ДЕТСКИЕ ДОМА, в России учреждения интернатного типа для детей-сирот и детей, лишённых попечения родителей. 1918 вместо воспитательных домов и детских приютов. Детские дома не закроются еще очень и очень долго. Как отмечают представители профильных НКО, воспитанники интернатов, которые были временно помещены в детские дома по заявлению родителей — «скрытые» сироты, поскольку они не имеют статуса «сирота» или «оставшийся без попечения родителей». 21.04.2024 года воспитанники ОГКОУ Кинешемского детского дома приняли участие в адресной помощи семьям участников специальной военной операции.
Какой была жизнь в учреждении
- Разместите свой сайт в Timeweb
- Как живут дети в детском доме: видео | 360°
- Снимите черные очки и вытрите разноцветные сопли
- Детских домов больше нет...
- Детский дом-интернат "Родник"
- Россияне временно сдали в детские дома десятки тысяч детей: Общество: Россия:
Курсы валюты:
- Детские дома
- Новости – ОГКОУ "Васильевский детский дом"
- Детский дом | это... Что такое Детский дом?
- Детских домов больше нет...
- О жизни в детском доме честно и без прикрас (история с хорошим продолжением)
Детский дом: миссия невыполнима?
— То есть психологам в детском доме надо каким-то образом попытаться объяснить ребенку, что такое семья? — Сейчас это ключевая работа — мотивировать ребенка, чтобы он согласился на общение с приемной семьей, поехал в гости. Детский дом-интернат для умственно отсталых детей «Родник» находится в селе Максимовка Ульяновского района. Открылся в 1952 году. Детские дома и интернаты для детей с тяжёлыми нарушениями интеллектуального развития – в системе социальной защиты. Ребята посмотрели очень увлекательное и интересное представление, которое подготовили и исполнили воспитанники Шуйского детского дом-школы.
Виртуальный хостинг
- Детский дом: миссия невыполнима? -
- Ребенок в детском доме. Как живут дети в детских домах? Детдомовские дети в школе
- Детский дом-интернат "Родник" | Group on OK | Join, read, and chat on OK!
- Новости по теме: детский дом
- «Это не генетика, а травма» – 5 главных особенностей детей-сирот
- Отмена записи
Закрытие детских домов в России: реальность или миф
Еще перед началом реформ, в 2014 году, мы проводили анализ ситуации. На тот момент содержание ребёнка-сироты в государственном учреждении обходилось примерно от 40 до 100 тыс. Это не считая содержания самого здания, коммунальных расходов, ремонта… А в итоге ребенок выходил в мир неподготовленным, не социализированным, и получалось, что бюджетные средства тратились впустую. Для проведения реформы, в частности, потребуется перестроить помещения детских домов-интернатов по квартирному типу. Но в первую очередь надо проанализировать, на что тратятся деньги, не связанные напрямую с потребностями ребёнка. Например, на содержание огромных зданий.
Мы всячески рекомендуем регионам оптимизировать большие здания в пользу сохранения маленьких: они дешевле, в них проще создать условия, приближенные к семейным. Если мы перестанем всех детей собирать в один большой дом, а оставим их там, где мы их выявили, то никакой потребности в огромных зданиях нигде не будет. То есть модернизация системы для детей-сирот со временем может дать определенную экономию. Вы много ездите по детским домам. Каков средний возраст педагогов, работающих в этих организациях, их уровень образования?
Но по моим наблюдениям, в последние годы состав педагогов значительно молодеет: много людей 20—30 лет. Конечно, это положительный момент. Дети должны видеть взрослых разного возраста, и хорошо, что состав не гомогенный. Что касается образования, то проблема заключается в том, что наши педвузы не готовят специалистов для детских домов. В результате школьный педагог часто бывает шокирован и своим новым функционалом, и тем, с чем он сталкивается в организации для детей-сирот.
Перед воспитателем детского дома стоят совершенно другие задачи, чем перед школьным педагогом или воспитателем детского сада. Ребёнок не приходит в детский дом для получения образовательных услуг, он там живёт, а учиться он ходит в обычную школу. Поэтому воспитатели детских домов, по сути, выполняют родительскую функцию, часто по отношению к серьёзно травмированным детям, пережившим достаточно трагичные события либо ставшим жертвами насилия. Некоторые тяжело переживают расставание со своими родителями, некоторые пережили такое, что не каждому взрослому под силу вынести Все эти дети собраны в одном учреждении, и к ним приходят работать люди, которых специально к этой ситуации не готовили, которые не понимают, как реагировать на протестное, «неправильное», с их точки зрения, поведение своих воспитанников. На самом деле это трагедия, что к детям, которым нужна серьёзная профессиональная помощь, приходят люди, которые оказываются абсолютно растерянными и беспомощными, и они вынуждены справляться с этой задачей исключительно за счёт каких-то своих личных человеческих качеств, а вовсе не тех навыков и знаний, которые могло бы им дать образование.
Мы уже не первый год говорим о том, что в педвузах должна быть специализация для воспитателей детских домов, хотя бы на последнем курсе. Надеюсь, что ситуация со временем будет меняться к лучшему. Однако в прошлом году Минпрос выступил за ограничение числа детей, принимаемых в семьи. Как вы оцениваете подобные меры? Но, откровенно говоря, мне не кажется что мерами, например, психологического тестирования — мы эти проблемы решим.
Мы их решим выстраиванием всей системы помощи и сопровождения, начиная с кровных семей. При этом надо понимать, что у нас одна из самых простых процедур усыновления и семейного устройства, если сравнивать с западными странами. Но сейчас Минпрос готовит документы, которые, возможно, усложнят эти процедуры. В чём причина такой ситуации?
У них разные специальности, и они часто помогают друг другу бесплатно. Вот, например, один из мальчиков работает программистом и помогает другим ребятам с компьютерной техникой.
Кто-то работает автомехаником, и те, у кого есть машины, обращаются к нему. Такая взаимовыручка сейчас очень ценна, особенно если у детей нет серьезной материальной базы. Конечно, мало кто добивается большого успеха. Двое сейчас в колонии — они попали ко мне уже трудными подростками в 14 лет, и перевоспитать их было нереально. Одна девочка, к сожалению, умерла в 30 лет — жила с алкоголиком и пила сама. Девочки вообще очень рано выходят замуж, зачастую в 18 лет и за первого попавшегося.
Им страшнее быть одной, чем жить с кем попало. Иногда я даже жалею, что взяла некоторых ребят: не все из них ведут нормальный образ жизни. Воспитываешь всех одинаково, а генетическую предрасположенность не изменишь. После школы вуз не окончил никто. Большинство из них и школу-то закончили с трудом — в основном поступают в техникумы и училища. Но к 30 годам некоторые умнеют, и вот сейчас четверо мальчиков учатся в университетах.
Я очень рада, что они поняли необходимость образования. Один уже получил диплом, а трое еще учатся. Многие дети занимаются спортом: у юного конькобежца Захара уже несколько медалей. Фото: Руслан Рыбаков О финансовых трудностях и отношении окружающих — Нам было очень тяжело в материальном плане, когда мы жили на городском бюджете. Особенно сложными выдались 1990-е. Тогда нас прикрепили к магазину, чтобы мы отоваривались, но деньги не всегда привозили вовремя.
Иногда я приходила туда и плакала, выпрашивая продукты, потому что детям было нечего есть. Одевать ребят тоже было проблемно: тогда давали талоны на ограниченное количество одежды. Чтобы сводить концы с концами, мы устроились работать сторожами за 50 рублей в сутки. С детьми дежурили по очереди. Кроме того, тогда мы жили в квартирах — сначала в двух тесных, затем нам дали жилье попросторнее. Но все равно было не очень комфортно.
В 2002 году мы встретились с президентом — тогда Владимир Путин был на этой должности чуть больше двух лет. После встречи с ним нам дали этот двухэтажный дом и перевели на краевой бюджет. Сегодня мы юридическое лицо, мне как учредителю приходится заполнять множество бумаг и документов. Но зато теперь и финансирование соответствующее, сейчас проблем с деньгами нет. Одежду детям привозят из магазина, с которым у нас договор. Все эти 30 лет мы сталкивались и с непониманием, и с завистью окружающих.
Многие за спиной говорили, как я мешками таскаю домой еду. Я отвечаю: «А вы не видите, что я и готовлю для детей ведрами? Но скажите — в чем ваша выгода? А вот когда мы переехали, многие начали думать, что мы только из-за дома воспитываем детей.
С тех пор в нем проживают десятки брошенных родителями сирот от 8 до 18 лет. Многие из них уже учатся в техникуме, который также находится в Индустриальном районе. Переезд в новую, незнакомую для них среду, да еще и к детям, отстающим в развитии , может привести к неприятным последствиям. Между подростками с непростой судьбой могут возникать стычки, или они и вовсе начнут сбегать. Кроме того, остается открытый вопрос с педагогами: кто заменит воспитанникам детского дома ставших родными людей, которые проживают в Индустриальном районе.
За 30 лет воспитали 43 ребенка: как работает семейный детский дом Директор рассказала о трудностях работы с детьми из неблагополучных семей Поделиться Воспитание детей — нелегкий труд. Принять в свою семью чужого ребенка — непосильная для большинства задача. Воспитать несколько десятков приемных детей — подвиг на грани героизма. Но 30 лет назад Наталья и Геннадий Колесниковы открыли детский дом семейного типа. За эти годы супруги вырастили 38 приемных детей и помогли им найти свое место в жизни. Наталья Колесникова — директор детского дома семейного типа. Фото: Руслан Рыбаков. Детских домов семейного типа сейчас в России немного. Корреспондент «МК» поговорил с директором семейного детского дома Натальей Колесниковой о трудностях воспитания детей из неблагополучных семей, о непонимании окружающих и о том, как простой семье удается справляться с проблемами. Об истории детского дома — Мы с мужем Геннадием окончили пединститут, а в 80-е годы на экраны вышел фильм «Однажды 20 лет спустя» с Натальей Гундаревой в главной роли. У главной героини по сюжету было много детей: помню, мне это понравилось, но эту роль я на себя не примеряла. Дети его очень любили и часто ходили к нам в гости. У нас было тогда четверо своих сыновей, а Гена хотел дочку, и мы решили взять к себе 10-летнюю девочку. А позднее мы переехали сюда, в Дивногорск. В Российском???? Мы согласились. Сначала жили в двух небольших квартирах на набережной, потом переехали в более просторное жилье. А в 2002 году нам выделили этот двухэтажный дом, где мы живем сейчас. За 30 лет существования дома мы воспитали 43 ребенка — пятерых кровных сыновей и 38 приемных детей. Сейчас у нас огромная семья — с детьми и внуками насчитывается почти сотня. Колесниковы приучают детей к самостоятельности: ребята дежурят по кухне, стирают свои вещи и регулярно убирают дом. Фото: Руслан Рыбаков О быте — У нас постоянная текучка. Старший уходит — женится или переезжает, на его место приходят другие. Сейчас у нас в доме живут 10 детей. Самой младшей, Варе, исполнилось 7 лет — она уже пошла в школу. С мужем у нас хороший тандем: я «жаворонок», а он — «сова». Я активнее с утра, а Геннадий сидит с детьми до позднего вечера. Я больше строгий организатор, а муж — добрый «доктор Айболит». Иногда уезжаю в Красноярск, возвращаюсь вечером — а дети и муж сидят вместе на диване, полная раковина посуды, повсюду валяются бумажки. Конечно, заставляю потом всех убираться. Сам муж не очень общительный: он в основном сидит дома, в своей мастерской. Много читает и занимается резкой по дереву, смастерил много икон. Ребята по очереди дежурят на кухне, у каждого есть свой участок или своя комната, которую они убирают. Многие любят копаться в грядках: пропалывать, дергать сорняки. Летом каждый год мы выезжаем на Красноярское водохранилище на неделю с полным комплектом: палатки, примусы и все остальное. Дети целый год с нетерпением ждут этой поездки.
Детский дом: взгляд изнутри
В 20-х годах XIX века в трёх крупных городах — Нью-Йорке , Филадельфии и Бостоне были созданы первые приюты , которые имели целью изолировать находящихся в опасности детей от развращающей среды их домов и заведений для взрослых и отчасти заменить им семью и общину. Однако достаточно быстро обнаружилась неэффективность приютов и воспитательных учреждений именно как воспитательных. Скорее, они оказывались временным пристанищем ребёнка в экстремальных ситуациях. В настоящее время в США, также как и в других развитых странах, детских домов для постоянного проживания детей нет. Имеются временные приюты для детей до момента помещения ребёнка в приёмную семью при этом зачастую речь идёт не об усыновлении , а о содержании ребёнка в семье, которой выплачивается компенсация. В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена. Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 31 марта 2012. На 2010-й год в фостерной системе США находилось 408 тысяч детей. Усыновление из фостерной системы самое низкое по стоимости или полностью бесплатное [4] Пики беспризорничества в России ХХ столетия Детский дом «Приют св.
Николая » в Новосибирске В конце 1910-х, начале 1920-х годов в ходе Первой мировой войны и последовавшего Октябрьского переворота, гражданской войны, неурожаев, голода и болезней Россия столкнулась с проблемой огромного количества беспризорных детей на улицах городов. Он отражён в автобиографическом фильме Николая Губенко « Подранки ». История детских домов в России ХХ столетия Словесная риторика и дела большевиков по правам человека и, в частности, ребёнка заметно расходились с самого начала их правления. На беспризорников не спешили обращать внимание. Только когда М. Горький, сам испытавший уличную жизнь, обратился в правительство с письмом о необходимости учреждения срочной государственной заботы о беспризорных детях, недопустимости оставления их на произвол судьбы, последовавшим вскоре Постановлением ВЧК были созданы первые специализированные учреждения для ухода и воспитания подобных детей — детские дома. Направленность их деятельности вскоре приобрела два заметно разных русла. Первое — превращение детского дома в своего рода колонию по содержанию несовершеннолетних преступников с трёхметровыми заборами, вышками с вооружённой охраной и т. Оно остаётся главенствующим с учётом некоторых внешних изменений и атрибутов и по сей день, при том, что плоды его применения не утешительны.
Часто мы просто ее продавали. Мы были не приучены о чем-то просить. Вроде, неудобно. Среди нас было распространено мнение, что просить — стремно. Ты должен сам решить свою проблему. Мне было проще украсть или заработать и купить то, что мне нужно. Воровал на рынках, зарабатывал тем, что колол дрова и помогал людям по хозяйству в частных домах. Сегодня понимаю, что воровать — это плохо. Тебе было неприятно, когда ты был внизу иерархической лестницы. Зачем тогда довлеть над теми, кто потом оказался ниже тебя? При этом если кто-то извне наезжал на наших, то мы вписывались за него всем составом. Не буду утверждать, что сейчас дела обстоят так же. Детский дом стал ресурсным центром. Говорят, что там теперь все стало по-другому. Мы его всегда использовали, когда говорили про детский дом «батор» - сокращение от слова «инкубатор». Возможно, такое ощущение и было у тех, кто попал туда из семьи. А у тех, кто вырос там с детства, нет. Можно сказать, что мы не особо испытывали какие-либо эмоции, так как в детдоме они уже не играют особой роли. Со временем ты просто забываешь или не знаешь изначально , как это — чувствовать что-либо. Если с раннего детства, то ее практически нет. У меня в этом плане был полный провал. В детском доме демонстрация каких-либо переживаний считается слабостью, нельзя ныть.
И у вас 100 детей разного возраста, с разными травмами, с разным бэкграундом, из разных мест пришедших. Вы хотите им дать самое лучшее? Безусловно, хотите. Вы говорите этим желанием. Но вам нужно как-то выстроить систему, чтобы это все работало, чтобы они по часам ходили есть, чтобы они ходили учиться, чтобы все, что запланировано… чтобы они плясали перед спонсорами, как Елена говорит, чтобы они выполняли все необходимое. Вы будете первый год стараться сделать это демократическим способом. Но я больше чем уверена, что в итоге все сведется к диктатуре. Анастасия Урнова: К тоталитарному. Анна Кочинева: Я как раз на днях пересмотрела фильм, который называется "Эксперимент", про то, как взрослых успешных людей поместили в замкнутое пространство и сказали: "Вы сейчас сыграете роль надзирателей, а вы сыграете роль заключенных". И что из этого получилось? В течение уже первых пяти дней люди начали проявлять крайние формы насилия по отношению друг к другу. Анастасия Урнова: То есть система их ломает. Анна Кочинева: Система, человек так устроен, психика так устроена. Анастасия Урнова: Разрешите я просто вас прерву, потому что с нами на телефонной связи Алана Владимировна Семигузова. Алана Владимировна, здравствуйте. Слышите ли вы нас? Алана — волонтер и адвокат в Чите. Скажите, пожалуйста, со сколькими учреждениями вы сотрудничаете и что вы видите в своей практике? Алана Семигузова: На протяжении нескольких лет я как волонтер посещаю один детский дом и один дом-интернат, если говорить о регулярных посещениях. Анастасия Урнова: А легко ли вообще вам туда попасть? Открыты ли они для волонтеров и, скажем так, общественности? Алана Семигузова: Ну, вообще вот в те учреждения, которые я посещаю, меня пускают, руководство открыто. И мы, соответственно, стараемся как-то разнообразить жизнь детей, организовать для них какие-то развлечения. Есть такие учреждения, которые не пускают. Ну, лично мое мнение: скорее всего, в этих учреждениях есть какие-то проблемы. Видимо, они не хотят, чтобы о них стало известно кому-то. Анастасия Урнова: Вот те учреждения, куда все-таки вы попадаете, как вы можете оценить то, что там происходит, вообще состояние учреждений, какие отношения с детьми? Алана Семигузова: Вы знаете, вот те учреждения, которые я посещаю, они находятся в нормальном состоянии. Директора, воспитатели этих учреждений очень добрые, к детям относятся замечательно, стараются, чтобы у детей было все, чтобы им было уютно в том доме, где они живут. Конечно, есть там определенные проблемы. Вот детский дом, который я посещаю, давно уже требует ремонта крыша, то есть она течет. Но как-то руководство старается сделать все для того, чтобы такие проблемы никак не отразились на качестве жизни детей. Анастасия Урнова: Хорошо, Алана, спасибо вам большое, что рассказали. Напомню, с нами, со студией на связи была Алана Семигузова — волонтер и юрист из Читы. Да, Александр, пожалуйста. Александр Гезалов: Вы знаете, я как-то под Новый год получил такую информацию. В один детский дом предложили ночью прийти всем желающим и поздравить детей с Новым годом. Вот это такое какое-то, мне кажется, легкое, лайтовое волонтерство без погружения в проблему детей, о чем Маша говорила, — мне кажется, это приводит к тому, что люди следят действительно, не течет ли крыша, поиграть, еще что-то. А погружаться в проблемы… Вот она назвала бы конкретного Васю, с которым она взаимодействует, и говорила бы о его трудностях — было бы понятно, что она про конкретного Васю знает. А когда я приезжаю одна или один, а там много детей, нет супервизии, нет специалистов и так далее — это все такое, знаете, помазание системы. И у нас таких волонтеров достаточно много. Анастасия Урнова: То есть вы считаете, что такое волонтерство в принципе неэффективно? Александр Гезалов: Ну, оно как бы для нее. А для детей-то что? Или, например, допустим, когда… Мария Хадеева: Давайте еще спросим, что такое эффективность. Вы говорите про неэффективность. Эффективность — это что? Александр Гезалов: Критерии эффективности — это же конкретная судьба, конкретное сопровождение, конкретное наставничество. А когда со всеми общо… И еще она говорит, что есть хорошие детские дома… Анастасия Урнова: После ваших слов никто, я чувствую, в детские дома не поедет. Александр Гезалов: Нет, не в этом дело, не в этом дело. Нужно выстраивать систему… Нет, надо выстраивать систему между учреждением и, допустим, той же благотворительной организацией, которая этим занимается. Анастасия Урнова: Разумеется. Александр Гезалов: Ну, взять тот же Челябинск. Почему там произошло? Какой-то непонятный мужик пришел и начал взаимодействовать. Никакой ответственности, никаких документов, никто ничего не подписывал, никто никого не проверял. Ну, он-то оформил, а сама система чем занималась? Анастасия Урнова: Я читала, что он, между прочим, специально для этого прошел необходимые курсы, получил какие-то справки о том, что… Он вообще чуть ли не на работу хотел туда устраиваться. Александр Гезалов: Об этом и речь, об этом и речь. Мария Хадеева: Государственная система подготовки. Анатолий Васильев: Он формально сделал вещи, за которые к нему не придерешься. Александр Гезалов: Да. Анастасия Урнова: Ну а как государство еще может проверить, кто приходит в детский дом, если не по справкам, не по прохождению того или иного обучающего курса? Мария Хадеева: Можно я не то чтобы в защиту волонтерства? Просто я начинала тоже ездить по детским домам, когда я была лидером волонтерского движения в банке, в котором я на тот момент работала. И я хочу сказать не в пику Александру. Он, без сомнения, прав, готова под каждым словом подписаться. Но мамы всякие нужны, мамы всякие важны. Нужно и такое тоже. Просто вопрос в том, что я бы людей, которые ездят с праздниками, с разной регулярностью и общаются со всеми детьми, не брала бы как экспертное мнение относительно состояния детей или даже состояния детского дома. Александр Гезалов: Об этом и речь, да. Мария Хадеева: Потому что даже если в момент они приехали, а там течет крыша, то это не значит, что там вообще хорошо. Анастасия Урнова: Елена, вначале вы сказали, что вы недавно ездили в Читу и как раз смотрели, что там. Елена Альшанская: Ну, это не недавно, это было, когда там был скандал. Как вы помните, там была история… Мария Хадеева: Несколько месяцев назад. Елена Альшанская: Это было в прошлом году. Была история с тем, что АУЕ, вот вся эта история. Ездила не я, а ездили сотрудники нашего фонда с мониторингом. Потому что мы довольно регулярно ездим по разным детским домам России. И вот после этого случая как бы нас пригласили присоединиться к поездке в Читу. И, честно говоря, впечатление, которое сложилось у них, вот такое стандартное. Мы про это уже здесь много говорили. Это в основном удаленные детские дома от центров, от больших населенных пунктов, в такой чудовищной окружающей нищете. Нет возможности найти какое-то другое занятие зачастую, и не только детям из детских домов, но и детям из обычных семей, кроме как шляться с какими подростковыми бандами. Отсутствие такой системной работы с семьями кровными, с семьями приемными. При этом там был один детский дом, который был по семейному типу, небольшой, и тоже существовавший в этой среде совершенно особняком. А все остальные — это была, к сожалению, вот такая грустная история про то, что внутри происходит примерно то же самое, что и снаружи, вот такая безнадега, где дети, в общем-то, включаются в эту историю. Ну, старшие выпускники возвращаются в детский дом, подсаживают детей на вот такую как бы историю. Очень романтизируется эта история — что-нибудь украсть, вылезти ночью через забор детского дома. А другого какого-то романтизированного, но нормального досуга нет у детей там. У них альтернатива — сидеть на кровати в детском доме. Или ты такой крутой, вылезаешь, воруешь, со старшими делишься, а они тебя потом поддержат. И вот эта вся романтика за счет этой безнадеги, собственно говоря, и возникает. Я вернусь к тому, о чем мы говорили до сюжета, — о том, что, собственно говоря, взрослые плохие, дети плохие подобрались. Сама система действительно создает вот эту атмосферу, в которой взрослые не справляются. Они на самом деле не могут справиться. Единственное здесь решение может быть какое? Это действительно вот эта тотальная малокомплектность. Я была в Ирландии, и там максимально разрешенное количество детей на учреждение, групповой дом — это шесть человек. Но — дом. Анастасия Урнова: Ну, их мало, наверное. Александр Гезалов: Где Ирландия, а где Россия? Елена Альшанская: Ну, у нас так не будет. Но хотя бы… Мария Хадеева: Это как один район в Подмосковье. Елена Альшанская: Можно я договорю? Александр Гезалов: А потом я скажу. Елена Альшанская: Ограничение хотя бы в 30. Плюс эти маленькие группы. Восемь — это большие группы. Маленькие — это пять-шесть. И плюс вторая история — конечно, там должна быть в первую очередь задача социально-психологической реабилитации этого ребенка. И третья история — это открытость. То есть ребенок должен быть максимально включен в социум. Во-первых, люди увидят, когда с ним что-то не так. Если он будет все время с ними, он кому-то что-то расскажет, у него возникнет доверие. А когда он за этим забором постоянно… Александр Гезалов: То придет Серега. Елена Альшанская: То придет Серега через этот забор, да-да-да. Александр Гезалов: И никто за забором ничего не увидит. Елена Альшанская: И он за забором останется. Анастасия Урнова: Анатолий, пожалуйста. Анатолий Васильев: Вы знаете, я хотел сказать, что тема волонтеров тоже должна рассматриваться под разным углом. Вот есть опыт очень хороший в Москве вот Аня этим занимается , когда волонтеры приходят не с подарками, не с жалостью… Александр Гезалов: Да-да-да, не поиграть. Анатолий Васильев: …не унижают ребенка своим отношением. Потому что ребенок сразу чувствует, что он особый, раз ему подарки принесли какие-то чужие люди. А вот система наставничества, которая уже сейчас внедряется, она адресная, конкретная, она помогает вытягивать конкретных ребят из этой системы. А иначе рождается иждивенчество. Мы сами загоняем проблему в угол. Анна Кочинева: Я хочу еще раз подчеркнуть и поддержать Анатолия, что действительно нужно. Но для этого существуем мы — некоммерческие организации, которые помогают детским домам, которые, как сказала Елена, не справляются. Мы помогаем им наладить эту связь между волонтерами и ребятами. Мы помогаем подготовиться, самим внутренне подготовиться этим волонтерам к тому, как вести себя с этими ребятами. А почему нельзя дарить подарки? А что им собственно нужно? А как наладить с ними контакт? А как выходить из сложных ситуаций? А как продолжить общение после того, как он вышел из детского дома что еще более важно? Вот собственно мы этим занимаемся, и Лена этим занимается. Ну, это из тех, кого я близко знаю. Александр Гезалов: Да все занимаются. Анна Кочинева: И Александр. Мы все этим занимаемся. И еще очень много-много организаций. И я могу призвать всех, кто нас сейчас смотрит, найти наши контакты в Интернете или позвонить — и мы с радостью, мы открытые. Анастасия Урнова: Узнать, как можно помочь. Анна Кочинева: Мы открыты для всех. Александр Гезалов: И ответственность уже не конкретного человека, а организации. А у нас сейчас, кто захотел, пришел и так далее. Берем, допустим, одну Владимирскую область. Там 150 или 130 детей, которые находятся в детском доме. В базе данных на то, чтобы взять ребенка — 180. Кого они хотят взять? Они хотят взять маленького, здоровенького. Получается, что как бы все хотят брать, но не хотят брать подростков. И такой возникает флер. Много людей, которые находятся в базе данных как приемные родители, но подростков взять особо желающих… Ну, конечно, есть, но такого нет. Это говорит о чем? То, что школа приемных родителей, надо тоже менять формат. Мы готовим к тому, что будут подростки из детских домов, будут проблемные в том числе. Понятно, что они там уже много чего пережили. И к этому нужно готовиться. Поэтому появляются разные клубы, которые помогают. Мне кажется, пока мы это не повернем в том числе, у нас так и будут… Мне, например, звонят на днях: "Саша, хотим взять ребеночка до трех лет". Ну, я же понимаю, что это невозможно. И таких людей много. Мария Хадеева: Вот у нас приемная семья. У нас после закрывшегося детского дома мы купили квартиру в этом поселке. И женщина, которая 20 лет проработала воспитательницей в этом доме, стала приемной мамой. Ну, то есть единомоментно до шести детей, включая ее биологическую дочь, она сейчас воспитывает в доме "РОСТ". И я просто хочу сказать, что исключительно подростков, но да, здоровых, потому что в селе и в поселке нет возможности и нет коррекционной школы, она очень далеко. Александр Гезалов: Вот. Мария Хадеева: Проблема не маленьких, до трех лет, здоровых, славянской внешности. Начинают бороться учреждения, начинают бороться, потому что подушевое финансирование. Мария Хадеева: Начинают запугивать, начинают отговаривать. Александр Гезалов: Манипуляции. Мария Хадеева: Я просто про то, что твой вектор надо направить не только на школу приемных родителей, но и на опеки, между прочим. Александр Гезалов: Понятно, понятно. Мария Хадеева: В том числе на департаменты социальной защиты. Анастасия Урнова: И еще одна очень большая проблема — я надеюсь, что мы с вами успеем про нее подробнее поговорить — про то, как люди берут детей. Потому что я тоже очень много читала про то, что и прячут детей, и требуют денег за то, чтобы забрать детей. Александр Гезалов: Кошмарят. Анастасия Урнова: Масса всего! Просто я хочу закрыть тему с насилием, потому что мне кажется, что мы на ряд важных вопросов не ответили. Один из них такой. Человек сталкивается с ситуацией — его сегодня, возможно, бьют, еще что-то плохое с ним происходит. Что делать?
Есть дети,с которыми попросту невозможно справиться. Они бегут из дома,бухают как черти и забывают на школу. Но это не страшно. Страшно то,что они своих родителей не любят. Чтобы Вы понимали о чем я,приведу короткую историю. Поступает к нам девочка Аня. Вроде бы,что ей у нас делать? Отец-бригадир на шахте,мать держит небольшую парикмахерскую. Семья очень положительная,аж плюнуть некуда. Теперь посмотрим на Анечку. А родители настолько ее любят,что не могут выписать пиздюлей и запереть дома в подвале в воспитательных целях. В итоге мы имеет нимфоманку с тремя абортами,которая сбежала из дома,так как мама не дала денег на побухать. И Аня считает,что она права. Что мать ее не любит. И что ей нужно бухать. Мама билась в истерике около часа,когда Анечку заперли в изоляторе,рвалась забрать заявление. Хорошо,что наши воспитали быстро оценили масштабы катастрофы и успокоили ее. Иначе Аня никогда бы не стала адекватной.
Что происходит в омском детдоме, где истязали воспитанницу
Воспитание самостоятельности - Как в «Возрождении» готовят воспитанников к самостоятельной жизни? Популярен миф, что выпускники учреждений для детей-сирот абсолютно не могут заниматься собственным бытом… - С этим мифом можно поспорить. Одно могу сказать точно: во всех учреждениях по-разному. И, конечно, результат зависит от индивидуальной работы. Квартирное проживание дает детям очень много. У них есть возможность помогать в приготовлении еды: например, чистить картошку, мыть и резать овощи, мыть посуду. Стирка, глажка, уборка — всем этим занимаются сами дети. Уборщиц в квартирах нет. В группах теперь проживают дети разного возраста — старшие ухаживают за младшими.
Помогают им с уроками, могут вместе с воспитателями забирать малышей из детского сада. Есть у нас и то, что раньше называлось трудовым воспитанием: ребята сажают цветы, участвуют в субботниках, красят оборудование на спортивной и детской площадках. Это тоже своего рода знакомство с бытом, развитие навыков самостоятельности. У кого-то больше, у кого-то меньше. Но ребятам надо уметь грамотно ими распорядиться. Воспитатели приводят примеры из своей жизни: рассказывают, как правильно оплатить коммунальные услуги, как заполнить счета, водят детей в магазины, в банки. С самого маленького возраста мы знакомим воспитанников с разными профессиями: малыши во время прогулки любят заглянуть в парикмахерскую, в магазин и т. Представители Сбербанка проводят у нас «День финансовой грамотности».
Она на доступном языке рассказывает ребятам, например, о том, как не лишиться своих накоплений после выпуска из учреждения. Представители НКО в рамках профориентационной работы рассказывают им все, что касается грамотного обращения с деньгами. С нами активно сотрудничают волонтеры. Например, добровольцы из организации «Старшие братья, старшие сестры» с каждым ребенком работают как наставники. Мы настаиваем на том, чтобы такое общение не ограничивалось подарками и развлечениями. Наставники, в том числе, нужны для того, чтобы помочь ребятам подготовиться к самостоятельной жизни. У нас есть традиционное мероприятие, когда совмещаются день рождения центра и празднование Нового года. В этот день приходит огромное количество выпускников разных лет.
Особенно радостно встречать тех, кого мы очень давно не видели. Они к нам приходят уже и со своими детьми. Выпускники не оторваны от нас. Выпускники, состоящие на сопровождении, продолжают приходить к нам заниматься в кружках и секциях. Сегодня как раз я сказала «до свидания» очередной выпускнице. Она утром ждала меня с букетом. Приятно слышать искренние слова благодарности. Девушка получила отдельное жилье, квартира уже полностью обустроена.
Придя попрощаться, она сказала: «Спасибо вам за то, что вы для меня сделали», — это дорогого стоит. Эту девочку мы растили с дошкольного возраста — практически всю ее жизнь. У нас много выпускников, пришедших сюда работать воспитателями, водителями, техническими специалистами. Могу сказать, что наиболее благополучны те, кто не оторвался совсем от центра, поддерживает личные связи с нами. Одна из наших сотрудниц-выпускниц стала победителем в своей возрастной группе от 18 до 23 лет в конкурсе «Моя Москва — мои возможности». Он проводился Центром «Детство» в прошлом году. Раз в неделю выпускники приходят поиграть в спортивные игры с сотрудниками и воспитанниками. Часто ли дети возвращаются из учреждения в кровные семьи?
Проводит ли ЦССВ работу по восстановлению семьи? Вопрос в целесообразности этого — все-таки дети изымаются из семей в силу очень сложных обстоятельств. Пребывание ребенка в учреждении при живых родителях, конечно, это трагедия! У родителей должны произойти существенные изменения в психологии.
Я их сегодня привез. Куда выгрузить?
К теме вещей для детей из детского дома мы еще вернемся. А пока несколько слов о реальности. Все то, что будет сказано и показано дальше — это фрагменты обычной жизни в домах, зафиксированные камерой сотрудников благотворительного фонда «Владмама». Фотографии делаются нами не для того, чтобы потом кого-то пугать или давить на жалость. Нам важно фиксировать изменения в жизни детей. Поэтому в фотоархиве фонда «Владмама» нет ни одного постановочного кадра.
К нашим визитам не готовятся так, как к приезду Уполномоченного по правам ребенка или сотрудников надзорных органов. На этих кадрах — будни детских домов, расположенных не во Владивостоке. О городских домах рассказывать надо отдельно и не в этом материале. Детские дома, как и наши с вами семьи, как и наши с вами квартиры и дома — разные. По размеру, по количеству жителей, по правилам совместного проживания, по домашним традициям, по вкусу еды, по уюту и умению поддерживать порядок в доме.
Вот детский дом, который я посещаю, давно уже требует ремонта крыша, то есть она течет. Но как-то руководство старается сделать все для того, чтобы такие проблемы никак не отразились на качестве жизни детей. Анастасия Урнова: Хорошо, Алана, спасибо вам большое, что рассказали. Напомню, с нами, со студией на связи была Алана Семигузова — волонтер и юрист из Читы. Да, Александр, пожалуйста. Александр Гезалов: Вы знаете, я как-то под Новый год получил такую информацию. В один детский дом предложили ночью прийти всем желающим и поздравить детей с Новым годом. Вот это такое какое-то, мне кажется, легкое, лайтовое волонтерство без погружения в проблему детей, о чем Маша говорила, — мне кажется, это приводит к тому, что люди следят действительно, не течет ли крыша, поиграть, еще что-то. А погружаться в проблемы… Вот она назвала бы конкретного Васю, с которым она взаимодействует, и говорила бы о его трудностях — было бы понятно, что она про конкретного Васю знает. А когда я приезжаю одна или один, а там много детей, нет супервизии, нет специалистов и так далее — это все такое, знаете, помазание системы. И у нас таких волонтеров достаточно много. Анастасия Урнова: То есть вы считаете, что такое волонтерство в принципе неэффективно? Александр Гезалов: Ну, оно как бы для нее. А для детей-то что? Или, например, допустим, когда… Мария Хадеева: Давайте еще спросим, что такое эффективность. Вы говорите про неэффективность. Эффективность — это что? Александр Гезалов: Критерии эффективности — это же конкретная судьба, конкретное сопровождение, конкретное наставничество. А когда со всеми общо… И еще она говорит, что есть хорошие детские дома… Анастасия Урнова: После ваших слов никто, я чувствую, в детские дома не поедет. Александр Гезалов: Нет, не в этом дело, не в этом дело. Нужно выстраивать систему… Нет, надо выстраивать систему между учреждением и, допустим, той же благотворительной организацией, которая этим занимается. Анастасия Урнова: Разумеется. Александр Гезалов: Ну, взять тот же Челябинск. Почему там произошло? Какой-то непонятный мужик пришел и начал взаимодействовать. Никакой ответственности, никаких документов, никто ничего не подписывал, никто никого не проверял. Ну, он-то оформил, а сама система чем занималась? Анастасия Урнова: Я читала, что он, между прочим, специально для этого прошел необходимые курсы, получил какие-то справки о том, что… Он вообще чуть ли не на работу хотел туда устраиваться. Александр Гезалов: Об этом и речь, об этом и речь. Мария Хадеева: Государственная система подготовки. Анатолий Васильев: Он формально сделал вещи, за которые к нему не придерешься. Александр Гезалов: Да. Анастасия Урнова: Ну а как государство еще может проверить, кто приходит в детский дом, если не по справкам, не по прохождению того или иного обучающего курса? Мария Хадеева: Можно я не то чтобы в защиту волонтерства? Просто я начинала тоже ездить по детским домам, когда я была лидером волонтерского движения в банке, в котором я на тот момент работала. И я хочу сказать не в пику Александру. Он, без сомнения, прав, готова под каждым словом подписаться. Но мамы всякие нужны, мамы всякие важны. Нужно и такое тоже. Просто вопрос в том, что я бы людей, которые ездят с праздниками, с разной регулярностью и общаются со всеми детьми, не брала бы как экспертное мнение относительно состояния детей или даже состояния детского дома. Александр Гезалов: Об этом и речь, да. Мария Хадеева: Потому что даже если в момент они приехали, а там течет крыша, то это не значит, что там вообще хорошо. Анастасия Урнова: Елена, вначале вы сказали, что вы недавно ездили в Читу и как раз смотрели, что там. Елена Альшанская: Ну, это не недавно, это было, когда там был скандал. Как вы помните, там была история… Мария Хадеева: Несколько месяцев назад. Елена Альшанская: Это было в прошлом году. Была история с тем, что АУЕ, вот вся эта история. Ездила не я, а ездили сотрудники нашего фонда с мониторингом. Потому что мы довольно регулярно ездим по разным детским домам России. И вот после этого случая как бы нас пригласили присоединиться к поездке в Читу. И, честно говоря, впечатление, которое сложилось у них, вот такое стандартное. Мы про это уже здесь много говорили. Это в основном удаленные детские дома от центров, от больших населенных пунктов, в такой чудовищной окружающей нищете. Нет возможности найти какое-то другое занятие зачастую, и не только детям из детских домов, но и детям из обычных семей, кроме как шляться с какими подростковыми бандами. Отсутствие такой системной работы с семьями кровными, с семьями приемными. При этом там был один детский дом, который был по семейному типу, небольшой, и тоже существовавший в этой среде совершенно особняком. А все остальные — это была, к сожалению, вот такая грустная история про то, что внутри происходит примерно то же самое, что и снаружи, вот такая безнадега, где дети, в общем-то, включаются в эту историю. Ну, старшие выпускники возвращаются в детский дом, подсаживают детей на вот такую как бы историю. Очень романтизируется эта история — что-нибудь украсть, вылезти ночью через забор детского дома. А другого какого-то романтизированного, но нормального досуга нет у детей там. У них альтернатива — сидеть на кровати в детском доме. Или ты такой крутой, вылезаешь, воруешь, со старшими делишься, а они тебя потом поддержат. И вот эта вся романтика за счет этой безнадеги, собственно говоря, и возникает. Я вернусь к тому, о чем мы говорили до сюжета, — о том, что, собственно говоря, взрослые плохие, дети плохие подобрались. Сама система действительно создает вот эту атмосферу, в которой взрослые не справляются. Они на самом деле не могут справиться. Единственное здесь решение может быть какое? Это действительно вот эта тотальная малокомплектность. Я была в Ирландии, и там максимально разрешенное количество детей на учреждение, групповой дом — это шесть человек. Но — дом. Анастасия Урнова: Ну, их мало, наверное. Александр Гезалов: Где Ирландия, а где Россия? Елена Альшанская: Ну, у нас так не будет. Но хотя бы… Мария Хадеева: Это как один район в Подмосковье. Елена Альшанская: Можно я договорю? Александр Гезалов: А потом я скажу. Елена Альшанская: Ограничение хотя бы в 30. Плюс эти маленькие группы. Восемь — это большие группы. Маленькие — это пять-шесть. И плюс вторая история — конечно, там должна быть в первую очередь задача социально-психологической реабилитации этого ребенка. И третья история — это открытость. То есть ребенок должен быть максимально включен в социум. Во-первых, люди увидят, когда с ним что-то не так. Если он будет все время с ними, он кому-то что-то расскажет, у него возникнет доверие. А когда он за этим забором постоянно… Александр Гезалов: То придет Серега. Елена Альшанская: То придет Серега через этот забор, да-да-да. Александр Гезалов: И никто за забором ничего не увидит. Елена Альшанская: И он за забором останется. Анастасия Урнова: Анатолий, пожалуйста. Анатолий Васильев: Вы знаете, я хотел сказать, что тема волонтеров тоже должна рассматриваться под разным углом. Вот есть опыт очень хороший в Москве вот Аня этим занимается , когда волонтеры приходят не с подарками, не с жалостью… Александр Гезалов: Да-да-да, не поиграть. Анатолий Васильев: …не унижают ребенка своим отношением. Потому что ребенок сразу чувствует, что он особый, раз ему подарки принесли какие-то чужие люди. А вот система наставничества, которая уже сейчас внедряется, она адресная, конкретная, она помогает вытягивать конкретных ребят из этой системы. А иначе рождается иждивенчество. Мы сами загоняем проблему в угол. Анна Кочинева: Я хочу еще раз подчеркнуть и поддержать Анатолия, что действительно нужно. Но для этого существуем мы — некоммерческие организации, которые помогают детским домам, которые, как сказала Елена, не справляются. Мы помогаем им наладить эту связь между волонтерами и ребятами. Мы помогаем подготовиться, самим внутренне подготовиться этим волонтерам к тому, как вести себя с этими ребятами. А почему нельзя дарить подарки? А что им собственно нужно? А как наладить с ними контакт? А как выходить из сложных ситуаций? А как продолжить общение после того, как он вышел из детского дома что еще более важно? Вот собственно мы этим занимаемся, и Лена этим занимается. Ну, это из тех, кого я близко знаю. Александр Гезалов: Да все занимаются. Анна Кочинева: И Александр. Мы все этим занимаемся. И еще очень много-много организаций. И я могу призвать всех, кто нас сейчас смотрит, найти наши контакты в Интернете или позвонить — и мы с радостью, мы открытые. Анастасия Урнова: Узнать, как можно помочь. Анна Кочинева: Мы открыты для всех. Александр Гезалов: И ответственность уже не конкретного человека, а организации. А у нас сейчас, кто захотел, пришел и так далее. Берем, допустим, одну Владимирскую область. Там 150 или 130 детей, которые находятся в детском доме. В базе данных на то, чтобы взять ребенка — 180. Кого они хотят взять? Они хотят взять маленького, здоровенького. Получается, что как бы все хотят брать, но не хотят брать подростков. И такой возникает флер. Много людей, которые находятся в базе данных как приемные родители, но подростков взять особо желающих… Ну, конечно, есть, но такого нет. Это говорит о чем? То, что школа приемных родителей, надо тоже менять формат. Мы готовим к тому, что будут подростки из детских домов, будут проблемные в том числе. Понятно, что они там уже много чего пережили. И к этому нужно готовиться. Поэтому появляются разные клубы, которые помогают. Мне кажется, пока мы это не повернем в том числе, у нас так и будут… Мне, например, звонят на днях: "Саша, хотим взять ребеночка до трех лет". Ну, я же понимаю, что это невозможно. И таких людей много. Мария Хадеева: Вот у нас приемная семья. У нас после закрывшегося детского дома мы купили квартиру в этом поселке. И женщина, которая 20 лет проработала воспитательницей в этом доме, стала приемной мамой. Ну, то есть единомоментно до шести детей, включая ее биологическую дочь, она сейчас воспитывает в доме "РОСТ". И я просто хочу сказать, что исключительно подростков, но да, здоровых, потому что в селе и в поселке нет возможности и нет коррекционной школы, она очень далеко. Александр Гезалов: Вот. Мария Хадеева: Проблема не маленьких, до трех лет, здоровых, славянской внешности. Начинают бороться учреждения, начинают бороться, потому что подушевое финансирование. Мария Хадеева: Начинают запугивать, начинают отговаривать. Александр Гезалов: Манипуляции. Мария Хадеева: Я просто про то, что твой вектор надо направить не только на школу приемных родителей, но и на опеки, между прочим. Александр Гезалов: Понятно, понятно. Мария Хадеева: В том числе на департаменты социальной защиты. Анастасия Урнова: И еще одна очень большая проблема — я надеюсь, что мы с вами успеем про нее подробнее поговорить — про то, как люди берут детей. Потому что я тоже очень много читала про то, что и прячут детей, и требуют денег за то, чтобы забрать детей. Александр Гезалов: Кошмарят. Анастасия Урнова: Масса всего! Просто я хочу закрыть тему с насилием, потому что мне кажется, что мы на ряд важных вопросов не ответили. Один из них такой. Человек сталкивается с ситуацией — его сегодня, возможно, бьют, еще что-то плохое с ним происходит. Что делать? Вот есть хоть какая-то организация, какой-то телефон, по которому можно позвонить и получить помощь реальную, здесь и сейчас? Анатолий Васильев: Я единственное могу сказать, что мы в своей детской деревне а де-юре мы организация для детей-сирот создали службу по правам ребенка, в которую обязательно входит воспитанник, ребенок. И все дети, зная о том, что что-то где-то, они или на ухо, или как-то, но преподнесут этому ребенку старшему. Плюс они знают, кому из взрослых можно сказать, что где-то что-то кого-то… Анастасия Урнова: Ну, это в рамках вашей организации. Анатолий Васильев: Да. Ну, я и могу только за свою организацию. Александр Гезалов: На самом деле организации, которые так или иначе занимаются надзором и контролем, много. Это и уполномоченные по правам ребенка, и прокуратура… Анатолий Васильев: Их полно. Анастасия Урнова: А может ли им позвонить ребенок? Александр Гезалов: Но тут другой момент: уровень доверия к ним у детей… Елена Альшанская: Может, может. Александр Гезалов: Может. Там все висит, но не работает. Анатолий Васильев: Не работает система. Александр Гезалов: Вот мальчик этот, например, рассказывает, да? Анастасия Урнова: Что он звонил в полицию. Александр Гезалов: Да, он звонил в милицию. Анастасия Урнова: И она приезжала, но уезжала. Александр Гезалов: Здесь вопрос: как создать такое количество информационных каналов, по которым дети могли бы кому-то транслировать о своей проблеме? Например, мы создали специальный телефон: 8 800 700-16-84. И уже начинают звонить дети, и приемные родители, и так далее, и так далее. И чем больше этого будет, тем будет лучше. Анастасия Урнова: Я звоню вам на горячую линию — и кто мне отвечает? Александр Гезалов: Вам отвечает специалист, который этим делом занимается. Анастасия Урнова: А что вы делаете после того, как получаете звонок? Александр Гезалов: Человек, принимает информацию, он ее обрабатывает и перенаправляет либо в структуры, либо дает какой-то конкретный совет. Анастасия Урнова: А какие структуры? Александр Гезалов: В различные, в том числе которые этим занимаются. Анастасия Урнова: Допустим, в полицию? Александр Гезалов: В том числе. Анастасия Урнова: И вы как-то контролируете?
Законопроект был размещен на федеральном портале проектов нормативных актов для широкого общественного обсуждения. В законопроекте содержатся новые подходы к передаче детей-сирот на воспитание в семьи, которые позволят развивать институт опеки, совершенствовать условия для подготовки лиц, желающих взять в свою семью ребенка-сироту. Впервые законопроектом предлагается ввести в федеральное законодательство понятие «сопровождение». Планируется, что этим полномочием будут наделены уполномоченные региональные органы власти и организации, в том числе НКО.
Детский дом
Думал: будь что будет. На выпускном нас собрали всех вместе, заставили надеть костюмы, показали концерт, а воспитатели сказали что-то «на дорожку». Расставаться было грустно. Так ведь всегда, когда привыкаешь и привязываешься. Но это был не конец: я и после выпуска в гости заезжал, рассказывал, что да как. Мы уезжали из детского дома, как только поступали в университет или училище. Найти, где учиться, тоже помогали: проводили тесты по профнаправленности, предлагали варианты. Я пошел учиться на монтажника-высотника, и мне это нравилось — я с детства любил высоту. Да и отношения в группе складывались хорошие: никаких косых взглядов не было.
Наоборот, ребята из регионов часто подходили к нам, минчанам, и спрашивали, как помоднее в столице одеваться, куда ходить. Меня поселили в общежитии, которое было в аварийном состоянии. Было так холодно, что зимой спал в зимней куртке и все равно замерзал. К тому же постоянный шум, пьяные компании — в общем, долго я там не прожил, тайком переехал в общагу к девушке, с которой тогда встречался. А временами, когда идти больше было некуда, я приезжал в детский дом. За тобой никто не смотрит, тебя никто не контролирует, ты знаешь, что можешь делать, что хочешь, и тебе ничего за это не будет. Первое время ощущение свободы просто переполняло. Представьте: в детском доме нужно возвращаться к восьми, а тут гуляешь ночами напролет, прыгаешь в воду на Немиге, пьешь джин-тоник, который купил на первую стипендию, стаскиваешь флаги с Дворца спорта — в общем, делаешь, что хочешь.
Такими были наши первые дни самостоятельной жизни. Все обходилось без последствий, я даже в опорном пункте был только один раз, и то по своей воле. Как-то гуляли ночью, и милиция попросила документы у моего друга, которых у него с собой не было. Другу уже было 18, но для выяснения обстоятельств все же предложили проехать в отделение. Я тогда подхожу и говорю: «А можно с вами, пожалуйста? Я никогда не видел, как в опорке все устроено». Они посмеялись, но на «экскурсию» свозили. Соблазн сорваться был очень велик, и сдерживать себя было сложно.
Сидишь на парах и думаешь: я же сейчас могу просто встать, уйти, и никто мне не скажет ни слова. Но все-таки на учебу ходил исправно, терпел и понимал, что образование в любом случае пригодится. А большинство срывалось. Сначала отчислили одного детдомовца, потом — моего лучшего друга. Позже он спился. Мне, к счастью, удалось этого избежать: алкоголем я перестал баловаться сразу, как почувствовал привыкание. Друзья, как бы я их ни отговаривал, пошли другой дорогой. Мне нравится работать, нравится подниматься на высоту, работать с металлическими конструкциями, копаться в технике.
Я понимаю, что не смогу работать в офисе, мне нужна доля адреналина. О собственной семье я пока не думаю, но скажу одно: если выйдет так, что девушка окажется не готова к ребенку и отдаст его мне, — я, не задумываясь, воспитаю один. Наверное, любое поколение должно ставить перед собой цель сделать жизнь своих детей лучше. Мне недоставало материнской любви и ласки. Я видел домашних детей и знал, что у них все по-другому. При этом понимал, что моя судьба сложилась вот так и ничего не изменишь. Нужно просто жить дальше, не повторяя ошибок своих родителей.
Словесная перепалка якобы переросла в физическое воздействие: сотрудник детдома ударил мальчика головой о стену. Однако официальные источники предоставляют иную версию событий. МВД по Республике Коми опровергает информацию о рукоприкладстве со стороны педагога.
Фактором, сдерживавшим применение системы в дальнейшем с 1960 годов , стало то, что в СССР было законодательно запрещено эксплуатировать детский труд, иными словами, детям до 16 лет запретили заниматься любым производительным трудом [6]. Статистика[ править править код ] В 1990 году в России насчитывалось 564 детских дома, в 2004 их количество увеличилось почти втрое и составило 1,4 тысячи [7]. Из них: усыновлено — 153 тысячи, приёмные и патронатные семьи — 37 тысяч, в детских учреждениях — 174 тысячи [8]. Сумма консолидированного бюджета на развитие семейных форм в 2007 году составила 21,4 миллиарда рублей 856 миллионов долларов , включая: из федерального бюджета — 6,2 миллиарда рублей 248 миллионов долларов , из средств субъектов Российской Федерации — 15,2 миллиарда рублей 608 миллионов долларов [8]. Федеральная служба государственной статистики опубликовала статистический сборник «Дети в России.
Чем больше детей, тем сложнее, потому что это огромная ответственность и каждодневный труд. Даже кровные семьи иногда распадаются, когда появляются дети», — заметила в разговоре с Inkazan уполномоченный по правам ребенка в Татарстане Ирина Волынец. Отличительных привилегий у семей, решившихся взять под опеку сиблингов, нет: они, как и остальные приемные родители, получают выплаты, при необходимости — психологическую поддержку. Однако очевидно, что пособия у усыновителей братьев и сестер выше из-за количества детей. Фото: 1MI «У меня всегда вызывают много вопросов семьи, которые забирают под опеку много детей. Особенно это распространено в сельской местности. Иногда закладывается подозрение в неискренности этих опекунов. Какую они преследую цель: действительно ли сделать детей счастливыми или просто повысить свой материальный уровень? В Татарстане при усыновлении одного ребенка семья получает единовременное пособие в 22,9 тысячи рублей, при усыновлении сиблингов на каждого ребенка приходится выплата в 175 тысяч рублей. Если семья берет сиблингов на попечительство или оформляется как приемная семья, то, помимо единовременного пособия в 22,9 тысячи рублей, она получает ежемесячные выплаты суммой 11,9 тысячи рублей на каждого ребенка. Узнать подробнее По словам Волынец, в республике встречались случаи использования детского труда для сельского хозяйства и подсобных работ. В 2019 году Татарстан и вовсе ужаснула история истязания двух приемных сестер. Малышек систематически били опекуны. Одна из таких сцен закончилась трагедией, в результате которой погибла 9-летняя школьница. Уполномоченный рассказала, что при проверке одной из семей, взявшей под опеку сиблингов в местном селе, выяснилось, что сироты жили совсем в других условиях, нежели кровные дети. Опекаемые — жили в отдельном пристрое, плохо оборудованном для жизни, были обязаны работать в огороде, их не брали не в какие путешествия. Это очень грубое нарушение прав детей», — сказала уполномоченный. При этом, по ее словам, когда органы расторгали договор опеки, дети готовы были остаться даже на таких условиях, лишь бы не возвращаться в детский дом. Потому что каждый ребенок хочет жить в семье», — сообщила Волынец. Такое явление называется социальным сиротством. По данным мэрии столицы Татарстана, распространенной причиной его появления является неблагополучная мама, злоупотребляющая алкоголем или наркотиками. Для борьбы с социальным сиротством по инициативе уполномоченного по правам ребенка в 2015 году в республике ввели проект «Точка трезвости», утвержденный минздравом. Родителям, попавшим в зависимость, помогают избавиться от нее и восстановиться в правах на детей. За время действия проекта более 700 детей не получили статус ребенка-сироты», — заявила Волынец. Фото: 1MI Социальное сиротство является последствием и сложного материального положения в семье. Пытаясь «выкрутиться» из кризисной ситуации, родители нередко намеренно сдают родных детей в учреждения.
Анна Кузнецова: детские дома-интернаты должны быть в зоне особого внимания во всех регионах
Детский дом – это учреждение социальной защиты, которое обеспечивает проживание детей, лишенных попечения родителей временно или постоянно. 10 января - 43208838441 - Медиаплатформа МирТесен. Новости и СМИ. Обучение. Новости Хабаровска: Петиция за сохранение детского дома № 5 стала массовой. За две недели ее подписали почти 25 тысяч человек со всей России. Новости Хабаровска: Петиция за сохранение детского дома № 5 стала массовой. За две недели ее подписали почти 25 тысяч человек со всей России.
«Это не генетика, а травма» – 5 главных особенностей детей-сирот
О сервисе Прессе Авторские права Связаться с нами Авторам Рекламодателям Разработчикам. Екатерина Куракина попала в детский дом в возрасте пяти лет, а после воспитывалась в приёмной семье. Она рассказала о своём детстве. По статистике на 2016 год, более 148 тысяч детей из детских домов воспитывалось в приемных семьях. Пять тысяч из них вернулись обратно в детдом.
Новости по теме: детский дом
Детский дом «Приют Святого Николая » в Новосибирске После Октябрьской социалистической революции 1917 года система приютов была реорганизована. Одним из известнейших педагогов начала 1930-х годов но отнюдь не единственным был А. Макаренко , созданная которым система воспитания стала одним из важных элементов работы с бывшими беспризорниками. Макаренко собрал и дополнил разрозненные приёмы в целостную систему, описав её по просьбам Максима Горького в ряде произведений — в частности в « Педагогической поэме ». Получившаяся система обеспечивала хорошие результаты, основой этой системы стали трудовое воспитание и демократия самоуправление ученического коллектива.
Я не понимала, куда я попала, — начала свой рассказ воспитательница. Светлана Михайловна приехала в Омск из Крутинки. Там она была учителем начальных классов, но по семейным обстоятельствам ей пришлось переехать в город. В детский дом она пришла не целенаправленно, а потому что здесь было свободное место. Потом выучилась в ОмГПУ на педагога для особых детей. Но она так и осталась в этом детском доме: проработала здесь воспитателем 24 года.
Мы начали дружить. Дружили целых 20 лет, до самой ее смерти. Она помогала мне вначале, объясняла и подсказывала. Особенно про ласку. Дети же прощупывают тебя. Если ты кому-то позволил большую ласку, то они не простят. Мы все тут друг другу с этим помогаем. Пока ты не побывал в детском доме, ты не понимаешь, что это, — делится омичка. Молодой воспитательнице многому нужно было научиться, но с первых же дней ее ждало серьезное испытание: из ее группы сбежали 8 из 15 детей. А что делать?
Нужно было искать их самой, милиция начинала искать спустя три дня. Нашла их на фруктово-овощной оптовке. Они сбежали туда, чтобы поработать и чтобы поесть фруктов. Я хотела уйти из-за этого. Это же очень тяжело, такая ответственность. Думаешь, всё, ну не могу больше. Потом время проходит, нормально.
Сегодня речь пойдет как раз о «детских домах» в классическом понимании. Детский дом или «Центр содействия семейному воспитанию» В таких учреждениях проживают дети от 3-х редко, чаще с 4—5 лет и до 18 21 лет. Здесь находятся и дети — сироты и дети, чьи родители ограничены в правах или лишены их. Сразу хочу сказать, что ребенок-сирота — это ребенок, у которого нет обоих родителей они либо погибли, либо пропали без вести, либо их не удалось установить. Им присвоен официальный статус «сироты» и они получают от государства различные льготы. Большую часть составляют дети, которых называют «социальными сиротами». Это «сироты» при живых родителях.
В общем, жизнь в детском доме может быть трудной, но с подходящей поддержкой и заботой ребенок может справиться с этими трудностями и достигать успеха в жизни. Если вы хотите узнать больше о жизни в детском доме и том, как это может влиять на ребенка, рекомендую обратиться к специалистам - психолог или социальный работник, а также Школа приемных родителей, которые смогут предоставить более подробную информацию и помочь решить возникающие вопросы Источник: novyefoto. Это может быть трудно, особенно если вы не можете видеть ребенка так часто, как хотели бы. Однако существуют различные способы сохранить связь с ребенком — разговоры по телефону или видеосвязь, отправка почтовых или электронных писем, а также посещение ребенка в детском доме. Важно, чтобы вы понимали, что хотя вы не можете жить с ребенком, вы все еще можете быть важной частью его жизни и оказывать ему поддержку.