. Железная Шерсть 1 мая 1944 опубл. Рассказ основан на фольклоре. В русских народных сказках есть мотивы, напоминающие сюжет бунинского рассказа.
В сказке «Звериное молоко» рассказывается о медведе железная шерсть, злом преследователе людей. Холодная осень 3 мая 1944 опубл. В рассказе отразилось впечатление, которое произвело на Бунина известие об убийстве Фердинанда. Пароход «Саратов» 16 мая 1944 опубл. Бунин написал рассказ за один вечер. Он отметил в дневнике 14 мая 1944 года: «Два с половиною часа ночи значит, уже не четырнадцатое, а пятнадцатое мая. Ворон 18 мая 1944 опубл.
Советский критик А. Камарг 23 мая 1944 опубл. Сто рупий 24 мая 1944 опубл. Месть 13 июня 1944 опубл. Погасил свет, открыл окно проветрить комнату — ни малейшего движения воздуха; полнолуние, вся долина в тончайшем тумане, далеко на горизонте нежный розовый блеск моря, тишина, мягкая свежесть молодой древесной зелени, кое-где щелканье первых соловьев… Господи, продли мои силы для моей одинокой, бедной жизни в этой красоте и работе! Часовня 2 июля 1944 опубл.
Господин из Сан-Франциско 10. Поздний час В произведении «Поздний час» рассказывается о пожилом господине, который встретился со своим прошлым. Поздно вечером он вышел на прогулку, чтобы посмотреть на знакомые места и предаться воспоминаниям. Главный персонаж из его воспоминаний о прошлом — его возлюбленная, детали ее внешнего вида: белое легкое платье, темные волосы, живые глаза… Девушка, которая делала его счастливым человеком. Она дала ему надежду на счастье, но случилось непоправимое — она умерла, но для пожилого господина продолжает жить… Жить в его сердце. Герой осознает, что в этой жизни у него больше ничего нет — он пережил уход почти всех своих родных, но продолжает свой путь в тишине… Он оказывается у места, где похоронена его возлюбленная — и оно указывает не только на то, что этого человека ждет скорая смерть, но и на его внутреннюю гибель. Чистый понедельник Рассказ «Чистый понедельник» очень маленький, и освещает лишь малую часть жизни героев. Главный герой ухаживает за особенной, необычной девушкой — имя ее неизвестно, зато есть характеристика душевной организации и внешнего вида. Молодого человека прельщает ее красота — он хочет ее телесно, желает любви , но не понимает ее души, мечущейся между очищением и грехом. Из их отношений ничего хорошего не выйдет, это понятно сразу — она говорит ему, что в жены она не годится, но он все равно продолжает свои попытки. Любовь прекрасна, но проблема в том, что два человека не понимают друг друга. Девушка ушла в монастырь, вовремя поняв, что ее духовное развитие стоит гораздо выше, чем физиологические потребности. Интересный факт: исследователи бунинского творчества сходятся на мысли, что для написания «Чистого понедельника» у автора был повод — первая любовь. Темные аллеи «Темные аллеи» — история, в которой Николай Алексеевич однажды, будучи молодым парнем, соблазнил, а потом бросил крестьянскую девушку Надежду из-за социального статуса. Прошло 30 лет, и они встретились. Надежда получила вольную от своих господ и стала хозяйкой постоялого двора. Женщина так и не смогла выйти замуж — у Нади осталась обида на Николая, она не смогла его простить.
Иван Бунин — биография
- Бунин Иван - Проза (рассказы, поэмы, романы ...)
- Оглавление:
- Аудиокнига Вечер короткого рассказа. Александр Куприн, Иван Бунин - слушать онлайн бесплатно
- По страницам рассказов И. А. Бунина | СахОУНБ
- Короткие рассказы бунина о любви. Россия
Иван Бунин - список всех книг
- Читать онлайн «Темные аллеи (сборник)», Иван Бунин – Литрес
- Читаем рассказы Ивана Бунина
- Рассказы (1892-1909) | Литературно-мемориальный музей И.А. Бунина
- 1. О литературной моде
- «Время моей любви, несчастной, обманутой…» Иван Бунин - Год Литературы
Короткие стихи Бунина
1953), русского писателя, поэта и лауреата Нобелевской премии по литературе в 1933 году. В 1927-1930 годах Бунин обратился к жанру короткого рассказа ("Слон", "Телячья головка", "Петухи" и др.). В 1927-1930 годах Бунин обратился к жанру короткого рассказа ("Слон", "Телячья головка", "Петухи" и др.). Что касается И. Бунина, то у меня много озвучено его рассказов, и было бы очень приятно, если Вы и с другими его произведениями в моём исполнении познакомились и высказали своё мнение. На короткие рассказы Ивана Бунина я дам короткие характеристики одной-двумя фразами: «Комета» О реакции неграмотных людей на появление в небе кометы. Иван Бунин в 1901 году Это список всех рассказов, опубликованных Нобелевской премией по литературе лауреат.
Иван Бунин читать все книги автора онлайн бесплатно без регистрации
Официальный сайт литературно-мемориального музея Ивана Алексеевича Бунина. Мотив любви в рассказах Бунина нередко связан с предательством, которое приводит человека к трагическому финалу. Бунин Иван Алексеевич. Биография. Жизнь и творчество. Повести и романы. Рассказы. Хронология. Галерея. Семья. Фильмы. Памятники. Афоризмы. Бунин Ив. Третий класс. Глупец тот, кто воображает, что он имеет полное право и возможность ездить когда ему угодно в этом классе! Иван Алексеевич Бунин I Вспоминается мне ранняя погожая осень Август был с теплыми дождиками, как будто нарочно выпадавшими для сева, с дождиками в самую пору, в середине м.