Через историю мелкого чиновника Акакия Акакиевича Башмачкина Гоголь «высвечивает» тему маленького человека — одну из ключевых в русской литературе того периода. Характеристика Акакия Акакиевича Башмачкина дана в первом абзаце повести.
О повести «Шинель»
- Какой цитате показано что башмачкин не мыслит себя вне профессии
- Характеристика Акакия Акакиевича
- Значение образа шинели в одноименной повести Гоголя
- Любимое дело Башмачкина
- Главные герои и их характеристика
"Шинель" - краткое содержание повести по главам
«вечная идея» героя, которой он живет. Мир Башмачкина – это бездушный мир чинов и денег, абсурдное пространство. Никчемная жизнь Башмачкина логически завершается. Башмачкин умирает не из-за кражи шинели, он умирает из-за грубости, равнодушия и цинизма окружающего мира. Должность Акакия Акакий Башмачкин – это центральное действующее лицо повести Гоголя «Шинель». Далее рассказывается о профессии Башмачкина, о его чине и работе.
Какой чин был у Башмачкина
Слово брат с его двойной семантикой «наш брат чиновник» и брат с евангельскими коннотациями становится медиатором между удушливым миром чиновничества и миром, где люди наделены состраданием и милосердием. Из других повторов, существенных для смысла и структуры «Шинели», укажем на слово башмак. Оно является основой фамилии героя здесь, кстати, есть отсылка к башмачку, а от него — через балладу Жуковского «Светлана» — еще один семантический ход к теме ритуала, гадания, судьбы 7. Башмак присутствует также в изображении «какой-то красивой женщины, которая скидала с себя башмак, обнаживши, таким образом, всю ногу, очень недурную» с. И наконец, после ограбления А. Эти эпизоды значимы для линии самого Башмачкина, выступая как ее семиотические метки. Башмак соединяет A. Таким образом мы переходим к главному повтору — двум шинелям Башмачкина. Пока А. Какая же из шинелей соответствует характеру Башмачкина, какая из них отвечает тому, что можно было бы считать его «индивидуальностью»? Правомочность постановки такого вопроса очевидна, поскольку одежда не только определяет внешний облик, но и формирует личность, внутреннее «Я» 9.
Новая шинель заметно меняет поведение А. Мечта о ней приводит к тому, что «в голове даже мелькали самые дерзкие и отважные мысли: не положить ли, точно, куницу на воротник? Размышления об этом чуть не навели на него рассеянности. Один раз, переписывая бумагу, он чуть было даже не сделал ошибки... В новой шинели он становится веселее, довольнее, развязаннее — ведь «новая подруга» метонимически переносит на владельца представление о «таком же чиновнике, как все», и потому для него уже немыслимы слова: «Зачем вы меня обижаете? Принцип зеркальной симметрии. На этом принципе строится последняя часть «Шинели», в которой А. И то, что произошло с ним, происходит и со значительным лицом примерно в той же последовательности 10 : А. И, наконец, того и другого хватают за воротник, оба они лишаются шинели. Не похлопотал об моей, да еще и распек...
И если А. Неудивительно, что оба, после утраты шинели, возвращаются домой в полном ужасе и плачевном состоянии, при этом повтор дан и на лексическом уровне: A. Чего же лишились в результате оба чиновника? Конечно, не только вещи, но и некоего символа иерархического статуса. В мотиве вьюги и ветра как будто усматривается образ метафорического возмездия — «распеканции» «резал словом» — ветер «режет лицо». Ветер порождает «вечные хлопоты», он «срывает маски», как и ночной мститель, «сдирающий со всех плеч, не разбирая чина и звания, всякие шинели... Но если предположить, что только сплетни и страх заставляют жителей видеть вора-мертвеца по ночам в виде чиновника, то символически акт снятия шинели — это знак освобождения. Возмездие оборачивается милосердием, а ветер — торжеством иного, высшего начала и иного суда. С «неестественною силою» космическая стихия, «выхватившись вдруг бог знает откуда», выступает как посланный cвыше знак необходимости нравственного пробуждение человека. В эту историю вряд ли попал бы Петрович, перед которым лишь раскрывается бездна, разделяющая «портных, которые подставляют только подкладки и переправляют, от тех, которые шьют заново» с.
Для значительного лица и для А. Заметим, что столь же резко меняется поведение молодого чиновника, проникшегося неожиданной жалостью и состраданием к А.
Беда в том, что этот чин был для Акакия Акакиевича недосягаем. Коллежским советником мог стать человек с дворянским происхождением.
Гоголевский герой, по всей видимости, был разночинцем. Характеристика Акакия Акакиевича Башмачкина: скромный, ничем не примечательный чиновник, не имеющий выдающихся способностей, честолюбия и каких-либо устремлений в жизни. Таких, как он, называли «вечными титулярными советниками». Башмачкин был обречен занимать незначительную должность в департаменте.
Но это его отнюдь не огорчало. Любимое дело Башмачкина Акакий Акакиевич с утра до вечера выполнял несложную работу: переписывал бумаги. Он это занятие очень любил, о другом и не мечтал. Башмачкин брал работу на дом.
В спешке ужинал, не чувствуя вкуса еды, и снова садился за переписывание бумаг. Однажды один сердобольный начальник доверил ему более значимое задание. Нужно было не только переписать документ, а еще поменять название и несколько глаголов. Но Башмачкин не справился.
Весь вспотел, перенервничал, затем произнес: «Нет уж, дайте мне что-нибудь переписать». Характеристику Акакия Акакиевича Башмачкина дополнит описание внешности. Он был небольшого роста, лысоват, с геморроидальным цветом лица. Этот человек очень давно работал в департаменте.
Так давно, что молодым чиновникам казалось, что он таким и появился на свет - с лысиной и в вицмундире. Характеристику маленького человека первым дал Пушкин в повести «Станционный смотритель». Что это за тип литературного персонажа? Это образ социально незащищенного человека, несчастного, одинокого, жалкого.
В департаменте Башмачкина не уважает даже сторож. Начальники небрежно бросают на стол ему бумаги, даже не удосуживаясь произнести: «Перепишите, пожалуйста». Над гоголевским титулярным советником потешаются молодые чиновники. Правда, один из них однажды, услышав от Башмачкина фразу: «Зачем вы обижаете меня?
Тема Медного Всадника введена в повесть и она откровенно снижена: бронзовый герой Пушкина явлен так, что поскакать за чиновником-бунтовщиком он не сможет, ибо не солидно же скакать за кем бы то ни было на бесхвостой лошади. Да и вообще, Петр I — уже история. И был он давно, хотя якобы ожил он на одну беспокойную ночь: …Грозного царя, Мгновенно гневом возгоря, Лицо тихонько обращалось… Гоголь корректирует ситуации «Медного Всадника», этой «петербургской повести» Пушкина. В «Шинели» находят отзвуки и описанные Пушкиным трагические беды столицы, и веселый быт петербуржцев. У Гоголя жертва, бедный чиновник, в жару, в бреду видит разбойников. Правда, не зарезали они чиновника, а только шинель отобрали; но на то и существует современная Гоголю подлинная реальность, чтобы возвышенные преступления превращались в ней в гадости помельче, попрозаичнее, так же, впрочем, ведущие к гибели жертвы этих незатейливых гадостей. И умирал Акакий Акакиевич, и в бреду «видел он Петровича и заказывал ему сделать шинель с какими-то западнями для воров, которые чудились ему беспрестанно под кроватью, и он поминутно призывал хозяйку вытащить у него одного вора даже из-под одеяла…» И далее — смерть героя, «Акакия Акакиевича свезли и похоронили».
А поименовав скудные вещички его, Гоголь бросает: «Кому все это досталось, бог знает…». И Петербург остался без Акакия Акакиевича. И в трагедии своей, и в смерти сравнялся он с императором-исполином, косвенно, но несомненно послужившим виновником и его гибели. И на него «нестерпимо обрушилось несчастье, как обрушивалось на царей и повелителей мира…» Неожиданное упоминание о царях и повелителях мира в соотнесении с событиями «петербургской повести» Пушкина обретает глубокий смысл: царь, повелитель мира лицом к лицу встретился с «маленьким человеком» именно там; но лишь сейчас окончательно выясняется, что и царям, и их подданным бывает одинаково плохо, хотя при данном социальном устройстве они никогда не поймут друг друга, не уживутся; и у Пушкина царь, властелин, повелитель мира гоняется по Петербургу за оскорбившим его «маленьким человеком», а у Гоголя, напротив, «маленький человек» после смерти своей гоняется за ставленником царя, тоже повелителем и властелином. Там — высшая власть преследует бедняка-чиновника, здесь — бедняк-чиновник преследует высокую власть. Плохо чиновнику: сыпали ему на голову бумажки, глумились над ним. Но и императору тоже неважно: скажем, хвост у бронзовой лошади отпилили, шутка ли!
Но утверждают, что хвост этот — одна из трех точек, на которые опирается знаменитый памятник императору. Значит, кто-то ухитрился лишить царствующую особу точки опоры, поставил ее под угрозу крушения. А потом — наводнение, и от стихии, как от разбойников, гибнет один чиновник. А нет наводнений, так просто разбойники по столице слоняются и убивают другого чиновника. Для верноподданных все это беда, но и для императора тоже. И Гоголь не был бы отцом своих героев и проникновенным учителем их, если бы не понимал их бед и не сострадал бы им, рассказывая об их злоключениях. Хорошо известно, что «Шинель» рождалась из реального случая: некий чиновник ценою невероятных лишений купил дорогое охотничье ружье, но в первый же день охоты оно зацепилось за камыши, упало в воду, исчезло на дне.
Сослуживцы сделали складчину и купили бедняге новое ружье. Но по мере того как Гоголь обдумывал рассказанный случай, все изменилось: ружье сменилось шинелью, появилось «значительное лицо», одолела героя болезнь, смерть пришла, а за ней воскресенье настало. Главный герой повести н. Еще Демокрит в свое время говорил, что «совершающий несправедливость несчастнее несправедливо страдающего». Такое же впечатление производят обидчики мелкого чиновника Акакия Акакиевича Башмачкина, героя повести Гоголя «Шинель», из которой, по образному выражению Достоевского, вышла вся русская литература. Они не понимают, не видят, не слушают меня…» Многие из великих писателей откликнулись на эту мольбу героя повести Гоголя, по-своему осмыслили и развили образ «маленького человека» в своем творчестве. Этот образ, открытый еще Пушкиным, после появления «Шинели» стал одним из центральных в литературе 40-х годов.
Многие из них постарались увидеть в «маленьком человеке» своего «маленького» героя, «своего брата» с присущими ему чувствами доброты, благодарности и благородства. Что же такое «маленький человек»? В каком смысле «маленький»? Он пребывает в узком и замкнутом круге своих бытовых интересов. Вот почему, когда ему предлагают задания, требующие проявления элементарной сообразительности, он начинает волноваться, переживать и в конце концов приходит к выводу: «Нет, лучше дайте я перепишу что-нибудь». Несмотря на «уникальность» созданного Гоголем образа Башмачкина, он не выглядит в сознании читателя одиноким, и мы представляем, что существовало великое множество таких же маленьких, униженных людей, разделяющих удел героя. В этом обобщении образа «маленького человека» — гениальность писателя, сатирически представившего и само общество, порождающее произвол и насилие.
В этой среде люди жестоки и равнодушны друг к другу. Гоголь был одним из первых, кто открыто и громко заговорил о трагедии «маленького человека», уважение к которому зависело не от его душевных качеств, не от образованности и ума, а от его положения в обществе. Писатель с состраданием показал несправедливость общества к «маленькому человеку» и впервые призвал его обратить внимание на этих незаметных, жалких и смешных, как кажется на первый взгляд, людей. Судя по пуговицам вашего вицмундира, вы должны служить по другому ведомству». Так «затаптывается» человеческая личность. Гоголь призвал общество взглянуть на «маленького человека» с пониманием и жалостью. Один молодой служащий, решивший, как и все, подшутить над Башмачкиным, остановился, пораженный его словами: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?
И молодой человек содрогнулся, увидев, «как много в человеке бесчеловечья, как много скрыто свирепой грубости…». Oн успокаивается только тогда, когда отнимает шинель у «значительного лица», сыгравшего трагическую роль в жизни маленького чиновника. Смысл фантастического эпизода воскресения Акакия Акакиевича и его встречи ее «значительным лицом» заключается в том что даже в жизни самого, казалось бы, ничтожного человека есть такие моменты, когда он может стать человеком в самом высоком понимании этого слова. Срывая шинель с сановника, Башмачкин становится в свода глазах и в глазах миллионов таких же, как он, униженных и оскорбленных людей героем, способным постоять за себя и ответить на бесчеловечность и несправедливость окружающего мира. В такой форме выразилась месть «маленького человека» чиновничьему Петербургу. Талантливое изображение в поэзии, литературе, так же, как и в других видах искусства, жизни «маленького человека» открывало для широкого круга читателей и зрителей ту незамысловатую, но близкую им истину, что жизнь и «извивы» душ «обыкновенных людей» ничуть не менее интересны, чем жизнь выдающихся личностей. Проникая в эту жизнь, Гоголь и его последователи в свою очередь открывали для себя новые грани человеческого характера и духовного мира.
Демократизация в изображении действительности приводила к тому, что создаваемые им герои в критические минуты своей жизни могли стать вровень с самыми значительными личностями. В своей повести Гоголь сконцентрировал основное внимание на судьбе личности «маленького человека», однако сделано это было с таким мастерством и проникновенностью, что, сопереживая Башмачкину, читатель невольно задумывается и о своем отношении ко всему окружающему миру, и в первую очередь о чувстве достоинства и уважения, которые должен воспитывать в себе каждый человек, независимо от своего социального и материального положения, а лишь с учетом личных качеств и достоинств. Олицетворение грубой и жестокой силы, «значительное лицо» заботится лишь о незыблемости «основ», о том, чтобы не было и намека на вольные мысли. Обращение Башмачкина к «значительному лицу» за помощью вызывает гнев высокопоставленной особы. Когда Башмачкин робко замечает: «… я ваше превосходительство осмелился утрудить потому, что секретари того… ненадежный народ…»- на него обрушивается буря негодования. Он упоен мыслью о том, «что слово его может лишить даже чувств человека». Сцены, рисующие «значительное лицо», расширяют и обобщают то воздействие общественного уклада, которое предопределило течение всей жизни Акакия Акакиевича, привело его к гибели.
В одной из редакций «Шинели» содержатся следующие строки: «А мы, однако ж, оставили совершенно без внимания главную причину всего несчастья, именно значительное лицо». Несомненно, что это место было видоизменено писателем под давлением цензурных требований, в печатном тексте оно приобрело иную редакцию. Встреча Башмачкина со «значительным лицом» показана в «Шинели» как столкновение не с дурным человеком, а с «обычным» порядком, с постоянной практикой «власть имущих». Башмачкин страдает не от бесчеловечности отдельных людей, а от того бесправия, в которое он поставлен своим общественным положением. Изображая в «Шинели» «маленького» человека, Гоголь выступал как великий гуманист. Гуманизм его носил не абстрактно-созерцательный, а действенный, социальный характер. Писатель защищал права тех людей, которые лишены их в обществе.
Он был заинтересован в точности и порядке, поэтому относился к своей службе ответственно. Сослуживцы относились к Башмачкину безразлично и даже издевались над ним, особенно потому, что он был необычайно скромным и не умел защититься. Неприятным событием, заставившим Башмачкина обратиться к портному, была кража его шинели. Портной Петрович рекомендовал Башмачкину сшить новую шинель. Башмачкин не сразу согласился на его предложение, так как не был уверен, что сможет найти деньги на новую одежду. Башмачкин пошел на крайние меры, чтобы скопить деньги на новую шинель. Он отказывал себе в питании, не платил за квартиру и накопил все свои сбережения.
Шинель - краткое содержание
Одновременно он работал над текстом об Италии , совершенно отличным по стилистике и настроению. Во второй редакции главный герой получил имя «Акакий Акакиевич Тишкевич», которое вскоре было изменено на «Башмакевич». В третьей редакции комическая интонация стала уступать место сентиментально-патетической. Поскольку беловая рукопись повести не сохранилась, литературоведам сложно определить, подверглась ли повесть какой-то цензурной переработке в преддверии публикации.
По сведениям Н. Прокоповича , цензор А. Никитенко «хотя не коснулся ничего существенного, но вычеркнул некоторые весьма интересные места» [1].
Реакция[ править править код ] После выхода 3-го тома собрания сочинений повесть не вызвала развёрнутых критических отзывов и при жизни Гоголя больше не переиздавалась. Произведение воспринималось в ряду других комических и сентиментальных повестей о бедствующих чиновниках, которых довольно много появлялось в конце 1830-х годов [4]. Тем не менее образ забитого маленького человека, бунтующего против системы, оказал несомненное влияние на натуральную школу сороковых годов.
В 1847 году Аполлон Григорьев писал: В образе Акакия Акакиевича поэт начертал последнюю грань обмеленья божьего создания до той степени, что вещь, и вещь самая ничтожная, становится для человека источником беспредельной радости и уничтожающего горя, до того, что шинель делается трагическим fatum в жизни существа, созданного по образу и подобию Вечного. Гуманизация мелких, на первый взгляд, забот бедных чиновников получила развитие в первых произведениях Достоевского , таких, как « Бедные люди » 1845 и « Двойник » 1846 [5]. Анализ[ править править код ] Почтовая марка России, посвящённая 200-летию со дня рождения Н.
Гоголя Большое влияние на складывание школы формализма и нарратологии в целом оказала статья Б. Новаторство повести исследователь увидел в том, что «рассказчик так или иначе выдвигает себя на первый план, как бы только пользуясь сюжетом для сплетения отдельных стилистических приемов» [10]. Эта сказовая манера позволяет проследить изменение отношения рассказчика к Акакию Акакиевичу по ходу рассказа.
Как отмечает Д. Мирский , «Акакий Акакиевич изображён как жалкая личность, смиренная и неполноценная, и рассказ проходит через всю гамму отношений к нему — от простой насмешки до пронзительной жалости» [11]. Советский литературовед И.
Сергиевский видит в повести критику бюрократической общественной системы, основанной на торжестве равнодушия и жестокости, казёнщины и безразличия к человеку, где класс чиновника в табели о рангах в большей степени предопределяет отношение к нему окружающих, чем его личные качества.
Имя его было Акакий Акакиевич. Может быть, читателю оно покажется несколько странным и выисканным, но можно уверить, что его никак не искали, а что сами собою случились такие обстоятельства, что никак нельзя было дать другого имени, и это произошло именно вот как. Родился Акакий Акакиевич против ночи, если только не изменяет память, на 23 марта.
Думается, что тайнопись "Шинели" в значительной степени раскроется посредством выявления глубинной традиции, например, фольклорных и средневековых жанров, претерпевших в повести ествественную трансформацию. Во многом своебразие построения и жанровой специфики "Шинели" станет понятным при изучении влияния агиографического стиля на повесть Гоголя. Глава II. Гоголя и жития св. Акакия безусловно. Кажется даже, что писатель не случайно использовал в построении "Шинели" житийный канон, ориентируя ее на житийный жанр. В проложной памяти к этому типу относится житие св. Акакия отсутствовал рассказ о рождении, родителях и юности героя.
В житиях же обычно было принято указывать родину, называть родителей, имя святого, причем важен был сам смысл имени, здесь говорилось о положении родителей в обществе, о крещении ребенка, подчеркивалось, что уже при рождении ребенок был отмечен особым знаком, свидетельствующем о Божией благодати. Герой жития отличался особой премудростью, избегал светских развлечений, усердно трудился, бежал брака, общался лишь с матерью или пожилыми женщинами, жил в полном уединении, исполняя самую черную работу, не искал награды, по смерти совершал чудеса. Можно отметить также, что в житиях чудеса обставляются достоверными приметами, свидетельствами очевидцев, так и в повести Гоголя. Наконец, важно, что в житиях чудо должно способствовать исцелению или нравственному перерождению сомневающегося или заблуждающегося — тому, чтобы глухой обрел слух, слепой прозрел, а грешник раскаялся, чтобы метафорически происходит со значительным лицом в "Шинели", который гораздо реже стал говорить подчиненным: "Как вы смеете... Нельзя не сказать и о двух стилистических пластах жития — высокой ораторской проповеди и бытовой речи: в одном высказываются религиозно-нравственные принципы, в другом ведется рассказ об известном, достоверном, практическом, историческом, что тоже в известной мере может быть сближено с повестью Гоголя. Однако если предположить, что современники Гоголя хорошо знали агиографический материал — как оно, безусловно, и было — кажется странным, почему никто из них не отметил связь жития св. Акакия с повестью Гоголя. Очевидно, это объясняется тем, что общеизвестное, как правило, не отмечается, и тем, что повесть Гоголя в значительной мере повернута к социальным и социально-нравственным сторонам человеческого существования, которые в житийной литературе отдельно не выделялись.
Казалось бы, на примере "Шинели" можно говорить о том, что писатель наследует в ней традицию житийного жанра. И все же, если присмотреться внимательно, общение текста повести и текста жития сложнее, чем простое заимствование, реминисценция, параллель, повторение житийных ситуаций. Совершенно очевидно, что в каждом "шаге" сюжета видны явные отклонения, сдвиги, трансформация, сознательное ее нарушение. Например, Гоголь называет день рождения Башмачкина — 23 марта, что не было принято в житийной литературе. Обычно в житии указывается день памяти, как правило, совпадающий с днем смерти героя, чего нет в повести Гоголя. Дав характеристику родителям героя — "матушка, чиновница и очень хорошая женщина" 2, т. Герой повести не дорожит одеждой, он даже выделен из среды чиновников своим заношенным капотом, не замечает мирских искушений, не помышляет о браке, общается лишь с пожилыми женщинами, что в известной мере может быть сближено с традицией житийной литературы. Связь Акакия Акакиевича с тезоименным святым проявляется уже в самом имени героя.
Причем связь эта ни в коем случае не может быть объяснена простым совпадением. Это убедительно доказывает Ч. Подтверждают это также и некоторые хронологические неточности в тексте повести. Текст "Шинели": "Родился Акакий Акакиевич против ночи, если только не изменяет память, на 23 марта... Родительнице предоставили на выбор любое из трех, какое она хочет выбрать: Моккия, Соссия, или назвать ребенка во имя мученика Хоздазата. Моккий, Соссий, Хоздазат, а тем более Трифилий, Дула и Варахасий поминаются в разные весенние дни и, следовательно, не могли быть вместе на одном листке календаря. Никон и 200 его учеников, вместе с ним страдавших. В черновой редакции Гоголь писал, что Башмачкин родился "как раз против ночи 4 февраля в самое дурное время".
Впоследствии эту атмосферу холода, окружающую жизнь героя с рождения, он снял из повести. Мотив холода он решил как сугубо Петербургский мотив, как мотив, являющий "холодно-деспотическое" отношение к человеку. Башмачкин назван Акакием вопреки обычаю давать имена по месяцеслову. Его день рождения не соответствует ни одному дню — памяти св. Акакиев, которых насчитывается в месяцеслова девять: 15 октября, 29 ноября, 9 марта, 17 апреля, 1 мая, 7 мая, 17 мая, 7 июля, 28 июля. Имя Акакия Акакиевича всегда представляло интерес для критиков, но вызывало в большинстве случаев лишь комические ассоциации. Интересно мнение Б. Эйхенбаума, который воспринимал имя, как "звуковой подбор" и "звуковой жест".
Последующая критика склонна была, в сущности, развивать именно эту идею. Тынянов в своей книге "Архаисты и новаторы", например, говорил, что "Акакий Акакиевич" — "словесная маска", которая "потеряла уже связь с семанткой, закрепилась на звуке, стала звуковой, фонетической". Гоголь внимательно пролистывает весенний православный календарь и выискивает в нем наиболее странные и непривычные для русского слуха имена. Выбор имени Акакий мотивируется тем, что "отец был Акакий, пусть и сын будет Акакий" 2, т. Особое отношение Гоголя к именам и фамилиям и изобретательность его в этой области уже отмечались в литературе — например, в книге профессора И. Мандельштама: "К той поре, когда Гоголь потешает еще самого себя, относятся, во-первых, составления имен придуманных, как видно без расчета на "смех сквозь слезы"... Эта манера придумывания потешных имен осталась, впрочем, у Гоголя и позже: и Яичница "Женитьба" , и Неуважайкорыто, и Белобрюшкова, и Башмачкин "Шинель" , причем последнее дает повод к игре слов. Нужно заметить, что имя Акакий и во времена написания "Шинели" было малоупотребительным и встречалось крайне редко.
Некоторые из них для русского уха оказываются тяжелыми и неприятными. Здесь заглушить естественное чувство иногда оказывается делом чрезвычайно трудным и даже невозможным, какие бы не были приводимы основательные и благочестивые соображения. Но кроме того, некоторые имена греческие, еврейские или римские при всем своем высоком значении имеют созвучие с словами русского языка, выражающими понятия не высокие, например: Пуд, Лупп, Акакий, Дула, Вилл, Каник, Пигасий, Псой, Голиндука, Уирка и т. Поэтому, как думают некоторые, не следовало бы подавать повод людям соединять иногда не совсем благоприятные представления с именами, которые полагаются на сынах Православной Церкви, как священные печати" 56, 192-193. Даже оставляя в стороне комическую звукопись имени Акакий, скажем, что выбор имени героя произведен не случайно. Об этом говорит семантика отвергнутых писателем имен: Моккий — насмешник, Варух — благословенный, Соссий — здоровый, невредимый, Павсикакий — унимающий зло, бедствие, Трифилий — трилистник, клевер. Акакий значит "кроткий", "беззлобный". Более того, налицо усиление имени посредством его повторения.
Так наш герой не просто Акакий, но Акакий Акакиевич. Акакий Акакиевич же — это вдвойне кроткий. Кроткий в квадрате. Отчество дано герою в честь его отца, о котором в повести говорится совсем немного. Известно только его имя и то, что он был чиновник. Сравнивая сюжет гоголевской повести с сюжетом жития св. Акакия, замечаешь прямо совпадающие сюжетные звенья. Но для более подробного сопоставления целесообразно будет привести житие Преподобного Акакия из "Лествицы" 39, 52-53.
Не знаю каким образом приобрел он себе ученика, юношу, именем Акакия, простого нравом, но мудрого смыслом, который столько жестокостей перенес от сего старца, что для многих покажется это невероятным; ибо старец мучал его ежедневно не только укоризнами и ругательствами, но и побоями; терпение же послушника было не безрассудное. Видя, что он, как купленный раб, ежедневно крайне страдает, я часто говаривал ему при встрече с ним: "что, брат Акакий, какого сегодня? Прожив у своего немиластивого старца девять лет, Акакий отошел ко Господу, и погребен в усыпальнице отцов. Спустя пять дней после этого наставник его пошел к одному, пребывавшему там, великому старцу, и говорит: "отче, брат Акакий умер". Но старец, услышав это, сказал ему: "поверь мне, старче, я сомневаюсь в этом". Немедленно встав, старец приходит в усыпальницу с наставником блаженнаго оного подвижника, и взывает к нему, как бы к живому ибо поистине он был жив и после смерти , и говорит: "Брат Акакий, умер ли ты? Событийная канва жития Акакия и "Шинели" во многом сходны. Однако действия Башмачкина в финале лишь соотнесены с житием преподобного Акакия.
Появление в Петербурге "живых мертвецов", которые "сдергивали" шинели с господ и чиновников разных рангов, — это реальная фантастика абсурдной жизни столицы. В нее вписывается Башмачкин. Но где-то на заднем плане высвечивается и житие св. Житийная литература многие века являлась и является широко распространенным жанром. Жития писались с разными целями, но во многих, как и в житии преподобного Акакия, утверждался нравственный кодекс праведников, осуждалось насилие, зло, прославлялись добродетели. И в житии св. Акакия не только превозносилось терпение и послушание, но и утверждалась мысль, что эта добродетель будет вознаграждена, и главное, что добродетель эта активна, что она обладает высокой нравственно-всепобеждающей силой в борении со злом. Гоголя это и привлекало в житии св.
Зло мучителя старца было побеждено послушанием праведника. Жития и их сюжеты многократно перерабатывались писателями. Так и в "Шинели" Гоголя сильно влияние жития Акакия. Однако повесть ни в коем случае не подражательна. Просто финал жития был ему близок — свою веру в возможность нравственного воскрешения даже высокопоставленных чиновников, которые несли бедствия стране и отдельному человеку, писатель как бы подтверждал авторитетным старинным и хорошо известным житием. Начавшиеся в герое, но так внезапно прерванные катастрофой перемены на первый взгляд выглядят как трогательно "хорошие". Читатель инстинктивно сочувствует этой возрастающей, хотя и жалкой "полноте жизни" бедного чиновника и осознает подавляющие размеры его потери, когда герой лишается шинели. Однако при более пристальном рассмотрении этот сочувственный первоначальный взгляд на героя кажется сомнительным.
То, что выглядит как определенное высвобождение личности, может обернуться моральной потерей. В этой новой перспективе шинель являет собой символ совсем иной, нравственно-гибельной эволюции, и моральный смысл этого символа — это предостережение, по словам Виктора Эрлиха, от западни мелких страстей. Тогда, отнюдь не радуясь происшедшим в Акакии Акакиевиче переменам, читатель вправе расценить их как крайне прискорбные и посчитать прежнего Акакия Акакиевича, при всей его очевидно нелепости, идеальным. Жизнь Акакия Акакиевича — это жизнь "нищего духом" и его христианский подвиг — подвиг послушания. Добродетель Акакия Акакиевича — это добродетель смирения и послушания, и в этом он сближается со святым, в честь которого дано было ему имя и судьбу которого, хотя и в ином, мирском, преломлении он повторяет. Ни одного слова не отвечал на это Акакий Акакиевич... Только уж если слишком была невыносима шутка, когда толкали его под руку, мешая заниматься своим делом, он произносил: "Оставьте меня, зачем вы меня обижаете? Вся жизнь Акакия Акакиевича за исключением, быть может, последних его дней, связанных с приобретенем и утратой шинели и произошедших после этого с героем перемен — есть подвиг послушания.
Вот что в частности пишется о послушании в "Лествице": "Послушание есть совершенное отречение от своей души, действиями телесными показуемое... Послушание есть действие безыспытания, добровольная смерть, жизнь, чуждая любопытства, безпечалие в бедах, неуготовляемое пред Богом оправдание, бесстрашие смерти, безбедное плавание, путешествие спящих. Послушание — есть гроб собственной воли и воскресение смирения... Послушный, как мертвый, не противоречит и не рассуждает, ни в добром, ни во мнимо худом, ибо за все должен отвечать тот, кто благочестиво умертивил душу его" 39, 34. Однако послушание Акакия Акакиевича — послушание не церковное, а скорее внутреннее, из самих свойств его души исходящее. Акакий Акакиевич, "вечный титулярный советник", "служит с любовью", преданно и бескорыстно. В какой-то степени он чиновник-подвижник, одно из тех мелких, незаметных колесиков, из которых складывается весь министерский механизм. В некотором смысле Акакий Акакиевич воплощает идею гоголевского служения: "Очнитесь!
Монастырь ваш — Россия! Акакий Акакиевич — своего рода мирской монах, мирское преломление монашеского образа существования. Однако Акакий Акаккиевич — это образ неосмысленного монашества. Нигде в повести нет упоминания о совершении Акакием Акакиевичем молитвы или посещении им церкви. Высшее стремление всякого подвижника есть "блаженное бесстрастие". Именно оно поддерживало Акакия Акакиевича в его серой, однообразной жизни. Более того, Акакий Акакиевич был даже в какой-то мере счастлив, ибо в его монотонной работе, повторяющейся изо дня в день, черпал он для себя своеобразное удовлетворение. Бесстрастие — одно из важнейших устремлений человеческой души.
Как писал Гоголь — "стать на высоту того святого бесстрастия, на которую определено взойти христианину. Он, как настоящий нищий духом, говорит "смиренными, неясными и недоумения исполненными словами": "нужно сказать, что Акакий Акакиевич изъяснялся большей частью предлогами, наречиями и, наконец, такими частицами, которые решительно не имеют никакого значения. Если же дело было очень затруднительно, то он даже имел обыкновение совсем не оканчивать фразы, так что весьма часто, начавши речь словами: "Это, право, совершенно того... Однако внутренний мир героя ни сколько не ограничивается его очевидной неспособностью внятно выразить свою мысль. Просто Акакий Акакиевич мыслит в качественно другой плоскости, переходя от мира слов в мир ощущений, представлений и звуков. В повести необыкновенно много мест, подчеркивающих "непохожесть" Акакия Акакиевича на остальных, своеобычность его мировосприятия. Даже буквы бумаг, которые он переписывает, оживают в его представлении: "Там, в этом переписыванье, ему виделся какой-то свой разнообразный и приятный мир. Наслаждение выражалось на лице его; некоторые буквы были у него фавориты, до которых если он добирался, то был сам не свой: и подсмеивался, и подмигивал, и помогал губами, так что в лице его, казалось, можно было прочесть всякую букву, которую выводило перо его" 2, т.
Однако не следует отождествлять Гоголя с его героем Акакием Акакиевичем, как это делает Чинция де Лотто. Нередко в письмах, пытаясь объяснить "блаженство души" своей, он жалуется на невозможность выразить себя — вместо "нормальных слов", "одни бессвязные звуки, похожие на бред безумия". Однако, данные аргументы выглядят более чем притянуто. Во-первых, отождествление автора и его героя является одной из самых распространненных ошибок, ибо автор в любом случае многограннее создаваемых им образов, а, во-вторых, Акакий Акакиевич — намного более сложная и намного менее однозначная личность, чем может показаться при беглом и поверхностном рассмотрении. Образ Акакия Акакиевича меняется от первой редакции повести ко второй. Образ Акакия Акакиевича перерастает свои первоначальные рамки "доброго животного" и выходит за пределы "маленького человека", порядочного, хорошего, но вместе с тем совершенно безликого. Видно, что в "Шинели", как и в житии св. Акакия, герой показан, как безответный труженик — "блаженный трудник", над которым творятся насмешки и издевательства.
Много лет прослужив, беззащитный герой умирает. По житийному же канону, о чем уже говорилось, построен финал "Шинели": посмертное воскресение героя, творящего чудо с виновником своей смерти. Характерно, что старец в житии и значительное лицо в повести под воздействием этой встречи меняют свой образ мысли и поведение. Вместе с тем говорить о полном тождестве образов св. Акакия и Акакия Акакиевича нельзя. Наблюдается и иное — встречное, опровергающее течение. Например, герой Гоголя, в отличие от своего житийного протопипа, не молод, он "с лысинкой на голове" 2, т. Да и "посмертные похождения" призрака чиновника мало похожи на чудеса, совершаемые усопшим святым, а скорее на метания неуспокоенной души.
Мало того, вся история титулярного советника "омыта" комической стихией, "принципально невозможной в агиографической литературе, принципом стиля которой было отсутствие иронии и шутки" 61, 265. Однако в агиографической литературе выделялся и другой тип жития с иным типом героя. Он объединял мир смеха и мир благочестивой серьезности, балансировал на рубеже комического и трагического. Имеются в виду повествования о юродивых. Их героев А. Панченко относит к типу гротескного персонажа. Как считает ученый, юродивый — как бы "посредник между культурой народной и культурой традиционной" 46, 109 , в нем отразились черты скомороха, шута и святого мученика. Юродивого узнавали по одежде, неизменной в жар и холод, обычно "обветшалой", "многошвейной", "лоскутной".
Гоголь останавливает внимание на одежде своего титулярного советника. У Башмачкина капот таков, что некуда ставить "заплаточку", капот этот "имел странное устройство": "воротник его уменьшался с каждым годом все более и более, ибо служил на подтачивание других частей... Неэстетичность — один из важных признаков юродства: над одеждой юродивых, их поведением обычно смеется толпа, а подвижники безмолвно сносят поношения и побои. Подобные мотивы есть и в "Шинели": "Молодые чиновники подсмеивались и острили над ним... Но ни одного слова не отвечал на это Акакий Акакиевич, как будто никого и не было перед ним" 2, т. Еще юродивые отличались косноязычием, "детским языком", но если они говорили, то их высказывания были кратки, как "афористические фразы". Основные черты юродства приведены в книге Г. Федотова "Святые Древней Руси": "1.
Аскетическое попрание тщеславия, всегда опасного для монашеской аскезы. В этом смысле юродство есть притворное безумие или безнравственность с целью поношения от людей. Выявление противоречия между глубокой христианской правдой и поверхностным здравым смыслом и моральным законом с целью посмеяния миру... Служение миру в своеобразной проповеди, которая совершается не словом и не делом, а силой Духа, духовной властью личности, нередко облеченной пророчеством" 84, 193. Безобразное поношение юродивых, отмечает А. Панченко, однако "претендовало на роль зрелища самого душеполезного" 46, 112, 122-123, 143. В "Шинели", в сцене глумления, Башмачкин впервые произносит свою единственную некосноязычную афористическую фразу: "оставьте меня, зачем вы меня обижаете? Они позволяли себе возводить хулу на предержащих власть.
Элементы обличения, брани в адрес значительных лиц со стороны кроткого и смиренного есть и в гоголевской "Шинели", а в финале повести грозный герой является как бы обличающим символом совести генерала. Однако при всем перечисленном сходстве повесть Гоголя отличается от агиографической литературы прежде всего точкой зрения автора на мир и на героя. Рассказывая о мученической жизни святого, агиограф не позволял себе улыбнуться над странными поступками юродивого, житийная литературы была серьезна и благочестива, она не терпела ни малейшей иронии, даже в отношении к персонажу трагикомического плана, чего нельзя сказать об отношении к герою автора-повествователя в "Шинели". Вместе с тем, учитывая сходное и несходное, можно утверждать, что видимые черты житийного канона в разных его вариантах: обычного жития, проложного жития, а особенно — жития юродивого, проясняют в образе Башмачкина дополнительные смыслы, вскрывают еще один слой характера героя, еще одну красу в изображении титулярного советника. Одна из основных тем "Шинели", как и в какой-то мере всех "Петербургских повестей" — это тема страстей человеческих. В "Шинели" предстает полная картина страсти с первой минуты ее зарождения, когда Акакий Акакиевич, сперва нерешительно и неуверенно, помыслил о новой шинели. Потом мысль окрепла и Акакий Акакиевич стал подумывать "не положить ли, точно, куницы на воротник. По вечерам он приучился голодать, но "но он питался духовно, нося в мыслях своих вечную идею будущей шинели" 2, т.
Страсть постепенно порабощает Акакия Акакиевича. Даже служба, прежде такая важная для Акакия Акакиевича отступает словно бы на второй план. С лица и с поступков его исчезло само собою сомнение, нерешительность — словом, все колеблющиеся и неопределенные черты" 2, т. И вот шинель приобретена. И вместе с тем начинается отсчет последних дней жизни Акакия Акакиевича. Шинель, ставшая сосредоточием его ценностей, теперь становится причиной его гибели. Приобретение шинели резко меняет привычный уклад жизни героя. Мерное, ритмичное повествование повести приобретает вдруг поспешность и динамику, не свойственную ей ранее.
События начинают вдруг развиваться стремительно, совершенно выходя из-под контроля Акакия Акакиевича. Прежде незаметный, герой оказывается вдруг в центре всеобщего внимания: "Начали поздравлять его, приветствовать, так что тот сначала только улыбался, а потом сделалось ему даже стыдно. Когда же все, приступив к нему, стали говорить, что нужно вспрыснуть новую шинель и что, по крайней мере, он должен задать им всем вечер, Акакий Акакиевич потерялся совершенно, не зная, как ему быть, что такое отвечать и как отговориться... Наконец один из чиновников, какой-то даже помощник столоначальника, вероятно для того, чтобы показать, что он ничуть не гордец и знается даже с низшими себя, сказал: "Так и быть, я вместо Акакия Акакиевича даю вечер и прошу ко мне сегодня на чай: я же, как нарочно, сегодня именинник. Впрочем, ему потом сделалось приятно, когда он вспомнил, что будет иметь через то случай пройтись даже и ввечеру в новой шинели. Этот весь день был для Акакия Акакиевича точно самый большой торжественный праздник... И вот жизнь Акакия Акакиевича, прежде такая малособытийная и монотонная, принимает совсем другой оборот. Словно бы из тихой заводи, он вдруг попадает на быстрое для него, разумеется течение.
Акакий Акакиевич теряет свое прежнее, почти монашеское смирение: "Он уже несколько лет не выходил по вечерам на улицу. Остановился с любопытством перед освещенным окошком магазина посмотреть на картину, где изображена была какая-то красивая женщина, которая скидала с себя башмак, обнаживши, таким образом, всю ногу, очень недурную, а за спиной ее, из дверей другой комнаты, выставил голову какой-то мужчина с бакенбардами и красивой эспаньолкой под губой. Акакий Акакиевич покачал головой и усмехнулся и потом пошёл своею дорогою" 2, т. Потеряв шинель, Акакий Акакиевич уже не может вернуться к смирению, к своему прежнему состоянию, что и является причиной его гибели. Григорьев в своей статье "Гоголь и его последняя книга" писал: "... В образе Акакия Акакикевича поэт начертал последнюю грань обмеления Божьего создания до той степени, что вещь, и вещь самая ничтожная, становится для человека источником беспередельной радости и уничтожающего горя, до того, что "Шинель" делается трагическим fatum в жизни существа, созданного по образу и подобию Вечного... Реальная и бытовая сцена ограбления Акакия Акакиевича подана автором как нечто фантастическое, ирреальное, противоречащее всем законам логики. Этой сцене противостоит финал повести, в котором нереальный сюжет похождения мертвеца подкреплен реальными, подчеркивающими конкретную городскую географию деталями: "Кирюшкин переулок", "Калинкин мост", район Коломны, Обухов мост.
Содержание "Шинели" отнюдь не ограничивается только историей приобретения и утраты шинели, и последовавшей отсюда смерти чиновника. Еще одним доказательством несомненного влияния житийной литературы на "Шинель" является финал повести. Объяснение финала именно с этой точки зрения представляется достаточно аргументированной и возможной. Как известно, одним из доказательств святости служит явление святого после смерти и творимые им посмертные чудеса. Однако в случае с Акакием Акакиевичем о святости говорить нельзя. Беспокойный призрак Акакия Акакиевича, стаскивающий с чиновников шинели — это неуспокоенность души бедного чиновника, неспособность ее обрести долгожданный покой после смерти. Впрочем схоство образов Акакия Акакиевича и святого Акакия не является непосредственным, а скорее опосредованным по отношению к мирской и суетной жизни. А на самом деле противоречие не снимается: недостаток ума лишает Акакия Акакиевича возможности распознать и победить искушение, что приводит его к гибели.
Этим и отличается герой "Шинели" от святого Акакия, которого преподобный Иоанн Синайский описывает, как "простого нравом, но мудрого смыслом". Поэтому и итоги их жизненного пути различны" 22, 131. Акакий Акакииевич — добрый, "положительно прекрасный" человек.
Его смерть ничего не меняет: «На другой день уже на его месте сидел новый чиновник». Внешность «Чиновник нельзя сказать, чтобы очень замечательный, низенького роста, несколько рябоват, несколько рыжеват, несколько даже на вид подслеповат, с небольшой лысиной на лбу, с морщинами по обеим сторонам щёк и цветом лица что называется геморроидальным». Речь Башмачкин «изъяснялся большею частью предлогами, наречиями и, наконец, такими частицами, которые решительно не имеют никакого значения», «имел обыкновение совсем не оканчивать фразы». Речь героя свидетельствует о его интеллектуальной и духовной неразвитости. Способности Может только переписывать слово в слово, находит невероятно трудным «переменить заглавный титул да переменить кое-где глаголы из первого лица в третье».
Где служил главный герой повести Шинель?
Ни у кого из сослуживцев он не вызывает ни сочувствия, ни жалости. Но ни одного слова не отвечал на это Акакий Акакиевич, как будто бы никого и не было перед ним; это не имело даже влияния на занятия его: среди всех этих докук он не делал ни одной ошибки в письме.
Однако ж и капитан, и ротмистр, и титулярный советник — люди в той жизни далеко не последние. Титулярным советником был Пушкин. Лермонтов — поручик двенадцатый класс. Правда, потомственными дворянами они уже были по праву рождения. Литературные ж герои — Шпонька, Хлестаков, Бальзаминов — и вовсе мелочь, четырнадцатый, начальный класс, «елистратишки». Так что для человека без больших амбиций жить в чине титулярного советника было совсем не зазорно с амбициями другое дело, вот хотя бы случай Афанасия Фета — впрочем, это история для другого раза. Чин чином, а деньги деньгами.
Гоголь называет размер жалования Акакия Акакиевича: четыреста рублей в год или около того. Счет, разумеется, ведется на ассигнации. Четыреста рублей — много это или мало? Зависит от того, кто считает. И сколько людей живут на эти четыреста рублей. У полковника, например, жалование все восемьсот, но вдруг у него жена, пять детей и старушка мать? Нет, на жалование в России жить всегда было непросто, традиция платить гроши и распекать за взяточничество идёт издалека, но всё ж можно было жить и без взяток. Другой литературный герой, Бальзаминов, существует на значительно меньшие деньги, сто двадцать рублей в год, втроем — сам, его матушка плюс прислуга Матрёна, но одет по моде коллежских регистраторов.
Правда, живет он не в Петербурге, а Москве, зато позже Башмачкина. Инфляция тогда была небольшой, рост цен по сравнению с современными темпами мизерный, а всё же, а всё же... Человек невыдуманный, петербуржец Михаил Чигорин, жил ещё позже, и, покуда не бросил службу и не отдался целиком шахматам, довольствовался жалованием в те же четыреста рублей или около того. Жил скромно, но опять же имел на иждивении жену и дочь. В частном секторе экономики жалование в двести пятьдесят рублей в год, разумеется являлось достаточным аргументом, чтобы приказчик из Петербурга отправился в Воронеж, в книжный магазин Ивана Саввича Никитина.
За свою работу Петрович затребовал двенадцать рублей, а процесс шиться занял две недели. И вот, наконец, наступил самый торжественный день в жизни Акакия Акакиевича. Шинель была готова и он сразу же надел ее в департамент. Там его все поздравляли и даже говорили, что нужно отпраздновать это событие. Смущенного чиновника спасло только приглашение на чай, поступившее от другого чиновника в отделе, который в тот день был именинником. После торжества Акакий Акакиевич как обычно вернулся домой, пообедал и отправился к одному чиновнику, проживающему в дальнем конце города. Там его шинель тоже всем понравилась, далее был ужин с шампанским. Несмотря на то, что он не хотел оставаться допоздна, его задержали почти до полуночи. Затем он незаметно удалился. По дороге он был в таком веселом настроении, что даже решил следовать за какой-то дамой. Вскоре улицы стали пустынными и наводящими страх. Вдруг к нему подошли люди с усами, забрали новую шинель и толкнули его в снег. Акакий Акакиевич с криками побежал к будочнику, но тот не пожелал и пальцем пошевелить. Совершенно расстроенный он вернулся домой. На следующий день он обратился к частному приставу, у которого также не нашел помощи. В департаменте, увидев его в старом «капоте», его пожалели и даже думали сделать складчину, чтобы как-то помочь. В итоге была собрана сущая безделица и ему посоветовали обратиться к одному значительному лицу, который мог поспособствовать поискам шинели. Акакий Акакиевич так и поступил. Значительное лицо только недавно приступило к своим обязанностям и старалось изо всех сил казаться более значительным. Со строгим лицом он отчитал приятеля, которого знавал раньше, но давно не видел. Акакий Акакиевич так и ушел ни с чем. Не чуя ног, он добрался до дома и свалился с горячкой. Через несколько дней, проведенных в беспамятстве и бреду, он умер. В департаменте об этом узнали лишь на четвертый день после похорон. Вскоре возле Калинкина моста стало появляться привидение, очень похожее по описаниям на Акакия Акакиевича. Мертвец сдирал с прохожих шинели, не разбирая чина и звания. Полиции никак не удавалось его поймать. В это же время то самое значительное лицо, узнав о смерти приятеля, очень сожалел о случившемся. Дабы как-то развлечься и прогнать унылые мысли, он направился на вечеринку, а оттуда к некой Каролине Ивановне. По дороге он почувствовал, что кто-то схватил его за воротник. В нападающем он узнал Акакия Акакиевича. Тот торжествующе стащил с него шинель.
Неизвестно, каким образом в департаменте все вдруг узнали, что у Акакия Акакиевича новая шинель и что уже капота более не существует. Все в ту же минуту выбежали в швейцарскую смотреть новую шинель Акакия Акакиевича. Начали поздравлять его, приветствовать, так что тот сначала только улыбался, а потом сделалось ему даже стыдно. Когда же все, приступив к нему, стали говорить, что нужно вспрыснуть новую шинель и что, по крайней мере, он должен задать им всем вечер, Акакий Акакиевич потерялся совершенно, не знал, как ему быть, что такое отвечать и как отговориться. Он уже минут через несколько, весь закрасневшись, начал было уверять довольно простодушно, что это совсем не новая шинель, что это так, что это старая шинель. Наконец один из чиновников, какой-то даже помощник столоначальника, вероятно для того, чтобы показать, что он ничуть не гордец и знается даже с низшими себя, сказал: «Так и быть, я вместо Акакия Акакиевича даю вечер и прошу ко мне сегодня на чай: я же, как нарочно, сегодня именинник». Чиновники, натурально, тут же поздравили помощника столоначальника и приняли с охотою предложение. Акакий Акакиевич начал было отговариваться, но все стали говорить, что неучтиво, что просто стыд и срам, и он уж никак не мог отказаться. Впрочем, ему потом сделалось приятно, когда вспомнил, что он будет иметь чрез то случай пройтись даже и ввечеру в новой шинели. Этот весь день был для Акакия Акакиевича точно самый большой торжественный праздник. Он возвратился домой в самом счастливом расположении духа, скинул шинель и повесил ее бережно на стене, налюбовавшись еще раз сукном и подкладкой, и потом нарочно вытащил, для сравненья, прежний капот свой, совершенно расползшийся. Он взглянул на него, и сам даже засмеялся: такая была далекая разница! И долго еще потом за обедом он все усмехался, как только приходило ему на ум положение, в котором находился капот. Пообедал он весело и после обеда уж ничего не писал, никаких бумаг, а так немножко посибаритствовал на постеле, пока не потемнело. Потом, не затягивая дела, оделся, надел на плеча шинель и вышел на улицу. Где именно жил пригласивший чиновник, к сожалению, не можем сказать: память начинает нам сильно изменять, и все, что ни есть в Петербурге, все улицы и домы слились и смешались так в голове, что весьма трудно достать оттуда что-нибудь в порядочном виде. Как бы то ни было, но верно, по крайней мере, то, что чиновник жил в лучшей части города, — стало быть, очень не близко от Акакия Акакиевича. Сначала надо было Акакию Акакиевичу пройти кое-какие пустынные улицы с тощим освещением, но по мере приближения к квартире чиновника улицы становились живее, населенней и сильнее освещены. Пешеходы стали мелькать чаще, начали попадаться и дамы, красиво одетые, на мужчинах попадались бобровые воротники, реже встречались ваньки с деревянными решетчатыми своими санками, утыканными позолоченными гвоздочками, — напротив, всё попадались лихачи в малиновых бархатных шапках, с лакированными санками, с медвежьими одеялами, и пролетали улицу, визжа колесами по снегу, кареты с убранными козлами. Акакий Акакиевич глядел на все это, как на новость. Он уже несколько лет не выходил по вечерам на улицу. Остановился с любопытством перед освещенным окошком магазина посмотреть на картину, где изображена была какая-то красивая женщина, которая скидала с себя башмак, обнаживши, таким образом, всю ногу, очень недурную; а за спиной ее, из дверей другой комнаты, выставил голову какой-то мужчина с бакенбардами и красивой эспаньолкой под губой. Акакий Акакиевич покачнул головой и усмехнулся и потом пошел своею дорогою. Почему он усмехнулся, потому ли, что встретил вещь вовсе не знакомую, но о которой, однако же, все-таки у каждого сохраняется какое-то чутье, или подумал он, подобно многим другим чиновникам, следующее: «Ну, уж эти французы! Наконец достигнул он дома, в котором квартировал помощник столоначальника. Помощник столоначальника жил на большую ногу: на лестнице светил фонарь, квартира была во втором этаже. Вошедши в переднюю, Акакий Акакиевич увидел на полу целые ряды калош. Между ними, посреди комнаты, стоял самовар, шумя и испуская клубами пар. На стенах висели всё шинели да плащи, между которыми некоторые были даже с бобровыми воротниками или с бархатными отворотами. За стеной был слышен шум и говор, которые вдруг сделались ясными и звонкими, когда отворилась дверь и вышел лакей с подносом, уставленным опорожненными стаканами, сливочником и корзиною сухарей. Видно, что уж чиновники давно собрались и выпили по первому стакану чаю. Акакий Акакиевич, повесивши сам шинель свою, вошел в комнату, и перед ним мелькнули в одно время свечи, чиновники, трубки, столы для карт, и смутно поразили слух его беглый, со всех сторон подымавшийся разговор и шум передвигаемых стульев. Он остановился весьма неловко среди комнаты, ища и стараясь придумать, что ему сделать. Но его уже заметили, приняли с криком, и все пошли тот же час в переднюю и вновь осмотрели его шинель. Акакий Акакиевич хотя было отчасти и сконфузился, но, будучи человеком чистосердечным, не мог не порадоваться, видя, как все похвалили шинель. Потом, разумеется, все бросили и его и шинель и обратились, как водится, к столам, назначенным для виста. Все это: шум, говор и толпа людей, — все это было как-то чудно Акакию Акакиевичу. Он просто не знал, как ему быть, куда деть руки, ноги и всю фигуру свою; наконец подсел он к игравшим, смотрел в карты, засматривал тому и другому в лица и чрез несколько времени начал зевать, чувствовать, что скучно, тем более что уж давно наступило то время, в которое он, по обыкновению, ложился спать. Он хотел проститься с хозяином, но его не пустили, говоря, что непременно надо выпить в честь обновки по бокалу шампанского. Через час подали ужин, состоявший из винегрета, холодной телятины, паштета, кондитерских пирожков и шампанского. Акакия Акакиевича заставили выпить два бокала, посла которых он почувствовал, что в комнате сделалось веселее, однако ж никак не мог позабыть, что уже двенадцать часов и что давно пора домой. Чтобы как-нибудь не вздумал удерживать хозяин, он вышел потихоньку из комнаты, отыскал в передней шинель, которую не без сожаления увидел лежавшею на полу, стряхнул ее, снял с нее всякую пушинку, надел на плеча и опустился по лестнице на улицу. На улице все еще было светло. Кое-какие мелочные лавчонки, эти бессменные клубы дворовых и всяких людей, были отперты, другие же, которые были заперты, показывали, однако ж, длинную струю света во всю дверную щель, означавшую, что они не лишены еще общества и, вероятно, дворовые служанки или слуги еще доканчивают свои толки и разговоры, повергая своих господ в совершенное недоумение насчет своего местопребывания. Акакий Акакиевич шел в веселом расположении духа, даже подбежал было вдруг, неизвестно почему, за какою-то дамою, которая, как молния, прошла мимо и у которой всякая часть тела была исполнена необыкновенного движения. Но, однако ж, он тут же остановился и пошел опять по-прежнему очень тихо, подивясь даже сам неизвестно откуда взявшейся рыси. Скоро потянулись перед ним те пустынные улицы, которые даже и днем не так веселы, а тем более вечером. Теперь они сделались еще глуше и уединеннее: фонари стали мелькать реже — масла, как видно, уже меньше отпускалось; пошли деревянные домы, заборы; нигде ни души; сверкал только один снег по улицам, да печально чернели с закрытыми ставнями заснувшие низенькие лачужки. Он приблизился к тому месту, где перерезывалась улица бесконечною площадью с едва видными на другой стороне ее домами, которая глядела страшною пустынею. Вдали, Бог знает где, мелькал огонек в какой-то будке, которая казалась стоявшей на краю света. Веселость Акакия Акакиевича как-то здесь значительно уменьшилась. Он вступил на площадь не без какой-то невольной боязни, точно как будто сердце его предчувствовало что-то недоброе. Он оглянулся назад и по сторонам: точное море вокруг него. У него затуманило в глазах и забилось в груди. Акакий Акакиевич хотел было уже закричать «караул», как другой приставил ему к самому рту кулак величиною в чиновничью голову, примолвив: «А вот только крикни! Чрез несколько минут он опомнился и поднялся на ноги, но уж никого не было. Он чувствовал, что в поле холодно и шинели нет, стал кричать, но голос, казалось, и не думал долетать до концов площади. Отчаянный, не уставая кричать, пустился он бежать через площадь прямо к будке, подле которой стоял будочник и, опершись на свою алебарду, глядел, кажется, с любопытством, желая знать, какого черта бежит к нему издали и кричит человек. Акакий Акакиевич, прибежав к нему, начал задыхающимся голосом кричать, что он спит и ни за чем не смотрит, не видит, как грабят человека. Будочник отвечал, что он не видал ничего, что видел, как остановили его среди площади какие-то два человека, да думал, что то были его приятеля; а что пусть он, вместо того чтобы понапрасну браниться, сходит завтра к надзирателю, так надзиратель отыщет, кто взял шинель. Акакий Акакиевич прибежал домой в совершенном беспорядке: волосы, которые еще водились у него в небольшом количестве на висках и затылке, совершенно растрепались; бок и грудь и все панталоны были в снегу. Старуха, хозяйка квартиры его, услыша страшный стук в дверь, поспешно вскочила с постели и с башмаком на одной только ноге побежала отворять дверь, придерживая на груди своей, из скромности, рукою рубашку; но, отворив, отступила назад, увидя в таком виде Акакия Акакиевича. Когда же рассказал он, в чем дело, она всплеснула руками и сказала, что нужно идти прямо к частному, что квартальный надует, пообещается и станет водить; а лучше всего идти прямо к частному, что он даже ей знаком, потому что Анна, чухонка, служившая прежде у нее в кухарках, определилась теперь к частному в няньки, что она часто видит его самого, как он проезжает мимо их дома, и что он бывает также всякое воскресенье в церкви, молится, а в то же время весело смотрит на всех, и что, стало быть, по всему видно, должен быть добрый человек. Выслушав такое решение, Акакий Акакиевич печальный побрел в свою комнату, и как он провел там ночь, предоставляется судить тому, кто может сколько-нибудь представить себе положение другого. Поутру рано отправился он к частному; но сказали, что спит; он пришел в десять — сказали опять: спит; он пришел в одиннадцать часов — сказали: да нет частного дома; он в обеденное время — но писаря в прихожей никак не хотели пустить его и хотели непременно узнать, за каким делом и какая надобность привела и что такое случилось. Так что наконец Акакий Акакиевич раз в жизни захотел показать характер и сказал наотрез, что ему нужно лично видеть самого частного, что они не смеют его не допустить, что он пришел из департамента за казенным делом, а что вот как он на них пожалуется, так вот тогда они увидят. Против этого писаря ничего не посмели сказать, и один из них пошел вызвать частного. Частный принял как-то чрезвычайно странно рассказ о грабительстве шинели. Вместо того чтобы обратить внимание на главный пункт дела, он стал расспрашивать Акакия Акакиевича: да почему он так поздно возвращался, да не заходил ли он и не был ли в каком непорядочном доме, так что Акакий Акакиевич сконфузился совершенно и вышел от него, сам не зная, возымеет ли надлежащий ход дело о шинели или нет. Весь этот день он не был в присутствии единственный случай в его жизни. На другой день он явился весь бледный и в старом капоте своем, который сделался еще плачевнее. Повествование о грабеже шинели, несмотря на то что нашлись такие чиновники, которые не пропустили даже и тут посмеяться над Акакием Акакиевичем, однако же, многих тронуло. Решились тут же сделать для него складчину, но собрали самую безделицу, потому что чиновники и без того уже много истратились, подписавшись на директорский портрет и на одну какую-то книгу, по предложению начальника отделения, который был приятелем сочинителю, — итак, сумма оказалась самая бездельная. Один кто-то, движимый состраданием, решился, по крайней мере, помочь Акакию Акакиевичу добрым советом, сказавши, чтоб он пошел не к квартальному, потому что хоть и может случиться, что квартальный, желая заслужить одобрение начальства, отыщет каким-нибудь образом шинель, но шинель все-таки останется в полиции, если он не представит законных доказательств, что она принадлежит ему; а лучше всего, чтобы он обратился к одному значительному лицу, что значительное лицо, спишась и снесясь с кем следует, может заставить успешнее идти дело. Нечего делать, Акакий Акакиевич решился идти к значительному лицу. Какая именно и в чем состояла должность значительного лица, это осталось до сих пор неизвестным. Нужно знать, что одно значительное лицо недавно сделался значительным лицом, а до того времени он был незначительным лицом. Впрочем, место его и теперь не почиталось значительным в сравнении с другими, еще значительнейшими. Но всегда найдется такой круг людей, для которых незначительное в глазах прочих есть уже значительное. Впрочем, он старался усилить значительность многими другими средствами, именно: завел, чтобы низшие чиновники встречали его еще на лестнице, когда он приходил в должность; чтобы к нему являться прямо никто не смел, а чтоб шло все порядком строжайшим: коллежский регистратор докладывал бы губернскому секретарю, губернский секретарь — титулярному или какому приходилось другому, и чтобы уже, таким образом, доходило дело до него. Так уж на святой Руси все заражено подражанием, всякий дразнит и корчит своего начальника. Говорят даже, какой-то титулярный советник, когда сделали его правителем какой-то отдельной небольшой канцелярии, тотчас же отгородил себе особенную комнату, назвавши ее «комнатой присутствия», и поставил у дверей каких-то капельдинеров с красными воротниками в галунах, которые брались за ручку дверей и отворяли ее всякому приходившему, хотя в «комнате присутствия» насилу мог уставиться обыкновенный письменный стол. Приемы и обычаи значительного лица были солидны и величественны, но не многосложны. Главным основанием его системы была строгость. Хотя, впрочем, этому и не было никакой причины, потому что десяток чиновников, составлявших весь правительственный механизм канцелярии, и без того был в надлежащем страхе; завидя его издали, оставлял уже дело и ожидал стоя ввытяжку, пока начальник пройдет через комнату. Обыкновенный разговор его с низшими отзывался строгостью и состоял почти из трех фраз: «Как вы смеете? Знаете ли вы, с кем говорите? Понимаете ли, кто стоит перед вами?
Шинель образы героев. «Шинель» главные герои
Уникальная символика — чин Башмачкина имеет свою уникальную символику, которая отображается в форме и расцветке фамилий на мундирах и знаках различия. Характер и образ жизни Акакия Акакиевича Башмачкина. О сервисе Прессе Авторские права Связаться с нами Авторам Рекламодателям Разработчикам. 13. какой чин был у значительного лица? как обычно он вел себя с подчиненными? 14. как значительное лицо принял башмачкина? почему он "распекал" пришедшего к нему за человека? «Шине́ль» — одна из петербургских повестей Николая Гоголя. Увидела свет в 3-м томе собрания сочинений Гоголя, отпечатанного на исходе 1842 года и поступившего в продажу в последней.
Где служил главный герой повести Шинель?
Характеристика Акакия Акакиевича Башмачкина дана в первом абзаце повести. Чин имеет башмачкин – это выражение обычного русского языка, которое возникло в XIX веке и стало популярным благодаря произведениям писателя Николая. Чин Башмачкина был удостоен этого звания благодаря своему выдающемуся таланту и долголетнему опыту в сфере обувного ремесла. Характер и образ жизни Акакия Акакиевича Башмачкина.