Сага. В современном понимании под такой литературой зачастую подразумевают произведения, повествующие о жизни нескольких поколений одной семьи. средневековый жанр древнескандинавской литературы; героический эпос, соединяющий стихотворные и прозаические описания деяний древних скандинавов со сказаниями о германских языческих богах и о мифологической картине мира. Сага — это особый жанр литературы, который имеет древние скандинавские корни. Статья расскажет о том, что такое семейная сага, какие особенности этого жанра и какие известные примеры семейных саг в литературе и кино.
Как написать сагу
| Значение слова «сага» в 12 словарях | Сага – это особый жанр в литературе, который отличается своими уникальными особенностями и жанровыми чертами. |
| Литература | Ульвдалир. Эпоха викингов, история Скандинавии. | Са́га — понятие, обобщающее повествовательные литературные произведения, записанные в Исландии в XIII—XIV веках на древнескандинавском языке. |
| Что такое сага в литературе: простыми словами | Новости литературы | Семейная сага — это особый жанр литературы и кинематографа, который описывает длинный период времени и многочисленные поколения одной семьи. |
| Сага — Рувики: Интернет-энциклопедия | Саги оказались ценным вкладом исландцев в европейскую литературу и в изучение средневековой истории. |
Исландская сага и современная сага
В паше время научная и художественная литература настолько отличаются друг от друга и по трактовке материала, и по стилю, и по словарю, что не отличить их друг от друга невозможно: обычно достаточно прочесть одну строчку или просто увидеть шрифт, формат книги, ее обложку и т. Между тем для исландца XIII в. Содержание и тех, и других — распри между исландцами в прошлом. И в тех, и в других сражения и убийства образуют драматические вершины, которым предшествуют вещие сны и т. И в тех, и в других цитируются строфы, о которых утверждается, что они сочинены персонажами саги. И те, и другие содержат ссылки на устную традицию вроде «рассказывают», «правдивые люди говорят» и т. И в тех, и в других приводятся генеалогии и другие подробные сведения, которые явно не выполняют никакой художественной функции. Одинаковые трафаретные выражения и стереотипные описания ранений и убийств встречаются и в тех, и в других. Наконец, в «Саге о Стурлунгах» есть и художественный вымысел и притом такого же характера, что и в «сагах об исландцах», т. Все диалоги в «Саге о Стурлунгах», — конечно, вымысел, если не допустить, что они каким-то чудом магнитофонная запись. Особенно явный вымысел — диалоги в пылу битвы.
То, что в «Саге о Стурлунгах» кое-что, возможно, написано очевидцем, не исключает, конечно, возможности вымысла. Скрытый вымысел, конечно, — и все предвестья, предчувствия и вещие сны, предшествующие драматическим событиям, а также строфы, сказанные потусторонними персонажами, привидившимися кому-то во сне, — а таких строф немало в «Саге о Стурлунгах». Несмотря на сухость изложения и фактографичность, есть в «Саге о Стурлунгах» немало и других отклонений от фактической правды, и поскольку в этой саге, как и в «сагах об исландцах», изображаются почти исключительно распри, а все прочие стороны жизни игнорируются, картина действительности получается довольно односторонняя. С точки зрения современной науки очевидно, что в «сагах об исландцах» больше эпической стилизации и драматизации событий, чем в «Саге о Стурлунгах», другими словами — больше вымысла. Но так как этот вымысел и в «сагах об исландцах», и в «Саге о Стурлунгах» был скрытым, различие в его количестве не могло быть заметным исландцу XIII в. Но мало того, чтобы определить, как это делают современные исследователи, представляют ли собой данные саги художественную или историческую литературу, ему надо было бы еще быть начитанным в художественной и научной литературе нового времени. И те, и другие — синкретическая правда о прошлом. Но, очевидно, что количество вымысла в сагах прямо пропорционально расстоянию между событиями и временем написания саги, и причина такого закономерного распределения вымысла в сагах тоже очевидна: в устной традиции — а наличие той или иной устной традиции в основе письменных саг несомненно — количество скрытого вымысла увеличивается по мере того, как события становятся более удаленными во времени, менее хорошо известными, иначе говоря, по мере того, как возможность принять вымысел за правду увеличивается, или, наоборот, по мере того, как возможность заметить вымысел уменьшается. Та же закономерность в распределении вымысла обнаруживается и при сравнении «саг об исландцах» с другой большой группировкой саг — «сагами о древних временах», повествованиях о событиях, которые, как правило, относятся к эпохе до заселения Исландии или к очень далекому прошлому. В этих сагах много великанов и прочих сверхъестественных существ, могильных жителей, охраняющих клад, волшебных мечей, разных заколдованных предметов и т.
Несомненно, однако, что в основе данной разновидности саг тоже лежит синкретическая правда. Это видно прежде всего из того, что сказочная фантастика, не связанная ни с какой определенной эпохой или страной, отнюдь не исчерпывает их содержания. Нередко в них находит отражение, хотя и преломленное сквозь призму волшебной сказки, скандинавская действительность эпохи, непосредственно предшествовавшей заселению Исландии, — походы и быт викингов, языческие верования, родовые и племенные распри. Действие в этих сагах нередко локализовано в реальном мире — Норвегии, Швеции, Дании, Англии и т. Обычно в них упоминается значительно больше имен и названий, чем это необходимо в волшебной сказке, и многие из упоминаемых в этих сагах людей — реальные исторические лица. Вообще есть в этих сагах кое-что общее с «сагами об исландцах»: в них немало генеалогий, обычно фантастических, правда, и распри играют в них большую роль. Саги эти, как правило, и по рыхлости своей композиции ближе к «сагам об исландцах», чем к волшебной сказке с ее композиционной стройностью. Нередко эти саги состоят целиком из механически нанизанных трафаретных мотивов. Характерно также, что когда в «саге об исландцах» действие происходит в эпоху, предшествовавшую заселению Исландии, то «сага об исландцах» тем самым как бы превращается в «сагу о древних временах»: появляются сказочные мотивы, правдоподобие исчезает, масштабы делаются фантастическими, и даже стиль меняется — предложения делаются более округленными, но менее содержательными. Таким образом, «сага об исландцах» и «сага о древних временах» — это как бы результаты наложения той же сетки на две разные действительности — прошлое в Исландии и далекое прошлое вне Исландии.
Все это относится к типичным «сагам о древних временах». Но наиболее знаменитые из этих саг и, по-видимому, отражающие наиболее раннюю стадию их развития те, которые основаны полностью или частично на героических песнях, сохранившихся или несохранившихся и в этом случае гипотетических. Несомненно, что героические песни — это хранившаяся в устной традиции синкретическая правда о событиях очень далекого прошлого. Такая правда в поэтической или прозаической форме была, вероятно, прообразом и для «саг о древних временах» вообще. Но когда события, о которых повествуется в устной традиции, отодвинуты в очень далекое прошлое, то вымысла в этих повествованиях, естественно, больше, чем когда рассказывается о более недавнем прошлом, и, в частности, в этих повествованиях обычной становится сказочная фантастика. Таким образом, сказочная фантастика оказывается связанной с тем, что было очень давно, и во всяком рассказе о событиях, происшедших очень давно, она становится обязательным элементом. Поэтому, по-видимому, в сагу о событиях до заселения Исландии можно было вводить сказочные мотивы, рассчитывая все же, что рассказу поверят. Правда, тот, кто вводил эти мотивы в сагу, вероятно, сознавал, что сочиняет. Характерно, что именно в «сагах о древних временах» появляются пространные заверения в том, что рассказ, несмотря на кажущееся неправдоподобие, правдив, так как в далекие времена люди были крупнее и сильнее и вообще жизнь подчинялась другим законам. Впрочем, в сущности в «сагах о древних временах» нет никакой фантазии в собственном смысле слова, никакой выдумки.
Типичные «саги о древних временах» разлагаются целиком на абсолютно трафаретные и механически нанизанные мотивы. Неудивительно поэтому, что авторское самосознание никогда не проявляется в этих сагах. Все же как ни трафаретен вымысел в них, в известном смысле он ближе к вымыслу в романах нового времени, чем вымысел в «сагах об исландцах»: в силу неправдоподобия того, что рассказывается в «сагах о древних временах», вымысел в них все же, вероятно, был заметен, т. Недаром еще король Сверрир назвал саги этого рода «лживыми» и «наиболее забавными». Правда, едва ли «лживость» этих саг была для всех очевидна: вера в сверхъестественное была общераспространенной, а доверчивость к письменному слову — очень велика. В сущности уже волшебная сказка — это преодоление синкретической правды и зачаточная форма художественной правды. Ведь волшебная сказка, как правило, не претендует на достоверность, и, следовательно, вымысел в пей осознается как вымысел. Естественно, что такая зачаточная форма художественной правды не может не быть явным вымыслом, т. Естественно также, что зачаточная художественная правда возникает как своего рода отрицательная величина. Ее считают пустой выдумкой, вздорной небылицей, чем-то, не заслуживающим серьезного внимания.
Отсюда пренебрежение к волшебной сказке, характерное для эпох, когда господствует синкретическая правда, и выраженное в известных словах «Саги об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда: «Лучше слушать себе на забаву это [т. Поэтому можно было бы предположить, что эта разновидность есть более поздняя ступень развития по сравнению с «сагами об исландцах» и другими сагами, и такое предположение делалось. Возникновение «саг о древних временах» рассматривалось как результат потери чувства реальности или исторического чутья, как своего рода упадок, вырождение. Однако благодаря одному случайно сохранившемуся и до сих пор не опровергнутому свидетельству существование этой разновидности саг в устной традиции еще в начале XII в. Несколько позднее такие саги слышал Саксон Грамматик от одного исландца и, по-видимому, считал их за правду, поскольку он использовал их в своей «Истории Дании». Таким образом, позднее появление этих саг в письменности свидетельствует не о том, что они более поздняя ступень развития по сравнению с другими сагами, но только об их меньшей важности в глазах современников в силу обилия в них сказочной фантастики — ведь пренебрежение к ней было, как уже говорилось, характерной чертой эпохи. Впрочем, это не исключает, конечно, и того, что популярность сказочных саг в послеклассический период в Исландии, параллельная распространению рыцарского романа в других европейских странах, действительно была процессом разрушения единой, т. Большая группа саг, называемая «сагами о королях», тоже отличается от «саг об исландцах» не другой трактовкой того же материала, а самим материалом. Но здесь та же сетка накладывается на действительность, иначе расположенную не во времени, а в пространстве. В «сагах о королях» рассказывается о событиях, происходивших в странах, где были короли, т.
Что же касается временного расположения этих событий, то всего чаще оно то же, что и в «сагах об исландцах», и в этом случае «саги о королях» всего ближе и по характеру представленной в них правды, и по своей манере к «сагам об исландцах». А в тех частях «саг о королях», где рассказывается об исландцах, в так называемых «прядях об исландцах», эти саги ничем не отличаются от «саг об исландцах». Поэтому «пряди об исландцах» обычно включаются в издания «саг об исландцах». Естественно также, что если в «сагах о королях» рассказывается о событиях до заселения Исландии, о легендарных или мифических временах, то они всего ближе к «сагам о древних временах», тогда как саги, в которых рассказывается о королях XIII в. Поэтому рассказываемое в этих сагах связано тем, что оно о государстве или о его главе, короле, и его правлении. В то время как в «сагах об исландцах» описываемое, т. Таким образом, в «сагах о королях» есть как бы зачаточная историческая правда, они ближе к исторической правде нашего времени, к истории как науке, чем «саги об исландцах»: ведь история как наука тоже подразумевает выборочное описание действительности прошлого в силу невозможности ее охвата во всей ее живой полноте. Правда, историки древнеисландской литературы, считая извечным противопоставление истории как пауки художественной литературе, нередко относят некоторые из «саг о королях» к «исторической литературе», а другим отказывают в этой чести на том основании, что в них больше вымысла. Но в действительности большее и меньшее количество того, что с современной точки зрения представляется вымыслом, это, конечно, вовсе не свидетельство принадлежности данных саг к двум разным жанрам, а колебания, естественные в пределах синкретической правды и обусловленные индивидуальными склонностями тех, кто писал эти саги. То, что представляется научностью той или иной саги, — это проявление личных склонностей того, кто ее писал, его недоверчивости, осторожности и т.
Совсем иначе обстоит дело в наше время, когда научность или, вернее, наукообразность может быть просто результатом следования определенному образцу, а вовсе не проявлением личных склонностей автора. В наше время, для того чтобы написать ученый труд, отнюдь не надо обладать дарованием ученого. Напротив, чем меньше оригинальных мыслей у человека, тем ему обычно легче написать ученый труд: надо только следовать определенной форме, а именно — побольше ссылаться на других авторов, побольше пользоваться специальными терминами, выражаться возможно более запутанно и т. Это, по-видимому, с одной стороны, связано с тем, что авторская активность осознавалась в первую очередь в сагах, где была представлена зачаточная историческая правда. Но, с другой стороны, это, вероятно, связано с тем, что, поскольку саги были о королях, а в случае обоих Олавов еще и распространителях христианства, писались они в интересах королей и церкви, и на тех, кто писал их, падал отблеск от ореола, окружавшего королей и церковь в глазах людей того времени. Ведь и в «сагах об исландцах», и особенно в «Саге о людях из Лососьей Долины», обычное средство возвеличенья героя — это дифирамбы, произносимые норвежским королем по его адресу. В заключение — о правде в «сагах о епископах». В этих сагах рассказываемое связано с тем, что оно об исландской церкви в лице ее главы — епископа. Но церковь в Исландии была ближайшим аналогом государства. Поэтому, как и в «сагах о королях», охват описываемого становится меньше, выборочнее.
Вместе с тем, поскольку в этих сагах рассказывается о недавнем прошлом первый епископ в Исландии был посвящен в 1056 г. В «Саге о Гудмунде Арасоне» есть такое наивно откровенное обоснование этого нового вида правды: «Все люди знают, что все то хорошее, что говорится о боге и его святых, — это правда, и потому хорошо верить хорошему и плохо верить плохому, хотя бы оно и было правдой, и всего хуже тому, что плохо солгано». Другими словами, правда — это то, что выгодно для церкви. Эта новая правда представлена кое-где и в «сагах о королях».
Сеньковского в «Библ. О Киеве в скандинавском предании см. Дашкович, «Приднепровье и Киев по некоторым памятникам древнесеверной литературы», в «Киевск. Веселовский, «Киев — Град Днепра», в «Записках ром. I, СПб. На русский язык переведено очень незначительное число саг; кроме вышеуказанного перевода саги об Эймунде — «Извлечение из саги Олава, сына Триггвиева, короля Норвежского. Пребывание Олава Тр.
Позже в этот литературный жанр вошла также литературная тема рыцарства и традиции европейских легенд. В настоящее время концепция саги несколько изменилась, и серию книг также можно назвать сагой. Длинные рассказы, полные приключений и происшествий, тоже считаются сагами. В кино есть несколько популярных саг, таких как сага «Звездные войны» Star Wars и сага «Звездный путь». Сумеречная сага «Сумерки.
Гнилая кожа, ок. Саги о Посошниках, ок. Отдельная сага об Олаве Святом Снорри Стурлуссона, ок. Круг Земной Снорри Стурлуссона, ок. Сага о Кнютлингах, возможно, Олава Белого Скальда, ок. Сага о Хаконе Старом Стурлы Тордарсона, ок. Хульда-Хроккинскинна, ок. Саги, которые иногда причисляют к "сагам о королях" Сага о йомсвикингах Сага об оркнейцах Сага о фарерцах «Саги об исландцах» или «Родовые саги» — саги, в которых рассказывается о жизни исландцев, их истории, взаимоотношениях их родов в так называемый «век саг» — в период с X по XI века 930—1030 гг. Саги об исландцах др. К «сагам об исландцах» принято относить также «пряди об исландцах» — эпизоды из «саг о королях», главные герои которых — исландцы во время их пребывания в Норвегии. Точная датировка, как правило, невозможна. Самым концом XII века датируется первая «родовая сага» — «Сага о Битве в горах»; примерно 1200 годом — вторая, «Сага о названных братьях». Авторы саг неизвестны во всех без исключения случаях. Существует гипотеза, что «Сагу об Эгиле» написал Снорри Стурлусон.
Что такое сага в литературе определение кратко
Кроме указанных в этой статье памятников, особое внимание привлекают саги, содержание которых так или иначе связано с Россией. это определенный жанр литературы, который изображает жизнь нескольких поколений одной семьи. Таким образом, композиция саги навязывалась ей действительностью в гораздо большей мере, чем это возможно в литературе Нового времени.
Сага в литературе: основные характеристики и сокращенное объяснение
| Значение саги (что это такое, понятие и определение) | На этой странице вы могли узнать, что такое «сага», его лексическое значение. |
| что такое сага в литературе определение кратко | В исландских сагах нет того описания отношений между полами, которое присуще нынешней литературе. |
| Что такое сага? Известные литературные и кинематографические саги | это жанр эпической литературы, в котором рассказывается история героических подвигов и жизненный путь главных персонажей на протяжении нескольких. |
| Семейная сага для неспешного чтения | Саги являются настоящим сокровищем литературы, пронизанной духом героизма, любви, предательства и силой духа. |
Сага - Saga
* «Для современных скандинавских литератур древние саги составляют живое наследие. это форма повествования в литературе, кино и других искусствах, которая охватывает большой период времени и представляет эпическую историю или серию событий. Семейная сага или семейная хроника — это жанр литературы, целью которого является рассказ о жизни сразу нескольких поколений одной семьи.
Что такое сага? Известные литературные и кинематографические саги
История греческой литературы. Краузе, М. Башмаков и Ко, 2018. Кусков, В.
История древнерусской литературы. Литература и искусство западноевропейского Средневековья. Литература народов России.
Учебное пособие. Найдыш, В. Полтавец, Е.
Мифопоэтика "Войны и мира" Л. Рейсер, С. Основы текстологии.
Естественно, что такая зачаточная форма художественной правды не может не быть явным вымыслом, т. Естественно также, что зачаточная художественная правда возникает как своего рода отрицательная величина. Ее считают пустой выдумкой, вздорной небылицей, чем-то, не заслуживающим серьезного внимания. Отсюда пренебрежение к волшебной сказке, характерное для эпох, когда господствует синкретическая правда, и выраженное в известных словах «Саги об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда: «Лучше слушать себе на забаву это [т.
Поэтому можно было бы предположить, что эта разновидность есть более поздняя ступень развития по сравнению с «сагами об исландцах» и другими сагами, и такое предположение делалось. Возникновение «саг о древних временах» рассматривалось как результат потери чувства реальности или исторического чутья, как своего рода упадок, вырождение. Однако благодаря одному случайно сохранившемуся и до сих пор не опровергнутому свидетельству существование этой разновидности саг в устной традиции еще в начале XII в. Несколько позднее такие саги слышал Саксон Грамматик от одного исландца и, по-видимому, считал их за правду, поскольку он использовал их в своей «Истории Дании».
Таким образом, позднее появление этих саг в письменности свидетельствует не о том, что они более поздняя ступень развития по сравнению с другими сагами, но только об их меньшей важности в глазах современников в силу обилия в них сказочной фантастики — ведь пренебрежение к ней было, как уже говорилось, характерной чертой эпохи. Впрочем, это не исключает, конечно, и того, что популярность сказочных саг в послеклассический период в Исландии, параллельная распространению рыцарского романа в других европейских странах, действительно была процессом разрушения единой, т. Большая группа саг, называемая «сагами о королях», тоже отличается от «саг об исландцах» не другой трактовкой того же материала, а самим материалом. Но здесь та же сетка накладывается на действительность, иначе расположенную не во времени, а в пространстве.
В «сагах о королях» рассказывается о событиях, происходивших в странах, где были короли, т. Что же касается временного расположения этих событий, то всего чаще оно то же, что и в «сагах об исландцах», и в этом случае «саги о королях» всего ближе и по характеру представленной в них правды, и по своей манере к «сагам об исландцах». А в тех частях «саг о королях», где рассказывается об исландцах, в так называемых «прядях об исландцах», эти саги ничем не отличаются от «саг об исландцах». Поэтому «пряди об исландцах» обычно включаются в издания «саг об исландцах».
Естественно также, что если в «сагах о королях» рассказывается о событиях до заселения Исландии, о легендарных или мифических временах, то они всего ближе к «сагам о древних временах», тогда как саги, в которых рассказывается о королях XIII в. Поэтому рассказываемое в этих сагах связано тем, что оно о государстве или о его главе, короле, и его правлении. В то время как в «сагах об исландцах» описываемое, т. Таким образом, в «сагах о королях» есть как бы зачаточная историческая правда, они ближе к исторической правде нашего времени, к истории как науке, чем «саги об исландцах»: ведь история как наука тоже подразумевает выборочное описание действительности прошлого в силу невозможности ее охвата во всей ее живой полноте.
Правда, историки древнеисландской литературы, считая извечным противопоставление истории как пауки художественной литературе, нередко относят некоторые из «саг о королях» к «исторической литературе», а другим отказывают в этой чести на том основании, что в них больше вымысла. Но в действительности большее и меньшее количество того, что с современной точки зрения представляется вымыслом, это, конечно, вовсе не свидетельство принадлежности данных саг к двум разным жанрам, а колебания, естественные в пределах синкретической правды и обусловленные индивидуальными склонностями тех, кто писал эти саги. То, что представляется научностью той или иной саги, — это проявление личных склонностей того, кто ее писал, его недоверчивости, осторожности и т. Совсем иначе обстоит дело в наше время, когда научность или, вернее, наукообразность может быть просто результатом следования определенному образцу, а вовсе не проявлением личных склонностей автора.
В наше время, для того чтобы написать ученый труд, отнюдь не надо обладать дарованием ученого. Напротив, чем меньше оригинальных мыслей у человека, тем ему обычно легче написать ученый труд: надо только следовать определенной форме, а именно — побольше ссылаться на других авторов, побольше пользоваться специальными терминами, выражаться возможно более запутанно и т. Это, по-видимому, с одной стороны, связано с тем, что авторская активность осознавалась в первую очередь в сагах, где была представлена зачаточная историческая правда. Но, с другой стороны, это, вероятно, связано с тем, что, поскольку саги были о королях, а в случае обоих Олавов еще и распространителях христианства, писались они в интересах королей и церкви, и на тех, кто писал их, падал отблеск от ореола, окружавшего королей и церковь в глазах людей того времени.
Ведь и в «сагах об исландцах», и особенно в «Саге о людях из Лососьей Долины», обычное средство возвеличенья героя — это дифирамбы, произносимые норвежским королем по его адресу. В заключение — о правде в «сагах о епископах». В этих сагах рассказываемое связано с тем, что оно об исландской церкви в лице ее главы — епископа. Но церковь в Исландии была ближайшим аналогом государства.
Поэтому, как и в «сагах о королях», охват описываемого становится меньше, выборочнее. Вместе с тем, поскольку в этих сагах рассказывается о недавнем прошлом первый епископ в Исландии был посвящен в 1056 г. В «Саге о Гудмунде Арасоне» есть такое наивно откровенное обоснование этого нового вида правды: «Все люди знают, что все то хорошее, что говорится о боге и его святых, — это правда, и потому хорошо верить хорошему и плохо верить плохому, хотя бы оно и было правдой, и всего хуже тому, что плохо солгано». Другими словами, правда — это то, что выгодно для церкви.
Эта новая правда представлена кое-где и в «сагах о королях». Так, в «Саге об Олаве Святом» Стюрмира есть высказывание, которое сводится к тому, что и недостоверное следует считать за правду, если оно способствует прославлению Олава Святого. Но наиболее явное проявление нового вида правды — это так называемые чудеса по-исландски jarteikn, букв, "знак, знаменье". Они всего обильнее представлены в «сагах о епископах».
Рассказы о том, как исполнялись желания всякого, кто обращался за помощью к святому, — тяжелобольной выздоравливал и при этом от него распространялся чудесный аромат, слепой прозревал, глухой начинал слышать, погода исправлялась, корова телилась досрочно, голодному удавалось поймать много рыбы, потерянная вещь находилась и т. Хорошим же казалось то, что было в интересах церкви, а плохим то, что противоречило ее интересам. Другими словами, назначение этих рассказов заключалось в прославлении церкви в лице ее святого. Распространение этого нового вида правды — так сказать, «церковной правды», или, поскольку в Исландии церковь была зарождающимся государством, «государственной правды», — основное, что принесло христианство в области представлений о правде.
Эта новая правда расцветает впоследствии пышным цветом повсюду в связи с усилением церкви и государства. По сравнению с синкретической правдой саг эта новая правда, которая, в сущности, не столько правда, сколько ее фальсификация, была большим регрессом если, конечно, не считать, что совершенствование методов фальсификации правды — это тоже своего рода прогресс. Таким образом, с точки зрения истории представлений о правде «саги о королях», как и «саги о епископах», — более поздняя стадия развития, чем «саги об исландцах». Несомненно также, что в «сагах о королях», как и в «сагах о епископах», в значительно большей мере, чем в «сагах об исландцах», сказывается влияние европейской средневековой литературы — историографических сочинений, церковных жизнеописаний, житий святых и т.
Несмотря на это, в последнее время в пауке господствует мнение, что «саги об исландцах» стали возникать под влиянием «саг о королях», и основным аргументом в пользу этого мнения служит то, что древнейшие сохранившиеся «саги о королях» были написаны раньше, чем древнейшие сохранившиеся «саги об исландцах»: первые — в семидесятых-восьмидесятых годах XII в. Вполне возможно действительно, что «саги о королях» начали писать раньше, чем «саги об исландцах»: ведь «саги о королях» в силу ореола, окружавшего норвежских королей в глазах исландцев, казались более важными. Верно, конечно, и то, что устные «саги об исландцах» не могли сохраниться в дословной записи, т. Но отсюда никак не следует, что устные «саги об исландцах» вообще не существовали или что письменные «саги об исландцах» могли быть созданы иначе, чем на основе устных саг.
Ведь основное содержание «саг об исландцах» — распри между исландцами в X—XI вв. Как могли сведения о таких распрях сохраниться с I—XI вв.? В устных биографических словарях или другого рода устных справочниках? По-видимому, что-то в этом роде молчаливо допускают те, кто сомневается в существовании устных «саг об исландцах» и говорят туманно об «устной традиции», в которой эти сведения могли сохраниться.
Совершенно очевидно, что в устной традиции сведения о распрях между исландцами в X—XI вв. В таком случае специфика письменных «саг об исландцах» в том и заключается, что они в такой же мере синкретическая правда, как и их устные прообразы. Примечания 1. О правде и вымысле в «сагах об исландцах» говорится, как правило, во всех работах об этих сагах.
Но есть и работы, посвященные специально этой проблеме: Weber G. On the nature of fiction in the Sagas of Icelanders. Dikt og sanning i islendingesogene. Saga und Wirklichkeit.
The historical element in the Icelandic family sagas. Glasgow, 1957; Jones G. History and fiction in the Sagas of the Icelanders. О значении рассматриваемых здесь древнеисландских слов см.
An attempt at a semantic approach to the problem of authorship in Old Icelandic literature. European sources of Icelandic saga-writing. Stockholm, 1965, p. Предположение о том, что рыцарский роман был прообразом «саг об исландцах», было высказано датским критиком Рубовом Rubow P.
De islandske sagaer. Статья Рубова, очень наивная как история литературы, оказала тем не менее большое влияние на филологов-исландистов. О знаменитом высказывании на празднике в Рейкьяхоларе в 1119 г. Последняя работа на эту тему: Foote P.
II, р. Oxford and London, 1952. Как Снорри пересказывал саги, хорошо показано в работе: Lie H. Studier i Heimskringlas stil, dialogene og talene.
О снах в «сагах об исландцах» см. Dream symbols in Old Icelandic literature. Weimar, 1966, S. Dreams in Old Norse Literature and their affinities in folklore.
Cambridge, 1935; Haeckel M.
Туда шла дань со всех его земель, и там было все его богатство. Отсюда пошло Уппсальское богатство и всегда с тех пор существует. При Фрейре начался мир Фроди Тогда были урожайные годы во всех странах. Шведы приписывали их Фрейру. Его почитали больше, чем других богов, потому что при нем народ стал богаче, чем был раньше, благодаря миру и урожайным годам. Его женой была Герд дочь Гюмира. Их сына звали Фьёльнир. Фрейра звали также Ингви. Имя Ингви долго считалось в его роде почетным званием, и его родичи стали потом называться Инглингами».
Саги и изучение истории Исландии Саги об исландцах, как отдельная разновидность саг, рассказывали, помимо преданий о кровной вражде, историй о путешествиях викингов, еще и о том, как происходило переселение на остров первых колонизаторов. Вероятнее всего, такие повествования некогда включали в себя реальные события жизни исландцев, во всяком случае — в своем первоначальном изложении. Были «королевские саги», их складывали о правителях — главным образом, правителях Норвегии, которой Исландия оказалась подчинена в середине XIII века. Спустя некоторое время появились так называемые «рыцарские саги» — они представляли собой переводы французских любовных песен и других сочинений подобного рода, пришедших в Исландию с материка. Прибытие норвежцев в Исландию. В XI веке остров стал христианским, здесь появилась первая церковь что, правда, не вытеснило скандинавских богов из исландского эпоса. Стали складывать так называемые саги о епископах, представлявшие собой жизнеописание христианских святых. Еще одной разновидностью саги была «сага о недавних событиях»: в этих случаях речь шла о том, что произошло либо при участии автора, либо стало ему известно непосредственно от одного из действующих лиц. Такие сказы включали большое количество мелких деталей, подробностей, отчего объем произведений мог доходить до тысячи страниц, а количество персонажей — и превышать это число.
Нередко С. Традиционная С. Вскоре исландские рассказчики переходят от узких островных интересов к сюжетам более широкого исторического значения исторические С. Исландское мореплавание нашло отражение напр. Перелагаются в прозу и сюжеты старых песен: такова напр. По мере сближения Скандинавии с европейским континентом, особенно усиливавшегося начиная с XII в. Добросовестность исландских компиляторов делает эти С. В эпоху Стурлунгов пытаются также подделаться под тон старинных исландских С.
Что такое сага в литературе определение кратко
Не нужно думать, что М. Стеблин-Каменский ограничивает себя проблемами теоретико-литературными. В книге своей он и историк вообще, и социолог, и психолог. Быть может, оригинальнее всего он в этой последней роли — психолога исторической жизни. Интересы этого рода появились в нашей науке совсем недавно, и тем не менее М. Стеблин-Каменский проявил себя в среде их как подлинный и искушенный мастер.
Они у пего сливаются в конце концов с интересами специально литературными и чрезвычайно их обогащают. В качестве своеобразного психолога-историка он вырабатывает особо плодотворные подступы к темам, в тесном их смысле, исландским, древнесеверным. Содержательны его экскурсы в области древнесеверной этики, юрисдикции, правовых представлений, обычаев и нравов. При всем обилии и при всей новизне идей изложение в этой книге всегда остается доказательным и точным. Автор умеет быть филологом нравов и нравственных понятий.
Известный в прошлом веке лингвист и историк культуры Макс Мюллер, сколько помнится, писал, что от ученого требуется «воображение действительности», способность вообразить, не какая-либо, а именно способность вообразить, как оно было на самом деле. Стеблин-Каменский любит придавать своим наблюдениям, находкам и открытиям форму парадокса — с точки зрения бытующих в науке идей и теорий. Если же говорить о самих вещах, об истине, в этих вещах заключенной, то парадоксы этого исследователя всегда полностью совпадают с нею. Парадоксы ставят нам на вид, насколько действительность истории расходится с общепринятыми концепциями и интерпретациями. Автор книги спорит не с самими вещами, а с их лжеобразами в науке.
Исследование о мире саги напоминает нам, какое особое значение имели и имеют труды по древним периодам литературы. Новые и новейшие времена обычно изучаются чересчур дробно. Где у нас исследования о мире Гёте или о мире Достоевского, — таких нет, а потребность в них не подлежит сомнению. Начиная с филологов-эллинистов считалось чем-то самоявственным владение всем миром древней культуры, в этом состояло условие для каких-либо частных исследований, относящихся к ней. Стеблина-Каменского подает пример именно такого изучения исторического мира и его культуры в целом.
Поэзия, как и должно, трактуется при этом как сила, от этого мира производная, как его великая частность. В книге М. Стеблина-Каменского множество интереснейших эпизодов и деталей. Он хороший защитник прав и обычаев древнего Севера. Основательно он объясняет неизбежность обычаев родовой мести, если отсутствует государственная власть и свои права нельзя отстаивать иначе, как личными своими силами.
Он по-новому, против традиций, освещает отношения между язычеством и христианством в Исландии, отрицая, что с христианством пришли более высокая мораль и гуманность. При этом он напоминает нам, что впервые пытки на древнем Севере применялись к язычникам, уклонявшимся от крещения. Сами жители древнего Севера переход в христианство не оценивали как свой духовный рост, по их понятиям, более могучий новый бог попросту победил ослабнувших богов, которым они ранее привыкли поклоняться. У нового бога были материальные преимущества.
Довольно распространённым мотивом в родовых сагах является победа главного героя над викингом-берсерком во время пребывания в Скандинавии. Разновидности саг Корпус текстов, известных нам как саги, традиционно разделяется на несколько циклов, в соответствии с обобщающей тематикой произведений и временем действия: «Саги о древних временах» — саги, повествующие о легендарной истории Скандинавии, основанные на общих для всех германских народов мифах и героических сказаниях и содержащие ряд сказочных мотивов. Самыми известными из этих саг считаются «Сага о Вёльсунгах», «Сага о Хрольве Жердинке и его витязях», некоторые исследователи относят «Сагу об Инглингах» к сагам о древних временах. В основе таких саг, видимо, не лежит древняя устная традиция, а сказочные мотивы в них господствуют. К этой категории относятся как отдельные саги о норвежских королях, такие как, например, «Сага о Хаконе Хаконарсоне» или «Сага об Олаве Трюггвасоне», так и сводные произведения, характерным и наиболее известным примером которых является «Хеймскрингла» «Круг земной» Снорри Стурлусона. Также существует исландская сага о королях Дании — «Сага о Кнютлингах». Большая их часть собрана в компиляции под названием «Сага о Стурлунгах». Данные саги содержат большое количество исторически достоверного материала о деяниях исландских епископов в период с 1000 по 1340 гг..
Разновидности саг [ править править код ] Корпус текстов, известных нам как саги, традиционно разделяется на несколько циклов, в соответствии с обобщающей тематикой произведений и временем действия: « Саги о древних временах » — саги, повествующие о легендарной истории Скандинавии, основанные на общих для всех германских народов мифах и героических сказаниях и содержащие ряд сказочных мотивов. Самыми известными из этих саг считаются « Сага о Вёльсунгах », « Сага о Хрольве Жердинке и его витязях », некоторые исследователи относят «Сагу об Инглингах» к сагам о древних временах. В основе таких саг, видимо, не лежит древняя устная традиция [4]. К этой категории относятся как отдельные саги о норвежских королях, такие как, например, « Сага о Хаконе Хаконарсоне » или « Сага об Олаве Трюггвасоне », так и сводные произведения, характерным и наиболее известным примером которых является « Хеймскрингла » «Круг земной» Снорри Стурлусона. Также существует исландская сага о королях Дании — « Сага о Кнютлингах ». Большая их часть собрана в компиляции под названием « Сага о Стурлунгах ». Данные саги содержат большое количество исторически достоверного материала о деяниях исландских епископов в период с 1000 по 1340 г.
Статические описания которые отсутствуют в «родовых сагах» подразумевают способность сделать мысленно срез потока времени в любой его момент, независимо от того, происходит ли какое-либо событие или нет, другими словами, подразумевают способность осознать, что все время что-то происходит, каким бы незаметным это ни было. Именно поэтому в «родовых сагах», т. В историческом романе сознательно воспроизводится определенная эпоха. В «родовых сагах» все телескопировано: и быт, и право, и мораль, и психология. Сага так же отличается от исторического романа, как современный архитектурный памятник, построенный в стиле определенной прошлой эпохи, отличается от много раз перестраивавшегося древнего памятника. В современных изданиях «родовых саг» принято в предисловии анализировать «хронологию саги» и сводить в хронологическую таблицу даты, полученные посредством такого анализа. Кое-что в таких таблицах, конечно, просто догадка или допущение. Но такие таблицы удается составить, так как в «родовых сагах» встречаются многочисленные датировки не только вроде «однажды утром», «на следующий день», «той же осенью», «через несколько зим», т. Однако, конечно, в них никогда не бывает дат вроде «в 984 году» или «в начале десятого века». Наложение абстрактной хронологической сетки на события абсолютно чуждо «родовым сагам». Таким образом, составление хронологической таблицы событий, т. Прямые характеристики довольно редки в «родовых сагах», и они не столько раскрывают личность, сколько наклеивают на нее на всю жизнь определенный ярлык. Качества, перечисляемые в этих характеристиках, в общем довольно стандартны. Однако внешние черты обычно более индивидуализированы, чем внутренние, и в то же время внешние качества всегда в какой-то мере соответствуют внутренним. Характерно также, что важную роль играет упоминание о том, что данного человека любили, или, наоборот, не любили, т. Прямые характеристики всего чаще вводят тот или иной персонаж, реже они даются в середине рассказа, в особо важный момент его жизни, иногда приводятся и в конце рассказа о нем. Но в общем прямые характеристики отнюдь не обязательны в сагах. Человек раскрывается в «родовых сагах» через его отношение к другим людям. Дело в том, что в сагах изображаются, в сущности, не отдельные люди, а определенный вид отношений между людьми, а именно распря, ее поводы, протекание и последствия. Если нет распри в тех или иных ее проявлениях, то нет и никакого рассказа в саге. Внутренний мир отдельного человека сам по себе никогда не изображается в сагах. Отдельный человек никогда не бывает в сагах наедине с самим собой, не произносит монологов, не анализирует своих переживаний, не говорит о них. Он раскрывается только в том, как складываются его отношения с другими людьми в распре. Ее обстоятельства описываются во всех подробностях, приводится дословно все, что было сказано людьми, рассказывается обо всем, что имело к ней отношение. Таким образом, и об отдельном человеке оказывается сообщенной масса фактов, и создается впечатление, что именно отдельный человек изображается. Но это, конечно, иллюзия. На самом деле обилие фактов, сообщаемых об отдельном человеке, участвующем в распре, — это как раз результат того, что интерес к отдельной личности самой по себе отсутствовал. В «родовых сагах» как будто, как и в реалистических романах, изображаются частные лица в их частной жизни. Однако не говоря уже о том, что частные лица в «родовых сагах» не столько изображаются, сколько, как только что было сказано, оказываются изображенными, частные лица реалистического романа — это совсем не то, что частные лица «родовых саг». Господствующая роль частных лиц в литературе — одно из крупнейших достижений нового времени. В средневековой литературе частных лиц, в сущности, не было. Персонажи средневековых литературных произведений — либо исторические лица, т. Таким образом, в средневековой литературе индивидуализация и обобщение исключают друг друга. Бели персонаж индивидуален, то он исторический персонаж, или правда в собственном смысле слова, а не обобщение. Если же персонаж — результат обобщения, то он лишен индивидуальности, король вообще и т. Между тем в литературе Нового времени стала возможной индивидуализация, которая в то же время и обобщение. Частные лица реалистического романа есть сочетание индивидуализации и обобщения. Основные предпосылки их появления в литературе — это, с одной стороны, возможность правды, которая осознается как вымысел, т. В древнеисландском обществе, т. Таким образом, персонажи «родовых саг» не в большей мере частные лица, чем короли и полководцы средневековой литературы, или, Вернее, они одновременно и частные, и исторические лица, гармоническое сочетание того и другого, возможное только в обществе, где, как в Исландии в «век саг», нет деления на частное и государственное, поскольку нет государства. Автор романа, рассказывая о том или ином из своих персонажей, только в редком и совсем не типичном для романа случае — а именно в романе-биографии — имеет в виду некоторое реальное лицо. Но даже и автор романа-биографии сознает, конечно, что, хотя канва его произведения — подлинные факты, само оно — лишь правдоподобный вымысел. Обычно же персонаж реалистического романа — это обобщение, результат отбора общего для многих реальных лиц, результат выделения типичного, т. Между тем те, кто писал «родовые саги», несомненно считали, что люди, о которых рассказывается в них, — это реально существовавшие люди, а не плоды художественной фантазии. Однако здесь ошибки могли быть значительно крупнее, чем в отношении местностей: перепутаны имена людей, неправильно поняты родственные или другие связи между людьми, по-разному истолкованы их поступки и сами они представлены в более или менее выгодном свете, и таким образом их изображение превращалось фактически в художественный вымысел. Поэтому в «родовых сагах» все же есть типы: свирепые берсерки, коварные интриганы, злые колдуньи и т. Как правило, однако, они — второстепенные персонажи, и среди лиц, действующих в сагах, они — ничтожное меньшинство. Основные же персонажи в «родовых сагах» сложнее и жизненнее, чем литературные типы. Это проявляется прежде всего в том, что их поведение и поступки не обязательно вытекают из их характера. Человек, явно трусливый по характеру, как Бьёрн из Леса в «Саге о Ньяле», проявляет большую храбрость. Человек, явно благородный по характеру, как Флоси из той же саги, оказывается предводителем тех, кто совершает подлое преступление, — сожжение Ньяля и его семьи в их доме. Возможно известное внешнее сходство между объективностью «родовых саг» и некоторыми художественными приемами, применяемыми в современной реалистической литературе с целью создать иллюзию объективности. Один из таких приемов — он обильно представлен в произведениях Хемингуэя — заключается в следующем. Трагические события или переживания изображаются не прямо, не через непосредственное восприятие автора, а косвенно, через сугубо прозаическое восприятие стороннего наблюдателя, который как бы не понимает трагичности того, что он наблюдает, и только регистрирует факты. Читатель, таким образом, оказывается в положении непосредственного наблюдателя сырых фактов действительности, как бы не подвергшихся художественной обработке, и сам воссоздает в своем воображении то, что скрывается за ними. Прозаическое восприятие стороннего наблюдателя служит стереоскопом, придающим наблюдаемому трехмерность в глазах читателя. В «родовых сагах» действительно нередко переживания изображаются так, как будто автора совершенно не интересуют они сами по себе, он просто регистрирует их проявления или последствия наряду с прочими фактами. Однако отличие от художественного приема современной литературы огромно: в то время как в современной литературе тот, чье равнодушное восприятие служит стереоскопом, — фикция, плод осознанного авторства, в сагах — это сам автор, не сознающий своего авторства. Дело в том, что в сагах действительно объектом изображения были не переживания сами по себе, а события, переживания же оказывались изображенными только в той мере, в какой нельзя было описать события, не описывая в то же время и переживания. Другими словами, изображение переживаний в сагах — всегда лишь побочный продукт изображения событий. Таким образом, объективность изображения переживаний в «родовых сагах» — результат того, что они не были объектом изображения. В этом, очевидно, и заключается сходство трактовки переживаний в сагах с современным художественным приемом, описанным выше: изображается как будто бы не то, что на самом деле объект изображения, и таким образом создается иллюзия объективности. Можно поэтому сказать, что «родовые саги» настолько же объективнее самой реалистической литературы, насколько их авторы меньше осознавали свое авторство. Нередко из фактов, сообщаемых в саге, современный читатель мог бы заключить, что тот, о ком рассказывается, вероятно, испытывал романическое чувство. Однако на самом деле рассказчик не вкладывал в факты такого смысла. Романическое чувство его совершенно не интересовало. По-видимому, романические переживания не только не казались чем-то достойным изображения, но и не было подходящих слов, которыми можно было бы их описать. В «родовых сагах» слово это всего чаще употреблялось во множественном числе для описания привязанности, которая развивается между супругами спустя некоторое, иногда даже долгое время после брака. Вместе с тем из фактов, сообщаемых в «родовых сагах», очевидно, что сами по себе переживания, обусловленные сексуальными отношениями, были теми же, что и в другие времена: люди так же влюблялись, испытывали страсть, ревновали и т. Другой была только оценка этих переживаний: не было их идеализации и романтизации. Но именно поэтому в «родовых сагах» эти переживания оказываются более объективно изображенными, чем это возможно в романах. Таким образом, и в этом отношении «родовые саги» правдивее реалистических романов. Ни в одной «родовой саге» романические переживания не играют той роли, какую они обычно играют в романах. Даже в «Саге о Гуннлауге» и «Саге о Кормаке», где они проходят через всю сагу, отнюдь не все подчинено их изображению. В «Саге о Гуннлауге» большое место занимает описание поездок героя в разные страны, а в «Саге о Кормаке» — описание поединков, и в обеих этих сагах роль романических переживаний заключается в основном в том, чтобы мотивировать распри. В романе Нового времени господствующая роль романических переживаний объясняется, конечно, возросшим интересом к человеческой личности. В романах любовь — это способ изобразить личность и ее внутренний мир, т. В известном смысле можно сказать, что распри играют в «родовых сагах» такую же роль, какую любовь играет в романах. Но очень существенное различие между ролью распри в «родовых сагах» и ролью любви в романах заключается в том, что распри были действительно важнейшим из того, что происходило в свое время в Исландии, т. Основная пружина действия в распрях, которые описываются в «родовых сагах», — это долг мести. Очевидно, что он был обусловлен не просто системой понятий таких, как «честь» и т. В обществе, в котором не было государственных институтов, обеспечивающих безопасность отдельных его членов, т. Ему приходилось защищать себя самому с помощью своих родичей и друзей, т. Ущерб имуществу, членовредительство или убийство влекли за собой в таком обществе, как правило, месть. С возникновением государственных институтов месть, или самопомощь, уступила место государственной системе наказаний. Враг стал преступником. В «век саг» их не было и в помине. Самопомощь господствовала, и основной ее формой была месть, т. Подсчитано, что в распрях, упоминаемых в «родовых сагах», было 297 актов мести, большей частью кровавой, т. Но и тяжбы, как они описываются в «родовых сагах», были, по выражению одного исследователя, лишь «стилизованной местью». Тяжбу вел не судья, не представитель государства — такого представителя и не могло быть, — а сами тяжущиеся стороны. Поэтому исход тяжбы обычно определялся реальным соотношением сил, а не большей или меньшей обоснованностью иска. Не случайно тяжба на тинге иногда превращалась в настоящее сражение, как это произошло в «Саге о Ньяле». Наконец, привести приговор в исполнение должен был сам истец или тот, кто за это по тем или иным причинам брался, иначе приговор оставался пустым словом. Таким образом, самопомощь господствовала и в тяжбе. Для того чтобы кровавая месть была эффективной формой самопомощи, она должна была быть долгом, т. Поэтому убийство в силу долга мести — это совсем не то, что месть в современном значении этого слова. Выполняя долг мести, человек не задумываясь рисковал собственной жизнью или жизнью близких, совершал далекие и трудные поездки, проявлял огромную выдержку, выжидая удобного случая, иногда в продолжение многих лет. В «родовых сагах» описываются случаи такой затяжной мести. Быстрое осуществление мести или ее осуществление в состоянии аффекта считалось плохим выполнением долга. Напротив, чем более долгим было выжидание удобного случая, чтобы осуществить кровавую месть, чем больше выдержки проявил при этом человек и тем самым чем меньше он был в состоянии аффекта во время ее осуществления, тем лучше было выполнение долга. Когда аффект отсутствовал, выполнение долга выступало, так сказать, в чистом виде. Таким образом, убийство из мести вовсе не было проявлением жестокости, тем более что оно, как правило, было аналогично честному и открытому бою: убитым мог быть только мужчина, но не женщина или ребенок, удар наносился открыто, не со спины или прикрытия, и днем, а не ночью, и было принято, чтобы совершивший убийство сразу же сам объявлял кому-нибудь о случившемся. Раз убийство из мести осуществлялось независимо от чувств того, кто убивал, или даже вопреки им, кровавая месть могла быть направлена не на самого обидчика, а на его родича, домочадца или сторонника. Выбор того, кто становился объектом кровавой мести, определялся не его участием в нанесении ущерба, а его весом в глазах других людей, его опасностью в будущем или просто случайностью. Таким образом, кровавая месть могла быть направлена на человека, по отношению к которому у того, кто ее осуществлял, не было никакого чувства обиды, гнева или ненависти. Важно было, чтобы общее количество убитых в распре оказалось с той и другой стороны одинаковым. Поэтому, если распря кончалась мировой, то производился расчет: убийство такого-то идет за убийство такого-то, рана такого-то — за рану такого-то и т. Разное число убитых и раненых могло быть компенсировано вирой. Поскольку кровавая месть была долгом, то естественно, что она представлялась благом и подвигом. Она была лучшим удовлетворением оскорбленного и лучшей почестью убитому. Убийство из мести воспевалось в стихах, и она — одна из главных тем «родовых саг». В литературе о «родовых сагах», как правило, молчаливо предполагается, что две формы правды о прошлом, характерные для сознания современного человека, — правда художественная и правда историческая — существовали и в сознании людей древнеисландского общества. Концепции развития «родовых саг» и оценки сущности каждой из них обычно сводятся к такому подведению под одну из двух привычных для современного человека рубрик. В соответствии с этим рассказываемое в саге толкуется одним из трех способов: либо как историческая правда, и тогда сага анализируется методами исторической науки — устанавливается хронология событий, описываемых в саге, проводится сопоставление с показаниями других источников и т. Приписывая наши представления о литературных жанрах людям древнеисландского общества, современные исследователи обычно считают «родовые сага» чем-то так же четко отграниченным, как и литературные жанры нашего времени, и нередко противопоставляют эти саги как «художественную литературу» некоторым другим сагам как «исторической литературе». Однако ничего подобного такому делению не существовало, конечно, в представлении средневекового исландца. Ни «родовые саги», ни «королевские саги», ни «саги о древних временах» все эти названия возникли только в новое время не осознавались как особые жанры. Это сказывается, в частности, в том, что в рукописях они нередко расположены вперемежку, а также в том, что в «родовых сагах» нередко встречаются вкрапления, ничем не отличающиеся от «саг о древних временах» или «королевских саг», а в «королевских сагах» — вкрапления, ничем не отличающиеся от «родовых саг» или «саг о древних временах». Исследователи «родовых саг» уже второе столетие колеблются между «теорией книжной прозы» и «теорией свободной прозы» см. Слабая сторона «теории свободной прозы» — это, конечно, то, что она предполагает, с одной стороны, существование «записывателей», аналогичных современным собирателям фольклора, а с другой стороны, — в отношении устных саг — «авторов», аналогичных современным авторам. Но «теория книжной прозы» в еще гораздо большей мере игнорирует характер авторства в «родовых сагах». Она предполагает известным то, что не может быть сколько-нибудь точно известно, — размеры авторского вклада в саге — и неизвестным то, что прекрасно известно, — форму «устной традиции, послужившей источником письменной саги» так сторонники «теории книжной прозы» называют устную сагу. Очевидно, что, будучи синкретической правдой, эта устная традиция не могла не быть повествованием с большей или меньшей примесью скрытого вымысла, т. Сторонники «теории книжной прозы» говорят: надо исследовать только то, что известно, и игнорировать то, что неизвестно. Тем самым они, по существу, предлагают игнорировать происхождение письменной саги вообще. Особое внимание они уделяют датировке отдельных саг, т. Это последнее различие они совершенно не замечают: слишком уж оно очевидно. Между тем в области датировки отдельных саг современным исследователям обычно не удается достигнуть достаточно убедительных результатов. Дело в том, что критерии, используемые в датировке «родовых саг», — заимствование из других письменных саг, упоминание лиц или событий, позднейших по сравнению с тем, о чем рассказывается в саге, и прочие «отражения времени написания» в саге, большая или меньшая «зрелость стиля» и т. А заимствования из других письменных саг самый популярный критерий для датировки саг предполагает, кроме того, что автор саги был не только писателем-профессионалом, но и еще литературоведом-профессионалом или саговедом? Но еще гораздо менее убедительных результатов достигают исследователи, пытающиеся определить, кто был автором той или иной «родовой саги». Это и понятно: ведь такие попытки целиком основаны на молчаливом допущении, что у каждой из этих саг был совершенно такой же автор, как и у литературных произведений нашего времени, т. Недопущение это находится в вопиющем противоречии со всем, что известно об авторах в отношении «родовых саг», и, в частности, с тем, что неизбежно обнаруживается в исследованиях, основанных на этом допущении. Группу, отличную от «родовых саг», образуют саги о событиях более недавнего прошлого по отношению ко времени написания , чем то, которое описывается в «родовых сагах». Большая часть таких саг собрана в компиляции, которая называется «Сага о Стурлунгах» Стурлунги — знатный исландский род, к которому принадлежал, в частности, Снорри Стурлусон. В «Саге о Стурлунгах» рассказывается о событиях с 1117 по 1266 г. Название это, однако, — недоразумение. В сагах этих описывается отнюдь не эпоха, современная их написанию, как в реалистических романах Нового времени, а просто более недавнее прошлое, чем то, которому посвящены «родовые саги». Эти саги могут быть и рассказом очевидца. Тем не менее они о прошлом, а не о настоящем. Правда, автор реалистического романа о современности тоже может иметь в виду то, что «случилось в недавнем прошлом». Но ведь роман — художественная, а не синкретическая правда, и время в нем фиктивное, параллельное реальному историческому времени. Автор романа, говоря «случилось в недавнем прошлом», вовсе не имеет в виду, что описываемое действительно случилось в прошлом, а только, что оно могло бы случиться в настоящем. Между тем в эпоху, когда писались саги, такого повествования о настоящем вообще не могло быть, и это одно из наиболее заметных различий между нашими современными и древнеисландскими представлениями о литературе. Вымысел правдоподобный, но сознательный и рассчитанный на то, что он будет осознан, приобрел права гражданства в Европе только в романе из современной жизни, т.
Что такое САГА простыми словами
Нередко из фактов, сообщаемых в саге, современный читатель мог бы заключить, что тот, о ком рассказывается, вероятно, испытывал романическое чувство. Однако на самом деле рассказчик не вкладывал в факты такого смысла. Романическое чувство его совершенно не интересовало. По-видимому, романические переживания не только не казались чем-то достойным изображения, но и не было подходящих слов, которыми можно было бы их описать. В частности, у исландского слова? В «родовых сагах» слово это всего чаще употреблялось во множественном числе для описания привязанности, которая развивается между супругами спустя некоторое, иногда даже долгое время после брака. Вместе с тем из фактов, сообщаемых в «родовых сагах», очевидно, что сами по себе переживания, обусловленные сексуальными отношениями, были теми же, что и в другие времена: люди так же влюблялись, испытывали страсть, ревновали и т. Другой была только оценка этих переживаний: не было их идеализации и романтизации. Но именно поэтому в «родовых сагах» эти переживания оказываются более объективно изображенными, чем это возможно в романах. Таким образом, и в этом отношении «родовые саги» правдивее реалистических романов.
Ни в одной «родовой саге» романические переживания не играют той роли, какую они обычно играют в романах. Даже в «Саге о Гуннлауге» и «Саге о Кормаке», где они проходят через всю сагу, отнюдь не все подчинено их изображению. В «Саге о Гуннлауге» большое место занимает описание поездок героя в разные страны, а в «Саге о Кормаке» — описание поединков, и в обеих этих сагах роль романических переживаний заключается в основном в том, чтобы мотивировать распри. В романе Нового времени господствующая роль романических переживаний объясняется, конечно, возросшим интересом к человеческой личности. В романах любовь — это способ изобразить личность и ее внутренний мир, т. В известном смысле можно сказать, что распри играют в «родовых сагах» такую же роль, какую любовь играет в романах. Но очень существенное различие между ролью распри в «родовых сагах» и ролью любви в романах заключается в том, что распри были действительно важнейшим из того, что происходило в свое время в Исландии, т. Основная пружина действия в распрях, которые описываются в «родовых сагах», — это долг мести. Очевидно, что он был обусловлен не просто системой понятий таких, как «честь» и т.
В обществе, в котором не было государственных институтов, обеспечивающих безопасность отдельных его членов, т. Ему приходилось защищать себя самому с помощью своих родичей и друзей, т. Ущерб имуществу, членовредительство или убийство влекли за собой в таком обществе, как правило, месть. С возникновением государственных институтов месть, или самопомощь, уступила место государственной системе наказаний. Враг стал преступником. В «век саг» их не было и в помине. Самопомощь господствовала, и основной ее формой была месть, т. Подсчитано, что в распрях, упоминаемых в «родовых сагах», было 297 актов мести, большей частью кровавой, т. Но и тяжбы, как они описываются в «родовых сагах», были, по выражению одного исследователя, лишь «стилизованной местью».
Тяжбу вел не судья, не представитель государства — такого представителя и не могло быть, — а сами тяжущиеся стороны. Поэтому исход тяжбы обычно определялся реальным соотношением сил, а не большей или меньшей обоснованностью иска. Не случайно тяжба на тинге иногда превращалась в настоящее сражение, как это произошло в «Саге о Ньяле». Наконец, привести приговор в исполнение должен был сам истец или тот, кто за это по тем или иным причинам брался, иначе приговор оставался пустым словом. Таким образом, самопомощь господствовала и в тяжбе. Для того чтобы кровавая месть была эффективной формой самопомощи, она должна была быть долгом, т. Поэтому убийство в силу долга мести — это совсем не то, что месть в современном значении этого слова. Выполняя долг мести, человек не задумываясь рисковал собственной жизнью или жизнью близких, совершал далекие и трудные поездки, проявлял огромную выдержку, выжидая удобного случая, иногда в продолжение многих лет. В «родовых сагах» описываются случаи такой затяжной мести.
Быстрое осуществление мести или ее осуществление в состоянии аффекта считалось плохим выполнением долга. Напротив, чем более долгим было выжидание удобного случая, чтобы осуществить кровавую месть, чем больше выдержки проявил при этом человек и тем самым чем меньше он был в состоянии аффекта во время ее осуществления, тем лучше было выполнение долга. Когда аффект отсутствовал, выполнение долга выступало, так сказать, в чистом виде. Таким образом, убийство из мести вовсе не было проявлением жестокости, тем более что оно, как правило, было аналогично честному и открытому бою: убитым мог быть только мужчина, но не женщина или ребенок, удар наносился открыто, не со спины или прикрытия, и днем, а не ночью, и было принято, чтобы совершивший убийство сразу же сам объявлял кому-нибудь о случившемся. Раз убийство из мести осуществлялось независимо от чувств того, кто убивал, или даже вопреки им, кровавая месть могла быть направлена не на самого обидчика, а на его родича, домочадца или сторонника. Выбор того, кто становился объектом кровавой мести, определялся не его участием в нанесении ущерба, а его весом в глазах других людей, его опасностью в будущем или просто случайностью. Таким образом, кровавая месть могла быть направлена на человека, по отношению к которому у того, кто ее осуществлял, не было никакого чувства обиды, гнева или ненависти. Важно было, чтобы общее количество убитых в распре оказалось с той и другой стороны одинаковым. Поэтому, если распря кончалась мировой, то производился расчет: убийство такого-то идет за убийство такого-то, рана такого-то — за рану такого-то и т.
Разное число убитых и раненых могло быть компенсировано вирой. Поскольку кровавая месть была долгом, то естественно, что она представлялась благом и подвигом. Она была лучшим удовлетворением оскорбленного и лучшей почестью убитому. Убийство из мести воспевалось в стихах, и она — одна из главных тем «родовых саг». В литературе о «родовых сагах», как правило, молчаливо предполагается, что две формы правды о прошлом, характерные для сознания современного человека, — правда художественная и правда историческая — существовали и в сознании людей древнеисландского общества. Концепции развития «родовых саг» и оценки сущности каждой из них обычно сводятся к такому подведению под одну из двух привычных для современного человека рубрик. В соответствии с этим рассказываемое в саге толкуется одним из трех способов: либо как историческая правда, и тогда сага анализируется методами исторической науки — устанавливается хронология событий, описываемых в саге, проводится сопоставление с показаниями других источников и т. Приписывая наши представления о литературных жанрах людям древнеисландского общества, современные исследователи обычно считают «родовые сага» чем-то так же четко отграниченным, как и литературные жанры нашего времени, и нередко противопоставляют эти саги как «художественную литературу» некоторым другим сагам как «исторической литературе». Однако ничего подобного такому делению не существовало, конечно, в представлении средневекового исландца.
Ни «родовые саги», ни «королевские саги», ни «саги о древних временах» все эти названия возникли только в новое время не осознавались как особые жанры. Это сказывается, в частности, в том, что в рукописях они нередко расположены вперемежку, а также в том, что в «родовых сагах» нередко встречаются вкрапления, ничем не отличающиеся от «саг о древних временах» или «королевских саг», а в «королевских сагах» — вкрапления, ничем не отличающиеся от «родовых саг» или «саг о древних временах». Исследователи «родовых саг» уже второе столетие колеблются между «теорией книжной прозы» и «теорией свободной прозы» см. Слабая сторона «теории свободной прозы» — это, конечно, то, что она предполагает, с одной стороны, существование «записывателей», аналогичных современным собирателям фольклора, а с другой стороны, — в отношении устных саг — «авторов», аналогичных современным авторам. Но «теория книжной прозы» в еще гораздо большей мере игнорирует характер авторства в «родовых сагах». Она предполагает известным то, что не может быть сколько-нибудь точно известно, — размеры авторского вклада в саге — и неизвестным то, что прекрасно известно, — форму «устной традиции, послужившей источником письменной саги» так сторонники «теории книжной прозы» называют устную сагу. Очевидно, что, будучи синкретической правдой, эта устная традиция не могла не быть повествованием с большей или меньшей примесью скрытого вымысла, т. Сторонники «теории книжной прозы» говорят: надо исследовать только то, что известно, и игнорировать то, что неизвестно. Тем самым они, по существу, предлагают игнорировать происхождение письменной саги вообще.
Особое внимание они уделяют датировке отдельных саг, т. Это последнее различие они совершенно не замечают: слишком уж оно очевидно. Между тем в области датировки отдельных саг современным исследователям обычно не удается достигнуть достаточно убедительных результатов. Дело в том, что критерии, используемые в датировке «родовых саг», — заимствование из других письменных саг, упоминание лиц или событий, позднейших по сравнению с тем, о чем рассказывается в саге, и прочие «отражения времени написания» в саге, большая или меньшая «зрелость стиля» и т. А заимствования из других письменных саг самый популярный критерий для датировки саг предполагает, кроме того, что автор саги был не только писателем-профессионалом, но и еще литературоведом-профессионалом или саговедом? Но еще гораздо менее убедительных результатов достигают исследователи, пытающиеся определить, кто был автором той или иной «родовой саги». Это и понятно: ведь такие попытки целиком основаны на молчаливом допущении, что у каждой из этих саг был совершенно такой же автор, как и у литературных произведений нашего времени, т. Недопущение это находится в вопиющем противоречии со всем, что известно об авторах в отношении «родовых саг», и, в частности, с тем, что неизбежно обнаруживается в исследованиях, основанных на этом допущении. Группу, отличную от «родовых саг», образуют саги о событиях более недавнего прошлого по отношению ко времени написания , чем то, которое описывается в «родовых сагах».
Большая часть таких саг собрана в компиляции, которая называется «Сага о Стурлунгах» Стурлунги — знатный исландский род, к которому принадлежал, в частности, Снорри Стурлусон. В «Саге о Стурлунгах» рассказывается о событиях с 1117 по 1266 г. Название это, однако, — недоразумение. В сагах этих описывается отнюдь не эпоха, современная их написанию, как в реалистических романах Нового времени, а просто более недавнее прошлое, чем то, которому посвящены «родовые саги». Эти саги могут быть и рассказом очевидца. Тем не менее они о прошлом, а не о настоящем. Правда, автор реалистического романа о современности тоже может иметь в виду то, что «случилось в недавнем прошлом». Но ведь роман — художественная, а не синкретическая правда, и время в нем фиктивное, параллельное реальному историческому времени. Автор романа, говоря «случилось в недавнем прошлом», вовсе не имеет в виду, что описываемое действительно случилось в прошлом, а только, что оно могло бы случиться в настоящем.
Между тем в эпоху, когда писались саги, такого повествования о настоящем вообще не могло быть, и это одно из наиболее заметных различий между нашими современными и древнеисландскими представлениями о литературе. Вымысел правдоподобный, но сознательный и рассчитанный на то, что он будет осознан, приобрел права гражданства в Европе только в романе из современной жизни, т. Еще позднее правдоподобный, но сознательный вымысел появился в повествовании о прошлом, возник исторический роман. Развитие истории как науки и реалистических романов из современной жизни сделали возможным его появление. Таким образом, необходимой предпосылкой для исторического романа были не только исторические «не романы», т. В историческом романе обращение к прошлому обусловлено тем, что вымысел уже давно стал в литературе сознательным и в частности уже давно применяется в реалистическом изображении современности. В сагах, наоборот, обращение к прошлому обусловлено тем, что художественный вымысел еще не был сознательным и поэтому не мог применяться к изображению современности. От «родовых саг» «Сага о Стурлунгах» отличается большей фактографичностью — одних имен в ней свыше трех тысяч на девятистах страницах. Поэтому многие считают, что она — «историческая литература», тогда как «родовые саги» — «художественная литература».
Делая отсюда все выводы, некоторые ученые считают даже, что, с одной стороны, все диалоги в «Саге о Стурлунгах» — а их там очень много — это исторические факты, а с другой стороны, что персонажи «родовых саг» — это художественное изображение известных нам из «Саги о Стурлунгах» людей XII—XIII вв. Содержание и «родовых саг», и «Саги о Стурлунгах» — распри между исландцами в прошлом. И в тех, и в других сражения и убийства образуют драматические вершины, которым предшествуют вещие сны, предвестия и т. И в тех, и в других цитируются строфы, о которых утверждается, что они сочинены персонажами саги. И те, и другие содержат ссылки на устную традицию вроде «рассказывают», «правдивые люди говорят» и т. И в тех, и в других приводятся генеалогии и другие сведения, которые явно не выполняют никакой художественной функции. Одинаковы в них трафаретные выражения и стереотипные описания ранений и убийств. Есть в «Саге о Стурлунгах» и скрытый вымысел, и притом такого же характера, что и в «родовых сагах»: скрытый вымысел, конечно, — все диалоги, а также предвестия, предчувствия и вещие сны, предшествующие драматическим событиям, строфы, сказанные потусторонними персонажами, привидевшимися кому-то во сне таких строф немало в «Саге о Стурлунгах» и т. Правда, в «родовых сагах» больше эпической стилизации и драматизации событий, т.
Но различие в количестве вымысла в «родовых сагах», т. Поскольку вымысел был скрытым, он не мог быть заметен исландцу XIII в. Для него и «родовые саги», и «Сага о Стурлунгах» были просто сагами, т. Естественно, однако, что количество вымысла в саге прямо пропорционально времени между событиями, описываемыми в ней, и временем ее написания, поскольку в устной традиции — а наличие той или иной устной традиции в основе письменных саг не подлежит сомнению — количество скрытого вымысла должно было увеличиваться по мере того как события становились более удаленными во времени и, следовательно, менее известными, иначе говоря, по мере того как возможность принять вымысел за правду увеличивалась, а возможность заметить вымысел уменьшалась. К сагам о недавнем прошлом относятся и так называемые «саги о епископах» или «епископские саги». В Исландии было два епископства — в Скальхольте, на юге Исландии, и в Холаре, на севере страны. После того как в 1199 г. Так возникла первая епископская сага «Сага о Торлаке Святом». Затем была написана сага о холарском епископе Ионе Эгмундарсоне, который был объявлен святым в 1201 г.
Позднее были написаны саги о других исландских епископах, в том числе о Гудмунде Арасоне, епископе, который сыграл большую роль в распрях эпохи Стурлунгов сага о нем входит в состав «Саги о Стурлунгах». В «епископских сагах» рассказывается об исландской церкви, выступающей в лице ее главы — епископа. Но церковь в Исландии была ближайшим аналогом государства. Поэтому в «епископских сагах» охват действительности становится, по сравнению с «родовыми сагами», менее полным, более выборочным. Вместе с тем, поскольку в «епископских сагах» говорится о недавнем прошлом они охватывают период от около 1000 до 1340 г. Но основная особенность «епископских саг» — это тенденция выдавать за правду то, что было в интересах церкви. В «Саге о Гудмунде Арасоне» есть такое наивно откровенное обоснование этого нового вида правды: «Все люди знают, что все то хорошее, что говорится о боге и его святых — это правда, и поэтому хорошо верить хорошему и плохо верить плохому, хотя бы оно и было правдой, и всего хуже верить тому, что плохо солгано». Другими словами, правда — это то, что выгодно для церкви. Наиболее явное проявление нового вида правды — это так называемые «чудеса» по-исландски jarteikn, буквально «знак, знамение».
Перечни их обычно включаются в издания «епископских саг», и они обильно представлены и в самих этих сагах. Рассказы о том, как исполнялись желания всякого, кто обращался за помощью к святому, — слепой прозревал, глухой обретал слух, калека исцелялся от увечья, рана исчезала мгновенно, тяжелобольной выздоравливал, и при этом от него распространялся чудесный аромат, и даже мертвый оживал, — выдавались за правду потому, конечно, что верить в них казалось чем-то хорошим, а не верить — чем-то плохим. Иначе говоря, назначение этих рассказов заключалось в прославлении церкви и ее святых. Этот новый вид правды — так сказать, «церковная правда», или, поскольку в Исландии церковь была зарождающимся государством, «государственная правда», — был, конечно, большим регрессом по сравнению с синкретической правдой «родовых саг». В этих сагах гораздо более неправдоподобного, чем в «родовых», в них много сказочной фантастики, и это, очевидно, объясняется тем, что события, описываемые в саге, тем меньше подчинялись требованиям правдоподобия, чем больше они были удалены от настоящего. Характерно, что в «сагах о древних временах» встречаются заверения авторов в том, что рассказ, несмотря на кажущееся неправдоподобие, правдив, так как в далекие времена люди были крупнее и сильнее и вообще жизнь подчинялась другим законам. В романе — будь то роман из современной жизни, исторический роман из жизни любой эпохи или даже фантастический роман из жизни будущего — события могут трактоваться в принципе в одной и той же манере, т. Между тем для древнеисландских саг характерно, что определенная трактовка того, о чем повествуется, полностью обусловлена тем, когда произошло то, о чем повествуется. С точки зрения современного литературоведения «саги о древних временах», «родовые саги» и «Сага о Стурлунгах» — это три различных жанра.
Для каждой из этих трех разновидностей характерна специфическая манера, грубо говоря, — авантюрно-сказочная, драматико-реалистическая и протокольно-натуралистическая. Но с точки зрения исландца XIII в. Различным осознавалось только время, когда произошли события в этих сагах, — далекое, менее далекое и недалекое прошлое. Время, таким образом, было хотя и единым, но неоднородным на своем протяжении. Далекое прошлое, или периферийное время, было временем, когда неправдоподобное было возможным. Но именно в силу этого нет четкой границы между «сагами о древних временах» и так называемыми «лживыми сагами», обширной группой, которая объединяется только тем, что входящие в ее состав произведения не претендуют на то, что они — правда. Название «лживые саги» распространяют нередко и на «саги о древних временах» или, во всяком случае, на большинство из них. Те из этих саг, в которых находят какое-то отражение походы викингов, называются также «викингскими», а те из них, которые всего ближе к иноземным рыцарским романам, — «рыцарскими». Все эти саги вместе называются также «мифогероическими».
Можно их назвать также «романическими», и, пожалуй, это последнее название всего лучше передает их сущность. Наиболее знаменитые из «саг о древних временах» и, по-видимому, отражающие наиболее раннюю стадию их развития основаны на древних героических сказаниях или древних героических песнях. Но героические сказания, как и героические песни, — это хранившаяся в устной традиции синкретическая правда о далеком прошлом. Поэтому и саги, основанные на них, вероятно, тоже в какой-то мере принимались за правду. Самая знаменитая из саг этого рода — «Сага о Вёльсунгах». Она возникла, по-видимому, в середине XIII в. В большей своей части она — прозаический пересказ героических песней, совершенно аналогичных тем, которые представлены в рукописи «Старшей Эдды», т. Сага эта позволяет восстановить предположительно, правда содержание и тех героических песней, которые были в рукописи «Старшей Эдды» на месте лакуны см. Поэтому «Сагу о Тидреке» относят обычно к «переводной литературе», а не к «сагам о древних временах».
Изобилующая сказочными мотивами «Сага о Хрольве Жердинке», несомненно, в какой-то мере основана на древних датских героических сказаниях.
Позже в этот литературный жанр вошла также литературная тема рыцарства и традиции европейских легенд. В настоящее время концепция саги несколько изменилась, и серию книг также можно назвать сагой. Длинные рассказы, полные приключений и происшествий, тоже считаются сагами. В кино есть несколько популярных саг, таких как сага «Звездные войны» Star Wars и сага «Звездный путь». Сумеречная сага «Сумерки.
Скорее всего, он их не писал сам, а надиктовывал Что в них такого интересного рассказывается? Много всего. Скандинависты делят саги по их содержанию и немного — по ключевым особенностям, связанным с этим содержанием. Всего шесть основных видов: 1 Родовые саги — они же семейные, они же об исландцах — описывают какую-либо распрю, случившуюся когда-то в прошлом между семьями или отдельными людьми. Наиболее древние. Названы так, потому что в Исландии, где были записаны, королей никогда не водилось. Христианство было принято в Исландии решением народного собрания в 1000 году под давлением норвежских королей. Хотя двоеверие на острове сохраняется и по сей день. Блестящим подтверждением чему служат эти саги, где попы — это едва ли не деревенские колдуны. Как правило, об эпохе Стурлунгов XII-XIII века , когда в Исландии творилась всякая политическая дичь, связанная с тем, что людей стало слишком много, а остров в размерах всё не увеличивался. Это разнообразные мифы и легенды для детей и взрослых с явно фантастическими, выдуманными деталями. Наибольшие небылицы из них вовсе назывались "лживыми сагами". Хрольв Пешеход, в просторечии Ролло — герой одной из таких саг 6 Переводные саги — это переложения, пересказы и переводы чужеземных сюжетов и рассказов. Среди них есть и рыцарские романы, и римские классики. Разве только Библию перевели на исландский целиком, а не разобрали на сюжеты саг о евреях и конунге Христе. Саг даже сохранилось слишком много, чтобы сосчитать их все: проще примерно разделить их по категориям. Семейных насчитывают около 50 — и это только самостоятельных произведений, не считая небольших вставных рассказов. Королевских — порядка сотни. Наверняка не все из тех, что бытовали устно, были записаны. Совершенно точно не все из тех, что были записаны, дошли до нас целиком. Но то, что есть — огромное богатство, и Исландия гордится им по праву. Национальная библиотека Исландии, где хранятся основные рукописи Саги никогда не были зафиксированы точно со слов рассказчика по крайней мере, тому нет текстологических подтверждений. Составитель писал их или по памяти, или сверяясь с другими сагами, или по материалам уже записанных — обычно всё вместе, но понемногу.
До 13 в. Литература и язык. Современная иллюстрированная энциклопедия. Под редакцией проф. Горкина А. Содержание Канон принцип саги Сага всегда начинается с представления действующих лиц, описания их родословной. При этом употребляются стандартные клише: "Жил человек по имени. Женат он был на. Все более или менее значимые действующие лица характеризуются таким образом. Иногда рассказ начинается за несколько поколений до появления главного героя героев , восходя ко временам заселения Исландии и возникновения государств Скандинавского полуострова. Вообще, для саг характерно очень большое число действующих лиц, иногда до сотни и более. Затем рассказ переходит к основным событиям - распрям в родовых сагах , правлению в королевских сагах , которые тоже описываются со всей подробностью, вплоть до указания, кто кому и какую рану нанес в бою и какое возмещение было за это выплачено. Часто дословно цитируются другие памятники - например "Книга о заселении земли" или тексты древнескандинавских законов. Хронология всегда достаточно четко выдерживается - точно указывается, сколько лет прошло со времени того или иного события.
Что такое сага в литературе простыми словами
Часто семейная сага в литературе основывается на реальных исторических событиях и фигурах, что добавляет ей достоверности и интереса. Выражение «лживые саги» встречается в древнеисландской литературе только один-единственный раз. одна из повествовательные жанры, и это обычно в прозе, хотя есть некоторые саги в стихах. Значение семейных саг в современной литературе и культуре Семейные саги занимают особое место в современной литературе и культуре, так как отражают распространенные и важные жизненные темы и проблемы. Значение семейных саг в современной литературе и культуре Семейные саги занимают особое место в современной литературе и культуре, так как отражают распространенные и важные жизненные темы и проблемы.
Значение слова "сага"
САГА — город в Японии, на о. Кюсю, административный центр префектуры Сага. Сага – жанр скандинавской и исландской эпической литературы; героическая эпопея, соединяющая стихотворные и прозаические описания деяний. Сага — это жанр литературы, который характеризуется длинным и побочным развитием сюжета, рассказывающим о приключениях героев на протяжении длительного временного периода.
ВРЕМЯ, СУДЬБА, МИФ И ИСТОРИЯ В САГЕ
Поэтому утверждать, например, что "автор этой саги хотел написать роман, а не историческое исследование" — а такие утверждения нередко встречаются в современных работах о "сагах об исландцах" — так же абсурдно, как приписывать автору саги понимание того, что такое сценарий кинофильма или телевизионный спектакль. В древнеисландском языке существовало универсальное слово "сага" saga, очевидно, от segja "говорить" , которое обозначало любое как письменное, так и устное повествование. Исходным его значением было, вероятно, "сказанное", "высказывание". Это слово могло обозначать и сами события, о которых повествуется. И так как события, о которых повествуется в саге, это всего чаще распря, saga может значить "распря".
Но в то время как в современном исландском у этого слова есть два четко различающихся значения "сага как литературное произведение" и "история как наука", в древнеисландском нет ни малейшего следа такого различия. Считалось ли повествование правдивым или лживым, оно одинаково называлось этим словом. В новоисландском это слово действительно приобрело значение "наука", "ученость". В древнеисландском, однако, оно явно обозначало любые знания, в частности знание саг, как устных, так и письменных, а могло оно значить также "писания", "заклинания" и "стихотворение".
Но дело в том, что эта "научность" Ари — его индивидуальная особенность, а вовсе не свойство якобы существовавшего в то время научного жанра. Древнеисландские переводные повествования, как исторические, так и неисторические, тоже обозначались словом saga. Но эти обозначения включают в себя, как правило, все то же слово saga и, следовательно, осознавались лишь как разновидность того, что обозначалось этим словом. Эти данные языка говорят недвусмысленно о единстве правды в сознании людей древнеисландского общества.
Единство правды имело место, конечно, и в отношении "саг об исландцах", самого своеобразного из всей древнеисландской прозаической литературы, и самыми своеобразными они, по-видимому, потому и кажутся современному человеку, что в них единство правды находит наиболее полное выражение. За что принимали эти произведения те, кто их создавал, и те, для кого они создавались? В литературе о "сагах об исландцах" принято либо совсем обходить этот вопрос, либо давать на него уклончивый ответ. Между тем только исчерпывающий ответ на этот вопрос позволил бы понять, в чем заключается неповторимость этих произведений.
По-видимому, в последнее время в литературе о "сагах об исландцах" господствует представление, — правда, обычно только косвенно выраженное, — что они считались художественным вымыслом, созданным из того или иного материала, совершенно так же, как авторы нашего времени создают свои произведения — романы, повести и т. Дело в том, что с нашей современной точки зрения "саги об исландцах" — действительно в большей или меньшей степени художественный вымысел и в той мере, в какой он правдоподобен, — художественная правда. Но были ли они художественным вымыслом или художественной правдой с точки зрения людей древнеисландского общества? Очевидно, нет.
Ведь таких понятий не существовало. Когда говорят, что замыслом автора той или иной "саги об исландцах" была художественная, а не историческая правда, то по существу утверждают, что его замыслом было написать исторический роман, т. Иногда, впрочем, и прямо утверждают, что "саги об исландцах" — это исторические романы по замыслу их авторов. Совершенно несомненно, конечно, что у "саг об исландцах" были определенные литературные прообразы.
Но могли ли этими прообразами быть произведения, которые появились шестьсот лет спустя? Ведь исторический роман возник как жанр только в начале XIX в. Можно, конечно, предположить — и это тоже иногда делается, — что прообразом той или иной саги была другая сага, а та уже была, в сущности, историческим романом. Но что было прообразом этой другой саги?
Для исландцев XIII в. В сущности, логичнее, чем считать прообразом "саг об исландцах" исторический роман, предположить, что их прообразом был рыцарской роман о Тристане и Изольде — произведение, возникшее в XII в. Правда, считается установленным, что первые "саги об исландцах" были написаны до 1226 г. Но хронологическая неувязка здесь не так уж велика.
Во всяком случае она не в шестьсот лет, как в случае, когда "саги об исландцах" принимаются за исторические романы. Хуже то, что это предположение основано только на непонимании литературоведческих терминов. Дело в том, что в большинстве европейских языков "романом" называют и средневековый рыцарский роман, и современный реалистический роман. Эти два жанра характерны соответственно для эпох, разделенных полутысячелетием интенсивного литературного развития, и далеки друг от друга как небо от земли.
По-английски эти два жанра и называются двумя разными словами romance и novel. Если бы эти два жанра и на других языках назывались двумя разными словами, то, конечно, никому и в голову не пришло бы сопоставить "саги об исландцах" с рыцарским романом о Тристане и Изольде, потому что саги имеют общее только с реалистическим романом и "романы" они только в этом смысле! Между тем предположение, что прообразом "саг об исландцах" был роман о Тристане и Изольде, очевидно, основано только на том, что и эти саги, и роман о Тристане и Изольде "романы"! Первое — невероятно.
В знаменитом описании праздника в Рейкьяхоларе "лживыми сагами" и это единственное место в древнеисландской литературе, где говорится о "лживых сагах", — названы типичные "саги о древних временах" — произведения, изобилующие трафаретно фантастическими приключениями и явно неправдоподобные, но отнюдь не "саги об исландцах", произведения, в основном правдоподобные даже с нашей современной точки зрения, а, учитывая суеверия и верования людей XIII в. Известно, что "саги об исландцах" использовались как надежные источники теми, кто, как они сами заявляли, хотели быть "правдивыми" и кому современные исследователи верят как "историкам". Это относится прежде всего к Стурле Тордарсону, который писал такие общепризнанно "исторические" произведения, как "Сага об исландцах" из "Стурлунги", "Сага о Хаконе Хаконарсоне" и "Книга о заселении страны" 7. Люди XIII в.
Эта техника позволяет современным ученым отделять историю от вымысла, но, по-видимому, в то же время заставляет их забывать, что исландцы XIII в. Нельзя ли предположить, однако, что, хотя слушатели или читатели "саг об исландцах" и принимали их просто за правду — как и все в Исландии вплоть до самого недавнего времени, — те, кто писали эти саги, все же знали, что они неправда, и сознательно старались обмануть своих читателей, придавая вымыслу возможно большее правдоподобие? Такое предположение опровергается, однако, тем, что именно те, кто писали саги, и прежде всего тот же Стурла Тордарсон, явно принимали "саги об исландцах" за правду — они ссылались на эти саги как на правдивые источники, а ведь они не могли не знать, за что принимали свои произведения те, кто их писали. Литературное произведение — это не вещь в себе, а нечто, подразумевающее определенное восприятие.
Произведение, представляющее собой сознательный художественный вымысел, как правило, и рассчитано на то, чтобы быть принятым за художественный вымысел. Но "саги об исландцах", очевидно, не принадлежат к таким произведениям. Если такое произведение принимают за правду в собственном смысле слова, как это бывает иногда с людьми, совсем не искушенными в литературе, то оно не "сработало" в своей собственной функции, осталось непонятым. Если литературное произведение, представляющее собой сознательный вымысел, и рассчитано на то, чтобы его приняли за правду в собственном смысле слова, то это — мистификация, сравнительно редкий вид художественного вымысла.
Вымысел в сагах — это, так сказать, "скрытый вымысел", т. Синкретическая правда, поскольку она была единственно возможной, должна была быть значительно шире, чем любая из двух правд современного человека. Ведь она включала в себя и то, что с современной точки зрения только правдоподобно, только художественная правда, а не правда в собственном смысле слова. Для современного человека все, рассказываемое о прошлом, — это непременно либо историческая правда, либо художественная.
Ему поэтому очень трудно представить себе правду, которая ни то, ни другое, ни нечто среднее. Однако некоторое представление об отношении тех, кто создавали сагу, к рассказываемому, о мере их свободы по отношению к тому, что представлялось им правдой, дают рассказы об одном и том же событии в двух разных сагах, пересказы в прозе стихов, цитируемых в саге, разные редакции той же саги. Еще показательнее параллельные саги о том же норвежском короле, т. Очевидно, что Снорри считал свой рассказ не свободным вымыслом, а правдой, несмотря на то что он, как установлено, придумывал диалоги, речи, бытовые детали, фон событий, психологические мотивировки, вводил персонажей или литературные мотивы, которые казались ему правдоподобными и, следовательно, допустимыми в пределах правды.
Ясно, что такого же рода скрытый вымысел был уже и в его источниках, письменных или устных. Ясно также, что хотя последовательные пересказы того же самого сохранились только в "сагах о королях" в силу их особого значения, "саги об исландцах" должны содержать аналогичный скрытый вымысел, в той мере, в какой они тоже синкретическая правда 8. Представление о том, что такое синкретическая правда, могут дать также пережитки этой правды, широко представленные и в современной жизни, например в бытовой передаче разговора, бытовом рассказе очевидца и т. Ведь никакой разговор не может быть воспроизведен точно, как правда в собственном смысле слова, если он не записан на магнитофон.
Никакой очевидец не может запомнить все детали события, и люди часто видят или слышат то, что хотят увидеть или услышать, а не то, что они видят или слышат на самом деле. Особенно много вымысла содержат бытовые рассказы о виденном во сне. Сновидения обычно настолько иррациональны и настолько плохо удерживаются в памяти, что сколько-нибудь правдиво рассказать их содержание и нельзя. К тому же здесь невозможен никакой контроль.
Неудивительно поэтому, что и в литературе сновидения, как правило, очень условны и совсем не похожи на то, что люди в действительности видят во сне. В частности, и в "сагах об исландцах" сны — это, пожалуй, наиболее условное в них.
Другими словами, для современного человека, с одной стороны, возможна правда о прошлом, которая, как ему самому известно, — неправда, а с другой стороны, для него несовместимы искусство и в собственном смысле слова правда. Две правды, о которых идет речь, не только друг друга подразумевают, обусловливают и ограничивают, но они и противоположны. Резкая и четкая граница лежит между ними.
Что-либо промежуточное или среднее между ними невозможно, как невозможно нечто среднее между тем, что было в действительности, и тем, чего в действительности не было, а только могло бы быть. Роман, повествующий о подлинных событиях или действительно существовавших людях, — это роман в совершенно такой же степени, как и всякий другой. Если в романе и есть правда в собственном смысле слова взятые из жизни факты и т. Один и тот же автор может, конечно, написать и исследование, и роман. Но не может историческое исследование быть одновременно романом, точно так же, как исторический роман — это всегда роман, а не исследование.
В литературе о сагах, как правило, молчаливо предполагается, что две формы правды о прошлом, характерные для сознания современного человека, существовали и в сознании людей древнеисландского общества. В соответствии с этим рассказываемое в сагах истолковывается одним из трех способов. Оно либо истолковывается как историческая правда. Тогда оно анализируется методами современной исторической науки: проверяется хронология, проводится сопоставление с показаниями других источников и т. Либо рассказываемое в сагах истолковывается как художественная правда.
Тогда оно анализируется как художественная литература нашего времени, т. Либо, и всего чаще, рассказываемое в сагах истолковывается как нечто среднее между исторической и художественной правдой, т. Все концепции развития древнеисландской литературы, все классификации саг, все оценки сущности каждой из них сводятся к такому подведению под одну из двух привычных для современного человека рубрик, соответствующих двум описанным выше формам правды. Существовали ли, однако, эти две формы правды в сознании людей древнеисландского общества? Множество фактов говорит в пользу того, что для людей древнеисландского общества существовала только одна форма правды, так сказать "синкретическая правда".
Тот, кто сообщал синкретическую правду о прошлом, стремился одновременно и к точности, и к воспроизведению действительности во всей ее живой полноте. Но тем самым это была не только правда в собственном смысле слова, но также искусство или органическое сочетание того, что в сознании современного человека несочетаемо. Синкретическая правда нечто навсегда утраченное. Она отнюдь не нечто среднее между двумя другими правдами. Она гораздо богаче и содержательнее обеих современных правд.
Она в корне отлична от них обеих. Она — нечто третье. Поэтому пытаться определить, что в сагах — историческая правда, а что — художественная, значит искать различие, в отсутствии которого и заключается сущность представленной в сагах правды. О том, что в сознании людей древнеисландского общества существовала только одна форма правды, говорят прежде всего данные языка 5. Такие понятия, как "историческая правда", "художественная правда", "художественный вымысел", которые легко могут быть выражены на любом современном языке, в том числе и на современном исландском, не находили никакого выражения в древнеисландском и, следовательно, не существовали для людей того времени.
В древнеисландском были только слова и выражения, которые всего ближе по значению к современным "правда" и "ложь". Однако у этих слов было явно более широкое значение, чем у соответствующих слов в современных европейских языках, так как они могли относиться и к тому, что с современной точки зрения надо назвать "художественной правдой" или "художественным вымыслом", но никак не просто "правдой" или "ложью". Можно было бы предположить, что к понятиям "художественная правда", "художественный вымысел" и т. А в рассказе о быке Брандкросси есть такое высказывание: "Хотя некоторым кажется этот рассказ сомнительным, слушать его забавно er gaman at heyra hana ". В обоих случаях речь идет о произведениях, правдивость которых, видимо, вызывала сомнения в силу их явного неправдоподобия.
Однако в "сагах о епископах", т. Так что древнеисландские слова, которые мы переводим как "забавный", явно не имеют ничего общего с современным словом "художественный". Не было в древнеисландском и никаких слов, обозначающих произведения, которые претендуют на то, что они только историческая правда или только художественная правда. Ничего аналогичного таким современным обозначениям литературных произведений, как "роман", "повесть", "рассказ", "новелла", "драма" и т. Поэтому утверждать, например, что "автор этой саги хотел написать роман, а не историческое исследование" — а такие утверждения нередко встречаются в современных работах о "сагах об исландцах" — так же абсурдно, как приписывать автору саги понимание того, что такое сценарий кинофильма или телевизионный спектакль.
В древнеисландском языке существовало универсальное слово "сага" saga, очевидно, от segja "говорить" , которое обозначало любое как письменное, так и устное повествование. Исходным его значением было, вероятно, "сказанное", "высказывание". Это слово могло обозначать и сами события, о которых повествуется. И так как события, о которых повествуется в саге, это всего чаще распря, saga может значить "распря". Но в то время как в современном исландском у этого слова есть два четко различающихся значения "сага как литературное произведение" и "история как наука", в древнеисландском нет пи малейшего следа такого различия.
Считалось ли повествование правдивым или лживым, оно одинаково называлось этим словом. В новоисландском это слово действительно приобрело значение "наука", "ученость". В древнеисландском, однако, оно явно обозначало любые знания, в частности знание саг, как устных, так и письменных, а могло оно значить также "писания", "заклинания" и "стихотворение". Но дело в том, что эта "научность" Ари — его индивидуальная особенность, а вовсе не свойство якобы существовавшего в то время научного жанра. Древнеисландские переводные повествования, как исторические, так и неисторические, тоже обозначались словом saga.
Их было настолько много, что запросто можно запутаться и вообще потерять нить рассказа. Хронология саг строго выдержана. Всегда можно понять, о каком отрезке времени идет речь. В произведениях нередко можно встретить фантастические элементы например, борьбу с нежитью, привидениями. Отношениям уделяется недостаточно внимания, по сравнению с более поздней литературой.
Разновидности Понять, что такое сага, невозможно без знакомства с древнеисландскими памятниками литературы. Традиционно они делились на несколько циклов в зависимости от времени, тематики. Вот лучшие саги того периода: 1. Саги об исландцах повествование об отношениях внутри рода и между ними : ""Сага о Ньяле""; ""Сага о людях из Лососьей долины"" и т. Саги о древних временах основаны на мифах и сказаниях североевропейских народов : ""Сага о Вёльсунгах""; 3.
Переводные саги рассказывают о событиях вне родной земли : ""Сага о троянцах""; ""Сага о римлянах"". Саги о королях поскольку Исландия была страной без монархической власти, в этот цикл были включены повествования об истории Норвегии и Дании : ""Сага о Кнютлингах""; 5.
Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А. Кюсю, административный центр префектуры Сага. Машиностроительная, хлопчатобумажная, фарфоро керамическая промышленность. В древнескандинавской поэзии народное сказание, былина, памятник мифологического или легендарно исторического характера ист.
Сага о Фритиофе.