Лида Мониава: биография, фото, сколько лет, семья, образование, чем болеет. 10 декабря 2020 - Новости Санкт-Петербурга - 16 янв, 2018 Лида Мониава – заместитель директора Детского хосписа «Дом с маяком». Главная» Новости» Лида мониава последние новости. Здесь Мониава почти что прямо пишет, что сотрудники хосписа дают умирающим людям сигареты, даже когда знают, что для некоторых из них это может быть гибельно. Новости и события. Лидия Мониава начала розыск родственников инвалидов-отказников с целью понуждения семей к гуманизму. Лида основной своей задачей видит отговаривать.
Лида Мониава о личном опыте работы с неизлечимыми детьми и их семьями
| «Я не знала, что со мной будет, когда увижу сына впервые за 12 лет» | Ее служение умирающим детям началось, когда старшеклассница Лида Мониава пришла в онкоотделение Российской детской клинической больницы в качестве волонтера и увидела. |
| Лида Мониава: "Коля умер тихо и спокойно, дома..." - Агентство социальной информации | После 24 февраля 2022 года Лида Мониава, учредитель благотворительного фонда помощи тяжелобольным детям и молодым взрослым «Дом с маяком», запустила второй фонд. |
«Сирота не выбирал быть мертвым». Имеют ли право дети с инвалидностью искать своих родителей?
И так получилось, что история Коли и про чувства тоже, которые невозможно спрятать. Но смерть — не только горевание, но и исполнение предписаний закона. Давала следователю пояснения в течение часа. Как Коля родился, почему от него отказались родители, когда был создан хоспис, почему у меня в комнате 2 кровати, как часто ко мне приходят гости и т. Я понимаю, что все делают свою работу и стараются максимально корректно, но почему родители, опекуны неизлечимо больных детей должны ехать в следственный комитет за разрешением на захоронение? Почему людей, умерших дома, обязательно вскрывать перед похоронами?
Если бы Коля умер в стационаре хосписа, его бы не вскрывали. Так как мы были под опекой выездной службы, а не стационара, вскрытие теперь обязательная процедура. Я не против науки, но в Колином случае это абсолютно бессмысленно, и мне тяжело думать про этот противоестественный процесс», — пишет Лида в своем Фейсбуке. Естественно, встал вопрос о кладбище. Могила в Москве стоит огромных денег.
На счете Коли за годы его жизни скопился миллион рублей, эту сумму через полгода смогут наследовать его родители. Они платили алименты на содержание ребенка, от которого отказались в роддоме.
Теперь Лида является соучредителем и директором по развитию фонда «Дом с маяком». По данным на конец 2020 года, в штате хосписа работает около 300 человек. Девушка не раз выступала в эфирах телеканалов и рассказывала о своей деятельности. В марте 2020 года появилась информация о том, что детский хоспис, где работает Мониава, оштрафовали на 200 тысяч рублей из-за закупки ими наркотических препаратов, которые применяют для облегчения болей. Но позже ошибку признали. Штраф был отклонен.
По национальности Лида на четверть грузинка Мониава со своими коллегами перенимают опыт у европейских волонтеров. Бюджет хосписа на большую часть состоит из пожертвований неравнодушных людей. Опекунство Весной 2020 года, когда началась пандемия, Мониава и несколько других сотрудниц хосписа забрали к себе домой детей, чтобы уберечь их от возможного заражения. В мае 2020 г. Лида официально оформила опекунство над воспитанником хосписа, двенадцатилетним мальчиком с инвалидностью по имени Коля. Девушка пыталась вовлечь его в активную общественную жизнь, водила в школу и даже в театр.
Мне кажется, это заслуга СМИ, которые рассказывают про сам хоспис, про смысл хосписа. И у людей, к счастью, все реже возникает вопрос, зачем помогать умирающим. А еще, если раньше нам, в основном, помогали очень богатые люди крупными суммами и хоспис существовал на пожертвования 10-15 человек, то сейчас крупных пожертвований вообще практически нет. И вся наша работа строится на маленьких суммах, по 300-500 рублей, которые жертвуют тысячи людей. Очень много людей переводят нам смсками по 50, по 100 рублей, и мы таким образом, представьте себе, собираем по 3 миллиона в месяц! А расскажите, как проходит ваш день? Чаще всего я целыми днями сижу за компьютером: нам приходит очень много обращений от новых семей, примерно 40 штук в месяц, и это только от московских. Их нужно ставить на учет. С каждой семьей нужно поговорить, узнать, какая у них ситуация, что для них сейчас нужно из самого срочного. Мне довольно много пишут родители детей из регионов, которым детский хоспис не может помочь, но я просто сама стараюсь хотя бы ответить на их вопросы или перевести немного денег — на это тоже уходит много времени. Что еще… Решаем проблемы, возникающие внутри самого детского хосписа — кто-то с кем-то о чем-то не договорился, надо встречаться и обсуждать. Еще у нас очень много переписки: каждый аппарат, который мы покупаем, стоит огромных денег, так что нам надо согласовать все сначала с врачом, потом с закупками, потом с отделом фандрайзинга — и вот таких мелочей набирается очень много. У каждого сотрудника детского хосписа в среднем в почту приходит по 300 писем в день. Ну и есть у нас в хосписе совсем «тяжелые» дети, чьи родители могут звонить мне по экстренным вопросам в любое время, например, те, кто в реанимации, на ИВЛ или дети с СМА спинально-мышечной атрофией — прим. Столько лет вы этим занимаетесь! Как выдерживаете эмоционально? Все про это спрашивают: тяжело ли нам, когда у нас дети умирают? Да, нам очень тяжело. У нас умирает около 10 детей каждый месяц. И это дети, с которыми мы вместе были в лагере, плавали в бассейне, пели песни в фольклорном клубе. Конечно, мы к ним очень привязываемся и очень грустим, когда они уходят. Но для нас очень важно, что мы потом продолжаем общаться с семьей этого ребенка, с его родителями. У нас каждый год проходит День Памяти, на котором встречаются родители, волонтеры, врачи. Общение с родителями очень важно для нас. Часто мамы и папы просто в офис приходят в гости, и мы их всегда ждем. Хоспис фот 2. У вас есть какое-то мнение на этот счет? У нас же это запрещено. Нам часто приходится говорить об эвтаназии: с родителями, между собой. На самом деле мысли про эвтаназию возникают только в тот момент, когда ребенок не получает полноценную помощь. Например, когда ребенок онкологический, у него сильные боли и ему не получается быстро организовать морфин, тогда у родителей появляются мысли: «Скорее бы уже все это закончилось! Это как раз и есть эвтаназия — когда врач делает укол, чтобы человек умер. Но когда, услышав такой вопрос, мы приезжаем, расписываем схему обезболивания, получаем морфин и ребенку становится легче, у него перестает болеть, он начинает снова играть, есть, общаться с мамой, мысли об эвтаназии у родителей уже нет. Я думаю, очень важно наладить у нас в России такую систему, которая позволит получать обезболивающее в день обращения. Хочется еще, чтобы были грамотные врачи, которые могут схему обезболивания правильно расписать. Мало просто достать ребенку препарат, надо еще расписать эту дозу, корректировать ее, если болевой синдром увеличивается, а это практически ювелирная работа. А врачей, умеющих вести болевой синдром, у нас, к сожалению, очень мало. Вторая проблема, из-за которой родители часто просят эвтаназию, состоит в том, что наша медицина совсем не умеет остановиться. И если неизлечимо больной ребенок умирает от своего основного заболевания, его не могут просто отпустить. Например, дети со спинально-мышечной атрофией 1 типа — это дети, которые редко доживают до двух лет. У них слабеют мышцы, они не могут дышать и от этого умирают. Вот в России не могут просто отпустить ребенка. И если он перестал дышать, ему обязательно подключают трубку аппарата вентиляции легких, и он лежит… Этим аппаратом его не вылечат, он не может пошевелиться, не может есть, пить, не может ничего сказать, вообще ничего не может! Через одну трубку он дышит, через другую его кормят, еще два десятка трубок ему вставляют каждый день в нос и рот, чтобы отсосать слизь, а чтобы он сходил в туалет, ему ставят клизму. Но он будет лежать вот так год, два, три, а может и 10 лет. И может только смотреть.
Руководитель хосписа написала, что Коля сутки находился без сознания и чуть не умер. При этом скорую помощь мальчику Лидия вызывать не стала. Если у человека неизлечимое заболевание, при котором реанимационные мероприятия уже не показаны у Коли такое решение врачебного консилиума , в скорую как раз лучше не звонить», — объяснила своё решение Мониава. В том состоянии, в котором он находится, можно существовать долго. Это не тот случай, когда родители в качестве милосердия или ещё каких-то соображений решают не реанимировать ребёнка, он может жить. Поэтому принимать решение о том, чтобы дать ему умереть при приступе, потере сознания, — это не что иное, как сознательное убийство. Кроме того, Лида — не мать этого ребенка, а опекун. То есть она оказывает государству услуги по воспитанию мальчика за деньги, и у неё нет даже морального права решать, жить Коле или нет». При этом юрист подчёркивает, что намерений ограничить Мониаву в опекунских правах или лишить её их у неё нет. Потому что он ей нужен не как ребёнок, а как символ своей борьбы», — считает Гуревич. В Департаменте труда и социальной защиты Москвы нарушений закона в действиях Мониавы не нашли. Департамент находится в постоянном контакте с Лидой Мониавой, у которой под опекой мальчик Коля, специалисты посетили семью. У ребёнка есть всё необходимое для жизни с учётом особенностей его здоровья. Мальчик находится под наблюдением врачей и специалистов по уходу», — сообщили RT в пресс-службе ведомства. Зачем детям с инвалидностью ходить в школу Всё, что происходит с Колей, глава «Дома с маяком» описывает в Facebook. После более чем десяти лет, проведённых в больничных палатах, жизнь Коли стала более активной. Лиде Мониаве это стоит немалых усилий. Потому что школы футболят больных детей. Школы рады умным детям, рады детям обеспеченных родителей. И не хотят трудных детей, больных детей. Раньше футболили грубо, говорили, что дети-инвалиды необучаемы. Теперь футболят вежливо: «Наша школа недостаточно хороша для такого ребёнка, в соседней будет гораздо лучше». По мнению Мониавы, все дети должны учиться в обычной школе, «независимо от того, перемещаются они на своих двоих или с помощью коляски, неважно, общаются они матом, русским языком или мимикой и языком тела, едят на перемене бутерброды или лечебное питание через гастростому».
Какие же они всё таки твари
это директор детского хосписа, которая берет под опеку тяжелобольных лежачих детей, ищет их родственников, а потом из них выбивает алименты или. Лида Мониава в своем посте по следам скандала перечисляет подобные объективирующие практики в учреждениях социального призрения, впрочем, почему-то путая их с медицинскими. новости России и мира сегодня. На Лиду Мониаву пожаловались в СК после смерти ее подопечного Коли.
Дом с маяком: о мире, в котором каждый важен. История Лиды Мониава, рассказанная ей самой
Лида Мониава в своем посте по следам скандала перечисляет подобные объективирующие практики в учреждениях социального призрения, впрочем, почему-то путая их с медицинскими. Вкратце: Лида и её команда, будучи опекунами паллиативных детей из интернатов, разыскивает их родственников через соцсети и оповещает про статус-кво. Основательница детского хосписа «Дом с маяком» Лида Мониава рассказала в своем фейсбуке, что на нее пожаловались в органы опеки. Этот фильм – несколько дней из жизни Лиды Мониавы и её фонда, детского хосписа «Дом с маяком».
На Лиду Мониаву пожаловались в СК после смерти ее подопечного Коли
Эта книга, основанная на серьезном документальном исследовании журналистки портала «Такие дела», посвящена становлению российской благотворительности в период с начала 1990-х годов и по сей день. Ее главная героиня Лида Мониава — учредитель благотворительного фонда «Дом с маяком», который помогает неизлечимо больным детям и молодым взрослым. Это очень личная история неустанной борьбы человека за гражданское общество, борьбы с предрассудками и страхами, мешающими развивать паллиатив и доступную среду для людей с ограниченными возможностями.
Да, его мама даже бывает у нас в гостях. От этой истории мурашки бегут по коже. Можете рассказать поподробнее? По закону отказавшиеся от ребенка родители должны платить ему алименты. И когда я оформила на Колю опеку, в интернате мне дали телефон его отца, чтобы мы могли договориться с ним напрямую.
Сначала я подумала, что эти деньги мне не так уж нужны, но потом позвонил сам папа. Я стала отправлять им фотографии Коли — особой реакции не последовало. Пригласила их на его день рождения — сказали, что не смогут. Присоединиться онлайн тоже отказались. Но я все равно продолжала посылать им снимки, которые мы делали каждый день. И через пару месяцев мама Коли захотела приехать и познакомиться. Уже после она мне рассказала, что они начали переживать, не сумасшедшая ли я.
Всю жизнь они думали, что это тяжелобольной ребенок, которого может убить любая инфекция. Что он должен лежать в стерильных условиях. Поэтому, когда они увидели, что я выхожу с Колей на улицу, у них случился шок. А когда поняли, что мы бываем в ресторане, то совсем забеспокоились. И ехала мама, скорее, посмотреть на меня. Маме было 23 года, роды проходили очень трудно, младенца доставали методом, который сейчас запрещен. В итоге сказали, что у ребенка неизлечимые заболевания, судороги, что с ним невозможно жить дома и вообще он скоро умрет.
Всем вокруг приносили здоровых детей, а ее к Коле не пускали. Сначала они хотели бороться за сына, даже привели к нему священника, чтобы крестить. Лучше не становилось, Коля лежал в реанимации на ИВЛ. Тогда идея воспитывать его в интернате показалась им выходом. Они подписали отказ. Через пару лет несколько раз пытались с ним повидаться, но к ним вышел врач и сказал, что их мальчик самый тяжелый, ничего не понимает и не соображает и вообще «это ребенок не для дома». Когда мама приехала к нам и увидела Колю впервые за долгие годы, она была поражена тем, как он на нее похож.
Теперь она бывает у нас каждые две недели, кормит его, купает, иногда ходит с ним в бассейн, гуляет. И очень благодарна за эту возможность. Как бы вы сами это описали? Больше всего в глаза бросаются физиологические перемены. Когда я его только забирала, он носил одежду для детей семи лет, сейчас — для тринадцатилетних. Тогда весил 18 килограммов, сейчас — 24. Ничего себе!
На треть больше. Раньше у него практически не росли ногти и волосы, а сейчас все как у обычного человека. За это время у него выпали молочные зубы и выросли коренные. То есть уже понятно, что ему лучше.
В жалобе идёт речь об 11-летнем Коле, на которого Лида Мониава оформила опеку, и предлагается «проверить неразборчиво частных лиц, в частности, Савву, директора по научно-методической работе фонда «Детский паллиатив» и главного врача хосписа «Дом с маяком», которые выдали огромное количество сильнодействующих лекарственных препаратов ему же». Сама Мониава утверждает, что «Коля на самом деле получает все лекарства не в хосписе, а в городской поликлинике». В нашем случае их даже не потеряли что тоже вполне естественная ситуация. Их просто записали не до конца, или записали не по той форме, или записи не заверили», — прокомментировала нарушения директор «Дома с маяком».
Представители учреждения просили ограничиться предупреждением, но суд решил, что этого недостаточно. У хосписа есть 10 дней на обжалование решения суда.
Вопрос об этом на открытой линии с президентом был поднят в апреле, поручение дали в июне, сейчас уже почти октябрь — как обстоят дела? Именно в самих реанимациях ничего вообще не изменилось. После этой горячей линии еще можно было в ручном режиме как-то изменить ситуацию. Например, если мама нашего подопечного ребенка пришла в реанимацию и ее не пустили, мы могли позвонить начмеду начальнику медицинской службы — прим.
А в последние месяцы, видимо, ажиотаж вокруг этой темы прошел, и опять двери реанимации закрылись. Буквально неделю назад у нас в трех разных реанимациях одновременно мамам не разрешали находиться с детьми: в одной реанимации маму пускали на 15 минут раз в неделю, в другой реанимации — раз в день на два часа, и в третьей реанимации разрешали находиться 15 минут в день. Непонятно, из-за чего были такие правила… Мы, конечно, звонили в эти реанимации и начмедам этих больниц, и они нам подтвердили, что мам больше не пускают. Но после того как мы связались с Департаментом здравоохранения Московской области, сразу начали пускать. То есть изменилось хотя бы отношение чиновников, которые этим занимаются. Они поддерживают идею, что мама должна находиться с ребенком, и, если обращаешься в Департамент или Министерство, чаще всего проблема решается.
Но решается для конкретных детей, а остальные дети в этой реанимации по-прежнему лежат без родителей. Это мы сейчас говорим о ситуации в Москве или по всей России? Ситуация такая по всей России. Но детский хоспис работает только с детьми в Москве и Московской области, поэтому с их проблемами мы сталкиваемся каждый день. Про детей в регионах я периодически слышу — там все еще хуже. Существует же горячая линия по реанимации, с ее помощью вообще что-то решается?
Родители, у которых ребенок в данный момент находится в реанимации, никогда не будут звонить на горячую линию. Потому что жизнь их ребенка зависит от конкретного врача, от его расположенности. Вот эти три мамы, про которых мы только что говорили, они даже не разрешили нам называть ни имен, ни конкретных больниц, потому что очень сильно боялись, что если они куда-то пожалуются, отношение реаниматолога к ребенку испортится, а от этого жизнь зависит. Хоспис фото 1. Есть какие-то надежды на ее продуктивную деятельность? Когда мы опубликовали на «Фейсбуке» пост, в котором рассказали, что трех мам не пускают в реанимацию, мне на электронную почту написал помощник Анны Кузнецовой и попросил, чтобы я назвала фамилию и имя ребенка, к которому маму не пускают, и название реанимации.
Я ответила, что мама не хочет, чтобы разбирательство касалось конкретно ее ребенка, и решить проблему можно только проверкой всех реанимаций. На что мне ответили: «А, ну если мама надумает и нужна будет помощь конкретному ребенку, то обращайтесь». Как мне кажется, Уполномоченный по правам ребенка сейчас готов отслеживать какие-то конкретные случаи, но я пока не очень верю в то, что она сможет подойти к решению проблемы системно. Очень важно, чтобы у нас не устраивался шум по поводу каждого ребенка и его проблемы, а решался вопрос глобально, ведь у всех остальных эта проблема остается. А это невозможно без финансовых вложений, потому что реанимации надо переоборудовать, чтобы там появились условия для родителей. И нужно понимать, что это займет не один и даже не два года.
То есть вот те люди у вас в комментариях, которые пишут, что, мол, «Не пускают потому, что реанимации не оборудованы», «Нельзя сравнивать с США и Израилем, там совершенно другой уровень оснащения реанимаций», они, получается, отчасти правы? Право ребенка быть с мамой — это неотъемлемое право, которое гарантировано ему законодательством. Это неоспоримо и не должно зависеть от того, какие условия в реанимации и так далее. Какие бы там ни были условия, никто не может запретить маме там находиться, это вообще не обсуждается. А вот чтобы все это было хоть как-то жизнеспособно — надо работать. Сейчас многие реанимации — это крошечные палаты, в которых стоят четыре кровати, там ужасно тесно, так что, действительно, чтобы мама могла там комфортно находиться, палаты нужно переделывать.
То есть мам нужно пустить уже сегодня, а следующий шаг — это переоборудование реанимаций. Так странно, что все это, так прекрасно работающее в реанимациях США, Германии, Франции и многих других стран, никак не получается организовать у нас, в России. На самом деле, это только вопрос денег. Нужно, чтобы каждая больница получила финансирование на расширение штата реанимации, чтобы там было не две медсестры на десять пациентов, а одна медсестра на двух пациентов. Чтобы не один дежурный врач на десять реанимационных детей, а пять таких врачей. До тех пор, пока штат не будет расширен и финансирование не будет выделено, вряд ли врачи на месте что-то смогут изменить.
Хоспис фото 3. И еще тогда Вера Васильевна сказала, что хосписы должны быть бесплатными, этим должно заниматься государство. Десять лет прошло. Но на сайте детского хосписа написано: «Дом с маяком», частное медицинское благотворительное учреждение. Получается, ничего не происходит? Государство все еще никак не заинтересовано в том, чтобы этим заняться?
Курсы валюты:
- "Приходится Колю унижать. Но это делаю не я, а мы все"
- Мониава Лида , Директор, Благотворительный фонд «Дом с маяком»
- Рассылка новостей
- Про последний пост Лиды Мониавы: sovenok101 — LiveJournal
- Вторая жизнь Коли
- Лида Мониава о личном опыте работы с неизлечимыми детьми и их семьями
Регистрация
- МАТЕРИАЛЫ ПО ТЕМЕ
- Сообщить об опечатке
- МАТЕРИАЛЫ ПО ТЕМЕ
- Хорошая девочка Лида
Хорошая девочка Лида
После 24 февраля 2022 года Лида Мониава, учредитель благотворительного фонда помощи тяжелобольным детям и молодым взрослым «Дом с маяком», запустила второй фонд. Лида Мониава рассказала, почему хоспис – это не так страшно, как кажется. О критической ситуации сообщила в фейсбуке заместитель директора хосписа «Дом с маяком» Лидия Мониава.
В Москве мать неизлечимо больного мальчика задержали за покупку препарата от судорог
Лида мониава последние новости. Последние новости о персоне Лидия Мониава новости личной жизни, карьеры, биография и многое другое. Сама Лида Мониава в недавнем посте в социальной сети обратила внимание. Информация о спикере: Мониава Лида из Благотворительный фонд «Дом с маяком»: Образование, профессиональный опыт, участие в конференцияx. Ее служение умирающим детям началось, когда старшеклассница Лида Мониава пришла в онкоотделение Российской детской клинической больницы в качестве волонтера и увидела. История Лиды Мониава, рассказанная ей самой, Полины Иванушкиной в форматах fb2, txt, epub, pdf или читать онлайн! Оставляйте и читайте отзывы о книге на ЛитРес! Директор благотворительного фонда «Дом с маяком» Лида Мониава уже 5 месяцев живет с 12-летним Колей, которого она забрала из интерната в начале пандемии.