Где-то там.(Новинка).
Содержание
- Гулак Павел (Школа при Генкосульстве в Бонне, ФРГ) - Монолог. Виктор Розов "Дикая утка"
- Смотрите также
- Презентация на конкурс Живая класс
- Розов Виктор Сергеевич
В. Розов "Дикая утка"(читает Турбуева Екатерина)
«Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне». Виктор РОЗОВ: Да лежал я в большой палате, человек там, наверное, двадцать было. 5. Виктор Розов «Дикая Утка».
Удивление перед жизнью
Лицо сияющее. Сверток — это его гимнастерка, а в нее что-то завернуто. Разворачивает гимнастерку, и в ней… живая дикая утка. Я рубаху снял и — хоп!
Есть еда! Утка была некрупная, молодая. Поворачивая голову по сторонам, она смотрела на нас изумленными бусинками глаз.
Нет, она не была напугана, для этого она была еще слишком молода. Она просто не могла понять, что это за странные милые существа ее окружают и смотрят на нее с таким восхищением. Она не вырывалась, не крякала, не вытягивала натужно шею, чтобы выскользнуть из державших ее рук.
Были в нашей группе и два вора, только что выпущенных из тюрьмы. Один с гордостью красочно рассказывал, как ему удалось украсть подъемный кран. Видимо, был талантлив. Но и он сказал: «Отпустить! Глупость Наша батарея еще далеко от линии фронта. Учат обращаться с оружием, ползать по — пластунски, колоть штыком соломенное чучело.
Отвратительное ощущение! Я молил Бога, чтобы мне не выпал на долю штыковой бой. И он не выпал. Словом, осваивали все премудрости военной науки. Расположились в березовом лесу. Чистим личное оружие.
Что это такое? Опять свист и шлепок в дерево. Немцы далеко. Что за пули? Все легли.
Чего им стоит — мальчишку! Я сжимал в руке перочинный нож. А что им перочинный нож — у них зубы-то какие! Да, я, пожалуй, должен прерваться и сказать, сколько мне лет.
По паспорту мне восемьдесят шесть лет, но ведь это неправда. Впрочем, астрономически так и будет — восемьдесят шесть. Но разве можно жизнь человека измерять какими-то совершенно абстрактными отрезками времени, как мануфактуру в магазине деревянным зализанным метром? По-моему, нельзя. Одно дело — столетний кавказец, дитя гор, неба, пастбищ, долин. Что он за эти сто астрономических лет видел, что пережил? Картина перед ним расстилалась довольно ровная. Другое дело, допустим, солдат, прошедший за четыре года Великой Отечественной войны путь от Москвы до Берлина. Солдату-то, может, к концу войны не двадцать пять лет будет, а сто двадцать пять.
А тот кавказец по сумме впечатлений и потрясений недалеко ушел от шестнадцатилетнего возраста. Да, да, жизнь должна измеряться не календарными листочками, а суммой впечатлений, полученных человеком от соприкосновения с внешней средой. Эту теорему, на мой взгляд, нетрудно доказать следующим образом. Ну, во-первых, все, кто пережил минувшую войну, согласятся со мной, что четыре ее года и сейчас нам кажутся целым громадным периодом в нашей жизни, минимум десятилетием, а то и больше. Недаром о ней до сих пор много и говорят и пишут. Возьмите любые четыре нормальных мирных года — разве они соизмеримы с теми четырьмя? Или: кто бывал хотя бы в двухнедельных заграничных поездках, чувствовал, как две недели тянутся долго-долго, куда более месяца или даже трех. Опять-таки сумма впечатлений огромная. Организм живет по-иному.
И глаза, и уши, и мозг — все работает с учетверенной нагрузкой. Военным пребывание на фронте зачислялось в послужной список в двойном размере — два года за год. Но почему, друзья, только военным? А чем же хуже штатские? Разве они не перенесли на своих детских, отроческих или старческих плечах все тяготы военных лет? Дети особенно. И почему только военные годы? А другие из ряда вон выходящие события, когда весь организм работает сверх полной мощности, почему их — год за год? Каждый знает: есть такие мгновения — и всего-то минуты, секунды, а они старят человека.
Волосы седеют, руки дрожать начинают, зрение гаснет. Свято-Введенский Толгский монастырь Нет, ни метр, ни килограмм, ни кулон к измерению человеческой жизни не приложимы. Сколько же мне на самом деле лет? Сейчас прикину. Родился я в 1913 году. А в 1914 году, как известно, началась Первая мировая война. Отца сразу же взяли на фронт, мама осталась с двумя малышами, пошла работать в шляпную мастерскую. Нужда, нужда… А ребенку нужны жиры, белки, витамины. Их не хватает, очень не хватает.
Кладу два года за год: 1914 — 1918-й. А с 1918 по 1922 год — Гражданская война с разрухой, холодом и голодом. Я уже писал, что кору ели. Колбаса-то не всегда. Правда, из какой-то фантастической муки пекли пирожки… с кишками. Да, да, мыли кишки, варили, рубили, делали начинку. А потом — знаменитый Ярославский мятеж. Видимо, потрясение от него вселило в меня детские страхи, фобии и сделало лунатиком. Об этом я при случае расскажу.
Уже тогда я испытывал многое из того, о чем писал Кафка, а «Превращение» бывало и со мной и именно в детстве, хорошо помню. За год два года справедливо. Даже хлеб не везде был. А я уже подросток и юноша. Мне много надо было хлеба, а где взять? Щи из воблы — не так уж калорийно. Чечевица без масла. А я в это время на фабрике в три смены, на текстильной, «Искра Октября». Мама выбивалась из сил: чем нас с Борькой накормить?
А я уже видел страдания мамы, ее слезы, видел и переживал. Даже есть из-за этого хотелось меньше. Помню, мама вымаливала на базаре картошку, чтоб продали подешевле, жили-то бедно, а торговка издевалась, куражилась. Помню, как я закричал на маму, чтоб не унижалась, и два дня не ел вообще — в знак протеста. В такое время взрослеешь быстрее. Два года за год. А потом Отечественная. И тут сверх нормы я сделаю себе персональную надбавку — тяжелое ранение и год госпиталя положу за четыре года. Стоит, товарищи, честное слово, стоит, не жадничайте, это справедливо.
Ну, представьте себе: меня, тяжело раненного, шесть суток везли с фронта до госпиталя во Владимире, а кровь все текла и текла, и шесть суток я не спал, даже не закрывал глаз. Боль, боль, боль!.. Госпиталь во Владимире помещался в старой церкви. Меня обмыли, положили на полу в подвале под сводами и накрыли простыней. Я, когда меня мыли, поразился, увидав себя без одежды. Самыми толстыми местами ног и рук были колени и локти, остальное — трубочки костей. Только разбитая нога вздувалась лилово-синей громадой от газовой гангрены, которая подползала уже к животу. Закрыли меня простыней с головой. Виктор Розов слева с матерью Екатериной Ильиничной и братом Борисом Помню, сестра с железным передним зубом осторожно приподняла с лица простыню, удивилась, что я жив, и как-то застыла с выражением страха, недоумения и сострадания на лице.
Я шепнул: «Плохо мое дело, сестра? На операционном столе я был в руках крепкой седеющей женщины с коротко стриженными волосами, в которые сзади был воткнут подковообразный простой гребень, — тип женщины-партийки двадцатых годов. Она спросила моего согласия отсечь ногу выше колена. Я это согласие дал немедленно, не задумываясь. Никакого расчета у меня не было, никаких острых и сильных эмоций я не испытывал — надо так надо, о чем и говорить! Так и тут мне было не то что все равно, но был какой-то ровный покой: ни страха смерти, ни мысли о том, как же я буду без ноги, ни расчета — ничего. После моего согласия на ампутацию я услышал резкое: «Маску! Последнее, что я услышал, — тот же властный женский голос: «Скальпёль! А затем наступило сладкое блаженство.
Больше всего на свете мне хотелось спать, и я наконец-то уснул. С братом Борисом Проснулся я в палате коек на четырнадцать, покрытых новыми зелеными плюшевыми одеялами. Была глубокая ночь. Большинство раненых спали. Несколько человек покуривали самокрутки. А в углу на столике стоял патефон, и худенький паренек, попыхивая цигаркой, проигрывал пластинку. По палате тихо-тихо плыла мелодия на тему «Разлилась река широко, милый мой теперь далеко». Я успел все это разглядеть, прежде чем бросил любопытствующий взгляд на свои ноги. Может быть, потому, что боялся сразу бросить этот взгляд.
Посмотрел и очень удивился. Под одеялом явственно проступали обе ноги — одна нормальная, а другая громадная. Это, как я понял позднее, от гипса, в который я был упакован до середины живота. Около меня сидела хорошенькая блондинка с милым, добрым лицом. Она, поймав мой взгляд на гипсовую ногу, пояснила: — Решили подождать ампутировать, может быть, удастся спасти. Какое дивное совпадение! Мария Ивановна — моя учительница в театральном училище, знаменитая блистательная актриса Мария Ивановна Бабанова, в которую я был влюблен и платонически, и эстетически, и еще черт знает как, впрочем, как все мальчишки нашего курса. А Козлова — ведь это фамилия Надюши, моей любимой девушки, моей безумно любимой, до сумасшествия. Да, да, Бабанова Бабановой, а Наденька — совсем другое, хотя и в одно и то же время.
Вот так, друзья, устроен человек. А я, ей-богу, по натуре совсем не донжуан, спросите кого угодно из моих знакомых, подтвердят. Белоснежная фея обрадовалась, быстро налила мне из графина, который стоял у постели на тумбочке, воды, подала и сказала: — Хороший признак. А есть хотите? Мария Ивановна чуть не засмеялась. Глаза ее зажглись, как будто там, внутри нее, кто-то чиркнул спичкой. Что может хотеть полумертвый солдат, давно вообще ничего не евший? Я полусерьезно сказал: — Хочу пирожков с мясом… и компота. Тогда это звучало примерно так, как если бы я вот сегодня, когда пишу эти строчки здесь, в Москве, а за окном двадцать шесть градусов мороза, попросил дать мне тарелку свежей лесной земляники.
Марию Ивановну порадовал мой пробудившийся аппетит, она его также назвала прекрасным признаком. Мы перекинулись с ней еще двумя-тремя короткими фразами, потом она молча посидела у моей койки и, видимо успокоенная, ушла. Я погрузился в долгий, глубокий сон. Проснулся я, наверно, часов через четырнадцать в светлой, солнечной палате. У койки в белоснежном халате стояла та же Мария Ивановна, но сейчас у нее в руках была литровая банка с домашним компотом и тарелка с румяными продолговатыми пирожками… А?! Это она успела за пробежавшие ночь и утро сварить компот и испечь пирожки. Именно этот ее поступок, это ее необъяснимое внимание ко мне поразили меня чрезвычайно. Не пойму никогда, если буду искать логики. А теперь маленькое лирико-мистическое отступление, относящееся к этому эпизоду.
Плыви, мой челн, по воле волн… В 1946 году, когда я жил в келье бывшего Зачатьевского монастыря Москва, 2-й Зачатьевский переулок, дом 2, корпус 7, квартира 13, комната 4 и война осталась уже позади, хотя было еще холодно и голодно, я сидел в своей десятиметровой келье вечером и при свете коптилки что-то кропал. Вошел почтальон и вручил мне письмо. Я распечатал его. В письме был другой конверт, адресованный моему отцу, который умер за два года до этого. Я вскрыл и стал читать. Письмо оказалось от доктора Марии Ивановны Козловой. Она спрашивала отца обо мне, жив ли я, если жив, то здоров ли, что делаю. Оказывается, папа вел переписку с Марией Ивановной, когда я лежал в госпитале во Владимире, тайно узнавал все подробности моего лечения, и Мария Ивановна ему отвечала. И почему она вспомнила обо мне теперь и написала отцу, так и осталось для меня неизвестным.
Я читал письмо и узнавал то, что было скрыто от меня ранее. И вот здесь началась мистика. Когда я прочел письмо и задумался обо всем минувшем, за стеной в соседней комнате заиграл патефончик и полилась мелодия «Разлилась река широко, милый мой теперь далеко». Что это? Я вскочил, смешался. Сделалось не по себе. С какой-то потрясающей ясностью всплыли зеленые плюшевые одеяла, глубокая ночь, покуривающий самокрутку раненый, милое лицо незнакомой женщины у койки… Я быстро вышел в коридор, чтобы рассеять странное чувство. Я шагал по нашему длинному монастырскому коридору, куда выходили двенадцать дверей из комнат-келий, дымил «Беломором» и старался успокоить свое волнение. А патефон за стеной продолжал петь: «Разлилась река широко, милый мой теперь далеко».
Напиши я подобным образом в пьесе, сказали бы: дешевый прием. А когда это написала сама жизнь — незабываемо! И придает смысл жизни. А из вас не вылезали черви? Не глисты, а белые небольшие вертлявые черви? А у меня из-под гипса на живот густо полезли. Среди ночи. Это было уже в Казани, в госпитале, в бывшем клубе меховщиков на Тукаевской улице, куда меня перевезли из Владимира. Как мне были омерзительны эти белые твари!
Я почти кричал. Я думал, что начинаю заживо разлагаться и это могильные черви. Пришел доктор и объяснил: бояться нечего, мухи снесли в рану яички, и вот теперь вывелись черви. Только мне и не хватало высиживать мух из их яичек! А ведь высидел, вернее — вылежал. Доктор сказал даже, что это полезные черви, они съедают гной. Но я просил поскорей избавить меня от этих полезных существ, и усталый доктор глубокой ночью возился надо мной, обирая с меня зародышей мушиного потомства. Потом эти червячки появились еще раз, но я уже их не боялся и обирал сам. А когда у другого раненого они объявились и парень стал благим матом кричать на всю палату, кричать и приговаривать: «Ой, как мне больно, ой, как больно!
Противно, но не больно. У меня два раза это было. Не больно, не ври». Что значит личный опыт, великое дело! И, представьте себе, паренек умолк. Он, видимо, понял, что ему не больно, а только страшно. Чего только я там не видел, чего только не испытал! Нет, не только мук и страхов. Сколько там было хорошего, радостного, необыкновенного!
Даже в палате смертников, где я пролежал целый месяц. Скверная палата, темная, тесная, сырая, да и окна выходили в кирпичную стену двора-колодца. Может быть, и верно решило начальство госпиталя: чего, мол, им, все равно временные клиенты, оставим лучшие комнаты для выздоравливающих. Каждый день два-три покойника, но кровати не пустовали ни часу. Вынесут одного — волокут новых. Большинство без сознания, в бреду. Я не бредил, но и не спал, только два-три часа под пантопоном. Слушал чужой бред, чужое хрипение, зубовный скрежет. Один мальчик, совсем ребенок, лет двенадцати, от силы — четырнадцати, все пел, день и ночь, двое или трое суток.
Пел песни одну за другой. Нежно, бархатисто, чисто. Голосок прекрасный, и слух безукоризненный. Пел в бреду. Так и умер, не приходя в сознание. Песенка оборвалась, и что-то растаяло в воздухе. Я ждал, не возобновится ли пение, ждал час, два. Спросил сестру: что, мальчик умер? Она кивнула.
Здесь маленький Витя поступил в школу. Он успел отучиться 3 года, прежде чем семья вновь переехала и осела Костроме. На новом месте Виктор стал учеником общеобразовательной школы, где окончил 9 классов, а потом ушел работать на текстильную фабрику «Искра октября». Получение образования юноша продолжил в индустриальном техникуме. Уже на 1-м курсе он понял, что душа лежит к творчеству и связывать себя с техническим направлением не имеет смысла. Интерес к искусству привел Виктора в Костромской театр рабочей молодежи, а затем и в Театр юного зрителя, где он выходил на сцену в качестве актера. В этот период ему удалось сыграть роли Фигаро и Скапена. Там он поступил в театральное училище при Театре революции, который сегодня носит название Театр им.
Его наставницей стала актриса Мария Бабанова. Спустя 4 года студент получил диплом и вступил во второй состав театра, при котором учился. С наступлением войны Розов ушел на фронт и защищал родину в народном ополчении Красной Пресни. Тяжелое ранение, полученное во время боевых действий, стало угрозой для жизни театрального деятеля. Но он выжил и долгое время проходил реабилитацию в тылу. В течение года Розов находился в госпиталях Владимира и Казани. Там он собирал истории, рассказы и воспоминания новых знакомых, которые легли в копилку людских судеб. Виктор решил связать будущее с литературной деятельностью и хотел поделиться с миром своими идеями через творчество.
Выздоровев, Розов поступил в Литературный институт им. Став студентом заочного отделения, он начал работу над первым произведением. Им оказалась пьеса «Семья Серебрийских», которая была окончена в 1943 году. Творчество Дебютное сочинение автор предложил к постановке передвижному театру, но получил отказ. В течение 13 лет произведение не было востребовано. Впервые публика услышала о нем в 1956-м.
Дикая утка
Воспоминания» Виктор Сергеевич Розов» Биографии и Мемуары. Фото Виктора Дмитриева. Тексты для заучивания наизусть на конкурс «Живая классика» Виктор Розов «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне» Кормили плохо, вечно хотелось есть. Марина Дружинина «Лекарство от контрольной» Классный выдался денёк! Кадр 2 из видео Виктор Розов «Дикая Утка» Из Цикла «Прикосновение К Войне», Читает Григорьев Максим. «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне».
В.Розов «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне»)
И виноват в её смерти Грегерс с его предъявляемыми простым смертным «идеальными требованиями». Не будь их, этих «идеальных требований» , жизнь на земле могла бы быть сносной. В таком случае, заявляет Грегерс, он рад своему предназначению. Доктор спрашивает, в чем оно? Быть тринадцатым за столом! Значительные постановки 1891 — «Свободный театр», Париж пер.
Эфраима и Г. Линденбурга, реж. Котарбински 1894 — Independent Theatre Society, Лондон реж. Т Грейн; 1925 1897 — Deutsches Theater. В 1901 г.
Лессинга в роли старика Экдала — М. Рейнхардт 1898 — Копенгаген. По случаю семидесятилетия Ибсена спектакль с Бетти Геннингс в роли Хедвиг. Миттервурцер и Ж. Постановки в России 1894 — Труппа Ф.
Бока на немецком языке; Петербург. Станиславский и А. Санин, худ. В ролях: Верле — В. Вишневский, Кошеверов, Грегерс Верле — М.
Громов, старик Экдал — А. Артем, В. Грибунин, Ялмар Экдал — В. Качалов, Гина — Е. Муратова, Хедвиг — Л.
Гельцер, Берта Сербю — Е. Раевская, Реллинг — А. Санин, Молвик — И. Тихомиров, Михайловский, Гроберг — А. Бурджалов, Касперсен — В.
Лужский, Флор — В. Мейерхольд, А. Одесский театр 1902 «Наш театр», Петербург 1913 Проблематика драмы В драме поднимается множество психологических проблем, тесно связанных с социальными. Прежде всего, это проблема жизненного предназначения.
Во всяком случае, там, где служил я.
Были в нашей группе и два вора, только что выпущенных из тюрьмы. Один с гордостью красочно рассказывал, как ему удалось украсть подъемный кран. Видимо, был талантлив. Но и он сказал: «Отпустить! Учат обращаться с оружием, ползать по-пластунски, колоть штыком соломенное чучело.
Отвратительное ощущение! Я молил Бога, чтобы мне не выпал на долю штыковой бой. И он не выпал. Словом, осваивали все премудрости военной науки. Расположились в березовом лесу.
Чистим личное оружие. Что это такое? Какой-то мгновенный свист и шлепок в березу прямо над головой. Опять свист и шлепок в дерево. Поняли: откуда-то летят пули — и прямо в нас.
Немцы далеко. Что за пули? Все легли. А я — о глупость, о безмозглость, о идиотизм! Да, да, иду туда, откуда летят пули, чтобы узнать, кто это безобразничает.
Вышел из лесу на поле. Пули свистят, люди лежат в бороздах, а я иду и иду. На вспаханном поле взлетают легкие облачка пыли там, куда попадают пули. Ага, значит, иду правильно, они летят оттуда. И пришел.
За невысоким холмом другое подразделение устроило учебную стрельбу. Тоже обучаются. Далеко не все снайперы, и пули летят поверх холма к нам. Совсем по-штатски подошел к командиру и спросил: — Что это вы делаете? Командир — вчера он тоже был, в общем, штатский — не потребовал от меня ни козыряния, ни четкого рапорта по форме, а, обратившись к упражнявшимся в стрельбе, крикнул: — Отставить!
Я сказал «спасибо» и побрел к своим. Это была не храбрость, не отвага, не долг совести. Что это было? Юношеское непонимание смертельной опасности. Оно свойственно молодому возрасту, когда смерть биологически вынесена за скобки.
Взрослые называют это глупостью. Приговоренный — Митя, говорят, в крайней избе сидит парень, приговоренный к расстрелу за дезертирство. Пойдем посмотрим. Вот и деревня. Фронт близко, и не во всех домах люди.
Есть и пустые избы. Эта тоже, видимо, покинутая. Окна без единой занавески, и за окнами чернота стен. На крылечке солдат с винтовкой сидит — караулит. Из дома доносится пение.
Кто бы это? Обходим дом вокруг и, чтобы не видел часовой, встав на завалинку, робко заглядываем в окно. Из угла в угол большой, совершенно пустой комнаты быстрыми шагами, заложив руки за спину, сжав пальцы, наклонив голову, как бык на корриде, ходит парень, высокий шатен. Гимнастерка без ремня — отобрали. Ходит из угла в угол, как сумасшедший маятник, и громким диким голосом поет: «Если завтра война, если завтра в поход, если грозная сила нагрянет, весь советский народ, как один человек, за Советскую Родину встанет».
Мы как прилипли к окну, так и не можем оторваться, охваченные ужасом. Знаем, что нехорошо смотреть на такие страдания, нельзя, а смотрим. Парень поет и поет, ходит и ходит. До сих пор ходит и поет. После боя Тот единственный бой, в котором я принимал участие, длился с рассвета до темноты без передышки.
Я уже говорил, что описывать события не буду. Да и все бои, по-моему, уже изображены и в кино, и в романах, и по радио, и по телевизору. Однако при всем этом боевом изобилии для каждого побывавшего на войне его личные бои останутся нерассказанными. Словом, за четырнадцать часов я повидал порядком и все глубоко прочувствовал. Крики «ура» в кафе-мороженом в Кисловодске кажутся до мерзости дрянными и даже гнусными.
Причастившись крови и ужаса, мы сидели в овраге в оцепенении. Все мышцы тела судорожно сжаты и не могут разжаться.
Им ничего не остается, кроме как прожить эту историю до конца. Сначала актеры стараются попадать в видео, создавать ощущение, что на сцене они озвучивают фильм, но скоро начинаются расхождения, и в них возникает дополнительный смысл. Фильм позволяет увидеть, что происходит в одно время в разных местах, и понять, какие отношения складываются между персонажами. Благодаря экрану мы наблюдаем ситуации, в которых происходит тотальное непонимание — коммуникация не может состояться. Например, когда Томас Павел Поляков разговаривает со своим отцом Хоконом Верле Андрей Черных , и на видео, и на сцене актеры не встречаются глазами, не поворачиваются лицом друг к другу.
Старший Верле не собирается каяться перед сыном и признаваться в страшных поступках, которые он совершил за свою жизнь, а младший вроде и хочет высказать отцу все, что о нем думает и в общении между ними ждешь, когда произойдет взрыв , но решает действовать по-другому — попытаться исправить то, к чему привели действия отца, уже, в свою очередь, не думая о последствиях. Иногда подобное происходит и между Томасом и Мартином Денис Казанцев. В сценической версии Ольги Федяниной героев зовут не так, как у Ибсена, — это еще один способ, помимо сокращения и изменения текста, повернуть пьесу к настоящему, потому что Томас и Мартин сегодня более распространенные имена, чем Грегерс и Ялмар. Ближе к финалу мы увидим, насколько не близки старые приятели, когда обнаружим, что Мартин не только стыдится своего разоренного отца Владимир Лемешонок , но и предает семью, а выше всего ставит работу над фильмом о Хильде в пьесе — Хедвиг , особенном ребенке, рассчитывая на то, что эта работа принесет ему известность. Так возникает еще один план: Мартин снимает кино, и каждый, кто попадает в кадр, превращается в героя фильма — можно сказать, что реальность в спектакле утраивается. Владимир Лемешонок продолжает играть персонажей, бессильных перед жизнью, с каждым спектаклем включая их в ситуации все более безнадежные. Все эти герои не справляются с испытаниями, выпавшими на их долю, будь то смерть жены, судебный процесс, связанный с дочерью, или предательство друга, который, чтобы завладеть компанией, отправил партнера в тюрьму.
Положение Герберта Берга среди них максимально удручающее: у него нет сил бороться, доказывать невиновность в отличие от Муромского , и нет идеи, которая заставляла бы его жить дальше в отличие от Клаузена. Кроме того, ему сложно взаимодействовать с окружающими: его речь похожа на сплетение несвязных звуков, и он боится всего настолько, что лишний раз старается не выходить из дома для меня его появление на сцене — самые эмоциональные моменты спектакля. У Герберта есть свой мир, который открывается в глубине сцены, — волшебный лес в пьесе это чердак, где живут голуби, куры, кролики и дикая утка.
Вернувшись, сказал: — Я ее в воду пустил. А где вынырнула, не видел. Ждал-ждал, чтоб посмотреть, но не увидел.
Уже темнеет. Когда меня заматывает жизнь, когда начинаешь клясть все и всех, теряешь веру в людей и тебе хочется крикнуть, как однажды я услыхал вопль одного очень известного человека: «Я не хочу быть с людьми, я хочу быть с собаками! Это все пройдет, все будет хорошо. Мне могут сказать: «Ну да, это были вы, интеллигенты, артисты, от вас всего можно ожидать». Нет, на войне все перемешалось и превратилось в одно целое — единое и неделимое. Во всяком случае, там, где служил я.
Были в нашей группе и два вора, только что выпущенных из тюрьмы.
Самая летящая книга о войне
Им оказалась пьеса «Семья Серебрийских», которая была окончена в 1943 году. Творчество Дебютное сочинение автор предложил к постановке передвижному театру, но получил отказ. В течение 13 лет произведение не было востребовано. Впервые публика услышала о нем в 1956-м. Пьесу опубликовали под названием «Вечно живые». В конце войны Розов начал работать в Алма-Ате. Он стал приглашенным режиссером и актером Казахского театра, созданного Наталией Сац.
Репертуар этой сцены был ориентирован на молодежь. Здесь в качестве постановщика Розов создал 2 спектакля: «Осада Лейдена» и «Снежная королева». Он также написал инсценировку «Обыкновенной истории» по роману Ивана Гончарова. В 1966-м Галина Волчек поставила спектакль по ней в театре «Современник». Творческая биография Розова-драматурга началась в 1949 году. Он написал пьесу под названием «Ее друзья», основываясь на газетном очерке.
Сюжет строился вокруг судьбы молодой студентки, которая ослепла, но сумела завершить обучение в вузе благодаря подруге. Розов перенес действие из института в школу. Впервые произведение поставили в ЦДТ в 1949-м. Так драматург нашел сценическую площадку, где его пьесы оказались востребованными. Следующее сочинение «Страница жизни» оказалось дипломной работой Розова в качестве выпускника Литературного института. Спектакль по ней вышел на той же сцене в 1953-м.
Произведения драматурга несли в себе поучительное зерно, которым отличалась литература того периода, но имели и индивидуальные авторские черты. Настоящим успехом стало появление комедии «В добрый час! История вчерашних школьников, готовящихся стать студентами, продемонстрировала нравственные испытания, с которыми столкнулась молодежь.
Именно это повторилось при встрече с Кавказом. Таким образом, предвоенные дни сделались днями радости. Красота Кавказа, да еще цветущего, майского, сама по себе, без всяких причин и поводов, — радость. В голове беспрерывно вертелись строки то из одного, то из другого стихотворения: «Кавказ подо мною. Один в вышине…», «И над вершинами Кавказа изгнанник рая пролетал…», «Вокруг меня цвел Божий сад, растений радужных наряд…», «Налево магнолия, направо глициния…» Это уже, кажется, о Крыме, но не все ли равно, так подходит! И даже в приступе радости сам сочинял: Я сегодня чище чайки, серебристей, чем полтинник.
От ботинок и до майки бел, как будто именинник… Из Сочи театр переехал в Кисловодск. Моря нет, все не так пышно, но тоже поглотило целиком своей мягкостью и величием. А тут еще рядом Пятигорск, овеянный Лермонтовым. И сверх того: незадолго до 22 июня на труппе прочли веселую, даже блестящую комедию в стихах — «Давным-давно» Александра Гладкова. Тоже приятно. Бабанова будет играть Шурочку Азарову, Лукьянов — Ржевского. Мы, молодежь, всегда взволнованно переживали выпуск спектакля — от читки пьесы до премьеры. Все отлично! Тут бы написать: и вдруг все переменилось, началась война.
Пожалуй, первое чувство, которое я испытал, когда услышал о начале войны, — острое любопытство, как перед ожиданием какого-то грандиозного представления: что-то теперь будет, ай как интересно! Глаза мои раскрылись шире в ожидании. Я увидел, как в первые же часы люди стали быстрее ходить по улицам, почти бегать. Возникло всеобщее возбуждение. Мы, молодежь театра, тоже были взвинчены, возбуждены. Огромной шумной и веселой компанией мы ринулись в кафе-мороженое отмечать это совершившееся, но невидимое всем нам событие. Мы хохотали, острили, дурачились и закончили «торжество» тем, что разлили в высокие металлические вазочки из-под мороженого шампанское и с криками «ура! Назовите это мальчишеством, глупостью, идиотизмом, как хотите, но это было так. Именно это теперь меня и поражает, потому что сейчас, когда мне много лет, когда у меня семья, когда я знаю, заряд какой разрушительной силы кроется в слове «война», я бы не побежал в кафе, я бы не дурачился, не смеялся, а, обхватив голову руками, мучительно думал: как спасти детей?
Но тогда эта-то необычайность — началась война! Вроде повезло. Вечером 22 июня мы играли спектакль в Пятигорске. Казалось, все на своем месте. Актеры надевают нарядные испанские костюмы шла «Собака на сене» Лопе де Вега , гримируются, бутафоры раскладывают по местам необходимые вещи, стучат молотками рабочие сцены, в зрительном зале сверкают зажженные люстры… Но мы полны любопытства: придет зритель в театр или не придет в этот странный и непонятный день? Всегда было набито битком. Третий звонок, постепенно гаснет свет в зале. Смотрю в щелку. Пустых мест около половины.
И эти пустые стулья почему-то вселяют в душу тревогу. Первая тревога. Спектакль идет как-то необычно. Те же слова, те же мизансцены. Но все вдруг обретает какую-то бессмысленность. Началась война, а тут какая-то графиня де Бельфлор занимается глупостями: можно ей любить своего секретаря Теодоро или не можно, уронит это ее графскую честь или не уронит. Ну, кому до этого дело? Началась война! Играем — и какое-то чувство стыда.
После окончания спектакля, разгримировавшись, выходим из театра и… попадаем в кромешную тьму. Что такое? Почему не горят веселые вечерние огни Пятигорска? Приказ: свет в городах не включать — вражеские летчики ничего не должны видеть, если окажутся над городом. Война идет где-то там, за тридевять земель, за тысячи километров от нас, но дыхание ее сразу же дошло сюда, до тихих, божественных Минеральных Вод. Тревога номер два. Шаримся в темноте, держась за руки и окликая друг друга. Южные ночи черны. А на следующий день под звуки оркестра идут новобранцы.
Мы выскакиваем из театра и видим эту картину. Оркестр гремит звонко, трубы поют в ясном солнечном воздухе. Но почему в привычном уху марше слышится какая-то чеканная сухость и тревога? Так, да не так. А еще рядом быстро идут, почти бегут матери и отцы марширующих к вокзалу новобранцев. Тревога номер три. Много времени спустя, в 1942 году, после лечения в госпитале ехал я, добираясь до дома, по Волге. Ночи были тоже черные, хотя не такие беспросветные, как на юге. Пароход причалил к Чебоксарам.
Пристань была забита людьми, а сверх того толпа стояла на берегу. Это тоже провожали новобранцев. Пареньки моложе тех, что маршировали в Кисловодске. Стали грузиться на пароход. Раздались прощальные слова, выкрики, всхлипы. Черная масса плотно скученных людей зашевелилась, закачалась как одно большое непонятное существо. Когда отдали трап, еще соединявший последней связью людей на пароходе и на берегу, люди на пристани — отцы, матери, братья, сестры, невесты, друзья — вцепились руками в борта парохода, стараясь удержать его. Пространство между пароходом и пристанью становилось все шире. Тела стали вытягиваться над водой, но пальцы не разжимались.
Матросы бегали вдоль палубы и отрывали эти руки от бортов. Через мгновение я услышал плеск падающих в воду тел, и река огласилась воплями. Пароход шел, а вслед ему несся этот единый многоголосый вой.
Основные проблемы 1. Проблема гуманизма Способны ли люди в тяжёлых условиях проявлять сострадание, великодушие? Даже в самых тяжёлых ситуациях человек может проявить гуманность; чувство сострадания, великодушие оказываются сильнее голода. Проблема влияния прекрасного на человека Способно ли прекрасное пробудить в человеке лучшие качества? Прекрасное вдохновляет человека на достойные поступки. Проблема веры в людей Стоит ли верить в людей? Описанное в тексте события позволяет сохранить веру в людей, так как они могут раскрыть свои лучшие качества даже в самых тяжёлых ситуациях.
Проблема понимания ценности жизни на войне Почему ценность жизни особенно остро ощущается на войне? На войне каждый способен ощутить ценность жизни, так как перед лицом смерти все равны. Сочинение по тексту В. Розова Автор: Узуй-оол Айдана Какова роль литературы в формировании человека как личности? И что будет, если в школе упразднят уроки литературы?
Они первые заметили, что к важному для экологии Рязани объекту начали свозить строительный мусор и грунт, постепенно сравнивая озеро с землей.
К проблеме подключались экозащитники, региональные средства массовой информации, а также рязанские коммунисты. В начале марта совместными усилиями работы на озере удалось приостановить, однако вскоре они продолжились в усиленном темпе.
Розов Виктор Сергеевич
В качестве дипломной работы В. Розов представил пьесу «Страницы жизни», которая тогда уже репетировалась в Центральном детском театре. А параллельно с учебой приходилось работать. Позже театр распался, и он вынужден был искать другой. За один год промелькнули три театра. Потом были фронтовые театры. Особенно запомнился один из них, возглавляемый великим деятелем советского театра Алексеем Диким. Война шла к концу, возвращались из эвакуации театры столицы, и этот театр ликвидировался сам собой. Розов опять остался без работы. И вот тут-то и пришло приглашение от Наталии Сац, из-за которого пришлось временно прервать учебу. В начале 1949 года он написал пьесу «Ее друзья».
Впоследствии она была поставлена почти в ста театрах страны. А в своем институте по окончании учебы он еще долгие годы работал преподавателем, получил там звание профессора. Виктор Сергеевич ушел из института только в 1995 году. Самые известные и любимые всеми пьесы В. Розова: «Ее друзья», «В добрый час», «В поисках радости», «В день свадьбы», «Традиционный сбор», «Гнездо глухаря», «Кабанчик» и, конечно, «Вечно живые», с которых начинался театр «Современник». По его сценариям сняты кинофильмы: «Летят журавли», «Шумный день», «С вечера до полудня». На протяжении почти 50 лет В. Розов являлся членом Союза писателей. Он также был председателем конкурсной комиссии по определению лучшего актера, режиссера, драматурга в театрах России.
Пережить всё это и это потом описать. В 1956 году Олег Ефремов поставит в Современнике его пьесу «Вечно живые» ее Розов напишет еще в 1943, когда будет находиться в отпуске по ранению в Костроме , а потом в 1958 выйдет фильм по этой пьесе, «Летят журавли», и Розов станет всемирно известным: фильм получил «Золотую пальмовую ветвь» на Каннском фестивале, и вот это уже настоящая летящая белоснежная слава. Но до этого много еще чего. Даже памятливого, бытового: «…Купил я в молочной на Метростроевской немножко масла, сыру, творогу и банку сгущенного молока, а в булочной — батон за рубль сорок копеек. Вчера этот батон, если не по карточкам, стоил сто рублей. Принес все в келью, и мы, повизгивая от восторга, принялись за этот по-настоящему первый послевоенный мирный утренний чай». И потом тоже много чего еще будет. И «по самому скромному подсчету, мне около ста лет». Эту фразу Розов роняет в своих воспоминаниях. А актриса всё не отпускает и не отпускает его руку. Как будто действительно что-то видит там. Как будто на самом деле хоть что-то можно по нашей руке прочесть. Кого я должен еще отпустить? Читайте также.
Сверток — это его гимнастерка, а в нее что-то завернуто. Разворачивает гимнастерку, и в ней… живая дикая утка. Я рубаху снял и — хоп! Есть еда! Утка была некрупная, молодая. Поворачивая голову по сторонам, она смотрела на нас изумленными бусинками глаз. Нет, она не была напугана, для этого она была еще слишком молода. Она просто не могла понять, что это за странные милые существа ее окружают и смотрят на нее с таким восхищением. Она не вырывалась, не крякала, не вытягивала натужно шею, чтобы выскользнуть из державших ее рук. Нет, она грациозно и с любопытством озиралась.
Примерно с этих замечаний я начинаю каждый год свои занятия в институте, где веду семинар по драматургии. Делаю я это вступление именно затем, чтобы те из моих студентов, которые не станут драматургами, не огорчались чересчур сильно. Они потом будут работать в литературной сфере — редакторами в издательствах, на радио, в кино или на телевидении, а иные, возможно, вырастут в административно-руководящих деятелей. Пусть, соприкасаясь с писателями, они не вымещают на них свою обиду, возникшую на основе комплекса неполноценности, потому что никакого комплекса и не должно быть. Ни в чем не повинен человек, не рожденный писателем. В конце концов, хороший редактор или хороший руководитель издательства во сто крат лучше и полезнее плохого писателя. Я сказал: научиться писать пьесы нельзя. Однако я преподаю в Литературном институте, а значит, считаю, что чему-то писателю следует учиться, во всяком случае что-то знать. И следующее мое слово я всегда передаю нашему знаменитому баснописцу Ивану Андреевичу Крылову. Я читаю вслух басню «Сочинитель и Разбойник». Вкратце она выглядит так: Сочинитель и Разбойник на том свете жарятся в адских котлах. Век от века под Разбойником огонь утихает и наконец гаснет совсем, а под Сочинителем в те же столетия огонь разгорается все жарче и жарче. Сочинитель сетует на это обстоятельство и вопрошает Мегеру: за что такая несправедливость? Разбойник убивал людей, а он?.. И получает весьма вразумительный ответ: …И ты ль с Разбойником себя равняешь? Перед тобой ничто его вина. По лютости своей и злости Он вреден был, А ты… Уже твои давно истлели кости, А солнце разу не взойдет, Чтоб новых от тебя не осветило бед, Твоих творений яд не только не слабеет, Но разливается, век от веку лютеет… Не ты ль в обманчивый, в прелестный вид облек И страсти, и порок? И вон опоена твоим ученьем Там целая страна Раздорами и мятежами И до погибели доведена тобой! Басню эту мы обдумываем долго, целое занятие, с тем чтобы она запомнилась на всю жизнь. Приводим примеры, говорим о нравственности, этике, морали и стараемся все эти три понятия — нравственность, этику, мораль — не сваливать в одну кучу. По этике я им советую прочесть книгу Альберта Швейцера «Культура и этика».. О категориях этики и нравственности говорим с точки зрения их вечности, а о морали — как о категории преходящей. Тут нам всем на память приходят слова Пушкина: …Что в мой жестокий век восславил я свободу И милость к падшим призывал. Классики оттого и вечны, что они постигают явления с поразительной точностью. Я слыхал, будто Альберта Эйнштейна на открытие теории относительности натолкнул Достоевский. Даже предполагаю, какое именно место в романе «Братья Карамазовы» могло дать этот толчок. Вот как рассуждает Иван Карамазов в главе «Бунт»: «Но вот, однако, что надо отметить: если Бог есть и он действительно создал землю, то, как нам совершенно известно, создал Он ее по Эвклидовой геометрии, а ум человеческий с понятиями лишь о трех измерениях пространства. Между тем находились и находятся даже и теперь геометры и философы, и даже из замечательнейших, которые сомневаются в том, чтобы вся вселенная или — еще обширнее — все бытие было создано лишь по Эвклидовой геометрии, осмеливаются даже мечтать, что две параллельные линии, которые, по Эвклиду, ни за что не могут сойтись на земле, может быть, и сошлись где-нибудь в бесконечности». Своими словами и словами великих писателей, а иногда и ученых я стараюсь довести до самого глубинного сознания студентов, что писать надо только тогда, когда возникает определенное состояние духа, которое потом может озариться и вдохновением. Нельзя писать, когда тебе не пишется. Брюсов советует: Вперед, мечта, мой верный вол! Неволей, если не охотой! Я близ тебя, мой кнут тяжел. Я сам тружусь, и ты работай! Этого взгляда на писательскую работу лично я не разделяю, хотя знаю, что какие-то манки надо уметь расставлять, чтобы подманить Синюю птицу. Но уж если не пишется, то мучайся этим обстоятельством непременно, потому что эти-то мучения и есть первые позывные к будущей работе. Если же и мучений нет, лучше займись каким-нибудь общественно полезным делом. Придет мучение — не гони его, начинай. В период мучений хорошо быть одному. Бродить по улицам или за городом. Без цели. И даже просто жить той жизнью, которая тебе по душе. И уметь ждать. В это время могут выскакивать какие-то искорки. Они на мгновение радуют тебя, оживляют надеждой, но, увы, гаснут мгновенно, и твои мучения только усиливаются… Но вот что-то родилось! В сознании? А скорее всего во всем твоем существе. Ум изловил. Я помню, как однажды, когда испытывал пустоту она-то и есть мучение! В одно мгновенье! Я очутился снова у стола и даже не садясь на стул, а просто внаклонку долго записывал сюжет. Родился эмбрион замысла. И уже мучения погасли, ушли куда-то вглубь. А взамен возникают только сомнения и опасения: смогу ли написать то, что хочу написать? Идет напряженная работа. Но именно работа, а не сам процесс писания. Делаются заготовки. Вся подготовительная работа каждым человеком производится по-своему, у каждого своя технология «производства», она совершенно индивидуальна, до пустяков. Один ведет записные книжки, другой не ведет. Один пишет утром, другой — вечером, а то и ночью. Один стучит на машинке, другой шуршит шариковой ручкой. Один начинает пьесу с начала, другой с конца. Но даже в этой подготовительной работе важно знать, что ты придумываешь, а что у тебя выскакивает из головы помимо твоей воли и сознания. Это чрезвычайно важно! Не надо гнать даже что-то, казалось бы, на первую поверку разума несусветное. Возможно, оно-то и есть находка. Это может показаться парадоксальным, но именно то, что рождается совершенно неожиданно, и есть самое настоящее. Оно возникает порой как результат накопленных знаний, отчего собирание материала играет немаловажную роль, но может проявляться и совершенно спонтанно. Лично я никогда не езжу в так называемые творческие командировки. Мне даже кажутся несколько странными такие выезды, будто где-то можно найти пьесу, словно она валяется в каком-то закутке и твое дело — только найти ее и подобрать. В крайнем случае надо ехать за уточнением. Когда я писал сценарий «А, Б, В, Г, Д…», мой герой попадал на металлургический завод и принимал участие в плавке. Я эту сцену написал, но, опасаясь неточностей, поехал в Днепродзержинск и посмотрел плавку своими глазами. Точность всегда нужна абсолютная, хотя бы для того, чтобы после публикации или постановки пьесы тебя не одолевали письмами и звонками внимательные читатели. Это совсем не значит, что ты должен быть в плену фактов. Нет, в пьесе часто может происходить такое, чего никогда не бывает в жизни, но в принципе могло бы произойти. В пьесе «В добрый час! Он не хочет стать поперек ее дороги, поворачивается и уходит домой. Знал ли я такой случай? Мог ли он произойти? Пушкина упрекали: как это, мол, прикованные друг к другу братья-разбойники могли переплыть реку, подобное, дескать, невозможно. А Пушкин ответил просто: мне такой случай рассказывали. Отец Сергий, мучимый страстью, желая подавить ее, отрубает топором себе палец. Толстой знал подобные мучения, но пальца себе не отрубал. И отрубил ли кто, не знаю, не слыхал. А достоверность в повести самая что ни на есть реальная. С другой стороны, взятый реальный факт может быть свободно переосмыслен автором в нужную ему сторону и даже изменен. Приведу один любопытный пример. Иван Карамазов в доказательство права на свое неприятие мира Божьего рассказывает Алеше случай, когда генерал-помещик за малую провинность велел восьмилетнего мальчика раздеть догола, пустить бежать, а вдогонку ему спустил свору собак. Этот рассказ я тоже прочел и не забыл где — в Музее Достоевского, в Москве на улице Достоевского. Этот старый журнал лежит раскрытым именно на этой странице. Все в жизни было так, как рассказал Иван… кроме конца. Собаки догнали ребенка и… не тронули!!! А мать мальчика действительно сошла с ума. Зачем надо было Достоевскому изменить факт? Видимо, для усиления ужаса. Чтоб Алеша мог произнести слово «Расстрелять! Лично меня в этом факте из журнала больше всего поразило, что собаки лучше человека! Животным несвойственны зверства! Художественная реальность есть плод воображения, а не вторичная реальность, не отображение жизни, а создание ее. Но об этом скажу позднее. А теперь о другом. Когда человек читает книгу или смотрит спектакль, он внимательно, а часто и взволнованно следит за ходом действия, знакомится с характерами действующих лиц, оценивает язык произведения и все прочие компоненты пьесы или спектакля. Допустим, ему понравилось. Очень понравилось. Но он не понял да и необязательно ему надо это понимать! Он смотрел «Вишневый сад», и, следовательно, весь вечер с ним разговаривал Антон Павлович Чехов. С ним! И рассказал ему так много о жизни, о людях, о событиях, о своей тоске по прекрасному, о своих надеждах. Ах, как много рассказал в этот вечер Антон Павлович! Изумительна эта маленькая площадка — сцена! С кем только на ней не встретишься, с кем и о чем только не поговоришь! И разговор самый откровенный, потому что автор в своих произведениях бывает так искренен, так исповедален, как он может не быть откровенен с самыми ему близкими в жизни людьми — ни с женой, ни с детьми, ни с закадычным другом. Перед автором чистый ровный белый лист бумаги, на нем не спрячешься, на нем пишется только самое искреннее. Малейшая фальшь, ничтожнейшая ошибка обнаруживаются сразу же, явно. Фальшив писатель — и эта фальшь так и бьет с листа. Откровенен — и это с первой строки. Каков ты, собеседник на три часа спектакля? Интересен ли? Есть ли тебе что сказать? Да еще сразу полному зрительному залу в тысячу человек. Да еще, когда, приглашая афишами на разговор с собой, берешь деньги за входной билет. Или надо не иметь стыда. Пьеса состоит из автора. Каков ты?! Весь твой внутренний мир, все твое психофизическое устройство, весь склад твоего мышления — все идет в пьесу. И умение доставать с самого дна души, заметить в себе самые кажущиеся порой невероятными ощущения, ухватить на лету самые неожиданные, ни с чем не сравнимые мысли — для автора дело необходимое. Чем богаче твоя жизнь впечатлениями и переживаниями, восторгами и отчаянием, любовью и ненавистью, тем полнее твоя чернильница, в которую ты потом будешь макать перо. Автору — все благо! Благословен и день забот, Благословен и тьмы приход. Автор должен жить полной жизнью и бесстрашно. И много знать. Не только для того, как сказал Бальзак, чтобы не писать того, что уже написано. Он должен много знать, чтобы мыслить о явлениях жизни более глубоко и широко. Замечу в скобках: мне могут сказать, что талант и особенно гений порой обходятся и небольшими знаниями. На это я отвечу словами Константина Сергеевича Станиславского, создавшего свою знаменитую систему: «Мои законы не для гениев, гении сами создают законы». Много видеть, много читать, беседовать с умными людьми впрочем, и беседы с глупыми людьми могут иногда подбросить что-нибудь чрезвычайно любопытное , путешествовать. Быть богатым не только эмоциональными ощущениями, но и впечатлениями. И они рождают мысли и нечто большее. Надо хоть в чем-то превосходить зрителя. Однажды я получил совершенно неожиданный комплимент от молодого зрителя, комплимент приятнее любой хвалебной рецензии. После спектакля «Ситуация» ко мне подошла группа молодежи, и один совсем зелененький-презелененький паренек спросил: — Вы автор пьесы? Я настороженно и робко признался. И паренек добавил: — В первый раз вижу автора умней меня. Из этой фразы я понял, до какой же степени зрителю обрыдли пьесы, в которых говорится о вещах, всем известных, или, как сказал не помню кто из великих: для зрителя нет ничего скучнее, чем смотреть пьесы, с идеями которых он заранее согласен. Я прошу извинить, что привел случай с пареньком на спектакле «Ситуация»; сделал я это для того, чтобы похвастать, но главным образом — с целью пояснить мысль: в зрительном зале непременно сидит человек очень умный, очень развитой и крайне требовательный. Он еще в школе читал и Пушкина, и Тургенева, и Островского и всегда будет сравнивать с ними, от этого нам никуда не деться. Зритель может быть снисходительным, но он всегда ожидает чего-то нового, доселе ему неведомого. В большей или меньшей степени, но автор всегда предлагает вниманию зрителей свою персону, личность автора. Однако предлагает не в те моменты, когда он пуст, когда ему нечего сказать и «средь детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он», а только в те мгновения и часы, когда его касается «божественный глагол». Замечу кстати, что автор имеет право предлагать вниманию свою личность, свои субъективные ощущения и потому, что как человек родствен всему человечеству. И моя любовь, и моя ненависть, и мое отчаяние есть любовь, ненависть и отчаяние всех. Совершенно парадоксален ответ Толстого на вопрос: откуда вы взяли Наташу Ростову? И это точно. Только надо уметь отыскать в себе подобное и вытащить его на свет Божий. Пристальное внимание к своему внутреннему миру и развитие своей индивидуальности. Хорошо, когда тебе интересно наедине с самим собой! К личности автора еще следует добавить воспитание мужества, умение быть смелым в обнажении себя и показе явлений, которые ты заметил. Норберт Виннер говорил, что каждая профессия имеет свои особенности. Если горит дом, люди бегут от огня, а пожарный бежит в огонь, в горящий дом. Если же он бежит от огня, он теряет звание пожарного. В приложение к этой мысли Виннера можно сказать: если писатель бежит от того, что видит, что открылось ему, боится это обнародовать, он теряет звание писателя. Недаром на протяжении веков за писателем сохранялось высочайшее звание — «совесть народа». Это мужество требуется и в тех случаях, когда пьеса тобой написана, даже принята театром к постановке, но разные люди — редактор, режиссер, актер — начинают требовать поправок. Тут уж держи ухо востро! И знай край! Мне известен случай, когда пьеса одного драматурга была горячо встречена театром, принята к постановке, но после «доработки» с редактором театр отказался эту пьесу ставить. Подмечать черты людей, с которыми тебя сводит судьба, видеть жизнь наиболее полно собственными глазами, ездить по стране, по всему свету, чтобы понять, как устроилось человечество на земле в дни твоей жизни и что ты можешь ему предложить для облегчения его существования. Среда, в которой ты живешь. Ну конечно же Горький смог так неповторимо написать образы босяков именно потому, что он жил среди них, они были у него перед глазами. Смотрящий сторонним взглядом так проникновенно не напишет. Вампилов и Гельман — совершенно разные драматурги, но роднит их то обстоятельство, что один в своих реалистически-таинственных пьесах собственными глазами увидел людей Чулимска или пьяниц-командированных из «Провинциальных анекдотов», а другой, Гельман, сам будучи инженером и секретарем партийной организации, глубоко прочувствовал ситуацию «Премии» и «Обратной связи». И у того и у другого «отверзлись вещие зеницы». Я бы никогда не написал пьесу «Вечно живые», а потом и сценарий «Летят журавли», если бы сам не побывал на фронте и в госпитале, не видел тех людей. У меня просто смелости не хватило бы. Конечно, материал надо не только знать, но и прочувствовать. Сколько я ни езжу по разным странам, но у меня и в мыслях нет написать пьесу из чужеземной жизни. Я много видел, многое знаю, но не чувствую, что называется, всем сердцем той, чужой жизни. В нашей — многое чувствую, но не все понимаю, отчего тоже о каких-то явлениях не могу писать. Но как бы ни была полна жизнь автора всевозможными событиями, как бы глубоко он их ни переживал, сколько бы книг он ни прочел, с какими удивительными людьми ни встречался бы, сколько бы стран мира ни объехал, он все равно не напишет более или менее порядочного произведения, если все это не будет озаряться и преображаться в нечто новое авторским воображением. Оно в равной мере рождает и сказку «Аленький цветочек», и фантастическую повесть «Аэлита», и записки Шерлока Холмса, и рассказ «Каштанка», и пьесу «Бесприданница». Без него все холодно, сухо, скучно. И даже сама жизнь безжизненна. Видимо, творческое воображение и есть тот самый дар; во всяком случае, важнейшая его составная часть.
Розов Виктор Сергеевич
| Анализ произведения В. Розов «Дикая утка» | виктор розов "дикая утка", конкурс "пробуждая сердца - 2022" моу "есаульская сош" онлайн которое загрузил Медиашкола "Есаул -TV" 13 марта 2022 длительностью 00 ч 03 мин 02 сек в хорошем качестве, то. |
| Удивление перед жизнью. Воспоминания. Прикосновение к войне (Виктор Розов, 2014) | Чтение отрывка из произведения Виктора Розова "Дикая утка" из цикла "Прикосновение к войне". |
| Аргументы к сочинению Рассказ В. Розова "Дикая утка" 📺 Топ-9 видео | 492 Коротков Григорий В Розов Дикая утка x264Подробнее. |
| В. Розов "Дикая утка"(читает Турбуева Екатерина) - Смотреть видео | Где-то там.(Новинка). |
| «Дикая утка » в театре «Красный факел» | В 1934 году Виктор Розов поехал в Москву поступать в театральное училище при московском Театре революции (ныне – Театр имени В. Маяковского) и был принят в класс блистательной актрисы М.И. Бабановой. |
Номинация Театр. Художественное чтение на русском языке.Виктор Розов Дикая утка.Читает-Цаава Д.
Виктор Розов дикая утка из цикла Прикосновение к войне читает Григорьев 3. Рассказ Виктора Розова ” Дикая утка ” это рассказ о войне. Смотрите вместе с друзьями видео В. Розов «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне» онлайн.
Путин отреагировал на ситуацию с уничтожением озера «Дикая утка»
| Биография Виктор Розов | Воспоминания Розов Виктор Сергеевич. «Дикая утка» Кормили плохо, вечно хотелось есть. |
| Премьера «Дикой утки» в Новосибирске: противоречивые мнения и мрачность Скандинавии | Виктор РОЗОВ: Да лежал я в большой палате, человек там, наверное, двадцать было. |
| В. Розов «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне» смотреть видео онлайн | Виктор Розов "Дикая утка" читает Ухина Марина. 492 Коротков Григорий В Розов Дикая утка x264 Скачать. |
| Активисты ОНФ призвали остановить засыпку озеро «Дикая утка» | Виктор Розов состоял в Российской академии словесности и Союзе писателей, а также был президентом Российской академии театрального искусства. |
| Виктор Розов - Удивление перед жизнью читать онлайн | *Розов Виктор Сергеевич (1913 – 2004) – драматург, сценарист, автор около 20 пьес в жанре социально-психологической драмы. |
Рязанский облсуд оставил в силе решение по делу «Дикой утки»
Ах, как хотелось есть! И вот в один из таких дней, когда уже приближались сумерки, а во рту не было ещё ни крошки, мы, человек восемь бойцов , сидели на высоком травянистом берегу тихонькой речушки и чуть не скулили. Вдруг видим, без гимнастёрки. Что-то держа в руках. К нам бежит ещё один наш товарищ. Лицо сияющее. Свёрток — это его гимнастёрка, а в неё что-то завёрнуто. Разворачивает гимнастёрку, и в ней … живая дикая утка.
В качестве дипломной работы В. Розов представил пьесу «Страницы жизни», которая тогда уже репетировалась в Центральном детском театре. А параллельно с учебой приходилось работать. Позже театр распался, и он вынужден был искать другой. За один год промелькнули три театра. Потом были фронтовые театры. Особенно запомнился один из них, возглавляемый великим деятелем советского театра Алексеем Диким. Война шла к концу, возвращались из эвакуации театры столицы, и этот театр ликвидировался сам собой. Розов опять остался без работы.
И вот тут-то и пришло приглашение от Наталии Сац, из-за которого пришлось временно прервать учебу. В начале 1949 года он написал пьесу «Ее друзья». Впоследствии она была поставлена почти в ста театрах страны. А в своем институте по окончании учебы он еще долгие годы работал преподавателем, получил там звание профессора. Виктор Сергеевич ушел из института только в 1995 году. Самые известные и любимые всеми пьесы В. Розова: «Ее друзья», «В добрый час», «В поисках радости», «В день свадьбы», «Традиционный сбор», «Гнездо глухаря», «Кабанчик» и, конечно, «Вечно живые», с которых начинался театр «Современник». По его сценариям сняты кинофильмы: «Летят журавли», «Шумный день», «С вечера до полудня». На протяжении почти 50 лет В.
Розов являлся членом Союза писателей. Он также был председателем конкурсной комиссии по определению лучшего актера, режиссера, драматурга в театрах России.
Путин отреагировал на ситуацию с уничтожением озера «Дикая утка» 16. У нас умирает озеро.
Прямо в черте города есть озеро, на котором живут птицы разных видов.
К нам бежит ещё один наш товарищ. Лицо сияющее. Свёрток — это его гимнастёрка, а в неё что-то завёрнуто. Разворачивает гимнастёрку, и в неё … живая дикая утка. Я рубаху снял и — хоп!
Есть еда! Утка была некрепкая, молодая. Поворачивая голову по сторонам, она смотрела на нас изумлёнными бусинками глаз. Она просто не могла понять, что это за странные милые существа её окружают и смотрят на неё с таким восхищением. Она не вырывалась, не крякала, не вытягивала натужно шею, чтобы выскользнуть из державших её рук.
Виктор Розов - Удивление перед жизнью. Воспоминания
- 💡 Дополнительные видео
- Читать книгу: «Удивление перед жизнью. Воспоминания»
- Читайте также
- Виктор Розов Дикая утка из цикла Прикосновение к войне
- 💥 Похожие видео
- Розов В.С. -110 лет со дня рождения - 21 Августа 2023 - ГБИЦ Гусь-Хрустальный
Дикая утка картинка
| Виктор Розов «Дикая утка» | Виктор Розов «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне». |
| Озеро «Дикая утка» спасено | Виктор Розов "Дикая утка". |
| Путин отреагировал на ситуацию с уничтожением озера «Дикая утка» | Разворачивает гимнастерку, и в ней живая дикая утка. |
Виктор Розов "Дикая утка" из цикла "Прикосновение к войне"
Алан Ерижоков, Аркадий Улмастов, Николай Колесников, Олег Поповский. Диплом 1-й степени. "Дикая утка" Виктор Розов. Литературное творчество (проза). ( «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне»). Рассказ Виктора Розова» Дикая утка» это рассказ о войне. Виктор Розов родился в воскресенье, в престольный праздник – день явления Толгской Богоматери. Воспоминания» автора Виктора Розова. Простая регистрация на сайте. Виктор Розов – один из крупнейших драматургов XX века.