Христианские святки покрывают собой языческий новый год (1 января) и особые разгульные русальные «бесовские» игры, отмечаемые язычниками 6 января. Васильев вечер (канун Нового года в славянской традиции) — день народного календаря у славян[1], приходящийся на 31 декабря (13 января). Новый год язычники тоже праздновали не как сейчас, а весной, в марте: именно тогда заканчивается зима, пробуждается природа – это повод для нового отсчета времени. Для детей в возрасте 3–4 лет на славянский Новый год проводили обряд посвящения в воинство и крестьянство. Сам Новый год славяне праздновали в марте, потому что это логично, природа пробудилась, злая зима закончилась, значит наступил новый год.
Славянское Новолетие
Сказочных новогодних персонажей придумали давным-давно и не в России — подавляющее большинство светских обрядов и традиций имеют в основе своей древние зловещие ритуалы. Для большинства русских традиция празднования Нового Года у древних славян — это что-то, в чьем существовании как будто бы не сомневаются, но о чем задумываются крайне редко. День Славянского почитания Карачуна, отмечаемого 21, 22 декабря, приходится на день зимнего солнцеворота — самый короткий день в году и самую длинную ночь. Т радиционные славянские языческие праздники связаны с природой и событиями в ней происходящими, они содержат и таят в себе глубокую сакральную суть и значение. Сначала Новый год у древних славян приходился на 12-ю ночь великого Йоля-Солнцеворота). В языческие времена у восточных славян Новый год начинался весной – 1 марта, когда пробуждалась природа и начинались весенние полевые работы.
Что за праздник НОВЫЙ ГОД ?
У древних славян в день зимнего солнцестояния праздновался языческий Новый год, он связывался с божеством Колядой. Славянский новый год праздновали в день осеннего равноденствия (примерно 21-23 сентября). Хорошенько запомните это, чтобы увязать древность этих данных с празднованием Нового Года некоторыми славянами в марте. Смотрите видео на тему «Откуда Взялся У Язычников Новый Год» в TikTok.
Как отмечали Новый год славянский народ
Празднование языческого Hового года — праздник Kомоедицы (Березени) был приyрочен к весеннемy равноденствию и для древних славян языческой Рyси означал начало нового периода жизни. Новый год начинался на Руси с появлением новой Луны в первые весенние дни, близкие к весеннему равноденствию. Единственный славянский праздник, который отмечается на государственном уровне в славянских государствах – это Новый год. Т радиционные славянские языческие праздники связаны с природой и событиями в ней происходящими, они содержат и таят в себе глубокую сакральную суть и значение. И сегодня староверы считают, что праздник Славянского Новолетия гораздо важнее Нового года. Празднование языческого Hового года — праздник Kомоедицы (Березени) был приyрочен к весеннемy равноденствию и для древних славян языческой Рyси означал начало нового периода жизни.
Славянское Новолетие – почему наши предки отмечали Новый год в сентябре?
Комоедица, Масленица — Новый год у древних славян, который связан с наступлением посевной, пробуждением природы, отступлением холодов. Как и другие языческие праздники, Велесова ночь со временем потеряла значение, которое ей приписывали изначально. Но исследователи склонны начинать новый год у древних славян с 20-х чисел марта.
Пpaвocлaвнaя вcтpечa нoвoлетия
- 31 декабря - Щедрец (Щедрый вечер) | Календарь языческих праздников
- Карачун и дерево мёртвых: тёмная сторона Нового года
- Языческое новолетние. Kомоедица
- Новогодние праздники по древним русским традициям. Славянский календарь
Как менялись новогодние традиции: от жертвоприношений до неоновых гирлянд
Языческий Новый год: почему отмечали в марте и какие традиции соблюдали. Языческую масленицу наши предки приравнивали к Новому году, так как весна по их мнению была началом новой жизни с теплом и силой. это древний языческий праздник, на который наши предки отмечали рождение нового Солнца, а предешствует Коляде событие - Карачун (Корочун) - день зимнего солнцестояния и начинается он за 3 дня до возрождения Коляды.
Новогодние праздники по древним русским традициям. Славянский календарь
С приходом христианства на дату Йоля было назначено католическое Рождество. Вовсе не случайны сходства йольских и рождественских традиций. Христианские обычаи были составлены на основе языческих — народ не желал расставаться с привычными обрядами. Праздничная ель, омела, дарение подарков и щедрое застолье — все это было и в дохристианском периоде. Рождение Солнца превратилось в день Рождения Иисуса Христа. Самые известные массовые современные народные гуляния происходят возле Стоунхенджа. Для встречи астрономической зимы ежегодно собираются тысячи людей со всего мира. Йольский кот — покровитель праздника Йольский кот Европейские язычники верили в Йольского кота — не слишком доброжелательное олицетворение праздника. Он черен, пушист и огромен, размером с быка.
Глаза кота горят желтым светом, когти — из железа. Возможно, русский «ешкин кот» имеет нечто общее с покровителем зимнего праздника. Празднование длилось около двух недель, и все это время Йольский кот занят охотой на бездельников и нарушителей традиций. По легендам, он украдет еду со стола, если застолье будет недостаточно щедрым и веселым. Кот ворует и подарки, предназначенные для детей, которые плохо вели себя на протяжении года. Безжалостен он к тем, кто обижает домашних животных, особенно кошек. Поверья гласят, что Йольский кот может украсть ребенка из семьи, которая пренебрегает традициями праздника. Праздничный покровитель не любит тех, кто отмечает Йоль в одиночестве, накажет или вовсе похитит.
Обновки — одна из праздничных традиций. Чтобы защититься от проделок кота, йольским утром покупали новую одежду, чаще сшитую из красной шерсти. Ее полагалось носить до завершения празднования. О тех, кто отмечал Йоль в старой одежде, говорили: «он надел на себя Йольского кота». День Зимнего Солнцестояния у славян — обычаи предков Канун зимнего праздника носил имя божества зимы и смерти Карачуна. С преддверия Солнцестояния зима берет верх, власть над миром до весны принадлежит темным языческим богам. После самой длинной в году ночи рождается новое солнце в образе Коляды, одной из ипостасей Даждьбога. Пока он юн, солнце греет слабо, но к весне бог подрастет, и солнечного света станет больше.
За Солнцестоянием следуют Велесовы дни, которые длятся до середины января. Велес ассоциировался с Дедом Морозом, его кукла непременно украшала дом язычника в зимний период. Скорее всего, на основе Велесовых дней были сложены Святочные приметы и обычаи.
Он делил святки на первую половину, которые назывались «святыми» и вторую, которые назывались «страшными». Понимаете теперь, что по 6 января нынешнего у христиан — сорокадневный пост, и никаких колядок не может быть? Да и праздника нового Года тоже! Вот такие выверты календаря случились. А что же с празднованием Коляды? А это смотря у кого и когда!
Пост перед рождеством 9-12 века назывался «Филиппов» и было несколько дней перед семидневным постом, в которые можно было веселиться. По сути, для христиан это был некий праздник Солнца. По старому стилю календаря Коляда приходил 8-9 декабря, Филиппов пост начинался 17 декабря, с 12 по 17 декабря и было праздником молодого Солнца. Всё было празднично, ряженые дети и взрослые пели под окнами, им выносили сочни, давали мяса, рогушки, молоко, олашки. Увы, только со времён крещения Руси 9 век до 1166 года. В этот год рождественский пост стал сорокадневным, и напрочь перекрыл собой праздник Молодого Солнца. То есть после крещения Руси, праздник Солнца радовал восточных и южных славян три века, а там — тссс.
Ходил он с посохом, одетый в роскошную шубу, чей цвет был непременно белого или синего цвета, но никак не красного, как мы нередко можем увидеть на картинках сегодня. Корочуна представляли босиком и без головного убора. Славяне верили, что бог помогает выстоять в битвах именно с помощью мороза. Иногда бог упоминался, как отдельный житель потустороннего мира, а иногда считалось, что и Корочун, и другой дух, Морозко, управляют холодами вдвоем. Последнего представляли низкорослым седым стариком с бородой. Считалось, что он бегает по округе и стучит посохом, а от стука на окнах появляются узоры. Плохими, как таковыми, боги не были, но во времена противостояния христианства и язычества их очерняли, как могли. Все положительные стороны зимних созданий исчезли. Повелителей морозов стали считать демонами, которые ненавидят людей и хотят заморозить их до смерти. Это поверье отлично показано в советской сказке «Морозко». У славян была примета: «Чем холоднее и злее зима, тем больше уродит земля». Поговаривали, чтобы задобрить духа холодов, ему приносили в жертву девственниц, привязывая их к дереву в чаще леса в лютый мороз. Несмотря на то, что с приходом христианства на Русь возможная страшная традиция ушла в небытие, некоторые ее детали остались: закрепился образ юной красавицы рядом с морозным стариком — так появилась Снегурочка. Христиане также заверяли язычников, что Морозко ворует детей и кладет их в мешок. Возможно, именно поэтому у Деда Мороза появился мешок с подарками, но только уже для детей. Ряжение Ужас перед нечистью помогали преодолеть обряды ряжения. Наши предки сами обращались в злых духов и животных, выворачивая наизнанку тулупы и наряжаясь в стариков и старух. Особенное раздражение у церковных иерархов вызывало переодевание женщин в мужчин и наоборот. Так они разгуливали целыми толпами по домам, а откупиться от них можно было едой.
В течении этих тринадцати ночей нет ни привычного времени, ни привычных границ, когда вершиться жребий богов. В эти дни проводят обряды, ритуалы и гадания. Солнцеворот — языческий славянский праздник. Ночь зимнего солнцестояния — когда старое солнце уже умерло, а новое еще не родилось — сказочное время волшебных духов и потусторонних сил, которым необходимо противостоять общим весёлым пиршественным празднованием всего рода-племени, против которого тёмные духи бессильны. На праздник Йоля-Солнцеворота, утром после ночи зимнего солнцестояния вторая Ночь Йоля славяне отмечают рождество Коляды — бога солнца. В первую ночь праздника Солнцеворота-Йоля, для помощи солнцу в его новом возрождении — приносили в жертву домашних птиц и животных, которые обязательно попадали на праздничный стол. В ночь на Коляду ночь зимнего солнцестояния славяне жгли костры, зажигали священный огонь, который затем горел не угасая 12 дней до окончания праздника; с песнями, смехом и радостными девичьими визгами весело скатывали с горки переплетённое соломой горящее колесо. Если вдруг кто-то встретит, в эти дни какого-нибудь духа, то лучше, если человек будет наряжен в костюмы из шкур и изобразит разных животных. Также было принято надевать одежду людей противоположного пола, чтобы запутать духа при встрече. На рождество Коляды от дома к дому ходили колядовщики — ряженые в костюмы «страшных» зверей парни, девушки и дети, которые исполняли колядки обрядовые песни, в которых всем желали благополучия.
Начало и празднование Нового года в России
Особенно важное значение придавалось возжиганию культового огня в очаге, костров во дворе или возле дома, а также и общественных костров, — подчас огромных размеров. Это ритуальное действо восходит, по-видимому, к священному огню символу небесного огня — Солнца , возжигавшемуся язычниками в связи с зимним солнцеворотом. Практикуется он во многих местах… и состоит в том, что в первый день Рождества среди дворов сваливается и зажигается воз соломы в той слепой уверенности, что умершие в это время встают из могил и приходят греться. Все домашние при этом обряде стоят кругом в глубоком молчании и сосредоточенном молитвенном настроении. Многообразные виды больших, высоких костров, рождественских и новогодних, известны у южных славян. Так, у хорватов — островитян побережья Адриатики — за несколько дней до Рождества в лесу и у селян собирают все, из чего складывается высокое кострище. При этом дети и молодежь, чьей обязанностью является подготовка костра, сами утаскивали у хозяев, которые ничего не дали, пни, сухие деревья, рухлядь и т. В сочельник с наступлением полночи зажигали костер. Назывался он бадняк. Этот громадный костер поддерживался до Крещения. Возле него собирались старики с вином, они пили и угощали друг друга.
Молодежь же пела и плясала, так что около костра оказывалось больше людей, чем на литургии в церкви. Это обрядовое действо несет на себе явственные следы переосмысления и преобразования языческих костров. От них остались громадные размеры, общественный если можно так выразиться характер действий, обращенность их в Космос. Остались действия, связанные с проводами «вестников к предкам», но из культовых они превратились в развлекательные, где мировоззренческий слой совершенно утрачен, проводы как таковые забыты. Старики мирно встречают праздник вином и беседой. Ритуальные песнопения и круговые танцы перешли в молодежную среду со свойственными новому времени песнями и плясками, и культовые действа превратились в развлекательные. К языческой древности восходят обрядовые действа вокруг возжигания священного огня — бадняка. Именно в них отчетливее проявляется языческая символика. При различии в вариантах свойственные обрядности действа выражены у южных славян весьма отчетливо. В соответствии со старинным обычаем срубить дерево для бадняка следовало с соблюдением культовых норм.
Бадняк почитается как святыня. От него ждут помощи при затруднениях, от него зависят плодородие, удача, счастье, успех, процветание. Бадняк срубали рано утром, перед восходом Солнца. Срубать его полагалось старейшему в семье. Перед тем как срубить его, домакин глава семьи наклоняет его к востоку, осыпает житом, а в некоторых местах преломляет над ним специально для этого испеченный калач, и половина его съедается, а другая остается на пне от срубленного бадняка, что воспринимается как нечто вроде жертвы срубленному дереву. В некоторых местностях бадняк называют святым «свети бадньаче» , домакин обращается к нему, поздравляя с Сочельником, с Рождеством и поясняет: «Отнесем тебя в дом. Весьма существенно для понимания сути ритуальных действ вокруг бадняка то обстоятельство, что верхушке бадняка придается вид бороды и он приобретает антропоморфный облик. Следует отметить также, что верхняя часть бадняка, с бородой, вынимается из очага, хранится до будущего года и кладется в Сочельник в очаг снизу, под принесенный бадняк. Домакина с бадняком встречают с хлебом и корчагой вина. В очаг бадняк кладется бородой к востоку.
Домакин посыпает его пшеницей или разным зерном и поливает вином. В некоторых местностях в бадняке провертывается отверстие, и туда сыплют пшеницу, льют вино, масло и мед. К бороде бадняка подносят калач и поливают ее вином. Бадняк целует сначала домакин, а затем остальные члены семьи. И каждый отламывает, откусывает от поставленных возле бадняка калача, сахара, разных овощей и фруктов. Считается, что таинственная, сверхъестественная сила бадняка таким образом передается людям. Свидетельством тому служит и обращение к бадняку домакина: «Я тебя вином и пшеницей, а ты мне всяким добром и успехом». Изобразив на бадняке знак креста, добавляет: «Дай нам Бог в изобилии хлеба, масла и вина, живым здоровье, а мертвым покой». После ужина ударяли по бадняку кочергой со словами: «Да будет столько скота, сколько искр». Полагалось в течение всех Святок давать домашнему скоту больше корма.
Особо следует выделить локальный обычай, восходящий к глубокой языческой древности. Домакиня садится на край очага, и домочадцы обходят очаг вокруг него. Действо это является поздней пережиточной формой отправления вестника к предкам. Разумеется, мировоззренческая основа его давно уже утрачена, и оно исполняется в силу традиции. Но он служит еще одним доказательством обращенности Сочельника к священным предкам. С общинными средневековыми кострами соотносится древний шотландский обычай «сжигание ведьмы» в общинном высоком костре, а также сжигание чучела «демона» в крещенском костре у греков. Члены местного клана, выстроенные в боевом порядке, под предводительством волынщиков направлялись к заранее подготовленному костру. Позади колонны в небольшой тачке везли чучело, изображавшее старую женщину или ведьму, которую опрокидывали в костер. Положение о переходе языческих ритуалов на демонические существа, нечисть, ведьм, нищих и т. Особенно показательны в этом смысле Святки.
Характерно самое название их — «погани дни». Связано оно, по-видимому, с древним представлением о том, что ко времени зимнего солнцеворота злые духи приобретают особую силу и активность. Показательно в этом смысле локальное название Святок — «караконджови дни». Возможно, что на это представление наслоилось и позднейшее переосмысление, связанное с тем, что Святки в христианское время были яркой реставрацией язычества. Широкое распространение получило поверье о господстве на Святках, в новогодние дни в особенности, «неведомой и нечистой силы». В «страшные вечера» она приобретает особую власть и всячески старается причинить зло людям, нанести ущерб хозяйству. В Сербии старики опасались вечерами даже выходить из дома. Для рождественско-новогоднего ряжения характерны образы чертей, привидений, кикимор и т. Широкое распространение получили «страшные маски», зачастую в длинной белой рубахе с длинными рукавами. В изображении черта обращает на себя внимание косматость, хохлатость, но без рогов — непременной принадлежности в христианском изображении.
Косматость, хохлатость вызывает ассоциации с изображением облика Костромы-Кострубоньки в весенне-летней обрядности — персонажей антропоморфного облика в действах, направленных на медиацию сил природы. Черненое лицо вызывает аналогии с маской смерти и изображением принадлежности к «иному миру». Существенная параллель содержится в сообщении о святочном ряжении в «демонов» у русских старожилов Восточной Сибири. На протяжении истории религии, начиная с Древнего Шумера, происходило переосмысление прежних божеств в демонов. И в рождественско-новогоднем ряжении налицо переосмысленные на протяжении христианской эпохи образы языческих божеств в демонов, чертей, ведьм, кикимор и т. Генетические корни этого вида ряжения явственнее проявляются в аналогичном ему ряжении ветлужских старообрядцев. В прежнее время старухи на святках являлись на беседы наряженными шишиморами: одевались в шоболки рваную одежду и с длинной заостренной палкой садились на полати, свесив ноги с бруса, и в такой позе пряли. Пряху копыл они ставили меж ног; на пряху кудель привязывали и привертывали толстую, завертками пряжу на свою длинную палку. Старухи, одетые в рванье, вызывают ассоциации с масленичным поездом, проезжающим по деревне к горе, с сидящими в санях ряжеными, изображающими оборванцев, со старухой на передних санях. Ассоциации возникают и с толпой старух и оборванцев в весеннее-летней обрядности, направленной на медиацию сил природы.
Длинные же палки с заострением на конце вызывают ассоциации с палицами — орудием ритуального умерщвления стариков, сохранявшимися в скандинавских храмах еще в позднее Средневековье, с одной стороны, и с палками — атрибутами похоронных игр, с другой. Самое же прядение, навязывание на длинную палку толстой пряжи вызывает ассоциации с древнеиндоевропейскими представлениями о прядении нити жизни и обрыве ее, означающем смерть того, чья нить обрывается. Этот вид ряжения в свете изложенного предстает как одна из разновидностей преобразования ритуала проходов вестников к священным предкам в знаковые и символические формы. Так, обычай умерщвления стариков приобретает фарсовое претворение в карнавальных действах. Знаковое выражение преображения культа предков в этом виде ряжения предстает весьма выразительно. Толстая пряжа на длинной палке означает долгую жизнь. Палочные удары, обрушивающиеся на девушек за их насмешки и хватание за ноги, означающее, по-видимому, тщетность попытки вывести старуху из собственного дома, свидетельствуют о переосмыслении и преобразовании языческого обычая. Произошло перемещение действий с прежних объектов ритуала. Старшее поколение, отправляющееся к священным предкам ради благополучия молодых, решительными действиями пресекает их попытки осуществить неразумные действия. Подобные перемещения действий с объекта языческой обрядности на субъект — на отправителей обряда — яркое воплощение получили в карнавале.
В завершении его сжигается чучело. Избранный на время карнавала «король» «царь» предстает в шутовском обличье. На протяжении карнавала он является объектом шуточного поклонения, с одной стороны, и издевок под конец его — с другой. По завершении же карнавала он тихо, украдкой благополучно возвращается домой, восвояси. Для понимания языческой сущности прежних, переосмысленных персонажей «кикиморы» особенно существенны как архаическая форма демонических карнавальных персонажей. Отражение переосмысления прежних сверхъестественных языческих существ в кикимор содержится в средневековых документах. Сообщаемость миров, не ощутимые внешними проявлениями связи между священными предками и их земными потомками, покровительство их из «иного мира» — все это представления, составляющие один из краеугольных камней древнеиндоевропейского миропонимания. Вошли они и в средневековое языческое мировоззрение европейских народов. Ушедшие в «иной мир» представлялись приобщенными к сонму священных предков, наподобие тех, в чьем окружении «пил с богами» ведийский первопредок Яма. Духовные взаимосвязи с ними доступны были лишь высшим жрецам.
При деградации древних языческих представлений прежние обожествленные образы превращаются в демонические, в «нечистую силу». Жрецы же и волхвы преображаются в колдунов. Из позднего средневекового документа кикимора предстает как неопределенный «нечистый дух», в старинном ряжении — как образ устрашающей старухи. Такое переосмысление принципиально идентично другим карнавальным образам демонических персонажей. Представление же об особой силе, об особом разгуле «нечисти» в Святки, — это, по-видимому, переосмысленное восприятие древнего языческого верования: в новогодние и другие важнейшие календарные периоды, связанные со сменой склонений Солнца или Луны, предки-небожители возвращаются к своим потомкам и присутствуют там на протяжении культовых действ. Очевидное выражение получило это в белорусских «дзядах». Наиболее архаическим явлением святочно-новогодней обрядности являются игрища ряженых в «умруна» или в «умрана», в «мертвеца», в «смерть». Уже самое название этих игрищ — в смерть, в умирание, заставляет задуматься о правильности наименования их в литературе покойницкими играми: название это несет оттенок предстоящей смерти, а не произошедшей. Сравнительный анализ наиболее архаических вариантов этих игрищ убеждает в том, что в них в драматизированно-игровой форме предстают ритуальные действа, совершавшиеся в языческой древности вокруг еще живых, а не мертвых объектов ритуала. Особенно показательно в этом смысле игрище в «смерть», разыгрывавшееся в глухих селениях на Ветлуге.
Самое оформление облика ряженого «мертвецом» содержит весьма архаические, красноречиво говорящие об истоках образа элементы: «Мужчина надевает рубашку белую, штаны белые, онучи белые, лапти новые с веревками, перевитыми, как у живого подчеркнуто мною. Из убранства «мертвеца» следует выделить рубашку, штаны и онучи белого цвета — архаического цвета траура, причем одежда крестьянская, подпоясанная пояском, а не в виде савана что распространено в различного рода карнавальных действах при изображении покойников или смерти ; лапти новые — архаический элемент традиционной похоронной обрядности. Самое же главное для понимания сущности образа — перевязь лаптей, как у живого: в похоронной обрядности элемент «наоборот» играет первостепенную роль — вспомним хотя бы круговую чашу, которая пускается влево, а не направо, как на праздничном пиршестве, круговые танцы, идущие влево «коло наопак» у южных славян и т. Маска на лице «мертвеца» — предмет особого исследования в аспекте знаковой сущности ее. Предварительно лишь заметим, что, по всей видимости, генезис антропоморфной маски связан с ритуалом проводов в «иной мир» и в традиционном ряжении маска на лице «мертвеца», как и в похоронной обрядности, восходит к этому ритуалу. Важнейший элемент оформления образа «мертвеца» — салазки. Они соотносятся как с формой отправления в «иной мир» на санках, так и называвшейся «посадить на саночки» ср. Вой, плач, причитания также соотносятся как с похоронной обрядностью, так и с ритуалом проводов на «тот свет». Значимость, придававшаяся ритуальному действу, проявляется в отражении общественного характера его. У всех у них в руках туго свитые жгуты, которыми они беспощадно хлещут парней из чужой деревни и приезжих девиц.
Участие в игрище женатых мужиков особенно важно как проявление его прошлой ритуальной значимости и длительной трансформации в народной традиции, участие же в нем парней и приход всей этой ватаги ряженых на посиделки говорит о процессе перехода архаического ритуального действа на молодежную среду. Важнейшим для понимания языческой сущности действа атрибутом являются крепкие жгуты в руках «покойников». Такие же детали, как переход отправления основного действия языческого ритуала, а также и орудия действия в нем, на самих «покойников», равно как и хлестание инодеревенских, являются следствием переосмыслений и позднейших привнесений в процессе трансформации языческого ритуального действа в драматизированно-игровое. Переход основного действа изжившего себя ритуала с объекта этого действа на молодежную среду и детей — типологическое явление истории традиции. Очень важные для понимания генетической сущности святочных игрищ в «умруна» сведения содержатся в варианте из «Этнографического бюро» В. Тенишева, введенные в научный оборот С. Обернутого в саван ряженого «покойником» вносят в избу. Особенно значительно в этой форме изображения «умруна» то, что туловище его изображал не один, а четверо или даже шестеро парней, один из которых запрокидывал голову вниз, изображая лицо мертвеца. Вошедшие в избу ряженые с «умруном» обращались к хозяевам: «На вашей могиле какого-то покойника нашли, не вашего ли прадедка? Все это рождает вопрос: не несут ли эти рудиментарные формы древнего языческого ритуала не только отражение общественного характера ритуального действа, но и того обстоятельства, что языческие «посланцы» отправлялись и в сопровождении свиты?
К пониманию генезиса и функционального назначения святочных игр с «покойником» подошел В. Чрезвычайно важные в этом смысле данные содержатся в материалах архива Русского географического общества, где содержится описание того, как в старину в Вологодской губернии на Святках «молодые робята и девки играли пахомом, имауком и всяко в церковной трапезе». Значимость языческого действа, перешедшего в христианскую обрядовую традицию, проявляется таким образом в существовавшем в давнишнее время разыгрывании драматизированного игрища в храмовой трапезной: как известно, на христианские храмы отчасти перешли функции языческих святилищ. Сообщение это вызывает постановку вопроса о генезисе и сущности игрищ в «умрана» в нескольких аспектах: А по аналогии с похоронными играми, где, в числе прочих действий существовало и обыкновение вынимать покойника из гроба, ставить его светить играющим зажженными свечами или лучинами; Б по аналогиям в святочных и похоронных играх мотива активного участия покойника как действующего лица в происходящих игрищах. Предваряя последующий сравнительный анализ игрищ в умруна с похоронными играми рассмотрением отдельных элементов игрищ с покойницкими мотивами, сразу же заметим: сопоставление игр ряженых с мотивами смерти и похоронных игр приводит к заключению о том, что в них, по существу, фигурируют не покойники, а еще живые люди, играющие активную роль в происходящем вокруг них ритуальном действе. При этом следует отметить противоречивые элементы в самих приемах оформления образа «умруна», свидетельствующие о длительной трансформации игрища в народной традиции, утрате и забвении первоначальной сущности основного действующего лица игрища. Поздние по общему оформлению игрища содержат весьма архаические элементы, способствующие пониманию генетических корней игрища. В нем лежащую на скамье или доске девицу, после разыгрывания причитаний и отпевания с зажженными свечами, выносят из избы и роняют в сугроб. Ряжение «в смерть» соотносится с похоронными играми и в том плане, что в нем допускались игрища вокруг настоящих покойников. Из разных вариантов игрищ ряженых с настоящим покойником особое внимание привлекает вариант, в котором, как и в похоронных играх, действие происходит вечером и ночью, расходятся же с игрищ на рассвете.
Ряженые, улучив удобный момент, настоящего покойника потихоньку выносили в сарай или в клуню. Вместо него на лавку или на стол, в зависимости от того, где лежал покойник, ложился ряженый «покойником». Другой же ряженый залезал под эту лавку или под стол. Когда кто-либо из присутствующих, увидав движение усов «покойника» или какие-либо иные признаки жизни, восклицал: «Степан воскрес! Еще более существенные аналогии содержатся в дальнейшем развитии действий. Особо выделить здесь следует три момента. Реплика о воскресении содержит реминисценции идеи метемпсихоза. И, наконец, пожалуй, что самое важное: сидящий под столом ряженый вызывает ассоциации с устроителем «да и» южных славян, лежащим под столом во время «прощальной» трапезы в его честь. Иначе говоря, сущность этого обычая заключается в формальном отправлении основных моментов ритуала проводов в «иной мир» и поминальных действ, следующих за похоронами покойников, над пожилыми людьми, сами себе их устраивающими. Принципиальное же различие между «поманой» «даей» «кумидом» и обычаем «на саночки» состоит в финале: «на саночках» остаются умирать, в то время как в «помане» устроитель ее, постояв на кладбище на приготовленной для себя могиле возле собственного памятника и отпировав на застланной скатертью могиле, благополучно возвращается домой вместе с остальными участниками ритуального действа.
По всей видимости, и лежащий под столом со свечой в руках устроитель «да и», и «мертвец» на ложе вместо настоящего покойника с сидящим под столом ряженым по форме представляют собой переходное явление от сидящего за столом на прощальном пиршестве уходящего в «иной мир» к уложенному в ритуальной похоронной одежде на погребальном ложе покойнику, вокруг которого происходили ритуальные общественные сборы с их пиршествами и игрищами. Проявляются аналогии также и с мотивами украинских и балканских преданий об отказе от обычая отправления стариков на «тот свет», но, разумеется, в гораздо более опосредованной форме: в преданиях мудрого старца выводят с почетом из временного укрытия, в финале же игрищ «мертвец» пускается в пляс или проявляет себя другими недвусмысленными признаками жизни, подчас и вслед за собственными «поминками», разыгрывавшимися иногда и после ухода его «свиты» в другую беседку. Здесь мы видим некоторый диссонанс с традиционной похоронной обрядностью, в которой поминки происходят после похорон при участии хоронивших покойника. Что касается переодевания в женское платье одного из мужиков, составляющих «свиту», это может быть и рудиментом этапа трансформации ритуала проводов на «тот свет», имевшего место в прошлом, — перевода односельчан, достигших возрастного предела, в разряд, которому предстоит доживать жизнь на женской половине или в отдельном домике чешск. Оно может быть и следствием смещения знакового выражения сущности ритуала с основного объекта действий на отправителей ритуальных действ — явление, характерное для трансформированных языческих ритуальных действ на всем протяжении истории традиции христианской эпохи. Последнее тем более вероятно, что это лицо выступает в качестве центрального персонажа на «поминках». Смещения и синтез рудиментов языческих образов и ритуальных действ — типологическое явление истории народной традиции. Изложенные факты несут в себе дополнительные свидетельства в пользу положения о генезисе ряжения «умруном» как пережиточной формы ритуала проводов на «тот свет», некоторые элементы которого маска, салазки и др. Сопоставление поздних вариантов игрищ с мотивами смерти и архаических обрядов дает весьма показательную картину трансформации символики вследствие утраты ритуальной сущности действа. Если в архаических вариантах ряжения «умруном» оформление костюма его строится таким образом, чтобы была ясна ритуальная сущность персонажа посредством оформления деталей, подчеркивающих, что образ ряженого представляет собой не мертвеца, а живого человека, передвигающегося на собственных ногах, то в поздних вариантах появляется гроб как элемент реквизита.
Здесь наблюдается картина, аналогичная действам с похоронными мотивами в другие календарные сезоны, например, «похоронам Костромы», «похоронам кукушки» и т. Существенное значение для понимания генетической сущности игрищ в «смерть» имеет рассмотрение финальных действ. Особенно важна вариативность их на протяжении времени. Святочные игры с мотивами смерти не всегда можно с уверенностью интерпретировать в силу архаичности их основы и длительной трансформации в традиции. Образ его оформлялся главным образом вымазыванием белым. Финал ее — пляска «мертвеца» — имеет аналогии как в драматической, так и в устно-поэтической традиции. В еще более осложненной переосмыслениями и драматизацией форме этот мотив проявляется в народной драме «Маврух», разыгрывавшейся также на Святках на Русском Севере. В устно-поэтической традиции аналогичный мотив нашел выражение в поговорках и загадках: «Чудак покойник: умер во вторник; стали гроб тесать, а он вскочил да и ну плясать». Положение подтверждается видимой трансформацией этой пословицы-загадки в фольклорной традиции: в сборнике В. Все изложенное говорит о том, что финальная пляска «мертвеца» в рассматриваемом варианте святочного игрища может быть и результатом смещения порядка языческих ритуальных действ при проводах на «тот свет», и символическим выражением перехода от умерщвления к знаковым формам выражения отхода от этой языческой формы обычая.
Сущность святочных игрищ «в смерть» как рудиментарных форм языческого ритуала проводов на «тот свет» подтверждается эпилогом их, завершающим святочные игрища. Делали чучело из соломы и тряпок, покрывали его платками и, как покойника, провожали за деревню; причитали каждый по-своему, кто вопил по брате, кто по матери… доходили до конца деревни, чучело бросали, а платки разбирали их собственницы. Возвращаясь, устраивали вроде поминок, пекли в складчину блины и пр. Следует отметить еще одно существенное обстоятельство.
Человеческих и животных жертв.
Друиды развешивали на елях внутренности с тем, чтобы задобрить духов. Когда жертвоприношения стали запрещены, то на ветвях ели появились украшения, как знак уважения к покровительствующим духам. Кельты считали, что недополучив свою порцию жертвоприношений, к ним придёт беда, чтобы получить новый труп. Поэтому кельты в праздничную ночь приносили ему в жертву одну юную девушку. Раздевали её и привязывали на морозе к столбу.
Обледенелый труп считался хорошим знаком, принятым божеством. Древнегерманские племена верили в силу духов, которые, по их мнению, жили на верхушках вечнозеленых деревьев, так как ель круглый она не меняет свой окрас. А потому старались задобрить их, украсив священное дерево фруктами и орехами, наряжали ель прямо в лесу. Древние германцы 25 декабря в день зимнего солнцестояния, собирались перед елью и приносили перед ней жертвы. По всей видимости, изначально жертвы были человеческие, а потом в жертву стали приносить животных.
Например, у ранних кельтов ель считалась обиталищем лесного духа, требовавшего кровавых жертв — внутренностей людей и животных, которые друиды регулярно развешивали на ветвях дерева. Жертву убивали, ветви ели обмазывали её кровью, и развешивали на ветвях её внутренности сердце, печень, почки, кишки , так же развешивали орехи, сладости и т. По представлениям древних язычников ель являлась обиталищем лесного божества, собственно именно ему, а не ели, и приносились жертвы. Ель, а не какое-то другое дерево было выбрано потому, что язычники не понимали, почему все деревья стоят голые без листьев , а ель, так же как и летом зеленая, и ни мороз, ни снег ей не страшны. Они считали, что ель потому обладает такими чудесными свойствами, что в ели обитает дух леса.
Ну, а поскольку, жизнь древних язычников была сильно связана с лесом, то они и считали необходимым задабривать это божество своими дарами жертвами. Поэтому украшение ели разного рода игрушками и гирляндами это есть не что иное, как символическое повторение древнего языческого обычая жертвоприношения шары — внутренности, гирлянды — кишки и т. А гирлянды, символизируют духов ушедших предков или просто бесов — фей, эльфов и прочую бесовщину. Из-за этого, суеверные язычники испытывали к ним определенное благоговение. Дома римлян украшались вечнозелеными листьями благородного лавра.
Это правда, что Церковь в ранний период запрещала следование этому обычаю, как языческой примеси. Но обычай был слишком глубоко укоренён, и запрет не мог действовать долгое время. Для наших предков такие растения были мощными символами жизни, не только потому, что они вечно зелены, но также потому, что в отличие от большинства растений, они плодоносят в зимнее время». В Новом Завете нет каких-либо указаний на дерево, как символ рождества Христова. Только описан вход Iсуса в Иерусалим, когда народ приветствовал его ветвями финиковой пальмы, которая считалась символом победы.
Вышла в газете «Правда» внезапная статья члена правительства Постышева «Давайте организуем детям к новому году хорошую ёлку», и общество, ещё не забывшее новогоднюю суету на самом деле, помнящее всегда, на генетическом уровне, на вшитом в подкорку знании , отреагировало быстро. Ель снова вернулась в дома, на улицы и даже на главную площадь. А с ней вернулись и украшения. Что же за привычка такая, рубить в лесу вечнозелёное дерево, тащить его куда-то, ещё и увешивать игрушками? И почему именно на Новый Год? И тут нужно обратиться к нашим любимым предкам славянам, которые писать или не умели, или не хотели. Поэтому до нас дошло очень мало обычаев, легенд и поверий, так и не разберёшь, где правда, а где выдумка. Но некоторые вещи известны совершенно точно. Как и то, что наш современный Новый Год, своими традициями и обрядами гораздо больше похож на тот древний, языческий праздник «Коляда», несмотря на то, что в 988 году Русь крестили и всякое «богомерзкое беснование запретили».
Запрет не сработал. Как можно запретить самую суть? Празднование немного видоизменилось, подстроилось, примерилось и стало современными Святками. Сам Новый год славяне праздновали в марте, потому что это логично, природа пробудилась, злая зима закончилась, значит наступил новый год. И праздновали Комоедицу. Собственно, мы и сейчас так делаем. На Масленицу. Название изменилось, суть осталась. А вот, начиная с 22 декабря на солнцеворот , когда световой день самый короткий в году, а ночь наоборот бесконечно длинная — начинали отмечать «Коляду».
Зимний праздник, означающий рождение нового солнца, взамен старого, поношенного. Олицетворением Бога «Коляды» была звезда, которую ряженные носили на палке, сейчас она гордо украшает верхушки наших домашних ёлок. Яркое освещение, гирлянды и салюты скорее всего тоже сильно видоизменившаяся традиция наших предков — они закатывали в гору горящее колесо, что олицетворяло то самое рождение нового солнца. А игрушки, игрушки на елке, откуда взялись? Существует две любопытные легенды. Первая, что игрушки пришли к нам ещё со времен древних славян. Наши предки справедливо считали, что сладости, соломенные игрушки и прочие подношения могут задобрить духов леса, поэтому украшали хвойные деревья с незапамятных времен. Вторая легенда гласит, что обряд украшения на самом деле достался нам от древних кельтов, веривших, что любой объект природы — это вместилище духа, а конкретно ель, дерево мёртвых, пропуск в иной мир, вечнозелёная красавица, наделённая сверхъестественной силой. И дары, которые они приносили ели были соответствующие.
Кровавые жертвы и подарки. Так что самыми первыми «украшениями» были не пряники да свистушки, а внутренности животных, иногда и людей. Действительно, очень мило и весело. Пришло время вспомнить о новогодних костюмах! Кем вы были в детстве? Кто такие ряженные и зачем они нужны? Считалось, что в ночь, когда день удлиняется, а солнце рождается заново, ткань мироздания особенно тонка, и через неё может пройти всякое. Разводили огромные костры, чтобы к ним могли прийти почившие предки погреться, а против злых духов выступали ряженые — мужики да дети, обряженные в тулупы мехом наружу, закрытые страшными масками, балагурили, смеялись, танцевали, стучали в дома.
Да, действительно, именно Новолетие является одним из самых незаметных православных торжеств. При этом и Новый год, и даже Старый Новый год — праздники, в народе нашем очень популярные. Пожалуй, единственным известным напоминанием о Новолетии служит традиция начинать учебный год 1 сентября. А ведь праздник этот не менее значим, чем новогодняя ночь. Несколько веков Новолетие отмечали как важный государственно-церковный праздник Борис Михайлович Кустодиев «Деревенский праздник»,1910 год Местонахождение: Государственный Русский музей, Санкт-Петербург, Россия Истоки Новолетия Сразу стоит отметить, что Новолетие — праздник, корнями уходящий в глубокое прошлое. Своё начало он берёт от древних христианских обычаев. Ещё в 325 году в Никее на Первом Вселенском соборе были определены основные правила расчёта пасхалии. Они напрямую связывались с церковным календарём. Отсчёт дет, согласно ему, начинался в первый сентябрьский день. В дальнейшем священнослужители утвердили этот день как праздник, который олицетворял христианские свободы. Именно от этой даты идёт отсчёт периода постов и важных праздников церкви, дата которых не является строго установленной. Многое на Руси изменилось после крещения. Тогда славяне приняли и византийский вариант летоисчисления — от сотворения мира. Несколько веков Новолетие считалось государственно-церковным праздником, причём отмечали его на Руси с большой пышностью. Итальянский путешественник Джованни Компани, бывавший в Москве XVI века, так описывал празднества: «На площади воздвигается помост, на который поднимаются Митрополит и Великий князь и возвещают оттуда об окончании года.