Об этом 1 июня в пресс-центре РИА «Новости» заявил социолог, доктор политических наук Александр Дугин, выступая на форсайт-форуме «Какая Украина нам нужна». Выступление философа и политолога Александра Дугина на Петербургском международном экономическом форуме – 2023 (ПМЭФ). Сессия: Горизонт-2040: Россия на карте мира. Александр Дугин дал первое интервью после 40 дней молчания. Добров в эфире (Новости с Петром Марченко). читайте последние и свежие новости на сайте РЕН ТВ: Дугин призвал скорее сформировать суверенное русское мировоззрение Как киевский.
Смотрите также
- Скрепа навеки: Дугин не советует русским мужчинам бриться и пользоваться шампунем
- «Битва за Украину — это битва за наш народ». Девять цитат Александра Дугина | Аргументы и Факты
- Что заявил Дугин в Новосибирске
- Александр Дугин о двух сценариях для России после мятежа: самый ужасный – оставить все как есть
Философ Александр Дугин имеет свой рецепт «спасения России»
заключил Александр Дугин. Иван Панкин и российский философ Александр Дугин обсуждают как события последнего времени повлияют на судьбу России. Александр Дугин на украинском телевидении об актуальных политических проблемах. Александр Дугин добавил, что многополярность — не только философия, но и реально действующие принципы, которые уже действуют в международной политике.
Скрепа навеки: Дугин не советует русским мужчинам бриться и пользоваться шампунем
Join Атака дронами через интернет: Дугин задал важные вопросы о медиатравле ВПШ имени Ивана Ильина Александр Дугин отметил, что в организованной либералами медиакомпании против русского философа Ивана Ильина и Высшей политической школы, носящей его имя, концы с концами не сходятся. В своём Telegram он задал ряд важных вопросов. Первый — неужели участники травли Ильина не понимают, что они делают и на кого работают? Схему они используют известную: их попросили поддержать тренд — они и поддерживают. Это отдых после судьбоносных выборов или мнение, что речь идёт об идеологической разборке, которая власть не затрагивает?
Поэтому Украина совершенно точно перестала быть единственным фронтом борьбы однополярного западного мира против многополярного. Возникают новые линии фронта, и тема Украины сдвигается с эксклюзивного первого плана на второстепенный. Запад лоялен, Запад будет поддерживать Украину еще очень долго, но уже, наверное, не с таким энтузиазмом. И в этой ситуации он может предложить нам какой-нибудь новый ход, например, заморозить конфликт, чтобы провести ротацию, подготовить свежие кадры и т. Это будут унизительные, невыполнимые требования, которые даже рассматривать всерьез никто не станет. Как было с зерновой сделкой? Когда Москва поняла, что ее условия могут быть только на двадцать уровней ниже минимально приемлемого, она прервала сделку. А с перемирием будут еще более жесткие требования по разным причинам — и из-за перегрева ожиданий на самой Украине, и из-за радикальной демонизации русских на Западе, и из-за переоценки нашей слабости. В какой-то момент мы действительно продемонстрировали слабость, отойдя от Киева, отступив из Харьковской области. После этого у Запада сложилось впечатление, что Россия — всё, Россия слаба, Россия оказалась колоссом на глиняных ногах и с ней теперь можно покончить. А потом мы перестроились и оказалось, что это не совсем так, но ожидания остались большими. Поэтому я думаю, что предложения о мирных переговорах могут сейчас последовать, но даже первоначальные условия будут настолько неприемлемыми, что Россия даже при большом желании не сможет их принять по тысяче соображений. Сейчас у нас начинается президентская предвыборная кампания, она явно будет проходить под знаком Победы и приветствоваться будет все, что хотя бы отдаленно будет Победу напоминать. А все, что будет напоминать поражение или предательство, на такое полномочий ни у действующего, ни у будущего президента нет. Поэтому я не очень беспокоюсь о мирных переговорах. Это самое страшное, на чем мы ломаемся, но оказывается, не единственное. В течение СВО мы увидели достаточно и других проблем. Почувствовав ослабление поддержки, украинские элиты будут метаться, перекладывать ответственность друг на друга. Зеленский сейчас оказался в очень сложном положении. Отменил выборы он может и рационально. Когда страна ведет войну, обычно правит диктатор, человек, который в силу исторических обстоятельств вынужден сосредоточить всю полноту власти в своих руках — ничего особенно в этом нет. Но на Западе постоянное проведение выборов, постоянное воспроизводство выборных циклов — это в каком-то смысле важнейший инструмент. Необходимо постоянно менять лидеров, чтобы они не впадали в чувство безнаказанности, и даже прозападных лидеров, слишком приварившихся к своим креслам, Запад свергает. Поэтому эта вроде как согласованная Зеленским с Западом идея откладывания выборов на самом деле работает против него. Там же двойные стандарты, они могут поддержать отмену выборов, а потом поставить это Зеленскому в вину. И теперь в Европе ищут, как спустить конфликт "на мягких лапах"Рано или поздно наступает момент отрезвления. Зеленский еще недавно бывший кумиром миллионов европейцев и США, стал постепенно, но неумолимо превращаться в неприятную, нежелательную фигуру. Нет, не изгоя еще, но уже далеко не любимчика публики — Но, если по какой-то из причин заморозка все же произойдет, какие риски это принесет России? Ведь Россия тоже определенным образом нагрета. Самое страшное, что может произойти в этой войне, — это мир, то есть перемирие на условиях противника. Выполнение этих условий никак невозможно будет подать как победу. Потому что действительно и у нас огромные жертвы, люди теряют близких, теряют детей, по душам россиян течет кровь и просто так теперь сказать, что мы заморозим конфликт — это не будет воспринято никем, это чревато коллапсом страны и системы и лучше даже не думать об этом. Я думаю, что наша власть совершенно трезво понимает, что заморозка конфликта без Победы, без ярких, ощутимых, наглядных позитивных результатов невозможна. Конечно, об этом будут говорить, кто-то, кто мечтает о поражении России внутри и вовне России будут нагнетать эту ситуацию, но насколько я представляю себе верховную власть, это исключено. Мы будем говорить о мире, когда у нас будет Победа. Но минимальной Победой, которая вообще-то Победой не будет, можно считать хотя бы закрепление границ четырех новых субъектов. Это на мой взгляд даже не минимум, а провал и поражение в глазах нашего общества, которое пролило уже столько крови.
Вас часто ассоциируют с музыкальным проектом Ганс Зиверс. Что вы могли бы сказать о своей деятельности в искусстве? Это разные вещи: идеи — это некоторый архетип, а концепт — это рефлексия на этот архетип со стороны человеческого сознания, которое вырывает из потока становления некоторый момент, всегда сохраняющий связи с самой структурой становления, в своем рывке к идее. Поскольку меня интересуют идеи и концепты в первую очередь, то во вторую очередь меня интересует язык. И вот здесь как раз мы подходим к культуре, потому что я воспринимаю культуру как языковое поле. Язык может быть самым разным, не только классическим языком, на котором мы общаемся. Может быть язык музыки, звуков, язык образов, картин, язык чувств, body language. Язык для меня тотален, а искусство — это та сфера, где язык расслабляется. В философии мы как бы подтягиваем язык к концептуальному мышлению, мы очень строги. Мы помещаем язык в дисциплинарное пространство, надзираем и наказываем над языком и в языке. В искусстве язык как бы отдыхает, напряжение, которое связано с казарменным положением языка в философии или в строгих дисциплинах, в социологии, антропологии, снимается. Язык расслабляется и часто обнаруживает то, что ускользает от внимания профессиональной философии. Поэтому искусство представляет для меня огромный интерес. Хайдеггер говорил, что есть две формы человеческого духа: философия как концептуальное мышление и искусство как das Heilige, священная форма мышления, миф. Я интересуюсь поэзией, но для меня это по большому счету все равно язык. Язык, немного по-другому организованный, язык более пластичный, более комплексный, более дионисийский в каком-то смысле, чем аполлонический язык философии. Поэтому в культуре я в первую очередь вижу возможности идей и даже концептов организовываться или существовать неким более свободным образом. Но эта свобода не делает искусство чем-то полностью самостоятельным. В конечном итоге искусство сообщает нам о чем-то таком, что может иметь философское объяснение. Все то, что не имеет философского объяснения в искусстве, либо ничего не значит, либо второстепенно, либо просто еще не понято. В этом смысле мы с моим другом Сережей Курехиным в последние годы его жизни были очень близки. Это связано с концентрированным вниманием к интерпретациям. Сам Курехин был мыслителем, и он закладывал интерпретацию в произведения искусства, он превращал интерпретацию в искусство, то есть некое пояснение пояснения. Курехин замыкал семантическую ленту Мебиуса. О рациональных философских вещах он говорил с улыбкой. Все думали, что он морочит всем голову, а потом с серьезным видом нес ахинею, и многие принимали это за чистую монету. Мы были друзьями в контексте герменевтики. Сергея чрезвычайно вдохновляли ее переливы в контексте политики, политологии или политической физиологии; он дразнил людей искусством, музыкой, перформансами. Постепенно он стал дразнить их политическими идеологиями. В искусстве это нравилось и сходило с рук, но в сфере политических идеологий, как выясняется, действует гораздо более тоталитарная модель, в том числе в либеральном обществе. Это было самое интересное для него открытие — что либерализм в искусстве — это некоторая свобода, а либерализм в идеологии — это не свобода, а форма тоталитаризма, форма исключения, организованная иначе, чем в тоталитаризме коммунистическом или фашистском, но не менее жесткая и не менее эксклюзивная. Просто есть другие догматы: если ты их преступаешь, то тебя стирают, тебя помещают в гетто. Есть такой эвфемизм в современном политкорректном сленге — F-word, «слово на Ф». Если кто-то подозревается в том, что может иметь какое-то отношение к слову на Ф, то либерализм мгновенно помещает его в то самое гетто. Абсолютно в то же самое социальное, семантическое, политическое, экономическое гетто, куда попадали евреи во время гитлеровской Германии. Если ты еврей в гитлеровской Германии, то ты оказываешься практически вынесенным за пределы, то есть ты исключен. Как говорил Агамбен, ты оказываешься в сфере «голой жизни». Сегодня в либерализме слово на Ф выполняет ту же самую функцию, что и желтый могендовид на лагерной пижаме в нацистской Германии. Если ты не веришь в религию Шоа [Холокост. Это форма очень жестких идеологических установок. Если ты недостаточно любишь евреев, то слово на Ф прилагается к тебе. И даже если ты еврей, то ты будешь обвинен, что ты белый супрематист. И даже если ты их любишь, но недостаточно и если даже ты любишь их достаточно, но кто-то заподозрит, что ты любишь их недостаточно, с тобой будет то же самое, что с евреем в нацистской Германии или с диссидентом в Советском Союзе. Стоило Курехину сказать: «Я симпатизирую национал-большевикам», — которые были сами абсолютно невинными, как мгновенно включились аппараты репрессии со стороны тех людей, которые были для него иконами свободы. Он сам был евреем и либералом, но, как только он говорил: «Я допускаю диалог с кем-то еще», — слово на Ф было мгновенно на него сориентировано, и он попадал в ту сферу «голой жизни», где отнимается все, где просто нажимается кнопка Delete и человека стирает система. Будучи человеком широким, он не дал своего последнего ответа, не объяснил свою жизнь и свою позицию. Он просто продолжал некие тонкие комплексные поиски. Но либеральная идеология продемонстрировала свою жесточайшую грань, где гильотинирующая сила эксклюзии коснулась и его. С другой стороны, философия обычно происходит на конкретном словесном языке. Есть ли для вас граница выразимости? Может быть, какие-то из языков, которые развивает искусство, дают возможность говорить о чем-то, что до того нельзя было выразить в словах? Существуют ли какие-то возможные языки философии, кроме вербального? Говорить о невербальной философии странно — философия вся вербальна. Вербальность философии совершенно различна, философские стратегии крайне многообразны. Поэтому я не думаю, что искусство следует мистифицировать — что, мол, языком искусства мы можем высказать те вещи, которые мы не можем высказать на языке философии. Это неправда. Но у философии есть совершенно разные языки. Философия — это не один язык, а все языки вообще. Язык философии включает в себя язык искусства. И может его объяснить. Просто подчас искусство привлекает внимание к тем языковым процессам, которые оказываются вне внимания тех или иных философских моделей, и тогда философия, открытая к искусству, принимает некое приглашение со стороны искусства обратить внимание, осмыслить что-то, что оказалось вне ее. Отношения философии и искусства тоньше, чем две рядом положенные вещи. Искусство — это часть философии, причем это часть расслабленной философии. Это философия на отдыхе, где напряжение концепта ослабляется. Оно не спадает полностью, потому что если полностью распустить эти нити, то не будет искусства, ничего не будет. Поэтому какое-то напряжение надо поддерживать. Но напряжение — в концептуальных нитях. Сам концепт — это сложное понятие. Как Делез говорил, он состоит из множества слоев, неких капустных листов, внутри очень причудливым образом сочетающихся, как срез дерева, где много колец. Соответственно, если искусство лишить этого напряжения, то и искусства не будет. Философия, на мой взгляд, должна учиться у искусства комплексности, пластике, вдохновению, без которого искусство невозможно. Вдохновение философское тоже необходимо, и, когда философия об этом забывает, она превращается в собственную пародию. Теология и философия сплошь и рядом становятся самосимулякрами именно тогда, когда они теряют чувство меры, а искусство без чувства меры вообще не искусство, оно настаивает на чувстве меры и аполлонично по своей природе. Современное искусство, наверное, крайне вдохновляет тех философов, которые в этом процессе опустынивания соучаствуют. Например, акселерационистов или сторонников объектно-ориентированной онтологии могут вдохновлять перформансы Марины Абрамович. Меня не вдохновляет ни искусство современное, ни тот status quo, в котором мы живем. Фрактальный наноуровень нигилизма и вырождения, на котором пребывает современная цивилизация, меня в деталях не интересует — современная философия в принципе содержится в предшествующем своем состоянии, которое содержится в предшествующем и т. На самом деле техническая экспликация, детальный отчет о процессе гниения меня не радует. Я как-то сверяюсь, включаюсь, смотрю иногда какую-нибудь акулу разлагающуюся или какой-нибудь показ мод современных. Это — апгрейд дегенерации. Мы находимся в области дегенеративного искусства. Одно время это казалось оскорблением, а сегодня это радость, чем более оно дегенеративно, тем более оно современно. Оно все такое. Кто может быть чемпионом нигилизма: Мейясу, или Харман, или Марина Абрамович, — находится вне моего внимания. Нигилизм, который является отрицательным продуктом аполлонической логики сейчас физически истребляет культуру, мысль, цивилизацию и человечество, передавая эстафету постчеловеческой форме жизни, — это в целом меня интересует. Но только в целом, а не в деталях. Три метафоры современного искусства, современной философии по-настоящему интересны: это метафора женщины, метафора машины и метафора скорости. Все эти три принципа не проясняются ни современным искусством, ни философией. Чем больше мы погружаемся, например, в феминистский дискурс, в технократию, постгуманизм или акселерационизм, тем более мы теряем всякую семантику. Мы восхищены деталями и совершенно утрачиваем изначальный смысл. Это приобретает интересный характер в феминизме, когда свобода женщин перед лицом мужчин приходит к свободе женщины от женского пола. Свобода одного из двух полов приводит к свободе от пола, в конечном итоге — к замене человека киборгом. Это блестяще демонстрирует Донна Харауэй. Укрепление человеческих качеств в механическом аспекте постепенно приводит к свободе человека от человечности в переходе к постчеловеческим сущностям. Акселерационизм всему этому придает характер некой фатальности. Сегодня прогресс, который всегда был тоталитарной идеологией, стал гильотиной. Если недостаточно прогрессивны, вы сторонник Трампа или, не дай бог, Путина и аятолл — вам конец, новая религиозная парадигма вас исключает и стирает. Поэтому эти три модели: феминизм, машина и ускорение, то есть прогресс, — предопределяют современное искусство. Они полностью исчерпывают все произведения искусства на всех уровнях. В музыке, в живописи, в поэзии. Если это не феминистское, не механическое и не прогрессистское, не нигилистическая поэзия, живопись, музыка, театр, то этого нету. Тогда говорят «архаика какая-то». Вы хотите старые патриархальные отношения навязать, сказать, что человек, не соединенный с компьютером, имеет какие-то шансы? Без шансов. Компьютер гораздо лучше, его электронная нога бежит быстрее. Вы хотите сказать, что прогресс надо затормозить? Вы тогда кто — сторонник регресса, вы консерватор? Тут вспоминается слово на Ф. Вы слово на Ф? Вы лузер, вы бы лучше в современное искусство не лезли. Если этих тем нету в вашем фильме — его не будут показывать, смотреть, финансировать и вообще не будут рецензировать, на ваши выставки никто не войдет, на вашу театральную постановку не посмотрят. На самом деле в Dasein у меня акцент падает на бытие — на Geworfenheit, на заброшенность. Эта заброшенность настолько остро с юности переживается, что создает колоссальное напряжение между тем, что заброшено, и между тем, куда оно заброшено. Я долгое время полагал, что нечто нечеловеческое заброшено в человеческое, интерпретируя это в метафизическом ключе. Постепенно я прихожу к выводу, что, наоборот, человеческое заброшено в нечеловеческое. Нечеловеческое диктует определенные дегуманизирующие стратегии. Соответственно, Geworfenheit, то есть заброшенность человеческого в нечеловеческое, представляет некий вызов. Сам факт этой заброшенности представляет оппозицию той дегуманизирующей стихии, в рамках которой человечность присутствует. Здесь заброшенность оказывается в абсолютном отчуждении от того, куда она заброшена. Меняется, если das Sein один и тот же, то качество Da между началом и концом противоположно. Этот анализ в дешифровке или герменевтическом толковании историала Da, то есть того, где мы находимся, здесь, оно дает представление о фундаментальном процессе деградации, которое можно определить как «рост пустыни» — это захват «ничто», захват мыслящего присутствия. На самом деле человек борется в этой исторической реконструкции за себя, за сохранение человечности перед лицом очень серьезного вызова, который минимален в начале, максимален в конце. Отсюда максимизация вызова, который дегуманистические структуры бросают человеку, приобретает эсхатологическое измерение. В нем для меня очевидным онтологическим истоком и одновременно метафизической ценностью является факт испытания человеческого нечеловеческим, который все время усугубляется. Человеческое сегодня стоит в своей последней точке, к которой сведена огромная плоскость. Огромный объем человеческой историчности на предшествующих этапах стянут к единственной точке в окружении восстания дегуманизирующих, объективирующих структур. Капитал — это только этап капитализма, который продолжается дальше. Технологии или то, что Маркс называл абстрактным трудом, всё больше и больше поглощают конкретный труд. Идея освобождения труда не освобождала труд от его механической природы. Когда мы вступили в капитализм — мы уже вступили эпоху постчеловека, в эпоху машин. Метафора машины подводит итог тому отчуждению, которому противостояли мыслители антикапиталистического толка на предыдущих этапах. Машинность закралась в саму эту критическую философию, и неудивительно, что последователи, далекие правнуки Маркса, такие как Хардт и Негри, становятся сами апологетами технологической дегуманизации. Вопрос о выборе того, чью сторону мы занимаем — сторону человека или сторону внечеловеческой отчуждающей стихии, — это и есть этот вопрос. Вы спросили, почему я выбираю человека, а не противоположное ему. Это и есть само решение, то, что составляет достоинство человека. Мы можем выбрать одно, мы можем выбрать другое. Когда мы говорим, что у нас не было выбора, что это так необходимо с точки зрения прогресса, — мы пытаемся оправдать свой выбор. Ничто не происходит без нашего согласия. Всему можем сказать да, всему — нет. Дегуманизации я говорю нет — это мой выбор. Это выбор, если угодно, консервативной революции, это выбор традиционализма, это выбор человека перед лицом конца человека. Именно конца человека, не конца истории. Потому что дальше может наступить постистория. Я думаю, Бодрийяр знал о существовании этого выбора, знал о его трудности — и он его не сделал. Мы будем знать о нем вместе с Бодрийяром или вместе с последователями традиционализма и хайдеггерианства до того момента, пока человек есть. Но когда и если нас заменят машины: ИИ, постчеловеческие вечно меняющиеся аватары или киборги, — после этого нас поглотит негуманистическая стихия, которая нас обступает. Не будет человека, и разговор об этом будет бесполезен. Не придет один человек к другому, не задаст такой вопрос: «Ты защищаешь человека? Приход модерна против традиционного общества уже был приведением этой фундаментальной машинности, дегуманизации как фактом. Фактически мы живем в эпоху машин и ИИ 300—400 лет. Сейчас финализация, сейчас это все приобретает гротескные формы, но на самом деле этот резкий поворот начался с Кальвина. Идея предопределения, которая запрещает свободу выбора, на которой настаивали католики, которую они категорически не хотели отдавать протестантам, — это идея совершенно другой исторической, социальной, антропологической картины мира, где предопределенность, полностью дегуманистическая механика полностью поражает в правах экзистенцию свободной души. Модерн принес с собой фундаментальную несвободу, которая стала расти. Самое поразительное, максимум этой несвободы достигается в либерализме — идеологии, которая называется «идеологией свободы». Конечно, по сравнению с коммунизмом и фашизмом либерализм имеет признаки освободительной стратегии. Я даже не хочу это ставить под сомнение, это так.
Эти субъекты не выполняют больше роль актора истории, насколько я понимаю. Ключевое понятие «четвертой теории» — «Dasein» — можно перевести как «бытие присутствия». Это новый субъект, новая действующая сила. Для человека далекого от современной философии как объяснить этот конструкт? Кто является его «физическим» воплощением? Я приступил к оформлению Четвертой политической теории не так давно, лет пятнадцать назад. Если говорить серьезно, это результат всей моей политической философии. Это последнее слово, или синтез всех тех идей — в том числе евразийских, национал-большевистских, консервативно-революционных, традиционалистских, — которые я продумывал на протяжении всей своей жизни. Это некоторая кульминация, можно сказать так. Акме политической философии, к которой я шел очень постепенно, через много разных учений и теорий. Постепенно Четвертая политическая теория отлилась в такую довольно простую модель, которую вы сейчас изложили. Суть ее вы уже изложили. И именно потому, что это был уже результат жизненный, жизни внутри политической философии, глубокого исследования и самой политологии, и политических наук, и философии как таковой, и философии истории, социологии, психологии, онтологии, религиоведения — это все стало такими составляющими нитями, которые привели к Четвертой политической теории. Именно благодаря тому, что это синтез моего мировоззрения, эта книга получила очень широкое распространение. Не у нас — в силу застоя и такой атрофии, ментального коллапса того самого. У нас тоже было несколько изданий. Но в мире — я не сделал ни одного жеста, чтобы облегчить перевод — перевели на все европейские языки, включая датский, венгерский, греческий, сербский, польский, чешский. Она есть на иранском, на турецком, в Китае сейчас переводят, на арабский переводят. Она есть на множестве языков, потому что то, что вы сейчас сказали, можно изложить в одной фразе. Это ее суть. Есть три главные политические идеологии. Сейчас победил либерализм. И оставшись одним, этот либерализм на самом деле всех остальных пытается «загнать» в фашизм и в коммунизм или приравнять, чтобы никто его не смел трогать. И когда мы соглашаемся с тем, что мы коммунисты или фашисты, мы подыгрываем либералам, которые уже знают, как обращаться с двумя политическими теориями, тоже западными, тоже атеистическими и материалистическими, как и сам либерализм. И легко бьют карту нации или расы, или государства — в случае национализма. Или карту класса своей картой, своим субъектом — индивидуумом, которому обещают всякие блага: карьера, успех, продвижение, полная свобода. В этом смысл этой стратегии. Так вот либерализм не способен отстоять себя, если он не осуществляет опыт редукции, не говорит, что «мы имеем дело с фашизмом», достает фотографию Гитлера, приклеивает на лоб любой критике либерализма, если она справа, и на этом заканчиваются все диалоги. Сразу: «ты сторонник газовых камер, сторонник уничтожения шести миллионов евреев, отвечаешь лично за холокост, тебе слова не давали». Кто-то говорит: «Я же просто за то, что мужчина и женщина должны составлять семью». Тебе отвечают: «Ты нацист, ты сжег всех возможных, кого только можно было». И приблизительно с такой же логикой, чуть помягче, обращаются либералы с коммунистами. Им говорят: «Социальная справедливость». Они достают фотографию из ГУЛАГа, показывают Сталина, говорят: «Мы это уже проходили, это тоталитаризм, это насилие, социальная справедливость вот чем кончается, поэтому вы покушаетесь на самое главное, на свободу, на права человека, и вон отсюда». Это некий диалектический момент, когда Четвертая политическая теория предлагает бороться с либерализмом за совершенно другие, находящиеся вне европейского модерна политические идеалы. Может быть, религиозные, традиционные, постмодернистские, локальные, глобальные. И чтобы найти эту четвертую позицию, откуда можно было бы атаковать либерализм не из европейского проигравшего прошлого. Не как наследники коммунизма и дискредитировавшего себя реально криминальными практиками фашизма. А чтобы начать как бы заново это противостояние либерализму. Если есть тезис — может быть и антитезис. Кто-то говорит: «Как хорошо! Права человека, гражданское общество! Свобода слова — там». Дальше гей-браки, аборты и семья из пяти человек одного пола плюс козел. И еще этим пяти человекам плюс козлу надо давать право усыновления детей в такое просто козлиное сообщество первертов на самом деле. И что это является тезисом, это признак или мерило прогрессивности, на это можно и нужно отвечать — на этот тезис — определенным антитезисом. Например: «Нет, не пойдет, мы не согласны». Что касается субъекта. Субъект — вещь такая довольно сложная. Когда субъект определяется, определяется некий центр этой политической теории. Думая над тем, как подвергнуть субъекты классической политической идеологии деконструкции, я конечно же обратился к Хайдеггеру, который занимался деконструкцией западноевропейского субъекта на уровне философии, и применил его принцип, который является результатом и откровением этой альтернативы, как Бытие или Dasein, и применил это к политике. Вы скажете, что это очень сложно. Но если бы это было очень сложно, разве бы мою книгу переводили бы на все языки? Согласитесь, имела бы она такое фундаментальное влияние, когда сейчас уже, наверное, несколько десятков книг написано: где-то критических, где-то наоборот апологетических, развивающих, толкующих эту теорию в мире? Но это только начало, недавно начался этот процесс. Так вот Dasein — это некая путеводная звезда. По какому направлению пойти? Не просто сразу мгновенно защищать какой-нибудь премодернистский тип устройства — монархию или религиозное общество, теократию или империю. Все это вполне возможно, но тоже должно быть сопряжено с различием цивилизаций, с учетом разного рода обществ. И дальше все становится сложнее. Отвергнуть довольно просто, а утвердить альтернативу сложно. Dasein — это для более глубокой критики западноевропейского субъекта, для более глубокого уровня деколонизации. И моя теория ведет нас напрямую к теории многополярного мира. И каждый Dasein, каждое историческое Бытие в каждой культуре само подсказывает те решения, как организовывать субъект Четвертой политической теории, который не может быть заведомо всем предложен. И тем не менее, с сохранением важности всего того, что я говорил, есть более простой ход: Dasein есть народ. Вот у Хайдеггера есть такая фраза: Dasein существует через народ, по-народному. Народ является, если угодно, той средой, в которой Dasein присутствует. Но народ не как общество, не как класс, не как совокупность индивидуумов, не как население, не как люди. А народ как культурно-историческая общность судьбы. Вот это народ. Народ, который считает себя носителем определенной судьбы, определенного языка, определенной мысли, определенной идеи. И он определен не только прошлым, но и будущим. Волеизъявление как будет происходить? На демократических рельсах? Каждый народ, каждая традиция, каждая цивилизация, каждый Dasein организован по-разному. Но насколько я представляю на основании исторического опыта, начиная с опыта афинской демократии, очень редко когда репрезентативная представительская демократия действительно соответствует этому принципу соучастия. Органичная или прямая демократия, органическая демократия — да, прямая демократия в небольших коллективах, в земских областях, в ограниченных общинах, где каждый друг друга знает, там принцип коллективного решения действует по-настоящему, и он прекрасен. Но как только мы поднимемся на более высокий уровень, когда расстояние между компетенцией при принятии решений и самим реальным коллективом увеличивается, здесь открывается поле для махинаций, ложных репрезентаций. Здесь олигархи, обман и отчуждение. В некоторых случаях, когда речь идет о цивилизациях, о больших огромных державах, государствах, континентах, как говорили евразийцы, конечно, демократия должна приобретать иной характер. Здесь возможны тоже, в зависимости от той или иной культуры, религиозные институты, которые могут включаться в это волеизъявление. Причем это волеизъявление народа неслучайно Vox populi vox Dei — волеизъявление народа на самом деле тесно связано с оракулами. Сам народ поодиночке часто может не знать, что он хочет, а когда он собирается вместе, в каких-то особых ритуалах, он может это знать, может знать то, чего он не знает, он становится оракулом. Сквозь него проходят некоторые более глубокие токи бытия. Вот это тоже очень важный момент, что народ — это не совокупность индивидуумов. Он нечто большее. Вероятно, его вовремя не задали Ницше, это бы много поменяло. Вы уже сказали, что либерализм загоняет в фашизм теории, недружественные ему, от которых он чувствует опасность. Я хочу поставить точку, размежевать окончательно понятия. У нас в общественно-политическом пространстве сейчас, информационном пространстве очень много говорят о результатах фашизма и очень мало о его реальных истоках — единого диагноза нет. Кто-то Ницше называют предтечей, заложившим философскую базу. Кто-то Хайдеггера называет певцом фашизма в Германии. Редко, но упоминают про общество Туле, которое питалось эзотерикой и оккультными теориями. Сами представители Туле и уж тем более Ницше не представляли, чем закончится их «поиск Атлантиды» и рассуждения об арийской расе. Учитывая, что Dasein — это трансцендентальное понятие, а еще и немецкое, что должно стать неким предохранителем для последующих поколений, знаком, что трактовать это понятие начали неправильно? И разный идеологический генезис. У нас при отсутствии политической культуры и такого некоторого супер-ангажированного некоторыми политическими событиями, в частности нашей Великой Отечественной войной, мы не можем говорить об этом спокойно, поэтому мы говорим об этом неспокойно. А когда мы говорим неспокойно, мы уже не говорим на философском уровне, мы уже хотим кого-то осудить. Поэтому о фашистах говорить чрезвычайно трудно в России. И решения, которые о фальсификации истории, другие вещи — понятно, почему они делаются. Но они же на самом деле выглядят-то очень жалко. Потому что с идеями надо бороться идеями, а не запретами. А если идей нет, то можно запретить, но это не будет эффективно, только больший интерес породит. Совершенно преступным является нацистский режим. И преступным абсолютно является либеральный режим, который строится на опыте рабства, превосходстве одних государств над другими. Сотни тысяч людей — больше — было во время «арабской весны» уничтожено с подачи Запада. Хиллари Клинтон просто кичилась тем, что она уничтожила Ливию и осуществила геноцид. Либерализм — это кровавая форма тоталитарного режима, который должен быть осужден так же, как фашизм. Готов ли я нести ответственность за искажение Четвертой политической теории, когда она будет воплощаться? Мы видим уже сейчас, что евразийство, которое, на мой взгляд, блистательно и глубоко, и прекрасно в своей теории, оно превратилось в такую не в преступную, но просто такую отталкивающую чиновническую рутину. Евразийский союз как братство народов, которые идут к своей духовной цели, осмысляя в единстве миссию своего пути сквозь историю, вот что такое Евразийский союз — узы, которые скрепляют цивилизации и народы, — он превратился сегодня в какую-то чиновничью недействующую организацию, где толкутся бессмысленные серые люди, которые понятия не имеют ни о каком евразийстве. Я уже вижу результат вырождения и отчуждения своих идей. Об ответственности мыслителя за реализацию его идеи вопрос очень острый. Вот Эрнст Юнгер. Если говорить о том, кто вдохновил национал-социалистов в большей степени, чем Хайдеггер это смешно. Хайдеггер был совершенно на периферии этого движения, был очень критически настроен, но поддерживал именно исходя из ненависти к либерализму и коммунизму, что тоже можно понять — уж очень они отвратительны именно в своих глубинах. Также он критиковал свою собственную национал-социалистическую модель.
Атака дронами через интернет: Дугин задал важные вопросы о медиатравле ВПШ имени Ивана Ильина
В частности, за разведку стратегического объекта предлагалось от 100 долларов, за слежку — от 100 долларов, за диверсию на железной дороге или ЛЭП — от 500 долларов, за поджог релейного шкафа — от 200 долларов, за поджог военкомата — от 1 тыс. По его словам, группа планировала взрывать отделы полиции, военкоматы и другие объекты государственной власти. Ранее ФСБ задержала двух готовивших теракты 17-летних неонацистов в Волгоградской области. Моррис отметил, что Запад готов пойти на любые шаги, чтобы остановить продвижение российской армии. По его мнению, НАТО, Евросоюз и Пентагон не могут допустить того, чтобы Одесса и другие города отошли под контроль России, поскольку там находятся ценные ресурсы, в которых заинтересованы западные страны. Кондратьев сообщил в Telegram , что киевский режим предпринял попытку масштабной террористической атаки в Славянском, Северском и Кущевском районах, используя беспилотники. Никто не пострадал, «серьезных повреждений нет». Он поблагодарил военных за «отражение атаки и уничтожение БПЛА». Глава района Роман Синяговский сообщил в Telegram , что «было девять атак на резервуарный парк и ректификационную колонну» на территории завода в Славянске-на-Кубани. Выстроенная система защиты не допустила повреждения резервуарного парка, но была повреждена ректификационная колонна. Возгорание ликвидировано, пострадавших нет, сообщил Синяговский.
Напомним, в марте в результате атаки на Славянском НПЗ произошел пожар. Как сообщил оперативный штаб Краснодарского края, «в момент атаки БПЛА один человек погиб », предположительно, от сердечного приступа. В Чернобыльской зоне живут разные звери, но мутантов там не встречается, поскольку мутации, обычно происходящие под воздействием радиации, настолько сильны, что животное может умереть в утробе матери, сказал Велигуров. Запись его выступления опубликована в Telegram-канале «Sputnik Беларусь». Он добавил, что ранее предпринимались попытки вести охотничье хозяйство в Полесском радиационно-экологическом заповеднике, но почти всех животных по уровню загрязнения радиацией можно было приравнять к твердым радиоактивным отходам. Употреблять в пищу или просто вывешивать их в помещениях было бы вредно для окружающих. Такие тела нельзя даже утилизировать обычно, их следует утилизировать, как твердый радиоактивный отход. Глава государства напомнил, что в России начала действовать специальная кадровая программа «Время героев» для участников СВО, в которой могут принять участие «солдаты, офицеры, показавшие в боевой обстановке настоящий характер, лидерские, высокие человеческие качества», передает ТАСС. На этой неделе открылись пункты оценки для участников отбора на программу «Время героев». В мае 2023 года обвиняемый в Сети публиковал призывы к терроризму, свержению действующей власти, высказывался в поддержку украинской армии, указало ведомство, передает РИА «Новости».
Источник агентства в правоохранительных органах отмечал, что речь идет о блогере. Он, используя нецензурные выражения, призывал киевский режим бомбить Кремль. Дело заводили по статье «Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности». Его признали виновным и приговорили к двум годам и шести месяцам колонии общего режима.
А все, что будет напоминать поражение или предательство, на такое полномочий ни у действующего, ни у будущего президента нет. Поэтому я не очень беспокоюсь о мирных переговорах. Это самое страшное, на чем мы ломаемся, но оказывается, не единственное. В течение СВО мы увидели достаточно и других проблем. Почувствовав ослабление поддержки, украинские элиты будут метаться, перекладывать ответственность друг на друга. Зеленский сейчас оказался в очень сложном положении. Отменил выборы он может и рационально. Когда страна ведет войну, обычно правит диктатор, человек, который в силу исторических обстоятельств вынужден сосредоточить всю полноту власти в своих руках — ничего особенно в этом нет. Но на Западе постоянное проведение выборов, постоянное воспроизводство выборных циклов — это в каком-то смысле важнейший инструмент. Необходимо постоянно менять лидеров, чтобы они не впадали в чувство безнаказанности, и даже прозападных лидеров, слишком приварившихся к своим креслам, Запад свергает. Поэтому эта вроде как согласованная Зеленским с Западом идея откладывания выборов на самом деле работает против него. Там же двойные стандарты, они могут поддержать отмену выборов, а потом поставить это Зеленскому в вину. И теперь в Европе ищут, как спустить конфликт "на мягких лапах"Рано или поздно наступает момент отрезвления. Зеленский еще недавно бывший кумиром миллионов европейцев и США, стал постепенно, но неумолимо превращаться в неприятную, нежелательную фигуру. Нет, не изгоя еще, но уже далеко не любимчика публики — Но, если по какой-то из причин заморозка все же произойдет, какие риски это принесет России? Ведь Россия тоже определенным образом нагрета. Самое страшное, что может произойти в этой войне, — это мир, то есть перемирие на условиях противника. Выполнение этих условий никак невозможно будет подать как победу. Потому что действительно и у нас огромные жертвы, люди теряют близких, теряют детей, по душам россиян течет кровь и просто так теперь сказать, что мы заморозим конфликт — это не будет воспринято никем, это чревато коллапсом страны и системы и лучше даже не думать об этом. Я думаю, что наша власть совершенно трезво понимает, что заморозка конфликта без Победы, без ярких, ощутимых, наглядных позитивных результатов невозможна. Конечно, об этом будут говорить, кто-то, кто мечтает о поражении России внутри и вовне России будут нагнетать эту ситуацию, но насколько я представляю себе верховную власть, это исключено. Мы будем говорить о мире, когда у нас будет Победа. Но минимальной Победой, которая вообще-то Победой не будет, можно считать хотя бы закрепление границ четырех новых субъектов. Это на мой взгляд даже не минимум, а провал и поражение в глазах нашего общества, которое пролило уже столько крови. Но даже о четырех областях с нами никто разговаривать не будет, предложат еще меньше того, что для нас и так неприемлемо. Расстояния между тем, что может быть основанием для мирных переговоров для Украины и Запада и для нас слишком велики. До того времени, пока позиции не сблизятся, пока мы не начнем мощное наступление с осадой Киева, договариваться будет невозможно. С другой стороны, мы можем прийти к переговорам, если у нас все рухнет. Но это конечно маловероятно. Короче говоря, различие между двумя минимальными множествами предложений о мире сейчас настолько велико, что дальнейшее ведение боевых действий неизбежно. А с ним будут происходить политические процессы внутри России и внутри Украины. Внутри России они предсказуемы — это укрепление "партии Победы" и окончательно освобождение от "партии предателей", а на Украине, на мой взгляд, надо ожидать распада. Когда люди не получают того, о чем мечтают, когда различие между провозглашаемым и действительным становится уже совершенно недопустимым, ищут виновных. За провал контрнаступления кто-то должен ответить. Это ослабит украинское общество, расколет элиты. В начале СВО и общество, и элиты Украины оказались довольно консолидированными нацистской пропагандой, ожиданием поездок в Европу и, прежде всего, ненавистью к нам. Русофобия, чувство ярости, ненависти, желание убить, уничтожить действительно сплотила общество, но это тоже имеет свои границы.
Теперь рассматриваем суверенную [Россию]: мы начинаем импортозамещать, но источник вдохновения находится за пределом нашего суверенного процесса. Третья стратегия, по словам философа, — это «построение Русского мира». Россию, которая сравнивает себя с самой собой, которая отказывается от того, что мера находится вне её. Вот как раз у нее особенная стать, аршином общим не измерить, «в Россию можно только верить», — сказал он.
Средство массовой информации, Сетевое издание - Интернет-портал "Общественное телевидение России". Главный редактор: Игнатенко В. Адрес электронной почты Редакции: internet otr-online.
Правила комментирования
- Правила комментирования
- Дугин под прицелом
- «РГГУ против школы Ильина»
- «Политика, жизнь, история — начнутся только после Путина»
- Александр Дугин: «Падаль покидает Россию сама и порциями» — Столица С
- «Политика, жизнь, история — начнутся только после Путина»
Ментальная колонизация: Александр Дугин о вариантах будущего для России
читайте последние и свежие новости на сайте РЕН ТВ: Дугин призвал скорее сформировать суверенное русское мировоззрение Как киевский. Александр Дугин дал первое интервью после 40 дней молчания. Философ, идеолог Русской весны заявил, что Россия начала последнюю, победоносную битву. Александр Дугин — все новости о персоне на сайте издания Медийный туман ядерной войны, Шойгу напомнили об офицерской чести и призывы к миру с Украиной от Матвиенко. ГлавноеАналитикаАлександр Дугин. Как ликвидировать Вторую Польшу и победить себя.
«Политика, жизнь, история — начнутся только после Путина»
«В СМИ появилась информация, что центр возглавит Александр Дугин,— это поставило точку в вопросе о том, что будет собой представлять Высшая политическая школа. Сообщение Политолог Дугина посмертно получила Евразийскую философскую премию появились сначала на Общественная служба новостей. Александр Дугин добавил, что многополярность — не только философия, но и реально действующие принципы, которые уже действуют в международной политике. Последние новости.