«Заста́ва Ильича́» — советский художественный фильм Марлена Хуциева, лирическая киноповесть о поколении, вступающем в самостоятельную жизнь в стране.
Дорогой Владимир Ильич: Актеры, игравшие Ленина
Двадцать лет спустя Фрагмент экспозиции выставки «Искусство или смерть. Повесть военных лет, драма. По одноименной повести К. Симонова и других произведений цикла «Из записок Лопатина» Майор и военный журналист Василий Николаевич… … Энциклопедия кино Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя — У этого термина существуют и другие значения, см.
Ну, как я могу тебе советовать?
Никто не поверит! Все знают, что даже животные не бросают своих детёнышей. Если щенка возьмут от собаки и бросят в воду, она сейчас же кинется его спасать, рискуя жизнью. Можно ли представить себе, чтобы отец не ответил на вопрос сына и не помог ему советом, как найти правильный путь в жизни?
Горького С. Герасимов и С. Ростоцкий выступили за то, чтобы М. Хуциев доработал фильм в соответствии с партийной критикой [13].
Ильичёв одобрил «намерение продолжить работу над картиной» [14]. Хуциев был вынужден внести в неё ряд поправок: Поправок в фильме было много. Я уже устал что-то доказывать, переснимать. Ведь я не делал заплатки, а переснимал заново целые сцены [15].
Наиболее существенные изменения претерпели следующие эпизоды: вечер поэтов в Политехническом музее, разговор Сергея с отцом Ани и финальный разговор Сергея с погибшим на фронте отцом, который в новом варианте прощался с сыном такими словами: «Я тебе завещаю Родину, и моя совесть до конца чиста перед тобой». В тот год его посмотрели 8,8 миллионов зрителей.
Но с чего бы? В обычной психологической драме были бы прописаны и рационально обоснованы все его стадии: сначала между героями пробегала бы легкая трещинка, возникшая как бы из ничего, из пустячной причины; она катастрофически расползалась бы от эпизода к эпизоду, разрастаясь до пропасти. Так, скажем, выстроена сцена с Черноусовым, сослуживцем Николая. Массивный, с широкими рыхлыми плечами Черноусов вроде бы свойский рубаха-парень: развязно-общительный, сыплющий дежурными прибаутками и панибратски похлопывающий Кольку по плечу.
Притом — весь какой-то уклончивый и скользковатый и свой беспокойный взгляд все время отводит от собеседника, словно не решаясь посмотреть ему в глаза. Цельный мир беззаботного Кольки дал трещину; он увидел, что доблестное ведомство вольготно, как встарь, шпионит за честными гражданами, но стоило ему поделиться с друзьями своей тревогой, как Сергей с какой-то не свойственной ему кривой усмешечкой стал, как премудрый пескарь из-под коряги, вещать какую-то замшелую пошлятину — плетью, мол, обуха не перешибешь. Что с ним стряслось? Давал бой цинизму, а тут — сам, как Анин отец, развел мутную философию трехкопеечного цинизма. С позиций психологического реализма это странно, но действие происходит в метро, что сразу вносит в эпизод образную логику.
Еще я хотел делать картину о войне под названием «Поколение» — о молодых ребятах, ушедших на фронт. Но прокатилась волна пацифизма, и на мою заявку на студии Горького ответили: «Нет, о войне не нужно». Марлен Хуциев долго уговаривал друга и однокурсника, сценариста Феликса Миронера, поработать вместе. Но у того были свои планы. Феликс — потрясающий мастер диалога. Мы часто ссорились. Главный конфликт произошел в Доме творчества в Болшеве, уже после того, как мы подали заявку на фильм. Рассорились на сцене, где парень увидел девушку в автобусе и пошел за ней. Я не буду дальше работать и снимаю свою фамилию», — вспоминает Марлен Хуциев. В общем, произошла ерундовая ссора, причем в тот момент, когда уже было написано сорок страниц сценария. Надо было срочно искать замену. Я прочитал его сценарий «Причал». Мы встретились в Доме кино. Парень странно здоровался, держа руки по швам. Он ведь был суворовцем. Генка стал приносить варианты сценария, что-то я переделывал. Он сочинил сцену на выставке молодых художников. Когда произошла история с Хрущевым, Генка встал в позу, изображал из себя человека, который выше этого, отказался делать поправки. Потом я узнал, что он сочинял с Данелия «Я шагаю по Москве». В самый разгар работы Генка мог исчезнуть и так же неожиданно появиться. Спрашиваю: «Что с тобой? Куда ты делся? Он рассказывал, как его поместили в бокс и он не мог оттуда выйти. Я говорю: «У тебя же подкрашенные волосы». И тут он сознался, что ездил в Одессу пробоваться у Пети Тодоровского в фильме «Верность». Теперь Хуциев сожалеет о том, что не оставил имя Феликса Миронера в титрах. А зрители и не подозревают, что он причастен к «Заставе Ильича». Именно Миронер когда-то рассказал Хуциеву о том, что есть такой человек — Булат Окуджава, который пишет замечательные песни, и даже напел одну из них: «Девочка плачет, шарик улетел». Впервые я слышал песню Булата «Я вновь повстречался с надеждой» в исполнении интеллигентов «Магистрали». Они пели хором, потом поднимали бокалы. Все это походило на клятву и произвело на меня огромное впечатление». Спрашиваю у Марлена Хуциева, как он не боялся окружать себя дебютантами. Отвечает: «Я вообще рисковый человек. Ну кто бы на моем месте решился пригласить студента третьего курса и с ним работать? К сожалению, он рано ушел из жизни. У Николая Губенко — это первая роль. Станислав Любшин до этого только где-то мелькнул. Кстати, с Петей Тодоровским, тогда еще оператором, мы жили в одном общежитии на Лосинке, готовили на одной плите. В Одессу он попал из-за меня. Встретились как-то, я говорю: «Поехали снимать кино в Одессу». Он согласился. Я тогда ни одного снятого им метра не видел. Позвал из-за человеческой симпатии». Валентин Попов, сыгравший 23-летнего сына, который спрашивает у погибшего на войне отца о том, как жить, остался самым неизвестным героем этой истории. Чрезвычайно одаренный, он не сделал актерской карьеры. Пытался заниматься режиссурой, и тут что-то не заладилось. А когда снимался в «Заставе Ильича», не вписался в компанию золотой молодежи, будучи по сути заводским парнем. Марианна Вертинская, сыгравшая его возлюбленную, общалась с другими: «Мы с Валей особенно не дружили. А Валю я как-то встретила в Елисеевском магазине. Он уехал, по-моему, на Одесскую студию, пытался снимать как режиссер, что-то писал. Закончил какие-то режиссерские курсы. Переживал, что ничего не получается. У него было депрессивное состояние. А потом я узнала, что он умер».
Застава Ильича (фильм, 1965) — Википедия
Между этими точками и размещалась сцена вербовки: пространство, как бы разомкнутое к небесам, преображалось, напротив, в замкнутое и угрожающее — причем очень плавно и постепенно, по мере развития драматургической ситуации. После этой встречи Колька места себе не находит. Кажется, что он лично оскорблен не только фактом вербовки «Его, Кольку — в стукачи?.. И сам Колька скорее почувствовал, чем осознал: предложение «о сотрудничестве» осквернило не одного его, но и пространство, в котором запросто прозвучало, — выходило, что какая-то нечисть свободно вошла в здание, возведенное великим идеалистом и революционером, и вольготно расположилась в стенах, которые, казалось, призваны защитить от любой порчи. Если быть точнее, то эпизод, в котором Колька оставался наедине с Черноусовым, состоял из двух больших по метражу кадров, где «либеральное пространство» Ле Корбюзье преображалось плавно и неощутимо для глаза, стремясь к образному подобию вульгарной камеры для допросов, — оно становилось зловещим как бы «само по себе», без особых приемов, при помощи мягких незаметных панорам и органичных изменений крупностей героев в кадре. Когда во втором варианте фильма сцену пришлось смягчать и донос на инакомыслящего коллегу заменить на безобидную служебную интригу, Хуциев, чтобы уцелело ее истинное содержание, пошел на испытанный для подцензурного режиссера прием, когда смысловые утраты восполняла изобразительная экспрессия, а образная пластика договаривала то, что запрещалось выразить словом. Это, в общем, получилось.
Мотив «заманивания в лабиринт»См. Помню, как во ВГИКе ошарашила эта сцена именно во втором варианте фильма: мы не знали ее изначального решения, но все равно она воспринималась как очень смелое изображение вербовки, а все изложение какой-то малоинтересной интриги с переманиванием в другую лабораторию проскальзывало мимо ушей, из-за экспрессии изображения вообще не воспринимаясь. И все же... Одно дело приглядывать за идейной подноготной работника, и совсем другое — прикидывать, как распорядиться полезным технократом. Суетное обоснование зловещей атмосферы эпизода прозвучало с экрана и, как ни крути, сделало его смысл мельче. Согласимся, что это — неизбежное зло, дань цензуре, сделанная скрепя сердце, зато, по словам Хуциева, «с точки зрения мизансцены и атмосферы получившийся вариант гораздо лучше».
Кажется все же, что здесь режиссер немножко уговаривает себя. В первом варианте сцена была проще и сильнее, во втором в ней возник какой-то не свойственный Хуциеву маньеризм — пусть еле ощутимый, но отзвук тех вычурных приемов и приемчиков, которых он всегда сторонился, и той «киновыразительности», что часто оказывалась эффектным общим местом. Первый вариант казался документом, неоспоримой данностью. Из светлого и разомкнутого пространство словно перетекало здесь в замкнутое и угрожающее плавно и еле заметно, как бы само по себе, без авторского нажима и участия, во втором же решении сцены был привкус сделанности — пусть и отменного, но... Герои «Заставы... Цельный мир беззаботного Кольки дал трещину; он увидел, что доблестное ведомство вольготно, как встарь, шпионит за честными гражданами, но стоило ему поделиться с друзьями своей тревогой, как Сергей с какой-то не свойственной ему кривой усмешечкой стал, как премудрый пескарь из-под коряги, вещать какую-то замшелую пошлятину — плетью, мол, обуха не перешибешь.
Что с ним стряслось? Давал бой цинизму, а тут — сам, как Анин отец, развел мутную философию трехкопеечного цинизма. С позиций психологического реализма это странно, но действие происходит в метро, что сразу вносит в эпизод образную логику. В 30-е годы метро было больше, чем метро, и воспевалось не в качестве общественного транспорта, а как воплощение сказки, ставшей былью, — лучезарного инобытия, счастливого социалистического рая, возведенного именно под землей словно бы для того, чтобы понадежнее укрыть это замечательное место от напастей реальности, где творится невесть что, а тут, под величественными сводами, сразу снисходят на тебя тишь, гладь, прохлада, гармония и неземное сияние. В этом воплощенном антимире социальной мифологии даже светлый рай переместился... Только что в институте свойский сослуживец Кольки оказался пришельцем из той социальной запредельности, которой и существовать-то не должно, а теперь и Сергей становится каким-то мутантом: как во всяком «зазеркалье», даже лучшие друзья могут оказаться в этом неверном пространстве оборотнями.
В своей книге «Культура Два» Владимир Паперный выстраивал оппозиции авангардной «культуры 1» и тоталитарной «культуры 2» на материале советской архитектуры 20-50-х годов, но в кадрах Хуциева они были выражены чуть ли не за двадцать лет до ее написания. Нарастание Колькиного смятения сопровождается отчетливой сменой знаковой окраски архитектурных объектов, возникающих по мере развития этой драматургической линии: от устремленных, словно в некие космические сферы, сводов и распахнутых пространств дома Ле Корбюзье — к зловещей клаустрофобической «культуре 2», затягивающей вниз, в подземные лабиринты метрополитена, залитые резким и неживым искусственным светом. Оглянуться не успеешь, как миражный космос утопии оборачивается сверкающим подземельем. В фильме, однако, эти пространства не сталкиваются, а плавно перетекают одно в другое: вниз, в лабиринты «культуры 2», ведут здесь ступеньки пластических ассоциаций. Архитектурные объекты, как бы и сопровождающие, и рождающие нарастание Колькиной тревоги, сменяются в такой последовательности: знаменитое здание Ле Корбюзье — эффектный, уходящий ввысь проем дворовой арки дома Сергея, построенного в конце 20-х в духе функционализма, — наземный вход в станцию метро «Красные ворота» с его красивыми дугообразными арками, возведенный Николаем Ладовским в 1934-1935 годах, — подземный перрон станции метро «Курская», открытой в 1950 году. Особое изящество, с которым выстроена эта архитектурная цепочка, — в том, что если первые два объекта явно принадлежат «культуре 1», а последний — «культуре 2», то третий является связующим звеном между ними.
Вход в метро, созданный Ладовским, отчетливо несет «на себе следы культуры 1»: «... Это блестящее выражение нисходящего движения. Воронка ведет вниз, под землю, и это движение вниз совершенно реально, наклонный туннель соединяет два [... Этот путь может совершить каждый»Паперный В. Культура Два. Этот авангардный элемент, встроенный в «культуру 2», является переходным в прямом и переносном значениях.
Монтаж фильма поддерживает такую характеристику — кажется, что путь от наземного павильона Ладовского к перрону «Курской» наши друзья проделывают поверху и пешком: они идут через площадь, оставляя за спиной вход на станцию «Красные ворота», и, начав разговор за пивком, под уличным навесом, сразу продолжают его в метро, именно «переходя» из одного пространства в другое. В каждом поколении есть свои сволочи и порядочные люди», а затем роняет загадочное: «... К молодым сволочам я отношусь еще хуже. Принципиально хуже. Они еще страшнее». Речь идет о цинизме и циниках, а «старые» и неведомые «молодые сволочи» — всего лишь две ипостаси безверия: оболочки, пустоты, черные дыры.
Чем же «молодые» — страшнее? Если взглянуть на ленту именно так, то ее вроде бы вольная, «растрепанная» структура окажется на удивление логичной и стройной. Сергей, взыскующий некоей истины, встречается со своими искусителями. Циники помоложе — более прельстительная оболочка безверия. Оно выступает, как на эстрадном подиуме, — в броских, эффектных и явно импортного покроя одеждах социального нигилизма. Нестойкой душе устоять перед столь импозантным злом трудно, потому оно более ядовито и имеет много сторонников.
На очереди, по всем законам внутреннего сюжета, — искус встречи с «молодыми сволочами». Она и состоится, и, что как раз неожиданно, в том же самом месте — выглядящем, однако, как совсем иное пространство. Никем, кажется, не отмечалось, что главные идейные столкновения, в которых участвует Сергей, совершаются в одном месте, а именно — в квартире Ани, только сцена с ее отцом происходит во время ремонта, а сцена молодежной вечеринки — после. Разница же атмосферы и самого образного пространства этих эпизодов такова, что кажется, будто они развиваются в двух разных местах. На грубые уговоры отца Ани Сергей не поддается, и тогда все тот же демон безверия как бы для маскировки перелицовывает декорации, в которых впервые явился Сергею, и сам меняет обличье на неотразимо моднейшее и самое модернистское. Стоило Сергею на дне рождения Ани предложить тост «за картошку», как рядом возник ухоженный, чуть полнеющий, по виду вполне благополучный молодой человек и ровным тоном, с некоей даже ленцой стал втягивать его в спор о том, есть ли вообще столь высокие материи, к которым можно относиться всерьез.
Вглядываясь в Сергея своими спокойными глазами навыкате, он явно изучает эту редко залетающую сюда белую ворону — чтобы разговорить и даже слегка позлить молодого ортодокса, легкими щелчками сбивая с него непринятый и неуместный здесь социальный пафос. Это не просто завсегдатай московских салонов, не собиратель городских типов и не пижон без убеждений — они у него как раз имеются, да такие, что их выскажешь не на всякой вечеринке и уж не со всесоюзного экрана, где иные идейные платформы не дозволялось оглашать ни при какой погоде. Хуциев же, органически владея искусством социальной типизации, может все сказать, ничего не называя: так, на пикнике в его фильме «Июльский дождь» 1966 появляется высокопоставленный сотрудник КГБ, да еще работающий в самых экзотичных странах. Кто из советских цензоров допустил бы столь неприязненное изображение подобной персоны? Маскироваться, однако, этот Джеймс Бонд может где угодно, только не в фильме Хуциева: принадлежность к славному отряду людей с горячими сердцами столь проступает во всем его облике, выдавая себя словами, интонациями, пластикой, одеждой, самой внешностью этого персонажа, что прямо указывать ее становится даже как-то излишне. И в «Заставе...
Сергею возражал тот самый загадочной «ревизионист», которого обличала советская пропаганда, так и не нашедшая, однако, для него сколь-нибудь узнаваемой социальной маски пустили же в массовый оборот карикатурные изображения, скажем, сектанта или стиляги. Тип «ревизиониста», который не могли не породить послабления оттепели, почти не возникал на экранах: руководство резонно рассудило — нечего, мол, даже для обличения, по сути, популяризировать разную идейную заразу, занесенную из самого «Клуба Петефи». Об этой загадочной организации знали у нас, в общем, лишь то, что именно из ее недр полыхнуло пламя венгерской контрреволюции, и ортодоксы упоминали об этом знаменитом кружке интеллектуалов с неким суеверным ужасом, многозначительно понижая голос. Это явление уже нельзя не замечать — инакомыслие в стране пошло вширь. И Хуциев в свой многонаселенный фильм привел фигуру, без которой уже неприличен был бы истинный кинороман о современности, пусть и лирический: в идейный спор с Сергеем вступает тот самый сеятель тонкой идейной заразы, растлитель исподтишка, поглядывающий на Запад не случайно он с ходу попрекает Сергея «квасным патриотизмом» , словом, молодчик из «Клуба Петефи» собственной персоной. Как всегда у Хуциева, и этот образ создан мягкими мазками, а не плакатной «заливкой по контуру» — все же изображенный «ревизионист» не покидает пределы социальной типизации: есть, мол, у нас и такое.
Сергей поднимает брошенную ему перчатку, и если и не укладывает идейного противника на обе лопатки, то, во всяком случае, легко дает ему достойный ответ. Для победы социального героя этого вполне достаточно, но образная система фильма выражает противостояние духовных субстанций, а не социальных сил с их неизбежной правотой или неправотой сторон. Сколь угодно острый конфликт «хороших» и «плохих» персонажей лежит вне ее, и потому, как ни странно, любой исход спора с «частным» идейным противником не слишком повлияет на общий смысловой итог ленты. Сергей — человек веры, и его, в принципе, не способен искусить столь светский персонаж, к тому же — явно порядочный и интеллигентный, да еще такой, который может слегка устыдиться своей позиции, как это и происходит в финале эпизода. Отвергнуть высокие догматы Сергея может тот, кто органически пребывает в ином духовном измерении, и не логическими агрументами, всегда пустыми для верующего, а самим фактом своего существования. И Хуциев делает сильный художественный ход.
Медлительно, как в дурном сне, преодолевал грузноватый отец Ани словно вдруг ставшее вязким пространство своей неуютной и будто бы нежилой квартиры — напоминая нежить, неповоротливого зомби. В сцене же вечеринки, происходящей, кстати, в том же месте, инфернальное начало излучает совсем иной и вроде бы абсолюто не похожий на этого образцово-показательного консерватора персонаж — легкий, угловатый, артистичный юноша, сыгранный Андреем Тарковским. И сама квартира чудодейственно изменилась: былой склеп, облепленный газетами, просто не узнать — завершился вдруг «вечный ремонт», на который все сетовала Аня, возникли, словно из ниоткуда, шторы с зигзагами условного рисунка, низкие кресла и столики, сквозная ажурная «стенка», уставленная керамикой, эстампы в тонких рамочках, фигурки из гнутой проволоки, большие «художественные фото» глазастой Ани и прочие атрибуты типового дизайна и стильного стандарта начала 60-х. Изменился и искуситель, который и не собирался покидать эти стены. Он тоже словно вывернулся наизнанку, сменил окраску, перелицевался вместе с интерьерами. Вместо обрюзгшего мастодонта с его унылой житейской мудростью блистает здесь, рассыпая остроты и парадоксы, элегантно одетый юноша с умным скуластым лицом Андрея Тарковского.
Метафорический мотив «смены одежд» выражен в монтаже с той ошарашивающей буквальностью, что вообще не свойственна «Заставе...
Дьяконов, Л. Марягин Оркестр главного управления по производству фильмов. Дирижёр — А. Ройтман Директор картины — Николай Петров История создания. Цензура Идея фильма возникла ещё на съёмках «Весны на Заречной улице», а работа над ним началась в 1959 году.
Сначала Марлен Хуциев писал сценарий вместе с Феликсом Миронером, но потом пригласил студента сценарного факультета ВГИКа Геннадия Шпаликова, внёсшего в сценарий мироощущение молодого человека, «шестидесятника». Николая Губенко он запомнил со студенческого экзамена, Станислава Любшина нашёл в театре «Современник». Сергей Герасимов посоветовал взять на роль Ани Марианну Вертинскую. Снимать фильм Хуциев хотел пригласить своего друга Петра Тодоровского, который был оператором на «Весне на Заречной улице», но тот отказался, так как сам занялся режиссурой. И тогда оператором фильма стала Маргарита Пилихина. Первые съёмки прошли 1 мая 1961 года — на демонстрации.
Сцену поэтического вечера в Политехническом музее предложила снять министр культуры Екатерина Фурцева. Булат Окуджава спел песню «Сентиментальный марш». Массовка собралась сама по объявлению. Съёмки в музее проходили в августе 1962 г.
Сейчас стало модным говорить мол, «при СССР все за спиной держали фигу».
Типа, никто серьёзно не воспринимал компартию и вождей. Ага, так и победили в войне: с фигой за спиной. Не верю. А верю Серёже. Потому что он говорит это от души.
Как есть. Этот фильм не пытается воспитать зрителя, удивить его, развлечь. Этот фильм про зрителя думает во вторую очередь. В первую очередь он просто хочет высказаться. Как поэт.
Зачем вообще поэты пишут стихи? Потому что не могут не писать кто говорит другое никогда в жизни стихов и не писал. Так и авторы этого фильма. Ну не могли они его не снять. А слова «кассовые сборы» и «зрительский успех» здесь совершенно лишние.
Давно ли вы видели абсолютно искренний фильм? Когда автор не строит интригу, не удивляет спецэффектами, не смешит, не пугает, а искренне рассказывает о волнующих его вещах? Здесь нерегулируемые перекрёстки на пять полос. Здесь можно взять и скушать свежего снега. Вознесенский с Евтушенко читают стихи в Политехническом.
Люди летают в космос. Идеология стабильна. Всё только начинается. В наше время есть свежий снег опасно для здоровья. Москва забита развязками.
Поэты читают реп. Из космоса уже прилетели. Идеология смешна. Что происходит неясно. А одно осталось неизменным — люди задаются теми же вопросами что и главный герой фильма.
Как жить? Надо ли над этим задумываться? А кого любить? С кем дружить?
Ну, как я могу тебе советовать?
Никто не поверит! Все знают, что даже животные не бросают своих детёнышей. Если щенка возьмут от собаки и бросят в воду, она сейчас же кинется его спасать, рискуя жизнью. Можно ли представить себе, чтобы отец не ответил на вопрос сына и не помог ему советом, как найти правильный путь в жизни? Герасимов и С.
Ростоцкий выступили за то, чтобы М. Хуциев доработал фильм в соответствии с партийной критикой [14]. Ильичёв одобрил «намерение продолжить работу над картиной» [15]. Хуциев был вынужден внести в неё ряд поправок: Поправок в фильме было много. Я уже устал что-то доказывать, переснимать.
Застава ильича краткое содержание
Его показали Хрущеву и тут же столкнулись с резкой критикой картины. Хрущев резко раскритиковал фильм, утверждая, что в нем прорисована какая-то несоветская молодежь, показана какая-то выдуманная жизнь, совсем не похожая на советскую действительность. Так фильм был отправлен на доработки. Из него вырезали множество ключевых сцен, бесконечно заставляли сокращать. А Хуциев, как настоящий перфекционист, предпочитал не сокращать, а переснимать заново. В результате только через 20 лет, в 1980 году, вышла полная версия фильма, без всяких сокращений.
И это в наше время развернутого строительства коммунизма, освещенное идеями Программы Коммунистической партии! Первого секретаря ЦК КПСС особенно разъярила финальная сцена разговора главного героя с погибшим на фронте отцом, в которой на вопрос Сергея о том, как ему жить, отец сам спрашивает, сколько тому лет и, услышав в ответ: «Двадцать три», - говорит: «А мне двадцать один. Ну, как я могу тебе советовать? И вы хотите, чтобы мы поверили в правдивость такого эпизода? Никто не поверит! Все знают, что даже животные не бросают своих детенышей. Если щенка возьмут от собаки и бросят в воду, она сейчас же кинется его спасать, рискуя жизнью. Можно ли представить себе, чтобы отец не ответил на вопрос сына и не помог ему советом, как найти правильный путь в жизни? Герасимов и С.
Ростоцкий выступили за то, чтобы М. Хуциев доработал фильм в соответствии с партийной критикой. Ильичев одобрил «намерение продолжить работу над картиной».
Я не тот режиссер, которому оператор предлагает, как снимать. К мизансценам не подпускаю.
Маргарита Пилихина — двоюродная сестра Георгия Жукова. И этим все сказано. Она ручной камерой снимала демонстрацию, которую мы тоже организовывали», — вспоминает Марлен Хуциев. Но в первые дни снималась в ней актриса из массовки. Мы встретились с Марианной Вертинской в ее квартире на Арбате.
Она хранит немало фотографий, на которых запечатлены юный Шпаликов, Хуциев, весивший 45 кг, так что не каждый лифт его поднимал, Джульетта Мазина, оказавшаяся причастной к истории фильма. И Марлен Мартынович обратил на меня внимание. У него горели сроки. Началась паника, поскольку не было героини. Последний съемочный день у Эфроса — а уже на следующий день меня утвердили в «Заставу Ильича».
Сергей Герасимов сказал, что это попадание в яблочко. Его фраза потом ходила по студии Горького». Хуциев уже снял картины «Весна на Заречной улице» и «Два Федора». Марианне Вертинской и ее ровесникам он представлялся человеком с биографией. Но память сохраняет и другое: «Марлен Мартынович — очень поэтичный человек.
Он живет в своем мире, в который и нас хотел ввести. Мы работали скорее по состоянию, не шли по пути психологического разбора. Делали много дублей, иногда по 15. Он скрупулезно добивался нужного оттенка, переснимал какой-нибудь небольшой эпизод». Сделали фотопробы.
От кинопроб я отказалась из-за съемок у Хуциева. Тогда Марлен Мартынович был уже величина, а Тарковский еще ничего не снял, кроме «Катка и скрипки». Тогда все говорили, что «Застава Ильича» будет явлением. Сценарий написан Геной Шпаликовым, песенки которого все пели тогда под гитару. Я, как галчонок, смотрела на все.
Заканчивались съемки, и мы ехали в Дом литераторов или ВТО, на дачу к Андрону, ходили на пляж, читали. Впервые Андрон достал стихи Мандельштама, «Доктора Живаго». Все это вслух читали. Мы дружили, любили, были романы. Очень интересное было время.
Я из него вышла». Мы все были молоды, полны эмоций, верили в светлое будущее. Жизнь только начиналась. Андрей начал снимать «Рублева». Помню, как они с Андроном писали сценарий, хотели, чтобы Слава Любшин сыграл главную роль.
Ее закрывали, потом пролонгировали. Потом случилась история с Хрущевым, после которой все едва не грохнулось. Но все были полны надежд, а не упадничества. Это свойственно молодым людям. Эфроса как-то спросили, нравится ли ему одна артистка.
Он ответил: «Да, нормальная». На вопрос «а чего же вы ее не снимаете? Не зажигает». А мы все друг от друга прикуривали. Сцена, где герой разговаривает с мертвым отцом, вызвала жуткую критику.
Ему показали «Заставу Ильича» тайно. Когда были в Риме на Неделе советского фильма, Феллини пригласил нас на свою виллу. Но сначала мы поехали в кинотеатр и посмотрели его «Джульетту и духи». У меня есть две фотографии от Джульетты Мазины. На одной, где она с платком, написано: «Марианне.
Ты мне нравишься». На второй она с кошкой.
Сергей возвращается из армии, это можно сравнить с прибытием из другого мира, вроде все тоже, по старому, разве что друг женился, но что-то не так, теперь впереди теперь открытая и не понятная жизненная дорога Герой попадает в обычный советский быт, где во дворе играют в футбол и весело ходят, друг другу в гости. В фильме не ездят на гоночном автомобиле, никто не умирает от туберкулеза, нет столько драмы. Но есть люди, трое друзей, которые не уверенны в том как надо жить, они стараются делать все правильно, но это приводит к рефлексии и скуки, обыденности. Это простые люди, которые стараются жить по совести и заявления о том, что людям плевать друг на друга, звучит ещё цинично, еще возмутительно. Это ещё не то поколение, готовое опрокинуть, и опрокинувшее, былые устои. Хотя, герой Андрей Тарковского получает оплеуху, а его слова называют гадостью, он преподносит интересные мысли и взгляды, и говорит про репу не столько с целью оскорбить, скорее, задуматься, взглянуть на некоторые вещи критически, ведь репа - это и есть исконно русский корнеплод.
Содержание
- Валентин Попов: трагическая судьба актера из фильма «Застава Ильича»
- Застава Ильича Мне 20 двадцать лет фильм 1964 смотреть онлайн
- Застава Ильича - Золотая коллекция - Проекты киностудии им. М. Горького
- Актёры и создатели
Застава Ильича (1964) — актёры и создатели
Застава Ильича — статья из Интернет-энциклопедии для Художественно-лирический киноочерк об инфантильном поколении 60-х, воспитанном на лживых протестных идеалах и колониальной нацистской пропаганде "Застава Ильича", в котором сюрреалистичность многих сцен с метафорой войны. Фильм Мне двадцать лет (1964) смотрите онлайн на Триколор Кино и ТВ: Вернувшись из армии, Сергей встречается со своими старыми друзьями Славой и Николаем. Новая, взрослая жизнь ставит перед молодыми людьми множество самых сложных вопросов. Актеры фильма Застава Ильича: Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский. Фильм трудной судьбы, «Мне двадцать лет» — «приглаженный вариант» режиссёрской версии, «Заставы Ильича». Узнайте кто играет главную и другие роли.
Мне двадцать лет \ Застава Ильича (1964) – реж. Марлен Хуциев
| Застава Ильича фильм (1964) смотреть онлайн | актер в фильме "Освобождение: Направление главного удара" (1971), сыгравший роль капитана Цветаева. |
| «Мне 20 лет» Марлена Хуциева | Сегодня мы знаем этот фильм под названием «Застава Ильича». Наша столица в картине, по мнению москвоведа Татьяны Воронцовой, играет столь же важную роль, что и актеры. |
| Актёры, режиссер и создатели фильма Застава Ильича (1964) | Застава Ильича — история создания, сюжет, режиссёр, актёры, награды и критика — РУВИКИ: Интернет-энциклопедия. |
Застава Ильича ({gvmgfg Nl,ncg)
| Мне двадцать лет (1964) — Актёры и роли | Его будут помнить по многим ролям, но первой и, возможно, ярчайшей останется дебют в «Заставе Ильича» Марлена Хуциева. |
| Мне двадцать лет сериал смотреть онлайн | В «Заставе Ильича» делали первые шаги очень известные актеры. Ольга Гобзева, ныне инокиня, сыграла девушку, дающую пощечину Андрею Тарковскому. |
Актерский состав
- Статья «АиФ» нашего экскурсовода Татьяны Воронцовой о съемках фильма «Застава Ильича»
- Что еще почитать
- Актерский состав
- Застава ильича краткое содержание
- трейлер >>
- Валентин Попов: трагическая судьба актера из фильма «Застава Ильича»
Застава Ильича (1964) — актёры и создатели
Режиссер: Марлен Хуциев. В ролях: Валентин Попов, Николай Губенко, Станислав Любшин и др. Вернувшись из армии, 20-летний Сергей устраивается на ТЭЦ и вливается в обычную жизнь. Каждый день он встречается и проводит время с друзьями детства — молодым семьянином. Кто кого играет в фильме «Мне двадцать лет» (1964): актеры и их роли. Мелодрама под названием «Одиноким предоставляется общежитие» увидела свет в 1983 году и сразу же заняла почетное место в рейтинге самых популярных – Самые лучшие и интересные новости по теме: Одиноким предоставляется общежитие, фильмы на развлекательном.
Застава Ильича (1964) — актёры и создатели
актер в фильме "Освобождение: Направление главного удара" (1971), сыгравший роль капитана Цветаева. Драма. «Застава Ильича» — художественный фильм Марлена Хуциева. Вышел на экраны под названием «Мне двадцать лет» (1965) и стал символом эпохи «оттепели». Представляет собой киноповесть о молодёжи шестидесятых годов. Узнайте кто играет главную и другие роли. Полный вариант фильма был восстановлен в 1988 году и назывался «Застава Ильича» (первоначальное название).
Мне двадцать лет сериал смотреть онлайн
Влюбленный, и больше ничего: давай в Белохвостикову влюбляйся! Подарок для любого артиста! Могу позавидовать любому, кто за нее возьмется, - говорил он - В своих ролях я не идеализировал этого человека, а старался содрать с него позолоту. Да, Ленин был для меня эталоном — с его пусть кажущейся, но скромностью. Я был в его квартире в Кремле, видел комнату, в которой он жил в Смольном. Разве это можно сравнить с тем, как сегодня живут? К своему персонажу, впрочем — которого он играл и в театре тоже — артист относится, скорее, положительно: «Все знаю про Ленина, про разные его поступки, но это моя история. Не буду очернять свое прошлое и страны, в которой вырос и которую люблю».
Двадцать лет спустя выставка — Искусство или смерть. Двадцать лет спустя Фрагмент экспозиции выставки «Искусство или смерть. Повесть военных лет, драма. По одноименной повести К.
Наш герой жаждет идеального, а ее постное, никакое, стертое обыденностью личико даже не запомнить. И связь с ней какая-то тоскливая и нечистая — не потому, что случайная, а оттого, что само ее гнездышко уже столь пропитано тленом обывательской затхлости, что из него так и тянет на воздух, и, словно вырываясь из западни, Сергей сбегает по лестнице и на улице все никак не может надышаться острым, прочищающим легкие запахом первого снега. Наташа отметена сразу: он бросает ее без сожаления и не откликается на ее настойчивые звонки. Для идеалиста она — плоская и приземленная, с ней он обречен на унылое и безыдеальное супружество. Аня же — вся порыв, каприз, стихия и свобода, словом, сама реальность с ее красотой, органикой, непредсказуемостью. Но и этому чуду он не торопится вручить символическое яблоко. С чего бы?.. Чуда не случается: твердо глядя ей в лицо, Сергей почти обрывает ее своим «Что? Судя уже по тому, что на дне рождения любимой девушки он мог бы сесть к ней и поближе — неужели места не хватило?.. В описаниях этой вечеринки обычно оставалась в тени героиня Светланы Светличной — элегантная манекенщица с тонкими чертами лица и чувственным ртом, действительно словно сошедшая с обложки журнала мод, а важность этой фигуры в общей конструкции «Заставы... Но и сами их взгляды друг на друга, и участливый вопрос Сергея: «А почему вы весь вечер молчите?.. Взгляд Сергея, букой смотревшего на всех на вечеринке, теплеет, а сам он, такой уже странно отчужденный здесь от Ани, с новой знакомой словно оттаивает. Изящная манекенщица Светланы Светличной с ее экзотичной профессией, шармом москвички-шестидесятницы, с отцом, погибшим под Смоленском, и хватающим за душу пением протяжной народной песни «Летят гуси», в котором словно изливается извечная тоска русской бабы, словно состоит из различных элементов социальной мифологии, от самых традиционных до либерально окрашенных, и, собственно, уже всецело ей и принадлежит. Эта девушка, несмотря не некую идейно сомнительную репутацию профессии, словно пришла к Сергею из «правильного» пространства, она — какое-то чрезвычайно удачное совмещение несовместимого, наподобие того недогматичного, импозантного и прогрессивного «социализма с человеческим лицом», которым грезили реформаторы 60-х. Наташа, после ночи, с которой Сергей и смотреть на нее не хочет, — словно рождена таким же, как и она, беспросветно тусклым, приземленным бытом. Аня же принадлежит реальности, она — вся каприз, причуда и своеволие и может самозабвенно отплясывать под вой саксофона в лаптях, не считаясь с их статусом национальной святыни. А героиня Светличной — прямо не девушка, а идейная конструкция. Не случайно она — манекенщица, просто обязанная демонстрировать себя в разных нарядах и позах: в ней что-то слишком показное, обольщающее. Но именно ей, похоже, Сергей и готов вручить метафорическое яблоко: вместо живой Ани он выбирает очень похожий муляж жизни — манок, суррогат, видимость, а вместо реальности — набор разнородных мифологем. Именно эта встреча как бы завершает его разрыв с Аней и сами искания Сергея. На почти отчаянный вопрос Сергея о том, как ему жить, погибший отец, возникший в спящей квартире, как бы невпопад, сам спрашивает, сколько тому лет. Этот ответ — вернее, его отсутствие, — особенно разъярил гонителей ленты. Никто не поверит! Если щенка возьмут от собаки и бросят в воду, она сейчас же кинется его спасать, рискуя жизнью. Можно ли представить себе, чтобы отец не ответил на вопрос сына и не помог ему советом, как найти правильный путь в жизни? Речь на встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства. Судя по эмоциям Первого секретаря и рассказу о самоотверженной собаке, вряд ли сочиненному его референтами, крепко же зацепила Хрущева эта возмутительная сцена — не важно, видел он ее или вдохновлялся чужими услужливыми описаниями. Интересно, что, не поверив словам отца, в сам призрак он охотно поверил: кондовый материализм советских аппаратчиков возводился на самых зыбких основах, и даже в пропаганде они на все лады перелицовывали мотивы общечеловеческой мифологии. Здесь же, как господин Журден, не ведавший, что говорит прозой, они стали заложниками традиционного культурного кода, согласно которому призрак, если уж он явился герою, обязан возвестить ему некую истину. Недаром в речи Первого секретаря, наверняка слышавшего что-то о самом знаменитом в литературе видении, он так и назван: «тень отца». Но к Гамлету эта тень приходила не взывать к мести, а сообщить неведомую ему истину о свершенном злодеянии — у Хуциева же призрак вроде бы действительно уклоняется от ответа на главный вопрос, мучающий сына, и это выглядит вызовом не только социальной мифологии, но и культурной традиции. Появление отца в квартире Сергея так подготовлено искусной системой изобразительных двусмысленостей, что он просто не может здесь не возникнуть. Стоит Сергею задумчиво подойти к ночному окну, как прямо из темноты навстречу ему словно выступает его двойник: не сразу и понимаешь, что в оконном стекле отразился он сам. Сергей расхаживает по комнате, и, отраженная в оконных стеклах, плавает в ночи его белая рубашка, и кажется, что кто-то гуляет за окнами. Так они и ходят, разделенные стенами, словно границей между двумя мирами: один — в комнате, другой — за ее окном. А когда Сергей выходит из кадра — за рамами, словно чья-то тоскующая в ночи тень, видна одна эта блуждающая белая фигура. Ребенку, оставленному наедине с зеркалом, часто кажется, что непонятное существо, обитающее там наподобие аквариумной рыбы и какими-то нитями связанное с ним самим, вдруг перестанет дразниться, копируя все его гримасы и движения, и задвигается уже само по себе, а то и шагнет в комнату прямо из таинственного зазеркалья: «Я ложился спать, видел себя утроенным в зеркалах, и мне становилось страшно: [... Интервью с Марией Эстер Васкес. Сочинения в трех томах. Издательство «Полярис», 1994, с. Этими детскими страхами рождены и ужасы мистических фильмов, и гэги комедий, и ключевая сцена «Заставы... Несмотря на прямое родство и мотив «отражения», отец и сын показаны в ней столь разными, что о преемственности поколений говорить действительно не приходится. Но такие советы и не устраивали тех, чей охранительский рефлекс безошибочно вывел к узлу фильма, наиболее уязвимому с точки зрения официозной идеологии. Социальная мифология строилась на несомненности неких легендарных времен, населенных сплошь героями, до которых людям, живущим сегодня, остается лишь изо всех сил дотягиваться, — в тона этого славного прошлого удобно было окрашивать отгремевшую Великую Отечественную. Отец же Сергея спокойно и без всякого пафоса говорил сыну: «Мы были такие, как вы». А вот и он сам среди них — в такой же гимнастерке, вместе со своими друзьями, Колькой и Славкой... Лента Хуциева вырывала главный камень из фундамента социальной мифологии — уж если в Великую Отечественную сражались в точности такие же люди, как и мы сами, то этак можно и самого Ильича лишить всякой сакральности! От лица социальной мифологии представительствует здесь, напротив, именно «человек из реальности». Ничего не существует отдельно [... Но почему же не существует-то? Очень даже может существовать. Сергей же свято верит в то, что некий универсальный идеал непременно должен охватывать и пронизывать собой сверху донизу все сферы быта и бытия, а потому в некоем высшем смысле не может быть никакой «отдельности». Сергей взыскует того идеального начала, что не раскладывается на сегменты и кусочки — и здесь этот вроде бы светский парень обнаруживает вполне религиозное сознание. Он верил, что отец, явившись из некоего «правильного», героического пространства, одним магическим словом своим как бы склеит все это раздробленное, непонятное и отдельное в монолит, в несокрушимую цельность, а он еще больше все запутал и расклеил. Сергей к нему с вопросом: «Как жить? Ночная встреча «Заставы... Сама внешность отца — худого и угловатого, с большими кистями рук, костистым лицом, змеевидным профилем и жидкими, прилизанными волосами, — какая-то слегка порочная и почти «декадентская»: такими изображали белогвардейцев и «белокурых бестий», а не советских воинов. Столь зримая отдельность как бы отвергает сам принцип социального обобщения, единственно приличествующий, казалось, для создания образа павшего бойца — отец Сергея словно явился из того живого пространства, где неведомы условности и законы социальной мифологии. В этой роли Хуциев снял техника из съемочной группы Александра Майорова. Вопреки нормативному герою соцреализма он не признает за собой права поучать да и вообще пришел не для наставлений, а для того, чтобы присесть за знакомый домашний стол, взглянуть на взрослых детей и Москву за окном. Главным разрушителем казенной идеологии парадоксальным образом оказывается здесь не нигилист-стиляга, а герой-фронтовик, излюбленный персонаж той же социальной мифологии. Солдаты в его рассказе о бесконечных атаках предстают совсем по-ремарковски — как извечное мясо войны, и такая «дегероизация» тоже не могла не раздражать аппаратчиков. Во втором варианте фильма отца Сергея играл уже другой исполнитель — актер Лев Прыгунов, похожий не на окопника, а на чистенького комсомольца с плаката. Из самых добросовестных соображений — ни к чему, мол, пенять классику на его былую наивность, — в разговорах о «Заставе... В 60-е исправляли фильмы 30-х годов, показывая их без Сталина, так и здесь — видно желание подправить Хуциева. И действительно, казалось — убери Ленина из его фильма, и эта замечательная картина будет еще лучше и либеральнее. Но даже новое название — «Мне двадцать лет» — к ней как-то не «приросло», а ленинская тема и вовсе не убирается из ее структуры, от всех усилий не сдвигается ни на йоту, как гранитная плита в фундаменте возведенного на века здания. Она здесь — логический итог внутреннего сюжета ленты: Сергей, становясь перед выбором, избирает жизненные ориентиры и ценности, раз от разу все отдаляющиеся от сложностей реальности и — от ее самой, пока не приходит к тому воплощению небытия, каким является даже не образ его погибшего отца, а дух совсем уже незнакомого ему Ленина. К тому же Сергей выбирает не между реальностью и инобытием, а между «хорошим» и «плохим» инобытием: миром, связанным для него с живым, но духовно мертвым отцом Ани, и миром своего отца, погибшего, но самого живого для Сергея. Отсюда — прямой путь к мавзолею, где покоится тот, кто, как известно, «живее всех живых». Вглядеться же в саму реальность Сергею и в голову не приходит. Сергею кажется, что, выдержав искусы безверия и мужественно оставшись при изначальных идеалах отцов, дедов и основателей социалистического государства, он окреп духом и обрел некую истину. На деле же, спасаясь не только от вопросов, которые на каждом шагу ставит ему реальность, но и от самой этой непонятной и неуправляемой стихии, он с видимым облегчением ввергается в абсолютно иррациональное пространство социальной мифологии, не признающей проблем и дающей универсальный ответ решительно на все вопросы сразу. Соскользнув в зыбкий мир этих «потусторонних» миражей и представлений — не важно, насколько окрашены они искренней задушевностью, — Сергей оказался в плену социальной мифологии, где все проблемы и вопросы отменены нерассуждающей верой, слепящий свет которой скрадывает оттенки реальности. В финале ленты декларируется бесповоротное торжество социальной мифологии над жизнью с ее капризами, красотой, беззащитностью и милыми гримасками быта. Это извечное противостояние трепетной реальности и мира возвышенных абстракций является истинным сюжетом ленты, рождая такое драматическое напряжение в самых вроде бы лирических кадрах «Заставы... Данте Алигьери во втором трактате своего «Пира» 1303-1306 , описывая «ступеньки» смыслов, существующих как в Святом Писании, так и в жемчужинах светской поэзии, превыше всего ставил «четвертый смысл»: он «называется анагогическим, то есть сверхсмыслом, или духовным объяснением писания; он остается [истинным] так же и в буквальном смысле и через вещи означенные выражает вещи наивысшие... Малые произведения серия «Литературные памятники». Перевод А. Рассматривая прихотливое и совершенное художественное строение «Заставы...
Но у Иннокентия Михайловича было свое видение — он считал, что первые актеры, игравшие Ленина, обманывали зрителя. Как-то раз к Ульянову подошел рабочий, и сказал, что по его мнению, «настоящий» Владимир Ильич был гораздо мягче. Актер вспоминал: «Я при этих словах озверел — делай свое дело, я же не лезу в твои станки! Вот клише, которое вбили: Ленин был мягкий, человечный, добрейший, мудрейший…». Сам Ульянов придерживался иного мнения: Ленин для него был вовсе не Гамлетом, а другим шекспировским героем, королем Ричардом: «…Может, даже пострашнее, чем Ричард. О своей роли он вспоминал с юмором: по словам Нахапетова, специальные люди строго следили, чтобы фильм вышел правильным во всех отношениях — как и светлый образ Вождя. Андрей Мягков «Надежда», «На Дерибасовской хорошая погода…» «С Лениным отношения у меня непростые - из-за давней какой-то похожести и отсутствия большого количества волос играть Владимира Ильича предлагали мне часто», - говорит Андрей Мягков. Своего героя он не любил никогда, и на большинство предложений отвечал отказом даже если предлагал Олег Ефремов, на сцене «Современника».
Вам могут понравиться
- Валентин Попов: трагическая судьба актера из фильма "Застава Ильича" - РЕТРОspectra
- Застава Ильича
- Самое интересное в виде мозаики
- Где вы находитесь?
Мне двадцать лет сериал смотреть онлайн
| Застава Ильича — Энциклопедия | Мелодрама под названием «Одиноким предоставляется общежитие» увидела свет в 1983 году и сразу же заняла почетное место в рейтинге самых популярных – Самые лучшие и интересные новости по теме: Одиноким предоставляется общежитие, фильмы на развлекательном. |
| Фильм Мне двадцать лет (1964) - актеры и роли | По "Заставе Ильича" историки и политологи, культурологи и искусствоведы, и просто будущие поколения могут изучать уникальный в истории страны "период мнимо осуществившихся надежд". |
Застава Ильича. Исправленному не верить (2014)
Полный вариант фильма был восстановлен в 1988 году и назывался «Застава Ильича» (первоначальное название). «Застава Ильича» — советский художественный фильм Марлена Хуциева, лирическая киноповесть о покол. Работа над фильмом «Застава Ильича» началась в 1959 году. Полный список актеров, режиссеров и создателей фильма Застава Ильича (1964) на сайте Судьба же «Заставы Ильича» оказалась трудной.
Так рождался легендарный фильм Марлена Хуциева «Застава Ильича»
«Застава Ильича» — советский художественный фильм Марлена Хуциева, лирическая киноповесть о поколении, вступающем в самостоятельную жизнь в стране, резко изменившейся после XX съезда партии. Застава Ильича Жанр драма Режиссёр Марлен Хуциев Автор сценария Марлен Хуциев Геннадий Шпаликов. В ролях: Алексей Эйбоженко, Эрнст Романов, Людмила Аринина и др. В фильме рассказывается о санитарном поезде, его врачах, медсестрах, раненных бойцах и командирах. Предыстория каждого из главных героев раздвигает время повести.
Застава Ильича (1964)
Что крамольного Никита Хрущев увидел в этой картине? За что актриса Ольга Гобзева дала пощечину Андрею Тарковскому? И кому из артистов "Застава Ильича" открыла дорогу в большое кино? Об этом — в программе "Тайны кино".
Симонова и других произведений цикла «Из записок Лопатина» Майор и военный журналист Василий Николаевич… … Энциклопедия кино Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя — У этого термина существуют и другие значения, см. Виконт значения. Стругацкий, Б.
Русановой Операторы — А. Антонов , Ю. Постников Ассистенты режиссёра — Е. Лунина, Ю. Дьяконов, Л. Марягин Оркестр главного управленя по производству фильмов. Дирижёр — Директор картины — Николай Петров История создания. Цензура[ ] Идея фильма возникла ещё на съёмках « Весны на Заречной улице », а работа над ним началась в 1959 году. Сначала Марлен Хуциев писал сценарий вместе с Феликсом Миронером , но потом пригласил студента сценарного факультета ВГИКа Геннадия Шпаликова , внёсшего в сценарий мироощущение молодого человека, « шестидесятника ». Николая Губенко он запомнил со студенческого экзамена, Станислава Любшина нашёл в театре «Современник» [4]. Сергей Герасимов посоветовал взять на роль Ани Марианну Вертинскую. Снимать фильм Хуциев хотел пригласить своего друга Петра Тодоровского , который был оператором на «Весне на Заречной улице», но тот отказался, так как сам занялся режиссурой. И тогда оператором фильма стала Маргарита Пилихина [5]. Сцену поэтического вечера в Политехническом музее предложила снять министр культуры Екатерина Фурцева [7]. Булат Окуджава спел песню « Сентиментальный марш ».
Как хорошо тогда было. Это некое состояние общества, к которому надо стремиться. Когда единственная проблема у хороших людей — невыносимая лёгкость бытия. А какие люди тогда были! Даже откинув реальность фильма, останется реальность вокруг фильма. Уровень создателей чувствуется сразу. К сожалению, у многих моих знакомых я сейчас замечаю презрение к советскому кино. И вообще, там о каких-то сорокалетних снимали». И за собой такое замечал. Всё это чепуха. Вещи, высказанные в этом фильме, мучают меня уже давно, и только тут я нашёл друзей по несчастью, а не у Финчера или Германики. Так что всем советую — смотрите. Про технический уровень не волнуйтесь. Здесь есть диалог минут на 20. Герои просто сидят в комнате. Поставлен он так, что эти минуты просто пролетают. Играет музыка, меняются планы, освещение. Потрясающий разговор перетекает из одной плоскости в другую. Меняется отношение героев друг к другу. Так сейчас режиссировать мало кто умеет. А звук. Просто потрясающая работа звукорежиссёра. Звуки улиц, закадровые монологи, затихание других голосов. Все эти вещи даже сейчас считаются новаторскими. Актёры здесь как люди в документальном кино. Камера просто следует за ними, а они живут. А оператор просто снял камеру со штатива и понёс в руках. Получился шедевр операторского искусства. Я давно читал рецензию на какой-то артхаус. Там в конце были такие слова: «Это фильм обо всём. И ниочём». Мне было 18. Я фыркнул. Смысл или есть, или его нету. И вот мне 22.