/ Фотография Лев Копелев (photo Lev Kopelev). «Форум им. Льва Копелева» стал уже 147-й организацией в перечне. Герой этой книги, Лев Зиновьевич Копелев (1912—1997), — фигура выдающаяся во всех отношениях. Лев Копелев родился в 1912-м году в Киеве в еврейской семье.
Премия имени Льва Копелева
- Больше историй
- Трансляции в этом месте
- Лев Копелев
- Lev Kopelev - YouTube
Немецкий «Форум им. Льва Копелева» признали нежелательной организацией
| КОПЕЛЕВ Лев Зиновьевич (1912 – 1997) — Moscow-Tombs | Лев Копелев родился в 1912-м году в Киеве в еврейской семье. |
| Раиса Орлова и Лев Копелев. «Мы жили в Москве 1956-1980: встречи с Анной Ахматовой» | Лев Копелев снискал славу человека большого гражданского мужества — он, отсидевший после войны почти десять лет в сталинских лагерях. |
| Тропа Копелева | С 1982 года и до конца жизни Лев Копелев возглавлял в Вуппертальском университете Германии проект по изучению русско-немецких культурных связей. |
| Лев Зиновьевич Копелев | Предлагаем вашему вниманию фрагмент воспоминаний известных литераторов Раисы Орловой и Льва Копелева, охватывающий период их жизни в СССР. |
| Премия имени Льва Копелева за 2023 год присуждена народу Украины — Новости Свободной России | Лев Копелев, майор советской армии, политработник. В 1945 высказывался с критикой изнасилований и грабежей в Восточной Пруссии, за это был арестован. |
«Форум имени Льва Копелева»* признали нежелательным в России
Неуемно-деятельный, Лев Залманович Копелев как-то легкостремительно двигался по жизни — долгой и противоречивой. Германский "Форум имени Льва Копелева" (Lew Kopelew Forum) Минюст включил в перечень нежелательных организаций. Лев Копелев — все последние новости на сегодня, фото и видео на Рамблер/новости. Лев Копелев так же, как Богатырев, пробивал эту стену страха и отчуждения, которая была, на мой взгляд, не менее прочной, чем Берлинская.
Братья Кличко получат немецкую премию
| Lev Kopelev*-+Author and dissident, Soviet Union / RussiaPortrait News Photo - Getty Images | передает РИА Kopelew Forum (Форум имени Льва Кoпелева)* (ФРГ), обозначено в перечне Минюста«Форум имени Льва Копелева»* занимался обсуждением политических. |
| Хранить вечно (Копелев Лев) - слушать аудиокнигу онлайн | Как пишет ТАСС, ранее Генпрокуратура России признала деятельность «Форума имени Льва Копелева» нежелательной на территории РФ. |
| Лев Копелев – последние новости на сегодня – | Марк Харитонов вспоминает: В дни августовского путча мой друг Лев Зиновьевич Копелев оказался в Москве среди участников как раз начинавшегося Конгресса соотечественников. |
| ХРАНИТЬ ВЕЧНО. Записки ветерана ВОВ ЛЕВ КОПЕЛЕВ: graf_orlov33 — LiveJournal | Лев Зиновьевич Копелев бесплатно и без регистрации в формате epub, fb2, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине. |
| Лев Копелев - главные новости | Германский "Форум имени Льва Копелева" (Lew Kopelew Forum) Минюст включил в перечень нежелательных организаций. |
Раиса Орлова и Лев Копелев. «Мы жили в Москве 1956-1980: встречи с Анной Ахматовой»
6 ноября 2018 Лев Копелев. О посещении Москвы в 1975 году Генрихом Бёллем (немецким писателем, лауреатом Нобелевской премии по литературе). Герой этой книги, Лев Зиновьевич Копелев (1912—1997), — фигура выдающаяся во всех отношениях. Однажды Льва Копелева вызвали к начальству и дали прослушать разговор, записанный на магнитофоне.
Украинскому народу вручена немецкая премия Льва Копелева за мир и права человека
Копелев: «Впервые вижу автобусы, желто-красные с темными, железно-вафельными мордами моторов. А трамваи здесь иные, чем в Киеве, — у киевских дуга, длинный гнущийся прут, увенчанный роликом, а у харьковских трубчатая рама, расширяющаяся наверху. Любопытны особые, харьковские слова. Трамвайные номера называют «марками». Это еще не самые харьковские. Самые — «тремпель» вешалка-плечики; по фамилии фабриканта готового платья, наладившего в Харькове в XIX веке выпуск вешалок с надписью «Тремпель» , «локон» плойка — по названию модели электрощипцов, производимых в Харькове , «делис» шоколадно-вафельный торт — любой, а ранее название конкретного, с еще дореволюционной историей , «мивина» вермишель быстрого приготовления и, конечно, знаменитое «ракло» хулиган, грабитель; то ли от Святого Ираклия, то ли от «ракальи» , обширно гуляющее по литературе с конца позапрошлого века: «В Петербурге его называют «вяземским кадетом», в Москве — «золоторотцем», в Одессе — «шарлатаном», в Харькове — «раклом».
В Киеве ему имя — «босяк» Куприн, цикл «Киевские типы», очерк «Босяк». Вплоть до самого Копелева, у которого оно не раз встречается: «Он дружил с Колькой-Американцем, вожаком большой шайки, в которую входили не только обычные «раклы», но и профессиональные воры — ширмачи, хазушники, уркаганы и т. Герой Копелева в центре Харькова: «Харьков — столица. Это заметно сразу. Людей очень много, тротуаров не хватает, идут по мостовой.
Впервые вижу столько автомобилей, и легковых и грузовых. В Киеве они редки, единичны, а здесь их, пожалуй, не меньше, чем извозчиков и ломовиков. В Харькове уже есть новые дома. Мы проезжаем мимо большого красного здания «Пассаж» ныне универмаг «Детский мир», площадь Конституции. На крыше возвышается статуя рабочего с молотом уже нет, а сейчас это здание — Национальный университет искусств им.
Встретивший нас дядя говорит, что начали строить настоящий небоскреб». Речь о будущем Госпроме, чуде конструктивизма. Далее — снова не в пользу родного Киева: «А тут были совсем новые многоэтажные здания. И новенькие автобусы с лоснящимися оранжево-красными боками. И в разных местах на улицах желтели строительные леса.
Много нарядных витрин и пестрых вывесок. Вечером яркие фонари. В Харькове было куда больше государственных и кооперативных магазинов, чем частных. А в Киеве еще преобладали частные магазины и лавки». Однако тут Копелев спохватывается, ему будто становится обидно за Киев: «деловито-суетливый, шумный» Харьков хорош тем, что столичный и нов, но Киев все равно во сто крат лучше, чище, краше: «Улицы казались узкими — после киевских; совсем плоские, ни одного подъема.
Сады и бульвары были меньше, жиже. Тощие речки в грязных берегах перетягивали куцые, затоптанные мосты, они кишели прохожими, дрожали под трамваями. Убогие речки с диковинными кличками: Лопань, Харьков, Хоть и Нетечь.
Немецкие университеты наперебой приглашали его читать лекции. Книги его раскупались.
Словом, в Германии у него была самая настоящая слава. В России его тоже знали, но в основном в узком кругу. И хотя недавно в «Литературной газете» Евгений Евтушенко причислил его к трем или четырем самым значительным фигурам ХХ века, все же его известность на родине несравнима с его популярностью в Германии. Таков один из парадоксов Льва Копелева. Он родился в 1912 году на Украине в семье агронома, каждое лето проводил в селе среди немцев-колонистов и немецкий язык знал с детства.
Это предопределило выбор профессии: он стал германистом. Есть два распространенных типа евреев: скептики и энтузиасты. Лев Копелев принадлежал ко вторым. Учась в Москве, он подружился с Фрицем Платтеном, деятелем международного рабочего движения, организовавшим в 1917 году переезд Ленина в Россию, и эта дружба укрепила его коммунистические идеалы. Так с юности он разделил многие заблуждения своего времени.
Сегодня, когда исторический пример России многое высветил, этих энтузиастов легко судить. Но в годы копелевской юности людям, еще помнившим ужасы царизма и, наверное, не самым плохим людям среди них было немало идеалистов! Какой трагедией для них — и, увы! И куда они их завели, мы все знаем. Даже среди всех ужасов, унижений и бесчеловечности войны он наивно полагал, что его страстная пропаганда, маяковский слов набат, усиленный малой громкоговорящей установкой чем-то вроде увеличенного милицейского матюгальника , способны обратить нацистов в интернационалистов.
Его друг литературовед Ефим Эткинд вспоминал, как столкнулся с Копелевым осенью 41-го года на Северо-западном фронте. Лежа в ста метрах от немцев, Копелев кричал в этот матюгальник: — Германские солдаты, сдавайтесь! Мы, верные интернациональной солидарности и рабоче-крестьянскому братству, гарантируем вам жизнь, горячую пищу и теплое жилье! Да здравствует свободная от Гитлера Германия! Ваш единственный выход спастись — это перейти на сторону Красной Армии!
Внутреннее чутье доброго, самоотверженного и неординарного человека толкало его на противоход. Так, весной сорок пятого Копелев, еврей и политработник, забыв эренбурговское, что «хороший немец — это мертвый немец», стал защищать мирное немецкое население от грабежа и насилия, за что поплатился десятью годами тюрьмы. Той весной 45-го года он лишь догадывался, что почти вся его родня не успела уйти с Красной Армией и расстреляна оккупантами. Но, мне кажется, если бы Копелев и знал об этом, он бы все равно спасал мирных граждан. В ту пору даже лучшие люди, не оправившись от ужаса войны, еще призывали к ненависти, повторяли лозунги типа: «Дрожи, страна-душегубка!
Копелев в одиночку сумел среди бесчинств и мрака прозреть будущее «когда народы, распри позабыв, в единую семью объединятся... И вот, поплатившись за защиту безоружного населения собственной свободой и очутившись в лагере, Копелев не пал духом. Думаю, он не пал бы духом даже в пустыне Сахаре или на Марсе. Фантастическая восторженность и удивительное жизнелюбие отлично уживались в нем с потрясающей практичностью. Германист, он устроился медбратом, — причем и тут не сплоховал, а наловчился так, что, когда я десятилетия спустя заболевал, он предлагал делать уколы или ставить банки.
И в лагере, и в тюрьме, и на «шарашке» он вел себя как свободный человек. Широкая еврейская душа — он в неволе ухитрился не съежиться, а развернуться.
Но у нас в стране его знают не столько как ученого, сколько как борца с тоталитарным режимом, диссидента хотя сам Копелев этого слова не любил и так себя никогда не называл.
О трудном жизненном пути Льва Копелева, о том, как произошло превращение идейного комсомольца, верного ленинца в борца с режимом, и рассказывает автор, лично знавший Копелева и по встречам в Москве, до его вынужденной эмиграции в Германию, и после того, как он осел в этой стране, ставшей его второй родиной.
С Твардовским у меня произошло резкое объяснение: он отказался вмешаться, чтобы предотвратить грозившее уничтожение большей части тиража «Тарусских страниц», ругал Паустовского, поэтому я уже не стал говорить о «Щ 854». В то утро, когда он позвонил мне: «Оказывается, это вы принесли рукопись. Почему же вы ничего не сказали про нее? Он возразил: «Ну, тут никакие разговоры не могли бы ничего испортить. Кто автор?.. Рая отнесла А. Мы тогда условились в письмах и телефонных разговорах называть твою рукопись «Моей статьей».
Ну, да тебе видней, нужно ли? Когда уже в 1962 году пошли слухи, что якобы именно мы распространяем рукопись и тем самым «ставим под угрозу публикацию», ты пришел к нам с претензиями, я был неприятно поражен. Я предположил, что ты поверил слухам потому, что мы раньше говорили о необходимости «самиздата», но оскорбляло недоверие: ведь мы же сказали тебе, что отдали единственный экземпляр. Тогда казалось, что ты, ошеломленный неожиданным успехом, испытал влияние подозрений Твардовского и работников редакции. В апреле 1964 года у нас с тобой возникла весьма сердитая размолвка по поводу нового варианта «Круга». Я высказал тебе некоторые критические суждения. Ты возразил сердитым письмом, в котором впервые заодно упрекнул меня за недооценку «Ивана Денисовича». Но неужели ты забыл, что для меня в те годы понятие «соцреализм» было весьма одобрительным?
В 1960 году вышла моя первая книга «Сердце всегда слева», где я искренней глупой уверенностью излагал свою теорию соцреализма. И в этом я не был ни одинок, ни оригинален. Днепров и Г. Лукач хвалили «Ивана Денисовича» именно как образец социалистического реализма. А Генрих Белль в 1968 году писал о тебе с любовью и как о художнике-обновителе социалистического реализма. Социалистический реализм — это стремление отражать реальную действительность в свете определенной идеологии. Сейчас я думаю: не существенно, какая именно идеология владеет автором. Между социалистическим, антисоциалистическим или национал-социалистическим реализмами разницы нет.
Вот уже и сейчас, два-три десятилетия спустя, явственно, что книги Кочетова и генерала Краснова стоят на одной полке. Непомерное усиление идеологической сосредоточенности автора может стать и разрушительным, когда художник превращается в пропагандиста, в иллюстратора. По этому пути двинулся ты от «Ивана Денисовича» и «Кречетовки» к многотомным сплавам из думских протоколов, царских дневников, штабных сводок и политической риторики. В твоих «Узлах» история пишется точно по Покровскому, как «политика, опрокинутая в прошлое», и в ней теряются, тонут страницы все еще художественной прозы. Этих талантливых писателей обрек на печальные неудачи их идеологический peaлизм, определявшийся искренней преданностью внехудожественным идеологическим сверхзадачам. И совсем напротив, в творчестве Ахматовой и Пастернака поэтическое, художественное начало в конечном счете всегда преодолевало любую идеологию. Платонов, страстно веривший в правду советской революции, и Булгаков, никогда ни на миг ее не признававший, остаются замечательными художниками потому, что каждый творил независимо от своих же политических взглядов. Но если в вопросе о соцреализме в «Иване Денисовиче» ты просто по-иному оцениваешь мое тогдашнее отношение к этому понятию, то о конкретных фактах ты пишешь, сознательно искажая правду.
Последнее письмо к тебе я писал с единственной целью объяснить, почему мне мало сказанного тобой по роману, почему я хотел бы более веских доводов в пользу переделки, а вовсе не затем, чтобы тебя обидеть, я цели такой не мог иметь, я чувства в себе такого не содержу, борода ты моя злополучная». И, как это бывало не раз и до и после этого, я не стал настаивать на точном, недвусмысленном выяснении вопроса. И во все последующие годы в Москве, каждый раз, когда я замечал, что ты хитришь, что говоришь неправду, что лицемеришь или, напротив, хамишь, я не мог порвать с тобой и потому что слишком прочно укоренены были во мне давние дружеские связи, но прежде всего потому, что ты всегда был под угрозой. Важнее всех выяснений было для нас помогать тебе. Так было после обыска у Теуша ведь главной причиной того, что я ввязался в дело Синявского-Даниэля, была именно тревога за тебя. Так было, когда стали появляться «лжесолженицыны», и когда лекторы ЦК доверительно рассказывали то о «власовце», то о «Солженицере», и в страшный день 15 октября 1970 года, и во все последующие трудные для тебя месяцы и годы опасностей, угроз, болезней. Тогда не было ни времени, ни охоты заниматься отдельными и тем более только личными противоречиями и разногласиями. Весной 1975 года мы прочитали «Бодался теленок с дубом».
И там уже обстоятельно, словно бы строго исторично, ты писал заведомую неправду.. То, что и как ты там написал, включая стыдливую оговорку, будто тебе «это не в тот год было рассказано», не соответствовало действительности. И тогда я понял, что А. Это сочинил именно ты. В 1975 году некоторые друзья, знавшие правду, уговаривали меня не возражать: «ведь он это делает, чтобы поддержать А. Добрые люди хотели видеть в этом только добрую сказку. А я не собирался опровергать тебя публично, потому что нам обоим казалось ненужным и недостойным заниматься «разбираловкой» по личному вопросу. Рая тогда сказала: «Наше дело помогать, а не спорить, кто первый, кто второй».
Но эта твоя «малая неправда» была лишь одной из многих. Не доверяя своим современным и будущим биографам, ты решил сам сотворить свой миф, по-своему написать свое житие. И тебе мешали свидетели. Именно поэтому ты по-ленински отталкивал всех бывших друзей. Именно поэтому так опасался мемуаров Натальи Алексеевны. Вот и я мешаю тебе. Но больше всего мешаешь себе ты сам. Из-за своей беспредельной самоуверенности, ты часто совершенно неправильно оцениваешь людей.
Ты как художник создаешь иногда прекрасные, пластические образы, живописуешь отдельные, характерные черты. Но даже о самых близких тебе людях ты знаешь только то, что хочешь знать, то, что тебе полезно. Так и во мне ты продолжал видеть сочиненного тобою Рубина. Ты справедливо ощущал душевную теплоту моей привязанности к тебе. Но ты не знал и не хотел знать, чем, как я живу, о чем думаю, что пишу, как менялись мои взгляды за двадцать лет после освобождения. И ты не представлял себе, насколько основательно я узнавал тебя. Поэтому, видимо, и сейчас не понимаешь, что мой плюрализм означает терпимость к любым взглядам, мнениям, суждениям, противоречащим моим, но вовсе не позволяет мне соглашаться с ложью.
Копелев Лев Зиновьевич
Тырин Михаил - Желтая линия Татьяна Орловская 4 часа назад Прослушала 5 минут, подскажите, эта так называемая музыка идёт на протяжении всего рассказа? Или она закончится и... Коуни Майкл - Закованный разум Кто о чем, а болящий патриот как обычно все к «жопе» сводит. И голос хороший, и микрофон тоже.
Председатель комиссии ГД по расследованию фактов вмешательства иностранных государств во внутренние дела России Василий Пискарев отметил, что законопроект не будет распространяться на международные межправительственные организации, членом которых является Россия, а также на организации, которые входят в структуру органов госвласти иностранного государства.
Крупный ученый, филолог-германист, он оставил заметный след в истории сразу двух стран — России и Германии. Но у нас в стране его знают не столько как ученого, сколько как борца с тоталитарным режимом, диссидента хотя сам Копелев этого слова не любил и так себя никогда не называл.
Он любил весь батальон как целое и многих бойцов каждого самого по себе. Знал участливо их домашние дела и заботы.
Большинство солдат, недавние школьники, относились к своему комиссару примерно так же, как раньше к самым душевным учителям. Командир и комиссар всегда жили в одной землянке. Шатров то и дело тревожился: - Носит его там черт, опять полез днем, куда не надо, там каждый вершок простреливают. Батальонной поварихой была Варя, восемнадцатилетняя девочка из сибирского таежного села. Рослая, пышная, но с детским округлым скуластым лицом и толстой темно-русой косой.
Она оказалась единственной девушкой среди нескольких сотен молодых парней. Варя считала КП батальона, расположенный в лесу в 500-700 метрах от передовой, глубоким тылом, очень досадовала, что ей не доверяют быть снайпером. А у нас, знаешь, кака школа, однако, каждая девчонка стрелять умеит, а я и мальчишков перестреливала хоть с колена, хоть стоя, хоть по тарелочкам... Но и командир, и помполит строго запрещали ей отлучаться от главного поварского дела. Но Варя дружила с бойцами, которых кормила шаньгами и пельмешками, и, несмотря на запреты, «сбегала на огневую».
И каждый раз она обязательно ухитрялась пострелять. Веселая добрая девочка азартно спорила. К Варе в батальоне относились как к общей сестре. Подшучивали по поводу снайперских претензий и нескольких кулинарных неудач. Были и влюбленные.
Но словно по молчаливому уговору никаких ухаживаний. Молодые офицеры, которые были ее соседями по землянке, иногда затевали с ней возню, но она лихо управлялась с крепкими парашютистами, так же, как легко ворочала тяжелые термосы. Розанов снабжал ее книжками, требовал, чтобы она занималась, «после войны пойдешь учиться на доктора». Один из дивизионных разведчиков, «гостивших» в батальоне, рассказывая в присутствии Вари какую-то байку, «выразился». Ему сделали замечание.
Лихой разведчик, щеголявший блатным форсом, изумился таким непривычным нежностям и повторил. Его тут же быстро, молча, но основательно отмолотили. Для молодых солдат работа с единственной девушкой стала этакой целомудренной рыцарской игрой. Летом 1943-го года в батальоне появился новый уполномоченный особого отдела. Самоуверенный, нарочито серьезный и щеголеватый старший лейтенант.
Помполит говорил: «Он как жозя какая-нибудь полчаса причесывается, полдня сетку на волосах носит и воняет одеколоном как целая парикмахерская... Через несколько дней к помполиту пришли бойцы из ячейки управления, батальонные разведчики. Они сказали, что особист пристает к Варьке, она его отпихивает, а он грозит, запрещает жаловаться. Девка боится, плачет, но они вот разузнали и просят помполита распорядиться как надо, а не то, если этот пижон в погонах опять полезет к девочке, то до утра не доживет, а кто - что, все равно не найдут, а если и найдут, так дальше фронта не пошлют. Розанов сердито сказал, что последних слов он не слышал, и столь же решительно пообещал, что Варьку никто не обидит.
В тот же вечер он вместе с командиром в присутствии еще одного приезжего офицера вызвал ловеласа. Разговаривали коротко и недвусмысленно. Особист был достаточно смышлен. Он понял, что в дивизии, где все, начиная от командира генерал-майора Казанкина и до любого мальчишки из рядовых, считали себя членами единого братства парашютистов, гордились «птичками» на погонах в голубых петлицах и притом большинство офицеров воевали вместе уже третий год, он, при всех своих могучих полномочиях, беспомощен, одинок перед братством фронтовиков, «много о себе понимающих и отчаянных»... Он выслушал все, что сказал помполит при выразительном молчании двух свидетелей, кисло ухмыльнулся: «Ладно, раз такое мнение, нужна мне ваша телка.
А сплетни вам не стоило бы слушать. Но теперь я, конечно, в батальоне не останусь, раз такая обстановка и командование бессильно... Отчаянная Люся была медсестрой в стрелковом батальоне. Высокая, стройная, рыже-золотая.
Lev Kopelev
| Райнхард Майер «Лев Копелев: Гуманист и гражданин мира» | Копелев Лев Зиновьевич. Скачать rusmarc-запись. |
| Еврей, который спасал немцев: что стало с советским офицером Львом Копелевым? | Незадолго до меня приехал в Германию Лев Копелев со своей женой Раисой Орловой. |
| Минюст внес «Форум имени Льва Копелева» в реестр нежелательных организаций | Лев Копелев — все последние новости на сегодня, фото и видео на Рамблер/новости. |
Сердце всегда слева Статьи и заметки о соврем. зарубежной литературе
Генпрокуратура объявила «нежелательной» организацией зарегистрированный в Германии «Форум имени Льва Копелева» (Lew Kopelew Forum). Германский "Форум имени Льва Копелева" (Lew Kopelew Forum) Минюст включил в перечень нежелательных организаций. Тихановской, Колесниковой и Цепкало присуждена Премия им. Льва Копелева за мир и права человека Все подробности на сайте Последствия событий после смерти Вождя СССР, Лев Копелёв и Раиса Орлова, Что стало с солдатами, которые казнили главу НКВД. Правозащитник и литератор Лев Копелев познакомился, а затем и подружился с писателем Александром Солженицыным в «шарашке» ГУЛАГа.
Райнхард Майер: Лев Копелев. Гуманист и гражданин мира
Общественная организация Форум Льва Копелева была основана после смерти Копелева его друзьями и соратниками в 1998 году в Кёльне. С 1982 года и до конца жизни Лев Копелев возглавлял в Вуппертальском университете Германии проект по изучению русско-немецких культурных связей. Лев Зиновьевич Копелев — чем известен, биография, библиография и творческое наследие — РУВИКИ: Интернет-энциклопедия.
Тропа Копелева
Дата постановки на учёт: 25. Регистрационный номер в ПФР: 077008113994 от 26 апреля 2023 г. Изменение сведений об индивидуальном предпринимателе, содержащихся в Едином государственном реестре индивидуальных предпринимателей. Представление сведений о регистрации в качестве страхователя в территориальном органе Пенсионного фонда Российской Федерации.
Внешне такие разные они вдруг становятся единым целым, маленьким семейным оазисом. Лев Зиновьевич окружает свою Раечку теплом и заботой. Она называет его Левушкой, дает ему советы в литературной деятельности, с радостью встречает дома всех его знакомых. Копылевы в Коктебеле. Здесь звучат стихи и отрывки прозы, которых никогда не пропустят в печать, разыгрываются фрагменты спектаклей, отсюда товарищи собирают посылку ссыльному И.
Семья Копелевых воспитывает дочерей Светлану и Марию. От института Копелев совершает ряд дружественных поездок, в рамках обмена опытом и знаниями в ГДР. Он открыт в общении, честен и прямолинеен. В совершенстве владея несколькими языками, в том числе и немецким, Лев Зиновьевич быстро подружился с восточногерманскими писателями Бертольд Брехтом, Анной Зегерс, Кристой Вольф, Генрихом Бёлль. Всегда есть темы для диалога: Лев Копелев и Генрих Бёлль.
Он настойчиво предлагает свои варианты, основанные на пропаганде лучших произведений русских писателей. В 1968 году подписывает протестное письмо, против преследования диссидентов. Выступая на лекциях, Копелев критикует советское вторжение в Чехословакию. Представители власти делают ему предупреждение, налаживают запрет на любые публикации и издания. Выручает самиздат.
Несколько работ друзья перевозят и публикуют за границей. В 1977 ему запрещают преподавать, исключают из Союза писателей. Дома начинается тихий террор КГБ. Семья Копелевых перед отъездом. Несколько лет они жили только на деньги, заработанные супругой.
Выше постоянного страха ареста был только страх, что их разлучат. В какой — то момент все же было принято решение уехать на год, но получить визу также оказалось не просто. Кто же он: новый Лев Толстой или просто исследователь жизни? Получить выездную визу в ФРГ помогли зарубежные коллеги, среди которых был немецкий писатель Генрих Бёлль.
Прототипом одного из героев — Рубина — стал Лев Копелев. В то же время он впервые встретился с немецким писателем-антифашистом Генрихом Бёллем. Их знакомство положило начало глубокой и плодотворной дружбе. О прекрасной "оттепельной суете" Копелев напишет в книге "Мы жили в Москве" в соавторстве со своей супругой Раисой Орловой.
Но оттепель оказалась недолгой. После ареста писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля наступили "заморозки". Копелев вновь не остался в стороне. Он выступал в защиту Солженицына и Сахарова, подписывал письма против преследования инакомыслящих, печатался в иностранной прессе, осуждал подавление "Пражской весны". После статьи "Возможна ли реабилитация Сталина" в венском журнале Tagebuch в 1968 году Копелев был уволен из Института истории искусств и исключен из партии. Вскоре жизнь стала совсем невыносимой: запрет на профессию, исключение из Союза писателей, вызовы на Лубянку, неизвестные угрожали по телефону, по ночам били окна, забрасывая квартиру камнями. Генрих Бёлль 17 раз устраивал друзьям вызов в Германию. Визу дали лишь в 1980 году, якобы для научной поездки.
Через два месяца после того, как Копелевы выехали, их лишили советского гражданства. Позже в интервью DW Копелев назовет свою эмиграцию вынужденной, он подчеркнет: "Я не эмигрант, я не хотел уезжать". Копелевы обосновались в Кёльне — родном городе Бёлля.
Не знаю, как назвать разговор на Козицком в августе 1973 года по поводу твоей статьи «Мир и насилие». Я тщетно пытался доказывать, что твои утверждения противоречат действительному соотношению сил в мире, что весь дух статьи, пренебрежение к страданиям других народов, арифметические расчеты жертв противоречат самим основам христианства. Тогда я ушел от тебя с уверенностью, что отношения порваны. Однако вскоре началась широковещательная газетная травля тебя и Сахарова.
А потом чекисты нашли «Архипелаг», и покончила самоубийством Воронянская. Как же было отступаться от тебя? Хотя твое отношение к ее гибели было бесчеловечным — где уж там христианским! После моего звонка из Ленинграда ты написал столь же сердито, сколь и безрассудно «ты что думал, что я на похороны поеду?! А ведь звонил я только, чтобы скорее известить тебя об угрозе, о беде. Твое отношение к Сергею Маслову, к Ефиму Эткинду, которые понеслись в Москву предостерегать тебя, хотя у них-то не было ни Нобелевской премии, ни мировой известности, выявляло все новые черты твоего «многогранного» нравственного облика. Озираясь назад, на десятилетия, перечитывая письма и дневники, и твои новейшие публикации, припоминая и заново осмысливая все, что перечувствовал и передумал раньше, я снова убеждаюсь, что больше всего мучит меня, вызывая не только боль, но и стыд, горькое сознание, что я в эти годы повторял ту же ошибку, которая была источником самых тяжких грехов моей молодости.
Тогда, во имя «великой правды социализма и коммунизма», я считал необходимым поддерживать и распространять «малые неправды» о советской демократии, о процветании колхозов и т. Веря в гениальность и незаменимость Сталина, я, даже зная правду, подтверждал враки о его подвигах, о его дружбе с Лениным, о его гуманизме и любви к народу. И по сути так же поступал я, когда зная или постепенно узнавая «малые правды» о тебе, во имя великой общей правды об империи ГУЛАГ, которую ты заставил услышать во всем мире, я еще долго доказывал всем, что мол нет, он не мракобес, он безупречно честен и правдив. Ведь все мы в десятки тысяч голосов объявили тебя «совестью России». И я уверял, что ты никак не шовинист, не антисемит, что недобрые замечания о грузинах, армянах, «ошметках орды», латышах, мадьярах — это случайные оговорки. И я ощущал себя в безвыходном лабиринте. Ведь в шестидесятые годы твои книги, твои выступления были и впрямь безоговорочно замечательными и значительными событиями нашей общественной жизни.
Ты стал тогда плодотворной, объединяющей силой освободительного движения, которое нарастало еще и после 1968 года. Надеюсь, ты помнишь, как ты тогда радовался сотням подписей под протестами и призывами. Однако, после «Глыб» ты стал обыкновенным черносотенцем, хотя и с необыкновенными претензиями. И все же я продолжал защищать тебя, либо отрицая то, что становилось очевидным, либо стыдливо молчал, — и все ради великого «общего дела». Сейчас уже видно, что те, кто задумал твою высылку, добились в конечном счете идеологического, политического выигрыша. Пока ты был в Москве, твой миф, созданный естественно, всем ходом событий предшествующих лет, объединял и оплодотворял силы духовного сопротивления в стране и вдохновлял всех зарубежных противников сталинщины. Но, оказавшись на Западе, ты стал силой разъединяющей.
Ты сам теперь создаешь свой миф, а искусственные, самодельные мифы бесплодны. Ты оказался не объединителем, как надеялись мы, а главой одной секты фанатично преданных приверженцев или расчетливо услужливых раболепных порученцев. Ты постоянно жалуешься на непонимание, на преследования. Но сам зло и спесиво напускаешься на Шрагина, на Тарковского, на Эткинда, на Синявского, на всех плюралистов. И во всех твоих окриках нет ни доказательств, ни серьезных возражений — где уж там говорить о терпимости к инакомыслию, — а только брань и прокурорские обвинения в ненависти к России. Любое несогласие или, упаси боже, критическое замечание ты воспринимаешь как святотатство, как посягательство на абсолютную истину, которой владеешь ты и, разумеется, как оскорбление России, которую только ты достойно представляешь, только ты любишь. Твою статью о фильме Тарковского могли бы с самыми незначительными словесными изменениями опубликовать «Советская Россия» и «Молодая гвардия».
И суть, и тон, и стиль публицистики В. Жукова и др. Ты утратил обратную связь с большинством соотечественников и здесь, и там. Но они, как правило, не знают России, не уважают и не любят русский народ и убеждены, что русским «нужны кнут и кумир». Вице-президент Буш в августе 1983 года в Вене говорил о России, как о стране «вечного азиатского варварства». Однако и ты, и Максимов, и Зиновьев поносите ненавистных вам либералов, «розовых», левых, пацифистов, плюралистов и т. Ты еще в Москве не мог спокойно слышать, что кто-то протестует против советского произвола, так же, как и против турецкого или южно-африканского.
Это «так же как и» ты осудил уже в своей нобелевской лекции, впрочем, тогда еще в сравнительно парламентарной форме. Но ведь именно Белль, Грасс, Ленц и другие западные плюралисты, среди которых есть и консерваторы, и либералы, социал-демократы и еврокоммунисты, католики и протестанты, помогали нам в 60-е и в 70-е годы, помогали нам, и чехам, и полякам. И помогали бескорыстно, не из политиканских соображений, а в силу своего по-настоящему христианского или по-настоящему гуманистического мировосприятия. Они помогали Сахарову и тебе, так же как черному южно-африканцу Манделе, который уже больше 20 лет сидит в тюрьме, и белому африкаандеру писателю Брайтенбаху, который семь лет просидел за то, что женился на «цветной» и отстаивал свое право на такое нарушение «расовой чистоты». Тебе, Максимову, Гинзбургу, Буковскому они помогали более успешно. Ведь это они — западные плюралисты — добивались Нобелевской премии, и с помощью ненавистного тебе Брандта добились, чтобы ты из Лефортово попал не в Пермь, а во Франкфурт. Потребовалось бы слишком много места, чтобы перечислить все, что Белль, Грасс, Ленц или, например, никому не известные дюссельдорфские молодые социалисты, создавшие большую группу «Эмнести», сделали, оказывая конкретную помощь конкретным людям, протестуя против арестов, обысков в Москве, и в Праге, и в Варшаве.
Но ты этого раньше не знал, да и сейчас, видимо, — судя по тому, что ты пишешь и говоришь, — знать не хочешь. И те люди в странах Запада, которые больше всего помогают всем нам, недоуменно и печально спрашивают: «Что произошло с Солженицыным? Почему такой хороший писатель стал таким плохим идеологом? Для нас прошлое не исчезает, оно с нами всегда. И мы не хотим его никак «редактировать». Вот нам и показалось, что и ты так же или похоже вспомнил наше общее прошлое. Я отнюдь не думал, что можно восстановить дружеские отношения.
За это время мы были 4 раза в США, бывали и вблизи от твоего дома. Но у меня ни разу даже не возникло желания позвонить тебе. Так как я понимал, что разговор не получится, не хотел нового бесплодного спора, а «мирно сосуществовать» мы могли только на расстоянии. И я надеялся, что в переписке, так приветливо начатой тобою, может быть все же удастся кое-что друг другу объяснить. Мы оба надеялись, что и ты захотел сохранять доброе прошлое и ради этого исправишь некоторые «описки» в «Теленке» примерно так же, как исправлял кое-что в новых изданиях «Архипелага». Ты же иногда обнаруживал способность к самокритике, например, когда так хорошо, так честно написал о «позолоте погон», которая могла просыпаться в «пустоту за ребрами». Однако твое письмо от 29.
И оставалось лишь, не пытаясь больше объясняться, — не затевать бесплодных споров. Бесплодных потому, что ты, как и все наши истовые антикоммунисты, остаешься настоящим большевиком.