Новости мастер и маргарита эпиграф к роману

Михаил Булгаков работал над романом «Мастер и Маргарита» двенадцать лет: с 1928 года и до февраля 1940-го, в несколько этапов, с перерывами и параллельно с другими текстами. Мастер и Маргарита. последний, созданный писателем. Работа над ним велась вплоть до его кончины.

Мастер и Маргарита. Фразы из романа

  • Тема: - Роль эпиграфа в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита»
  • Мастер и Маргарита Михаил Булгаков Эпиграф
  • Литературная мистификация
  • ТАЙНЫЙ СМЫСЛ РОМАНА БУЛГАКОВА

Эпиграф к произведению мастер и маргарита. Значение эпиграфа в романе «Мастер и Маргарита

Иешуа не знает ничего иного, кроме одинокого земного пути, — и на исходе его ждет мучительная смерть, но отнюдь не Воскресение. Сын Божий — высший образец смирения, смиряя Свою Божественную силу. Он принял поругание и смерть по доброй воле и во исполнение воли Отца Своего Небесного. Иешуа не знает своего отца и не несет смирения в себе. Он жертвенно несет свою правду, но жертва эта не более чем романтический порыв плохо представляющего свое будущее человека. Христос знал, что Его ждет. Иешуа такого знания лишен, он простодушно просит Пилата: «А ты бы меня отпустил, игемон... Пилат и впрямь готов был бы отпустить нищего проповедника, и лишь примитивная провокация Иуды из Кириафа решает исход дела к невыгоде Иешуа.

Поэтому у Иешуа нет не только волевого смирения, но и подвига жертвенности. Ну и, наконец, булгаковскому Иешуа 27 лет, в то время как библейскому Иисусу — 33. Иешуа — художественный, неканонический «двойник» Иисуса Христа. А поскольку он всего лишь человек, а не сын Божий, то он по духу более близок Мастеру, с которым, как мы уже отмечали, у него много общего. Мотив зеркала в романе Образ зеркала в литературе является средством выразительности, несущим ассоциативную нагрузку. Из всех предметов интерьера зеркало — наиболее загадочный и мистический предмет, который во все времена был окружен ореолом мистики и тайны. Жизнь современного человека невозможно представить без зеркала.

Обыкновенное зеркало, скорее всего было первым волшебным предметом, созданным человеком. Самое древнее объяснение мистических свойств зеркал принадлежит Парацельсу, который считал зеркала тоннелем, соединяющим материальный и тонкий миры. Это, по мнению средневекового ученого, и галлюцинации, и видения, и голоса, и странные звуки, и внезапный холод, и ощущение чьего-то присутствия — в общем, все, что имеет мощное влияние на психику человека. На Руси очень широкое распространение получило гадание: два зеркала направляли друг на друга, расставляли горящие свечи и внимательно смотрели в зеркальный коридор, надеясь увидеть свою судьбу. До начала гадания следовало закрыть иконы, снять крестик и засунуть его под пятку, то есть полностью отказаться от всех священных сил. Возможно поэтому существует поверье, будто бы зеркало людям дал Дьявол, чтоб они не томились в одиночестве и имели возможность разговаривать сами с собой. Булгакова мотив зеркала сопровождает появление нечистой силы, связь с потусторонним миром и чудеса.

В самом начале романа «Мастер и Маргарита» на Патриарших прудах роль зеркала выполняют стекла домов. Вспомним появление Воланда: «Он остановил свой взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла начали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки». С помощью зеркала Воланд и его свита проникают в квартиру Степы Лиходеева: «Тут Степа повернулся от аппарата и в зеркале, помещавшемся в передней, давно не вытираемом ленивой Груней, отчетливо увидел какого-то странного субъекта — длинного, как жердь, и в пенсне ах, если бы здесь был Иван Николаевич! Он узнал бы этого субъекта сразу. А тот отразился и тотчас пропал. Степа в тревоге поглубже заглянул в переднюю, и вторично его качнуло, ибо в зеркале прошел здоровенный черный кот и также пропал. А вскоре после этого… «…прямо из зеркала трюмо вышел маленький, но необыкновенно широкоплечий, в котелке на голове и с торчащим изо рта клыком».

Зеркало появляется в ключевых эпизодах романа: в ожидании вечера Маргарита весь день проводит перед зеркалом; смерть Мастера и Маргариты сопровождает разбитое, изломанное отражение солнца в стеклах домов; пожар в «нехорошей квартире» и разгром Торгсина также связаны с разбитыми зеркалами: «Зазвенели и посыпались стекла в выходных зеркальных дверях», «треснуло звездами зеркало на камине». Философские диалоги в романе Одна из особенностей жанровой структуры «Мастера и Маргариты» - философские диалоги, которые создают напряженное нравственно-философское, религиозное поле, многообразие образов идей романа. Диалоги предельно обостряют, драматизируют романное действие. Когда сталкиваются полярные точки зрения на мир, исчезает повествование и возникает драматургия. Мы уже не видим писателя за страницами романа, мы сами становимся участниками сценического действа. Философские диалоги возникают с первых страниц романа. Так, разговор Ивана и Берлиоза с Воландом является экспозицией и одновременно завязкой произведения.

Кульминация — допрос Понтием Пилатом Иешуа. Развязка — встреча Левия Матвея и Воланда. Эти три диалога являются целиком философскими. В самом начале романа Берлиоз говорит с Иванушкой об Иисусе. В разговоре отрицается вера в Бога, возможность рождения Христа. Воланд, подключившийся к разговору, сразу переводит беседу в философское русло: «Но, позвольте вас спросить... Берлиоз отвечает вполне в соответствии с кантовым «чистым разумом»: «Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования Бога быть не может».

Воланд углубляется в историю вопроса, припоминая моральное «шестое доказательство» Иммануила Канта. Редактор с улыбкой возражает собеседнику: «Доказательство Канта... Демонстрируя свою ученость, он ссылается на авторитет Шиллера и Штрауса, критиков подобного доказательства. Между репликами диалога то и дело внедряется внутренняя речь Берлиоза, сполна выражающая его психологический дискомфорт. Иван Николаевич Бездомный в резко наступательном тоне выдает на первый взгляд не существенные для философской беседы тирады, выступая стихийным оппонентом обоим собеседникам: «Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! Он вновь и вновь обращается к вопросу о Боге: «…ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле? Мы уже упоминали, что кроме обычных реплик прямой речи Булгаков водит в диалог новый элемент — внутреннюю речь, которая становится диалогической не только с «точки зрения» читателя, но и кругозора героя.

Воланд «читает мысли» своих собеседников. Их внутренние реплики, не предназначенные для диалога, находят ответную реакцию в философской беседе. Диалог продолжается в главе третьей и ведется уже под сильным воздействием произнесенного рассказа. Собеседники согласны друг с другом в одном убеждении: «... Далее Воланд проявляет себя неожиданным философским вопросом: «А дьявола тоже нет? Нету никакого дьявола» - категорично заявляет Бездомный. Разговор о дьяволе Воланд завершает в назидание приятелям: «Но умоляю вас на прощание, поверьте хоть в то, что дьявол существует!..

Имейте в виду, что на это существует седьмое доказательство, и уж самое надежное! И вам оно сейчас будет представлено». Булгаков в этом философском диалоге «решал» богословские и историософские вопросы, отраженные в художественно-философском построении романа. Его Мастер создавал историческую версию событий в Ершалаиме. Вопрос о том, насколько она соответствовала воззрениям Булгакова, прямо зависит от развития авторской мысли в «двойном романе». Сцена Иешуа и Пилата — центр морально-философского конфликта, кульминация как романа Мастера, так и романа самого Булгакова. Иешуа признается Пилату в своем одиночестве: «Я один в мире».

Диалог принимает философскую остроту, когда Иешуа провозглашает, «что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины». Пилат видит, что говорит с «философом», с этим именем обращается к собеседнику и главный свой вопрос формулирует философски: «Что такое истина? Прокуратор на одну из реплик арестанта, что «злых людей нет на свете», отвечает глубокомысленной усмешкой: «Впервые слышу об этом... В «Мастере и Маргарите» не раз показана нравственная ущербность того, кто спешит наречь оппонента безумцем вспомним Берлиоза. По ходу допроса собеседник Пилата становится более непреклонен в отстаивании своей позиции. Прокуратор умышленно и язвительно переспрашивает его: «И настанет царство истины? Спор об истине и добре, человеческой судьбе в мире получает неожиданное продолжение в споре о том, кто обладает конечной властью определять их.

В романе предстает еще один непримиримый философский поединок. Он является смысловым завершением разговора Берлиоза, Бездомного и Воланда о Боге и дьяволе. Развязка — философский диалог Воланда и Левия Матвея, в репликах которого предопределен итог земного пути Мастера и Маргариты. Нигде в романе не говорится о каком-либо «равновесии» добра и зла, света и теней, света и тьмы. Проблема эта явственно определена лишь в этом диалоге и окончательно не разрешена автором.

Недовольные жизнью люди были во все времена.

Даже когда в стране всё было хорошо. Но писатель считает, что не нужно впадать в уныние и пессимизм ни при каких обстоятельствах. В любой ситуации, даже совсем уж плачевной, необходимо искать плюсы. Радоваться как минимум тому, что живёте в настолько красивом и неповторимом мире. О том, что нужно принять любые обстоятельства и жить с ними Цитаты "Мастера и Маргариты" Булгакова до сих пор проходят в школах. По мнению писателя, не нужно вспоминать, как хорошо было когда-то.

Жить необходимо сегодняшним днём. Если ситуация изменилась в худшую сторону, то нельзя отчаиваться и грустить из-за этого. Новые обстоятельства нужно принять и постараться превратить в свою победу. Только так можно оставаться счастливым.

Москва — Ершалаим: Путеводитель по роману М. В ранних редакциях он дан по-немецки. Вероятно, прозаический перевод принадлежит самому Булгакову:...

Это предположение, помимо того, что эпиграф не повторяет ни один из известных переводов «Фауста», подтверждается и тем, что в редакции 1938 г.

Люди, как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота.

Ну, легкомысленны… ну, что ж… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их… Я надломлен, хочу в бронированную камеру. Нет документа, нет и человека. Ваше присутствие на похоронах отменяется.

Я не знаю, кто подвесил твой язык, но подвешен он хорошо. Меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал. Каждый украшает себя, чем может.

Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. Меня охватила грусть перед дальней дорогой. Не правда ли, мессир, она вполне естественна, даже тогда, когда человек знает, что в конце этой дороги ждет счастье?

Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила. Так что заседание не состоится. Ну, чего не знаем, за то не ручаемся.

Единственное, что он сказал, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость. Приятно слышать, что вы так вежливо обращаетесь с котом. Котам обычно почему-то говорят «ты», хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудершафта.

Я не могу удрать отсюда не потому, что высоко, а потому, что удирать мне некуда. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах. Однако умные люди на то и умны, чтобы разбираться в запутанных вещах.

Моя драма в том, что я живу с тем, кого я не люблю, но портить ему жизнь считаю делом недостойным. Я от него ничего не видела, кроме добра… Мы разговаривали так, как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много лет. Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а… как бы выразиться… заинтересовал, что ли.

И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи.

9 непонятных слов из «Мастера и Маргариты»: что такое «примус», кто такой «регент» и не только

Вряд ли сам Михаил Афанасьевич Булгаков, работая над своим романом «Мастер и Маргарита» полагал, что создаёт произведение, которое попадёт в списки самых читаемых книг мира и станет предметом споров не только литературных критиков, но и философов. Роман «Мастер и Маргарита» Михаил Афанасьевич Булгаков начал писать в конце 20-х годов прошлого века и так и не успел окончить. Эпиграфом к произведению служит цитата из «Фауста» Гёте: «Так кто ж ты наконец?

Цитаты из «Мастера и Маргариты» о любви

  • 45 знаменитых цитат из романа "Мастер и Маргарита" Михаила Булгакова - Интересная жизнь
  • История одной книги: «Мастер и Маргарита»
  • Смотрите также
  • Из какого произведения взят эпиграф к роману "Мастер и Маргарита"?
  • Содержание

История одной книги: «Мастер и Маргарита»

одного из персонажей драмы И. Гете “Фауст”. В финале романа по дороге к своему будущему жилищу Мастер и Маргарита переходят «каменистый мшистый мостик» — и именно этим словом обозначена важная деталь её давнего тревожного сна. Краткое содержание романа «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова — это возможность за 15 минут прочитать все произведение и получить ответы на все основные вопросы по сюжету, персонажам и основным главам.

«Мастер и Маргарита». Краткое содержание. Весь роман по главам за 15 минут

Злая вороная взмокшая лошадь шарахнулась, поднялась на дыбы. Вбросив меч в ножны, командир ударил плетью лошадь по шее, выровнял ее и поскакал в переулок, переходя в галоп. За ним по три в ряд полетели всадники в туче пыли, запрыгали кончики легких бамбуковых пик, мимо прокуратора понеслись казавшиеся особо смуглыми под белыми тюрбанами лица с весело оскаленными, сверкающими зубами. Поднимая до неба пыль, ала ворвалась в переулок, и мимо Пилата последним проскакал солдат с пылающей на солнце трубою за спиной. Закрываясь от пыли рукой и недовольно морща лицо, Пилат двинулся дальше, устремляясь к воротам дворцового сада, а за ним двинулся легат, секретарь и конвой. Было около десяти часов утра. Глава 3. Седьмое доказательство — Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Николаевич, — сказал профессор. Поэт провел рукою по лицу, как человек, только что очнувшийся, и увидел, что на Патриарших вечер. Вода в пруде почернела, и легкая лодочка уже скользила по ней, и слышался плеск весла и смешки какой-то гражданки в лодочке.

В аллеях на скамейках появилась публика, но опять-таки на всех трех сторонах квадрата, кроме той, где были наши собеседники. Небо над Москвой как бы выцвело, и совершенно отчетливо была видна в высоте полная луна, но еще не золотая, а белая. Дышать стало гораздо легче, и голоса под липами звучали мягче, по-вечернему. А может, это и не он рассказывал, а просто я заснул и все это мне приснилось? Это может кто подтвердить! Те наклонились к нему с обеих сторон, и он сказал, но уже без всякого акцента, который у него, черт знает почему, то пропадал, то появлялся: — Дело в том... И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас — никому ни слова и полный секрет!.. Наступило молчание, и Берлиоз побледнел. Вот так история!

Берлиоз тотчас сообразил, что следует делать. Откинувшись на спинку скамьи, он за спиною профессора замигал Бездомному, — не противоречь, мол, ему, — но растерявшийся поэт этих сигналов не понял. Даже очень возможно, и Понтий Пилат, и балкон, и тому подобное... А вы одни приехали или с супругой? Вы где остановились? Нигде, — ответил полоумный немец, тоскливо и дико блуждая зеленым глазом по Патриаршим прудам. А в «Метрополе» чудесные номера, это первоклассная гостиница... Перестаньте вы психовать. Тут безумный расхохотался так, что из липы над головами сидящих выпорхнул воробей.

Ведь вы не знаете города... План Берлиоза следует признать правильным: нужно было добежать до ближайшего телефона-автомата и сообщить в бюро иностранцев о том, что вот, мол, приезжий из-за границы консультант сидит на Патриарших прудах в состоянии явно ненормальном. Так вот, необходимо принять меры, а то получается какая-то неприятная чепуха. Ну что же, позвоните, — печально согласился больной и вдруг страстно попросил: — Но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то, что дьявол существует! О большем я уж вас и не прошу. Имейте в виду, что на это существует седьмое доказательство, и уж самое надежное! И вам оно сейчас будет предъявлено. А профессор тотчас же как будто выздоровел и посветлел. Тот вздрогнул, обернулся, но успокоил себя мыслью, что его имя и отчество известны профессору также из каких-нибудь газет.

А профессор прокричал, сложив руки рупором: — Не прикажете ли, я велю сейчас дать телеграмму вашему дяде в Киев? И опять передернуло Берлиоза. Откуда же сумасшедший знает о существовании Киевского дяди? Ведь об этом ни в каких газетах, уж наверно, ничего не сказано. Эге-ге, уж не прав ли Бездомный? А ну как документы эти липовые? Ах, до чего странный субъект. Звонить, звонить! Сейчас же звонить!

Его быстро разъяснят! И, ничего не слушая более, Берлиоз побежал дальше. Тут у самого выхода на Бронную со скамейки навстречу редактору поднялся в точности тот самый гражданин, что тогда при свете солнца вылепился из жирного зноя. Только сейчас он был уже не воздушный, а обыкновенный, плотский, и в начинающихся сумерках Берлиоз отчетливо разглядел, что усишки у него, как куриные перья, глазки маленькие, иронические и полупьяные, а брючки клетчатые, подтянутые настолько, что видны грязные белые носки. Михаил Александрович так и попятился, но утешил себя тем соображением, что это глупое совпадение и что вообще сейчас об этом некогда размышлять. Прямо, и выйдете куда надо. С вас бы за указание на четверть литра... Берлиоз не стал слушать попрошайку и ломаку регента, подбежал к турникету и взялся за него рукой. Повернув его, он уже собирался шагнуть на рельсы, как в лицо ему брызнул красный и белый свет: загорелась в стеклянном ящике надпись «Берегись трамвая!

Тотчас и подлетел этот трамвай, поворачивающий по новопроложенной линии с Ермолаевского на Бронную. Повернув и выйдя на прямую, он внезапно осветился изнутри электричеством, взвыл и наддал. Осторожный Берлиоз, хоть и стоял безопасно, решил вернуться за рогатку, переложил руку на вертушке, сделал шаг назад. И тотчас рука его скользнула и сорвалась, нога неудержимо, как по льду, поехала по булыжнику, откосом сходящему к рельсам, другую ногу подбросило, и Берлиоза выбросило на рельсы. Стараясь за что-нибудь ухватиться, Берлиоз упал навзничь, несильно ударившись затылком о булыжник, и успел увидеть в высоте, но справа или слева — он уже не сообразил, — позлащенную луну. Он успел повернуться на бок, бешеным движением в тот же миг подтянув ноги к животу, и, повернувшись, разглядел несущееся на него с неудержимой силой совершенно белое от ужаса лицо женщины-вагоновожатой и ее алую повязку. Берлиоз не вскрикнул, но вокруг него отчаянными женскими голосами завизжала вся улица. Вожатая рванула электрический тормоз, вагон сел носом в землю, после этого мгновенно подпрыгнул, и с грохотом и звоном из окон полетели стекла. Тут в мозгу Берлиоза кто-то отчаянно крикнул — «Неужели?..

Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку Патриаршей аллеи выбросило на булыжный откос круглый темный предмет. Скатившись с этого откоса, он запрыгал по булыжникам Бронной. Это была отрезанная голова Берлиоза. Глава 4. Погоня Утихли истерические женские крики, отсверлили свистки милиции, две санитарные машины увезли: одна — обезглавленное тело и отрезанную голову в морг, другая — раненную осколками стекла красавицу вожатую, дворники в белых фартуках убрали осколки стекол и засыпали песком кровавые лужи, а Иван Николаевич как упал на скамейку, не добежав до турникета, так и остался на ней. Несколько раз он пытался подняться, но ноги его не слушались — с Бездомным приключилось что-то вроде паралича. Поэт бросился бежать к турникету, как только услыхал первый вопль, и видел, как голова подскакивала на мостовой. От этого он до того обезумел, что, упавши на скамью, укусил себя за руку до крови. Про сумасшедшего немца он, конечно, забыл и старался понять только одно, как это может быть, что вот только что он говорил с Берлиозом, а через минуту — голова...

Взволнованные люди пробегали мимо поэта по аллее, что-то восклицая, но Иван Николаевич их слов не воспринимал. Однако неожиданно возле него столкнулись две женщины, и одна из них, востроносая и простоволосая, закричала над самым ухом поэта другой женщине так: — Аннушка, наша Аннушка! С садовой! Это ее работа! Взяла она в бакалее подсолнечного масла, да литровку-то о вертушку и разбей! Всю юбку изгадила... Уж она ругалась, ругалась! А он-то, бедный, стало быть, поскользнулся да и поехал на рельсы... Из всего выкрикнутого женщиной в расстроенный мозг Ивана Николевича вцепилось одно слово: «Аннушка»...

К слову «Аннушка» привязались слова «подсолнечное масло», а затем почему-то «Понтий Пилат». Пилата поэт отринул и стал вязать цепочку, начиная со слова «Аннушка». И цепочка эта связалась очень быстро и тотчас привела к сумасшедшему профессору. Да ведь он же сказал, что заседание не состоится, потому что Аннушка разлила масло. И, будьте любезны, оно не состоится! Этого мало: он прямо сказал, что Берлиозу отрежет голову женщина?! Да, да, да! Ведь вожатая была женщина?! Что же это такое?

Не оставалось даже зерна сомнения в том, что таинственный консультант точно знал заранее всю картину ужасной смерти Берлиоза. Тут две мысли пронизали мозг поэта. Первая: «Он отнюдь не сумасшедший! Все это глупости! Это мы узнаем! Сделав над собой великое усилие, Иван Николаевич поднялся со скамьи и бросился назад, туда, где разговаривал с профессором. И оказалось, что тот, к счастью, еще не ушел. На Бронной уже зажглись фонари, а над Патриаршими светила золотая луна, и в лунном, всегда обманчивом, свете Ивану Николаевичу показалось, что тот стоит, держа под мышкою не трость, а шпагу. Отставной втируша-регент сидел на том самом месте, где сидел еще недавно сам Иван Николаевич.

Теперь регент нацепил себе на нос явно не нужное пенсне, в котором одного стекла вовсе не было, а другое треснуло. От этого клетчатый гражданин стал еще гаже, чем был тогда, когда указывал Берлиозу путь на рельсы. С холодеющим сердцем Иван приблизился к профессору и, взглянув ему в лицо, убедился в том, что никаких признаков сумасшествия нет и не было. Иностранец насупился, глянул так, как будто впервые видит поэта, и ответил неприязненно: — Не понимай... Вы не немец и не профессор! Вы — убийца и шпион! Загадочный профессор брезгливо скривил и без того кривой рот и пожал плечами. За это с вас строжайше спросится! Иван почувствовал, что теряется.

Задыхаясь, он обратился к регенту: — Эй, гражданин, помогите задержать преступника! Вы обязаны это сделать! Регент чрезвычайно оживился, вскочил и заорал: — Где твой преступник? Где он? Иностранный преступник? Ежели он преступник, то первым долгом следует кричать: «Караул! А ну, давайте вместе! Растерявшийся Иван послушался шуткаря-регента и крикнул «караул! Одинокий, хриплый крик Ивана хороших результатов не принес.

Две каких-то девицы шарахнулись от него в сторону, и он услышал слово «пьяный». Иван кинулся вправо, и регент — тоже вправо! Иван — влево, и тот мерзавец туда же. Иван сделал попытку ухватить негодяя за рукав, но промахнулся и ровно ничего не поймал. Регент как сквозь землю провалился. Иван ахнул, глянул вдаль и увидел ненавистного неизвестного. Тот был уже у выхода в Патриарший переулок, и притом не один. Более чем сомнительный регент успел присоединиться к нему. Но это еще не все: третьим в этой компании оказался неизвестно откуда взявшийся кот, громадный, как боров, черный, как сажа или грач, и с отчаянными кавалерийскими усами.

Тройка двинулась в Патриарший, причем кот тронулся на задних лапах. Иван устремился за злодеями вслед и тотчас убедился, что догнать их будет очень трудно. Тройка мигом проскочила по переулку и оказалась на Cпиридоновке. Сколько Иван не прибавлял шагу, расстояние между преследуемыми и им ничуть не сокращалось. И не успел поэт опомниться, как после тихой Cпиридоновки очутился у Никитских ворот, где положение его ухудшилось. Тут уж была толчея, Иван налетел на кой-кого из прохожих, был обруган. Злодейская же шайка к тому же здесь решила применить излюбленный бандитский прием — уходить врассыпную. Регент с великой ловкостью на ходу ввинтился в автобус, летящий к Арбатской площади, и ускользнул. Потеряв одного из преследуемых, Иван сосредоточил свое внимание на коте и видел, как этот странный кот подошел к подножке моторного вагона «А», стоящего на остановке, нагло отсадил взвизгнувшую женщину, уцепился за поручень и даже сделал попытку всучить кондукторше гривенник через открытое по случаю духоты окно.

Поведение кота настолько поразило Ивана, что он в неподвижности застыл у бакалейного магазина на углу и тут вторично, но гораздо сильнее, был поражен поведением кондукторши. Та, лишь только увидела кота, лезущего в трамвай, со злобой, от которой даже тряслась, закричала: — Котам нельзя! С котами нельзя! Слезай, а то милицию позову! Ни кондукторшу, ни пассажиров не поразила самая суть дела: не то, что кот лезет в трамвай, в чем было бы еще полбеды, а то, что он собирается платить! Кот оказался не только платежеспособным, но и дисциплинированным зверем. При первом же окрике кондукторши он прекратил наступление, снялся с подножки и сел на остановке, потирая гривенником усы. Но лишь кондукторша рванула веревку и трамвай тронулся, кот поступил как всякий, кого изгоняют из трамвая, но которому все-таки ехать-то надо. Пропустив мимо себя все три вагона, кот вскочил на заднюю дугу последнего, лапой вцепился в какую-то кишку, выходящую из стенки, и укатил, сэкономив, таким образом, гривенник.

Занявшись паскудным котом, Иван едва не потерял самого главного из трех — профессора. Но, по счастью, тот не успел улизнуть. Иван увидел серый берет в гуще в начале Большой Никитской, или Герцена. В мгновение ока Иван и сам оказался там. Однако удачи не было. Поэт и шагу прибавлял, и рысцой начинал бежать, толкая прохожих, и ни на сантиметр не приблизился к профессору. Как ни был расстроен Иван, все же его поражала та сверхъестественная скорость, с которой происходила погоня. И двадцати секунд не прошло, как после Никитских ворот Иван Николаевич был уже ослеплен огнями на Арбатской площади. Еще несколько секунд, и вот какой-то темный переулок с покосившимися тротуарами, где Иван Николаевич грохнулся и разбил колено.

Опять освещенная магистраль — улица Кропоткина, потом переулок, потом Остоженка и еще переулок, унылый, гадкий и скупо освещенный. И вот здесь-то Иван Николаевич окончательно потерял того, кто был ему так нужен. Профессор исчез. Иван Николаевич смутился, но ненадолго, потому что вдруг сообразил, что профессор непременно должен оказаться в доме N 13 и обязательно в квартире 47. Ворвавшись в подъезд, Иван Николаевич взлетел на второй этаж, немедленно нашел эту квартиру и позвонил нетерпеливо. Ждать пришлось недолго: открыла Ивану дверь какая-то девочка лет пяти и, ни о чем не справляясь у пришедшего, немедленно ушла куда-то. В громадной, до крайности запущенной передней, слабо освещенной малюсенькой угольной лампочкой под высоким, черным от грязи потолком, на стене висел велосипед без шин, стоял громадный ларь, обитый железом, а на полке над вешалкой лежала зимняя шапка, и длинные ее уши свешивались вниз. За одной из дверей гулкий мужской голос в радиоаппарате сердито кричал что-то стихами. Иван Николаевич ничуть не растерялся в незнакомой обстановке и прямо устремился в коридор, рассуждая так: «Он, конечно, спрятался в ванной».

В коридоре было темно. Потыкавшись в стены, Иван увидел слабенькую полоску света внизу под дверью, нашарил ручку и несильно рванул ее. Крючок отскочил, и Иван оказался именно в ванной и подумал о том, что ему повезло. Однако повезло не так уж, как бы нужно было! На Ивана пахнуло влажным, теплом и, при свете углей, тлеющих в колонке, он разглядел большие корыта, висящие на стене, и ванну, всю в черных страшных пятнах от сбитой эмали. Так вот, в этой ванне стояла голая гражданка, вся в мыле и с мочалкой в руках. Она близоруко прищурилась на ворвавшегося Ивана и, очевидно, обознавшись в адском освещении, сказала тихо и весело: — Кирюшка! Бросьте трепаться! Что вы, с ума сошли?..

Федор Иваныч сейчас вернется. Вон отсюда сейчас же! Недоразумение было налицо, и повинен в нем был, конечно, Иван Николаевич. Но признаться в этом он не пожелал и, воскликнув укоризненно: «Ах, развратница!.. В ней никого не оказалось, и на плите в полумраке стояло безмолвно около десятка потухших примусов. Один лунный луч, просочившись сквозь пыльное, годами не вытираемое окно, скупо освещал тот угол, где в пыли и паутине висела забытая икона, из-за киота которой высовывались концы двух венчальных свечей. Под большой иконой висела пришпиленная маленькая — бумажная. Никому не известно, какая тут мысль овладела Иваном, но только, прежде чем выбежать на черный ход, он присвоил одну из этих свечей, а также и бумажную иконку. Вместе с этими предметами он покинул неизвестную квартиру, что-то бормоча, конфузясь при мысли о том, что он только что пережил в ванной, невольно стараясь угадать, кто бы был этот наглый Кирюшка и не ему ли принадлежит противная шапка с ушами.

В пустынном безотрадном переулке поэт оглянулся, ища беглеца, но того нигде не было. Тогда Иван твердо сказал самому себе: — Ну конечно, он на Москве-реке! Следовало бы, пожалуй, спросить Ивана Николаевича, почему он полагает, что профессор именно на Москве-реке, а не где-нибудь в другом месте. Да горе в том, что спросить-то было некому. Омерзительный переулок был совершенно пуст. Через самое короткое время можно было увидеть Ивана Николаевича на гранитных ступенях амфитеатра Москвы-реки. Сняв с себя одежду, Иван поручил ее какому-то приятному бородачу, курящему самокрутку возле рваной белой толстовки и расшнурованных стоптанных ботинок. Помахав руками, чтобы остыть, Иван ласточкой кинулся в воду. Дух перехватило у него, до того была холодна вода, и мелькнула даже мысль, что не удастся, пожалуй, выскочить на поверхность.

Однако выскочить удалось, и, отдуваясь и фыркая, с круглыми от ужаса глазами, Иван Николаевич начал плавать в пахнущей нефтью черной воде меж изломанных зигзагов береговых фонарей. Когда мокрый Иван приплясал по ступеням к тому месту, где осталось под охраной бородача его платье, выяснилось, что похищено не только второе, но и первый, то есть сам бородач. Точно на том месте, где была груда платья, остались полосатые кальсоны, рваная толстовка, свеча, иконка и коробка спичек. Погрозив в бессильной злобе кому-то вдаль кулаком, Иван облачился в то, что было оставлено. Тут его стали беспокоить два соображения: первое, это то, что исчезло удостоверение МАССОЛИТа, с которым он никогда не расставался, и, второе, удастся ли ему в таком виде беспрепятственно пройти по Москве? Все-таки в кальсонах... Правда, кому какое дело, а все же не случилось бы какой-нибудь придирки или задержки. Иван оборвал пуговицы с кальсон там, где те застегивались у щиколотки, в расчете на то, что, может быть, в таком виде они сойдут за летние брюки, забрал иконку, свечу и спички и тронулся, сказав самому себе: — К Грибоедову! Вне всяких сомнений, он там.

Город уже жил вечерней жизнью. В пыли пролетали, бряцая цепями, грузовики, на платформах коих, на мешках, раскинувшись животами кверху, лежали какие-то мужчины. Все окна были открыты. В каждом из этих окон горел огонь под оранжевым абажуром, и из всех окон, из всех дверей, из всех подворотен, с крыш и чердаков, из подвалов и дворов вырывался хриплый рев полонеза из оперы «Евгений Онегин». Опасения Ивана Николаевича полностью оправдались: прохожие обращали на него внимание и оборачивались. Вследствие этого он решил покинуть большие улицы и пробираться переулочками, где не так назойливы люди, где меньше шансов, что пристанут к босому человеку, изводя его расспросами о кальсонах, которые упорно не пожелали стать похожими на брюки. Иван так и сделал и углубился в таинственную сеть Арбатских переулков и начал пробираться под стенками, пугливо косясь, ежеминутно оглядываясь, по временам прячась в подъездах и избегая перекрестков со светофорами, шикарных дверей посольских особняков. И на всем его трудном пути невыразимо почему-то мучил вездесущий оркестр, под аккомпанемент которого тяжелый бас пел о своей любви к Татьяне. Глава 5.

Было дело в Грибоедове Старинный двухэтажный дом кремового цвета помещался на бульварном кольце в глубине чахлого сада, отделенного от тротуара кольца резною чугунною решеткой. Небольшая площадка перед домом была заасфальтирована, и в зимнее время на ней возвышался сугроб с лопатой, а в летнее время она превращалась в великолепнейшее отделение летнего ресторана под парусиновым тентом. Дом назывался «домом Грибоедова» на том основании, что будто бы некогда им владела тетка писателя — Александра Сергеевича Грибоедова. Ну владела или не владела — мы того не знаем. Помнится даже, что, кажется, никакой тетки-домовладелицы у Грибоедова не было... Однако дом так называли. Более того, один московский врун рассказывал, что якобы вот во втором этаже, в круглом зале с колоннами, знаменитый писатель читал отрывки из «Горя от ума» этой самой тетке, раскинувшейся на софе, а впрочем, черт его знает, может быть, и читал, не важно это! Или: «Пойди к Берлиозу, он сегодня от четырех до пяти принимает в Грибоедове... Всякий, входящий в Грибоедова, прежде всего знакомился невольно с извещениями разных спортивных кружков и с групповыми, а также индивидуальными фотографиями членов МАССОЛИТа, которыми фотографиями были увешаны стены лестницы, ведущей во второй этаж.

На дверях первой же комнаты в этом верхнем этаже виднелась крупная надпись «Рыбно-дачная секция», и тут же был изображен карась, попавшийся на уду. На дверях комнаты N 2 было написано что-то не совсем понятное: «Однодневная творческая путевка. Обращаться к М. Следующая дверь несла на себе краткую, но уже вовсе непонятную надпись: «Перелыгино». Потом у случайного посетителя Грибоедова начинали разбегаться глаза от надписей, пестревших на ореховых теткиных дверях: «Запись в очередь на бумагу у Поклевкиной», «Касса», «Личные расчеты скетчистов»... Прорезав длиннейшую очередь, начинавшуюся уже внизу в швейцарской, можно было видеть надпись на двери, в которую ежесекундно ломился народ: «Квартирный вопрос». За квартирным вопросом открывался роскошный плакат, на котором изображена была скала, а по гребню ее ехал всадник в бурке и с винтовкой за плечами. Пониже — пальмы и балкон, на балконе — сидящий молодой человек с хохолком, глядящий куда-то ввысь очень-очень бойкими глазами и держащий в руке самопишущее перо. Подпись: «Полнообъемные творческие отпуска от двух недель рассказ-новелла до одного года роман, трилогия.

У этой двери также была очередь, но не чрезмерная, человек в полтораста. Всякий посетитель, если он, конечно, был не вовсе тупицей, попав в Грибоедова, сразу же соображал, насколько хорошо живется счастливцам — членам МАССОЛИТа, и черная зависть начинала немедленно терзать его. И немедленно же он обращал к небу горькие укоризны за то, что оно не наградило его при рождении литературным талантом, без чего, естественно, нечего было и мечтать овладеть членским МАССОЛИТским билетом, коричневым, пахнущим дорогой кожей, с золотой широкой каймой, — известным всей Москве билетом. Кто скажет что-нибудь в защиту зависти? Это чувство дрянной категории, но все же надо войти и в положение посетителя. Ведь то, что он видел в верхнем этаже, было не все и далеко еще не все. Весь нижний этаж теткиного дома был занят рестораном, и каким рестораном! По справедливости он считался самым лучшим в Москве. И не только потому, что размещался он в двух больших залах со сводчатыми потолками, расписанными лиловыми лошадьми с ассирийскими гривами, не только потому, что на каждом столике помещалась лампа, накрытая шалью, не только потому, что туда не мог проникнуть первый попавшийся человек с улицы, а еще и потому, что качеством своей провизии Грибоедов бил любой ресторан в Москве, как хотел, и что эту провизию отпускали по самой сходной, отнюдь не обременительной цене.

Поэтому нет ничего удивительного в таком хотя бы разговоре, который однажды слышал автор этих правдивейших строк у чугунной решетки Грибоедова: — Ты где сегодня ужинаешь, Амвросий? Арчибальд Арчибальдович шепнул мне сегодня, что будут порционные судачки а натюрель. Виртуозная штука! Ты хочешь сказать, Фока, что судачки можно встретить и в «Колизее». Но в «Колизее» порция судачков стоит тринадцать рублей пятнадцать копеек, а у нас — пять пятьдесят! Кроме того, в «Колизее» судачки третьедневочные, и, кроме того, еще у тебя нет гарантии, что ты не получишь в «Колизее» виноградной кистью по морде от первого попавшего молодого человека, ворвавшегося с театрального проезда. Нет, я категорически против «Колизея», — гремел на весь бульвар гастроном Амвросий. Оревуар, Фока! Да, было, было!..

Помнят московские старожилы знаменитого Грибоедова! Что отварные порционные судачки! Дешевка это, милый Амвросий! А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой? А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках? А филейчики из дроздов вам не нравились? С трюфелями?

Страх и слабость прокуратора не позволили ему сделать выбор по совести, навсегда лишив его покоя при жизни и еще на две тысячи долгих лет после смерти. Есть в романе герои, освобожденные от необходимости принимать решения. Это те, кто знает Истину, служит ей. Иешуа Га-Ноцри несет истину людям, проповедуя добро. Однажды сделанный им выбор определяет его дальнейшую судьбу, поэтому без колебаний он принимает все, что ему уготовано. Как ни странно, той же истине служат высшие силы Тьмы в лице Воланда и его свиты. Парадоксальность роли сатаны и его спутников обозначена еще в эпиграфе к роману: «…вечно хочет зла и вечно совершает благо». Служителям Истины не надо делать выбор, потому что они орудие в ее руках. Нравственные проблемы Нравственная сторона поступка, слова, выбора как основа человеческого существования подчеркивается в произведении на всех уровнях. В историческом романе Мастера центральные фигуры с точки зрения проблемы нравственности — это не только Понтий Пилат, но и Иуда из Кириафа. Очень красивый молодой человек обуревает двумя страстями. Он встречается с замужней женщиной, но больше всего он любит деньги. Безнравственность в ценностях и отношениях приводят молодого человека к предательству, подлости и гибели. В романе четко прослеживается линия возмездия за сделки с совестью. Кто-то лишается жизни, кто-то ума, кто-то покоя. Безнравственность рядовых москвичей нарисована общими красками, например, зрительская масса в зале варьете, или имеет портретное описание: пустая болтовня Бенгальского, алчность Андрея Фокича — простого буфетчика, корысть Алоизия Могарыча. Каждый из них понес свое наказание. Население Москвы 30-х годов, погрязшее в воровстве, зависти, доносительстве, подлости, лизоблюдстве, вызывает отвращение не только у Воланда, но и у читателей романа. Но насколько стали лучше люди XXI века по сравнению с согражданами, жившими сто лет назад? Стали ли мы добрее, совестливее? Именно этот вопрос должен волновать читателей и 100, и 200 лет спустя после написания романа.

В библиотеке Булгакова был прозаический перевод «Фауста» А. Соколовского 1902 с пометами Булгакова, однако эпиграф взят не оттуда. Лосев указал, что эпиграф ближе всего к переводу Д. Мережковского, помещенному в его книге «Иисус неизвестный»: Я часть той Силы, Что вечно делает добро, желая зла.

Надо признаться, что среди интеллигентов тоже попадаются на редкость умные. Этого отрицать нельзя! Я буду молчаливой галлюцинацией. Грусть перед дальней дорогой. Не правда ли, мессир, она вполне естественна, даже тогда, когда человек знает, что в конце этой дороги его ждет счастье? Интуристы… До чего же вы все интуристов обожаете! А среди них, между прочим, разные попадаются… Моя драма в том, что я живу с тем, кого я не люблю, но портить ему жизнь считаю делом недостойным. Когда люди совершенно ограблены, как мы с тобой, они ищут спасения у потусторонней силы! Вообще не бывает так, чтобы все стало, как было. Факт — самая упрямая в мире вещь. Оскорбление является обычной наградой за хорошую работу — Трусость — один из самых страшных человеческих пороков. Трусость — самый страшный человеческий порок. История нас рассудит. Каждый украшает себя, чем может. Моя жена, если б только она у меня была, двадцать раз рисковала остаться вдовой! Но, к счастью, мессир, я не женат, и скажу вам прямо — счастлив, что не женат. Ах, мессир, можно ли променять холостую свободу на тягостное ярмо!. Сами предложат и сами всё дадут! Вовсе не удостоверением определяется писатель, а тем, что он пишет! Никогда и ничего не бойтесь. Это неразумно. Что такое официальное лицо или неофициальное? Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь, официальное! И еще как бывает! Никогда не делайте этого, драгоценнейший страж! Вы можете ошибиться, и притом весьма крупно. Люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их… Никогда и ничего не просите! Сами предложат и сами все дадут! Рукописи не горят. Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ.

Мастер и Маргарита

Роман сразу же приобрёл популярность и до официальной публикации в 1973 году распространялся в перепечатанных вручную сборниках.

А потом он попал в лечебницу. С любимой мужчина не связывался, так как не хотел расстраивать ее письмами из дурдома. Тем временем к Римскому возвращается Варенуха.

Он ведет себя странно, а потом и вовсе пытается убить коллегу. Спасает Римского неожиданный крик петуха. Однако Римский перепуган до смерти и немедленно уезжает из города. Ночью Ивану Бездомному снится сон о казни Иешуа.

Того распинают на кресте и оставляют висеть на жаре. За всем этим наблюдает Левий Матвей. Однако резко небо темнеет, собирается гроза. Командир отдает приказ казнить преступников.

Под ливнем Левий Матвей освобождает тело Иешуа и забирает с собой. После сеанса черной магии на следующий день царит неразбериха. Милиция ищет Лиходеева, Римского и Варенуху. Таксисты сообщают, что червонцы, которые на сеансе раздавали людям, превращаются в обычные бумажки.

В Комиссии зрелищ от председателя там остался только костюм, так как ранее туда заходил Бегемот. В филиале комиссии все поют и не могут остановиться, так как туда забегал Коровьев. Бухгалтер Варьете идет сдавать кассу, но в свертке вместо денег валюта, поэтому его арестовывают. Часть 2 Маргарита Николаевна — любовь Мастера.

Эта женщина 30 лет живет с нелюбимым мужем в огромной богатой квартире. Когда Мастера арестовывали, она действительно приходила к нему, но с мужем объясниться не успела. Поэтому не обнаружив любимого в подвале, она вернулась в квартиру. Во время посещения Воландом Москвы она выходит прогуляться на улицу, присаживается на лавочку и слышит беседу о том, что у какого-то важного покойника украли голову.

В этот момент к Маргарите подсаживается рыжий незнакомец, который указывает на похоронную процессию Берлиоза и говорит, что именно его голову похитили. И сделал это Бегемот. Незнакомец представляется Азазелло и приглашает Маргариту в гости к одному иностранцу. Та сразу же соглашается, когда рыжий намекает, что там Маргарита сможет узнать о судьбе Мастера.

Азазелло дает Маргарите особый крем и велит его использовать вечером. Та слушается и после использования крема молодеет, становится легкой и полупрозрачной. Затем звонит Азазелло и велит лететь на реку, где ее ждут. Из другой комнаты к ней выпрыгивает половая щетка.

Маргарита на ней вылетает в окно. Все это наблюдает с ужасом Наташа — домработница. По пути на реку, Маргарита устраивает хаос в квартире одного из критиков, разгромивших роман Мастера. Там ее встречает Коровьев и объясняет, что Воланд каждый год устраивает бал, которому нужна хозяйка и ее обязательно должны звать Маргаритой и она должна быть уроженкой того места, где бал проводится.

Из всех Маргарит Москвы подошла только она. Потом она знакомится с Воландом, который выглядит по-домашнему и играет в шахматы с Бегемотом. Начинается бал. Маргариту омывают кровью, затем на шею вешают тяжелую цепь.

Квартира превращается в огромное количество залов, где играют лучшие виртуозы всех времен. Маргарита должна встречать гостей. Она становится сверху большой лестницы, которая заканчивается огромным камином. Оттуда начинаются появляться давно умершие обитатели Ада.

Коровьев рассказывает Маргарите о самых интересных. Гости подходят к королеве бала, целуют ей колено. Особое внимание уделяется одной девушке, которая неустанно повторяет королеве свое имя — Фрида. При жизни она закопала своего нежеланного сына в лесу, закрыв тому рот платком.

С тех пор этот платок постоянно преследует ее. Гости развлекаются, после чего собираются в огромном зале, образовав в центре пустое место — там появляется Воланд в черном плаще. Азазелло подносит ему голову Берлиоза. Воланд говорит голове, что каждому воздастся по вере его.

Голова превращается в череп. К Воланду приводят агента милиции, который тайно пробрался на бал. Тот велит застрелить его и наполняет череп кровью. Воланд пьет за бытие и своих гостей из чаши, а затем подносит ее Маргарите.

Та, превозмогая себя, тоже пьет.

А почему Бог спокойно отдаёт на испытание другого своего верного слугу — Иова — в знаменитой библейской истории? Не вызывает сомнений, что в Прологе на небе Гёте опирается на Книгу Иова. Там тоже идёт спор между Богом и сатаной о вере человека и о его верности Богу. Заметим: сатана может делать с Иовом только то, что Бог ему позволил. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно! Правда, второе испытание — проказу, бывшую для древнего иудея не просто неизлечимой болезнью, а знаком немилости Божией, Иов выдержал с трудом. Кажется, он восстаёт против Бога.

Но стоило Господу заговорить с бунтовщиком, как тот, поражённый открывшимся ему величием Творца, смиряется и восславляет его. Стремясь посрамить Бога и погубить праведника, библейский сатана достиг прямо противоположного результата: засвидетельствовал силу Господа и помог Иову утвердиться в вере и обрести награду. Желая зла, совершил благо. Вернёмся теперь к Фаусту. Чего добился Мефистофель, стремясь погубить его душу и посрамить весь род человеческий? Фауст попадает в рай! Даже подписав договор с дьяволом, поддавшись многим соблазнам, Фауст сохранил в себе божественную искру, веру в добро, справедливость, гармонию, стремление утвердить в духе идей Просвещения добро на земле, среди людей. И ведь роковую фразу Фауст произносит не в самодовольном успокоении, а предвкушая создание нового, прекрасного мира, так что Мефистофель смошенничал, открыл свою истинную сущность, доказал, что дьявол, как бы ни был он обаятелен, прежде всего лжец, обманщик, лукавый.

Не сводя идейное содержание бессмертной трагедии только к этому, отметим всё же, что финал служит разрешением спора из Пролога на небе. И напомним, как уверен в своём торжестве Господь: Когда садовник садит деревцо, Плод наперёд известен садоводу. Перевод Б. Пастернака Читатель осознаёт, насколько могущественней и мудрей у Гёте Господь, нежели дерзнувший с ним спорить Мефистофель.

Вы когда умрете? Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут! Ты произнёс свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как выглядела бы земля, если бы с неё исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и всё живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп. Зачем же гнаться по следам того, что уже окончено. Оставим их вдвоем. Не будем им мешать.

Проблемы в романе «Мастер и Маргарита»

Наконец, в 2014 году в свет вышел увесистый более 1600 страниц двухтомник «Мастер и Маргарита. Полное собрание черновиков романа» далее двухтомник-2014 , представляющий собой текстологическую монографию кандидата филологических наук Е. Колышевой , основанную на более чем 10-летнем тщательном и кропотливом изучении имеющихся архивных материалов [48]. Яновской [ править править код ] В 1989 году Л. Яновская на основе исследования сохранившихся рукописей и машинописи 1963 года, то есть редакции Е. Булгаковой, предложила текстологически выверенную версию текста «Мастера и Маргариты», которая была опубликована сначала в Киеве в 1989 году, потом с небольшими изменениями в пятитомнике-1990. Проведённое Г. Лесскисом сравнение редакции, предложенной Л. Яновской, с редакциями текста-1969 Е. Булгакова и однотомника-1973 А.

Оригинальные лексические варианты встретились в редакции Л. Публикация 2014 года редакция Е. Колышевой, основной текст [ править править код ] По мнению Джули Кёртис англ. Julie Curtis , профессора русской литературы и научного сотрудника Оксфордского университета [49] , главной задачей двухтомника-2014 была не столько публикация черновиков романа, сколько установление его основного текста [комм. Чудаковой 1976 и Л. Яновской 1991. Колышева склоняется к схеме подсчёта редакций, предложенной Яновской, то есть она также предполагает, что редакций было шесть а не восемь, как считала Чудакова , но иначе оценивает дополнительные материалы: основным источником Колышева считает машинописный текст 1938 года с системой правки 1938—1940 годов включая изменения текста, сделанные в машинописи 1939—1940 годов до главы 19 включительно, с учётом характера печати и правки Е. Булгаковой [50] , в то время как Яновская опиралась на машинопись Е. Булгаковой 1963 года [комм.

С 27 мая по 24 июня 1938 года О. Бокшанская [комм. Далее — с 19 сентября 1938 года — началась большая авторская правка машинописного текста, не прекращавшаяся почти до самой смерти писателя [23]. Колышева провела анализ всех правок, которые были внесены в машинопись Бокшанской в период с 1938 по 1940 год, в том числе исправление диктовки или опечаток, а также некоторые другие правки Е. Булгаковой с использованием чернил в одних случаях и красного или синего карандаша — в других , изменяющие или восстанавливающие некоторые моменты из более ранних редакций. Все эти правки, скорее всего, имели нерегулярный характер, и сделать окончательные выводы о них особенно сложно, тем не менее скрупулёзное табличное представление всех вариантов, приведённое Колышевой во втором томе её публикации, даёт читателю максимально точную информацию о возможных альтернативных вариантах текста [51]. Несмотря на то что последний абзац 32-й главы, которым в 1938 году завершался весь роман и в котором Пилат упоминается как «прощенный в ночь на воскресение сын короля-звездочета, жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат», был в исправленном варианте машинописи 1938 года вычеркнут в мае 1939 года, когда Булгаков добавил эпилог, и поэтому отсутствовал в машинописи 1939—1940 годов, Елена Сергеевна восстановила его в 1963 году при подготовке текста к публикации. В этом абзаце подчёркивается роль Маргариты в успокоении Мастера, когда она ведёт его «к вечному их дому» в потустороннем мире и обещает ему, что его воспоминания исчезнут: Елене Сергеевне, очевидно, очень нравился этот отрывок, но его присутствие в тексте означает нарушение последней творческой воли автора [комм. Последующий эпилог также заканчивается упоминанием имени Пилата, но в несколько иной формулировке «жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтийский Пилат».

По этой и другим текстологическим причинам, связанным с характером правки Е. Булгаковой [52] , Колышева утверждает, что использовать машинопись 1963 года в качестве источника установления основного текста романа, как это делали и Саакянц, и Яновская, нецелесообразно [53] [54]. В двухтомнике-2014 Колышева отмечает, что публикации черновиков, предшествующие её «Полному собранию», содержали ряд ошибок в транскрипции [комм. Булгаковой в 1939—1940 годах, возможно потому, что три сохранившихся экземпляра попали не в государственный литературный архив, а в семейные архивы двух сестёр Булгаковых Надежды и Елены , а также в архив близкого друга Михаила Афанасьевича Павла Попова [комм. Поэтому данная машинопись в трёх вариантах, поскольку владельцы вносили собственные корректировки орфографического и грамматического характера была недоступна для редакторов романа, которые могли бы ознакомиться с ней наряду с различными черновиками в главном булгаковском архиве Библиотеки имени Ленина. Виктор Лосев, например, подвергается критике за то, что в опубликованных в 2006 году черновиках романа он в некоторых местах объединял тексты из разных черновиков, создавая нечто вроде собственной компиляции. Колышева перечисляет ряд его неправильных прочтений или пропусков слов и указывает на то, что Лосев не смог понять, что очевидные грамматические ошибки в речи странного заграничного гостя в первой главе второй редакции романа были внесены автором намеренно, чтобы представить лингвистические особенности речи иностранца [55]. Предлагая нам свою «окончательную» версию в качестве основного текста в текстологическом значении термина , Колышева утверждает, что две опубликованные версии текста романа, которые переиздаются до сих пор Саакянц, 1973 и Яновская, 1989 [комм. Колышева также указывает, что существование машинописи, напечатанной Е.

Булгаковой в 1939—1940 годах и входящей в состав шестой редакции, объясняет расхождения между редакцией 1938 года и редакцией 1963 года, подготовленной Еленой Сергеевной к публикации, и что предположение Чудаковой и Яновской о том, будто один из источников текста был похищен из архивов или утрачен, не имеет под собой оснований [56]. Обзор Колышевой всех черновиков и редакций текста «Мастера и Маргариты» представляет собой заслуживающий доверия, как считает Джули Кёртис, анализ различных текстологических проблем, связанных с романом, и позволяет детально проследить эволюцию булгаковского замысла на протяжении всего периода написания 1928—1940 — от первоначального фокуса на сатирическом изображении советской действительности в недалёком будущем от июня 1943 года до июня 1945 года в самых ранних черновиках [57] до сосредоточения на размышлениях о вечных духовных ценностях, любви и творчестве. На самом деле, убеждена Кёртис, неправы те, кто утверждает, что роман «не закончен»: за несколько лет до своей смерти Булгаков чётко представлял, чего он хотел достичь в своём magnum opus , и любые нестыковки, которые остаются в тексте, не настолько существенны, чтобы помешать читателю понять художественную идею автора. С другой стороны, вероятно, справедливо будет признать, что полностью «авторизованного» текста «Мастера и Маргариты» не будет никогда [53]. Авторские права[ править править код ] В России авторское право на произведения сохраняется 70 лет от года смерти автора или 70 лет от обнародования, если оно состоялось после смерти автора статья 1281 ГК РФ. Хотя с момента смерти Булгакова в 1940 году прошло более 70 лет, для романа «Мастер и Маргарита», впервые опубликованного в СССР в 1966—1967 годах, этот срок отсчитывается с 1 января 1967 года [58]. По состоянию на декабрь 2022 года правообладателями романа являются Сергей и Дарья Шиловские [59].

Таким образом, судьбы героев произведения тесно связаны с сообщением, заключенным в эпиграфе. Они демонстрируют, как преодоление зла добром является изначальной и непоколебимой целью, способной привести к великим победам. Этот смысл эпиграфа становится ключом к пониманию и интерпретации романа "Мастер и Маргарита", придающим произведению глубину и философский залог, несмотря на все его мистические перипетии и фантастический сюжет. Переписать другими словами.

Разумеется, пудель не хромал… Перифразы, если разобраться, очень забавны. Дело в том, что хромота Мефистофеля заметна лишь особо проницательным людям. В сцене «Погребок Ауэрбаха в Лейпциге» только гуляка Зибель замечает хромоту, и он же кричит об адском пламени, когда вспыхивает вино. Выходит, что «сводки» составляли некие советские зибели, поднаторевшие в сатанинских делах. Забавно и с пуделем: Мефистофель сам влез в шкуру собаки, а величественный Воланд украсил песьей головой рукоять своей трости-шпаги, владычного атрибута. Сатане предложен вопрос — кто он по национальности? Вопрос комедийный — с точки зрения самого сатаны. Мыслимо ли задавать Князю всея тьмы подобные вопросы? И он переспрашивает удивленно: «Я-то? О чем? Почему бы «лжецу и отцу лжи» как сказано в Писании не ответить мгновенно, первой подвернувшейся выдумкой? А потому как раз, что он не канонический сатана, он до лжи не снисходит. С другой стороны, он и не Мефистофель, он отнюдь не против того, чтобы его узнали. И он как бы уходит в литературные пространства, окружающие «Мастера и Маргариту», взвешивает все и возвращается с неопределенным, даже странным, но вполне честным в контексте романа ответом: «Пожалуй, немец»… Обратившись к сборнику источников «Фауста», подготовленному В. Жирмунским, мы видим, что основной корпус предшествующих легенд и литературных компиляций о Фаусте и его друге сатане — немецкий. Мефистофель оказывается немцем в квадрате. Богословский аспект не менее интересен. Лютеранство — реформаторское движение, возникшее в Германии и руководимое немцем, — буквально возродило дьявола. Мартин Лютер был крупнейшим теологом, он перевел Библию на немецкий и вот, с высоты своего — колоссального! Жирмунский в статье «История легенды о Фаусте». Возрождал дьявола не только сам Лютер и его ближайшие соратники, обличавшие, к слову сказать, и «гнусное чудовище» — исторического Фауста… С ними была вся новая немецкая церковь, которая в XVI—XVII веках «переживала страшную эпидемию ведовских процессов: казни ведьм, под пытками признававшихся в сношениях с дьяволом». Теологический переворот, вернувший сатану к земным делам, и ввел Фауста в литературу.

Маргарита, в свою очередь, идет по тернистому пути, покоряющему каждую женщину, ставшую олицетворением сильного духа и преданности. Она понимает, что отдать свою душу, чтобы вернуть возлюбленного, значит проявить подлинную любовь, несмотря на все преграды. Обретая магические способности и преодолевая свои страхи и слабости, она совершает доброе дело: спасение Мастера и дарование ему свободы — что является прямым соотношением с содержанием эпиграфа. Таким образом, судьбы героев произведения тесно связаны с сообщением, заключенным в эпиграфе. Они демонстрируют, как преодоление зла добром является изначальной и непоколебимой целью, способной привести к великим победам.

Эпиграф к «Мастеру и Маргарите» — дьявол, творящий добро

На этот раз разбираемся, что стоит за эпиграфом к произведению. В связи с юбилеем М.А. Булгакова было бы небезынтересно обратиться к истории, связанной с эпиграфом к его роману "Мастер и Маргарита", взятым из третьей сцены первой части трагедии И.В Гёте "Фауст". «Мастер и Маргарита» — пожалуй, самый известный роман Михаила Булгакова. Всё о романе «Мастер и Маргарита» на сайте М.А. Булгакова. Коллекция самых лучших цитат, статусов, анекдотов, тостов, застольных песен.

Непревзойденные цитаты из романа «Мастер и Маргарита»

«Ма́стер и Маргари́та» — роман Михаила Афанасьевича Булгакова, работа над которым началась, по одним данным, в 1928 году, по другим — в 1929-м. Почему знаменитый роман Булгакова называется «Мастер и Маргарита», и о чем, на самом деле, эта книга? Судьба романа «Мастер и Маргарита» так же трагична, как и судьба его главных героев. По этой причине большинство цитат из романа, будучи вырванными из повествования, становятся либо. Самые необычные и запоминающиеся цитаты из романа Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита".

Проблемы в романе «Мастер и Маргарита»

Культовый роман полон приключений, загадок, иронии и бесконечной мудрости. Впервые роман увидел свет только через 26 лет после смерти автора, в 1966 году, да и то лишь в сокращённом журнальном варианте.

Прокуратор начал с того, что пригласил первосвященника на балкон, с тем чтобы укрыться от безжалостного зноя, но Каифа вежливо извинился и объяснил, что сделать этого не может. Пилат накинул капюшон на свою чуть лысеющую голову и начал разговор. Разговор этот шел по-гречески.

Пилат сказал, что он разобрал дело Иешуа Га-Ноцри и утвердил смертный приговор. Таким образом, к смертной казни, которая должна совершиться сегодня, приговорены трое разбойников: Дисмас, Гестас, Вар-равван и, кроме того, этот Иешуа Га-Ноцри. Первые двое, вздумавшие подбивать народ на бунт против кесаря, взяты с боем римскою властью, числятся за прокуратором, и, следовательно, о них здесь речь идти не будет. Последние же, Вар-равван и Га-Ноцри, схвачены местной властью и осуждены Синедрионом.

Согласно закону, согласно обычаю, одного из этих двух преступников нужно будет отпустить на свободу в честь наступающего сегодня великого праздника пасхи. Итак, прокуратор желает знать, кого из двух преступников намерен освободить Синедрион: Вар-раввана или Га-Ноцри? Каифа склонил голову в знак того, что вопрос ему ясен, и ответил: — Синедрион просит отпустить Вар-раввана. Прокуратор хорошо знал, что именно так ему ответит первосвященник, но задача его заключалась в том, чтобы показать, что такой ответ вызывает его изумление.

Пилат это и сделал с большим искусством. Брови на надменном лице поднялись, прокуратор прямо в глаза поглядел первосвященнику с изумлением. Пилат объяснился. Римская власть ничуть не покушается на права духовной местной власти, первосвященнику это хорошо известно, но в данном случае налицо явная ошибка.

И в исправлении этой ошибки римская власть, конечно, заинтересована. В самом деле: преступления Вар-раввана и Га-Ноцри совершенно не сравнимы по тяжести. Если второй, явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей, смущавших народ в Ершалаиме и других некоторых местах, то первый отягощен гораздо значительнее. Мало того, что он позволил себе прямые призывы к мятежу, но он еще убил стража при попытках брать его.

Вар-равван гораздо опаснее, нежели Га-Ноцри. В силу всего изложенного прокуратор просит первосвященника пересмотреть решение и оставить на свободе того из двух осужденных, кто менее вреден, а таким, без сомнения, является Га-Ноцри. Каифа прямо в глаза посмотрел Пилату и сказал тихим, но твердым голосом, что Синедрион внимательно ознакомился с делом и вторично сообщает, что намерен освободить Вар-раввана. Даже после моего ходатайства?

Ходатайства того, в лице которого говорит римская власть? Первосвященник, повтори в третий раз. Все было кончено, и говорить более было не о чем. Га-Ноцри уходил навсегда, и страшные, злые боли прокуратора некому излечить; от них нет средства, кроме смерти.

Но не эта мысль поразила сейчас Пилата. Все та же непонятная тоска, что уже приходила на балконе, пронизала все его существо. Он тотчас постарался ее объяснить, и объяснение было странное: показалось смутно прокуратору, что он чего-то не договорил с осужденным, а может быть, чего-то не дослушал. Пилат прогнал эту мысль, и она улетела в одно мгновение, как и прилетела.

Она улетела, а тоска осталась необъясненной, ибо не могла же ее объяснить мелькнувшая как молния и тут же погасшая какая-то короткая другая мысль: «Бессмертие... Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке. Тут он оглянулся, окинул взором видимый ему мир и удивился происшедшей перемене. Пропал отягощенный розами куст, пропали кипарисы, окаймляющие верхнюю террасу, и гранатовое дерево, и белая статуя в зелени, да и сама зелень.

Поплыла вместо этого всего какая-то багровая гуща, в ней закачались водоросли и двинулись куда-то, а вместе с ними двинулся и сам Пилат. Теперь его уносил, удушая и обжигая, самый страшный гнев, гнев бессилия. Он холодною влажною рукою рванул пряжку с ворота плаща, и та упала на песок. Темные глаза первосвященника блеснули, и, не хуже, чем ранее прокуратор, он выразил на своем лице удивление.

Может ли это быть? Мы привыкли к тому, что римский прокуратор выбирает слова, прежде чем что-нибудь сказать. Не услышал бы нас кто-нибудь, игемон? Пилат мертвыми глазами посмотрел на первосвященника и, оскалившись, изобразил улыбку.

Кто же может услышать нас сейчас здесь? Разве я похож на юного бродячего юродивого, которого сегодня казнят? Мальчик ли я, Каифа? Знаю, что говорю и где говорю.

Оцеплен сад, оцеплен дворец, так что и мышь не проникнет ни в какую щель! Да не только мышь, не проникнет даже этот, как его... Кстати, ты знаешь такого, первосвященник? Так знай же, что не будет тебе, первосвященник, отныне покоя!

Ни тебе, ни народу твоему, — и Пилат указал вдаль направо, туда, где в высоте пылал храм, — это я тебе говорю — Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье! Он вознес руку к небу и продолжал: — Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютой ненавистью и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его бог! Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата!

Не нужно было подбирать слова. Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в Антиохию и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете от смерти. И не водою из Соломонова пруда, как хотел я для вашей пользы, напою я тогда Ершалаим! Нет, не водою!

Вспомни, как мне пришлось из-за вас снимать со стен щиты с вензелями императора, перемещать войска, пришлось, видишь, самому приехать, глядеть, что у вас тут творится! Вспомни мое слово, первосвященник. Увидишь ты не одну когорту в Ершалаиме, нет! Придет под стены города полностью легион Фульмината, подойдет арабская конница, тогда услышишь ты горький плач и стенания.

Вспомнишь ты тогда спасенного Вар-раввана и пожалеешь, что послал на смерть философа с его мирною проповедью! Лицо первосвященника покрылось пятнами, глаза горели. Он, подобно прокуратору, улыбнулся, скалясь, и ответил: — Веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь? Нет, не веришь!

Не мир, не мир принес нам обольститель народа в Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел народ под римские мечи! Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ! Ты слышишь, Пилат?

Каифа смолк, и прокуратор услыхал опять как бы шум моря, подкатывающего к самым стенам сада Ирода великого. Этот шум поднимался снизу к ногам и в лицо прокуратору. А за спиной у него, там, за крыльями дворца, слышались тревожные трубные сигналы, тяжкий хруст сотен ног, железное бряцание, — тут прокуратор понял, что римская пехота уже выходит, согласно его приказу, стремясь на страшный для бунтовщиков и разбойников предсмертный парад. Прокуратор тыльной стороной кисти руки вытер мокрый, холодный лоб, поглядел на землю, потом, прищурившись, в небо, увидел, что раскаленный шар почти над самой его головою, а тень Каифы совсем съежилась у львиного хвоста, и сказал тихо и равнодушно: — Дело идет к полудню.

Мы увлеклись беседою, а между тем надо продолжать. В изысканных выражениях извинившись перед первосвященником, он попросил его присесть на скамью в тени магнолии и обождать, пока он вызовет остальных лиц, нужных для последнего краткого совещания, и отдаст еще одно распоряжение, связанное с казнью. Каифа вежливо поклонился, приложив руку к сердцу, и остался в саду, а Пилат вернулся на балкон. Там ожидавшему его секретарю он велел пригласить в сад легата легиона, трибуна когорты, а также двух членов Синедриона и начальника храмовой стражи, ожидавших вызова на следующей нижней террасе сада в круглой беседке с фонтаном.

К этому Пилат добавил, что он тотчас выйдет и сам, и удалился внутрь дворца. Пока секретарь собирал совещание, прокуратор в затененной от солнца темными шторами комнате имел свидание с каким-то человеком, лицо которого было наполовину прикрыто капюшоном, хотя в комнате лучи солнца и не могли его беспокоить. Свидание это было чрезвычайно кратко. Прокуратор тихо сказал человеку несколько слов, после чего тот удалился, а Пилат через колоннаду прошел в сад.

Там в присутствии всех, кого он желал видеть, прокуратор торжественно и сухо подтвердил, что он утверждает смертный приговор Иешуа Га-Ноцри, и официально осведомился у членов Синедриона о том, кого из преступников угодно оставить в живых. Получив ответ, что это — Вар-равван, прокуратор сказал: — Очень хорошо, — и велел секретарю тут же занести это в протокол, сжал в руке поднятую секретарем с песка пряжку и торжественно сказал: — Пора! Тут все присутствующие тронулись вниз по широкой мраморной лестнице меж стен роз, источавших одуряющий аромат, спускаясь все ниже и ниже к дворцовой стене, к воротам, выходящим на большую, гладко вымощенную площадь, в конце которой виднелись колонны и статуи Ершалаимского ристалища. Лишь только группа, выйдя из сада на площадь, поднялась на обширный царящий над площадью каменный помост, Пилат, оглядываясь сквозь прищуренные веки, разобрался в обстановке.

То пространство, которое он только что прошел, то есть пространство от дворцовой стены до помоста, было пусто, но зато впереди себя Пилат площади уже не увидел — ее съела толпа. Она залила бы и самый помост, и то очищенное пространство, если бы тройной ряд себастийских солдат по левую руку Пилата и солдат итурейской вспомогательной когорты по правую — не держал ее. Итак, Пилат поднялся на помост, сжимая машинально в кулаке ненужную пряжку и щурясь. Щурился прокуратор не оттого, что солнце жгло ему глаза, нет!

Он не хотел почему-то видеть группу осужденных, которых, как он это прекрасно знал, сейчас вслед за ним возводят на помост. Лишь только белый плащ с багряной подбивкой возник в высоте на каменном утесе над краем человеческого моря, незрячему Пилату в уши ударила звуковая волна: «Га-а-а... Волна не дошла до низшей точки и неожиданно стала опять вырастать и, качаясь, поднялась выше первой, и на второй волне, как на морском валу вскипает пена, вскипел свист и отдельные, сквозь гром различимые, женские стоны. Он выждал некоторое время, зная, что никакою силой нельзя заставить умолкнуть толпу, пока она не выдохнет все, что накопилось у нее внутри, и не смолкнет сама.

И когда этот момент наступил, прокуратор выбросил вверх правую руку, и последний шум сдуло с толпы. Тогда Пилат набрал, сколько мог, горячего воздуха в грудь и закричал, и сорванный его голос понесло над тысячами голов: — Именем кесаря императора! Тут в уши ему ударил несколько раз железный рубленый крик — в когортах, взбросив вверх копья и значки, страшно прокричали солдаты: — Да здравствует кесарь! Пилат задрал голову и уткнул ее прямо в солнце.

Под веками у него вспыхнул зеленый огонь, от него загорелся мозг, и над толпою полетели хриплые арамейские слова: — Четверо преступников, арестованных в Ершалаиме за убийства, подстрекательства к мятежу и оскорбление законов и веры, приговорены к позорной казни — повешению на столбах! И эта казнь сейчас совершится на Лысой Горе! Вот они перед вами! Пилат указал вправо рукой, не видя никаких преступников, но зная, что они там, на месте, где им нужно быть.

Толпа ответила длинным гулом как бы удивления или облегчения. Когда же он потух, Пилат продолжал: — Но казнены из них будут только трое, ибо, согласно закону и обычаю, в честь праздника пасхи одному из осужденных, по выбору Малого Синедриона и по утверждению римской власти, великодушный кесарь император возвращает его презренную жизнь! Пилат выкрикивал слова и в то же время слушал, как на смену гулу идет великая тишина. Теперь ни вздоха, ни шороха не доносилось до его ушей, и даже настало мгновение, когда Пилату показалось, что все кругом вообще исчезло.

Ненавидимый им город умер, и только он один стоит, сжигаемый отвесными лучами, упершись лицом в небо. Пилат еще придержал тишину, а потом начал выкрикивать: — Имя того, кого сейчас при вас отпустят на свободу... Он сделал еще одну паузу, задерживая имя, проверяя, все ли сказал, потому что знал, что мертвый город воскреснет после произнесения имени счастливца и никакие дальнейшие слова слышны быть не могут. Тут ему показалось, что солнце, зазвенев, лопнуло над ним и залило ему огнем уши.

В этом огне бушевали рев, визги, стоны, хохот и свист. Пилат повернулся и пошел по мосту назад к ступеням, не глядя ни на что, кроме разноцветных шашек настила под ногами, чтобы не оступиться. Он знал, что теперь у него за спиною на помост градом летят бронзовые монеты, финики, что в воющей толпе люди, давя друг друга, лезут на плечи, чтобы увидеть своими глазами чудо — как человек, который уже был в руках смерти, вырвался из этих рук! Как легионеры снимают с него веревки, невольно причиняя ему жгучую боль в вывихнутых на допросе руках, как он, морщась и охая, все же улыбается бессмысленной сумасшедшей улыбкой.

Он знал, что в это же время конвой ведет к боковым ступеням троих со связанными руками, чтобы выводить их на дорогу, ведущую на запад, за город, к Лысой Горе. Лишь оказавшись за помостом, в тылу его, Пилат открыл глаза, зная, что он теперь в безопасности — осужденных он видеть уже не мог. К стону начинавшей утихать толпы примешивались теперь и были различимы пронзительные выкрики глашатаев, повторявших одни на арамейском, другие на греческом языках все то, что прокричал с помоста прокуратор. Кроме того, до слуха долетел дробный, стрекочущий и приближающийся конский топот и труба, что-то коротко и весело прокричавшая.

Этим звукам ответил сверлящий свист мальчишек с кровель домов улицы, выводящей с базара на гипподромскую площадь, и крики «берегись! Солдат, одиноко стоявший в очищенном пространстве площади со значком в руке, тревожно взмахнул им, и тогда прокуратор, легат легиона, секретарь и конвой остановились. Кавалерийская ала, забирая все шире рыси, вылетела на площадь, чтобы пересечь ее в сторонке, минуя скопище народа, и по переулку под каменной стеной, по которой стлался виноград, кратчайшей дорогой проскакать к Лысой Горе. Летящий рысью маленький, как мальчик, темный, как мулат, командир алы — сириец, равняясь с Пилатом, что-то тонко выкрикнул и выхватил из ножен меч.

Злая вороная взмокшая лошадь шарахнулась, поднялась на дыбы. Вбросив меч в ножны, командир ударил плетью лошадь по шее, выровнял ее и поскакал в переулок, переходя в галоп. За ним по три в ряд полетели всадники в туче пыли, запрыгали кончики легких бамбуковых пик, мимо прокуратора понеслись казавшиеся особо смуглыми под белыми тюрбанами лица с весело оскаленными, сверкающими зубами. Поднимая до неба пыль, ала ворвалась в переулок, и мимо Пилата последним проскакал солдат с пылающей на солнце трубою за спиной.

Закрываясь от пыли рукой и недовольно морща лицо, Пилат двинулся дальше, устремляясь к воротам дворцового сада, а за ним двинулся легат, секретарь и конвой. Было около десяти часов утра. Глава 3. Седьмое доказательство — Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Николаевич, — сказал профессор.

Поэт провел рукою по лицу, как человек, только что очнувшийся, и увидел, что на Патриарших вечер. Вода в пруде почернела, и легкая лодочка уже скользила по ней, и слышался плеск весла и смешки какой-то гражданки в лодочке. В аллеях на скамейках появилась публика, но опять-таки на всех трех сторонах квадрата, кроме той, где были наши собеседники. Небо над Москвой как бы выцвело, и совершенно отчетливо была видна в высоте полная луна, но еще не золотая, а белая.

Дышать стало гораздо легче, и голоса под липами звучали мягче, по-вечернему. А может, это и не он рассказывал, а просто я заснул и все это мне приснилось? Это может кто подтвердить! Те наклонились к нему с обеих сторон, и он сказал, но уже без всякого акцента, который у него, черт знает почему, то пропадал, то появлялся: — Дело в том...

И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас — никому ни слова и полный секрет!.. Наступило молчание, и Берлиоз побледнел. Вот так история! Берлиоз тотчас сообразил, что следует делать.

Откинувшись на спинку скамьи, он за спиною профессора замигал Бездомному, — не противоречь, мол, ему, — но растерявшийся поэт этих сигналов не понял. Даже очень возможно, и Понтий Пилат, и балкон, и тому подобное... А вы одни приехали или с супругой? Вы где остановились?

Нигде, — ответил полоумный немец, тоскливо и дико блуждая зеленым глазом по Патриаршим прудам. А в «Метрополе» чудесные номера, это первоклассная гостиница... Перестаньте вы психовать. Тут безумный расхохотался так, что из липы над головами сидящих выпорхнул воробей.

Ведь вы не знаете города... План Берлиоза следует признать правильным: нужно было добежать до ближайшего телефона-автомата и сообщить в бюро иностранцев о том, что вот, мол, приезжий из-за границы консультант сидит на Патриарших прудах в состоянии явно ненормальном. Так вот, необходимо принять меры, а то получается какая-то неприятная чепуха. Ну что же, позвоните, — печально согласился больной и вдруг страстно попросил: — Но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то, что дьявол существует!

О большем я уж вас и не прошу. Имейте в виду, что на это существует седьмое доказательство, и уж самое надежное! И вам оно сейчас будет предъявлено. А профессор тотчас же как будто выздоровел и посветлел.

Тот вздрогнул, обернулся, но успокоил себя мыслью, что его имя и отчество известны профессору также из каких-нибудь газет. А профессор прокричал, сложив руки рупором: — Не прикажете ли, я велю сейчас дать телеграмму вашему дяде в Киев? И опять передернуло Берлиоза. Откуда же сумасшедший знает о существовании Киевского дяди?

Ведь об этом ни в каких газетах, уж наверно, ничего не сказано. Эге-ге, уж не прав ли Бездомный? А ну как документы эти липовые? Ах, до чего странный субъект.

Звонить, звонить! Сейчас же звонить! Его быстро разъяснят! И, ничего не слушая более, Берлиоз побежал дальше.

Тут у самого выхода на Бронную со скамейки навстречу редактору поднялся в точности тот самый гражданин, что тогда при свете солнца вылепился из жирного зноя. Только сейчас он был уже не воздушный, а обыкновенный, плотский, и в начинающихся сумерках Берлиоз отчетливо разглядел, что усишки у него, как куриные перья, глазки маленькие, иронические и полупьяные, а брючки клетчатые, подтянутые настолько, что видны грязные белые носки. Михаил Александрович так и попятился, но утешил себя тем соображением, что это глупое совпадение и что вообще сейчас об этом некогда размышлять. Прямо, и выйдете куда надо.

С вас бы за указание на четверть литра... Берлиоз не стал слушать попрошайку и ломаку регента, подбежал к турникету и взялся за него рукой. Повернув его, он уже собирался шагнуть на рельсы, как в лицо ему брызнул красный и белый свет: загорелась в стеклянном ящике надпись «Берегись трамвая! Тотчас и подлетел этот трамвай, поворачивающий по новопроложенной линии с Ермолаевского на Бронную.

Повернув и выйдя на прямую, он внезапно осветился изнутри электричеством, взвыл и наддал. Осторожный Берлиоз, хоть и стоял безопасно, решил вернуться за рогатку, переложил руку на вертушке, сделал шаг назад. И тотчас рука его скользнула и сорвалась, нога неудержимо, как по льду, поехала по булыжнику, откосом сходящему к рельсам, другую ногу подбросило, и Берлиоза выбросило на рельсы. Стараясь за что-нибудь ухватиться, Берлиоз упал навзничь, несильно ударившись затылком о булыжник, и успел увидеть в высоте, но справа или слева — он уже не сообразил, — позлащенную луну.

Он успел повернуться на бок, бешеным движением в тот же миг подтянув ноги к животу, и, повернувшись, разглядел несущееся на него с неудержимой силой совершенно белое от ужаса лицо женщины-вагоновожатой и ее алую повязку. Берлиоз не вскрикнул, но вокруг него отчаянными женскими голосами завизжала вся улица. Вожатая рванула электрический тормоз, вагон сел носом в землю, после этого мгновенно подпрыгнул, и с грохотом и звоном из окон полетели стекла. Тут в мозгу Берлиоза кто-то отчаянно крикнул — «Неужели?..

Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку Патриаршей аллеи выбросило на булыжный откос круглый темный предмет. Скатившись с этого откоса, он запрыгал по булыжникам Бронной. Это была отрезанная голова Берлиоза. Глава 4.

Погоня Утихли истерические женские крики, отсверлили свистки милиции, две санитарные машины увезли: одна — обезглавленное тело и отрезанную голову в морг, другая — раненную осколками стекла красавицу вожатую, дворники в белых фартуках убрали осколки стекол и засыпали песком кровавые лужи, а Иван Николаевич как упал на скамейку, не добежав до турникета, так и остался на ней. Несколько раз он пытался подняться, но ноги его не слушались — с Бездомным приключилось что-то вроде паралича. Поэт бросился бежать к турникету, как только услыхал первый вопль, и видел, как голова подскакивала на мостовой. От этого он до того обезумел, что, упавши на скамью, укусил себя за руку до крови.

Про сумасшедшего немца он, конечно, забыл и старался понять только одно, как это может быть, что вот только что он говорил с Берлиозом, а через минуту — голова... Взволнованные люди пробегали мимо поэта по аллее, что-то восклицая, но Иван Николаевич их слов не воспринимал. Однако неожиданно возле него столкнулись две женщины, и одна из них, востроносая и простоволосая, закричала над самым ухом поэта другой женщине так: — Аннушка, наша Аннушка! С садовой!

Это ее работа! Взяла она в бакалее подсолнечного масла, да литровку-то о вертушку и разбей! Всю юбку изгадила... Уж она ругалась, ругалась!

А он-то, бедный, стало быть, поскользнулся да и поехал на рельсы... Из всего выкрикнутого женщиной в расстроенный мозг Ивана Николевича вцепилось одно слово: «Аннушка»... К слову «Аннушка» привязались слова «подсолнечное масло», а затем почему-то «Понтий Пилат». Пилата поэт отринул и стал вязать цепочку, начиная со слова «Аннушка».

И цепочка эта связалась очень быстро и тотчас привела к сумасшедшему профессору. Да ведь он же сказал, что заседание не состоится, потому что Аннушка разлила масло. И, будьте любезны, оно не состоится! Этого мало: он прямо сказал, что Берлиозу отрежет голову женщина?!

Да, да, да! Ведь вожатая была женщина?! Что же это такое? Не оставалось даже зерна сомнения в том, что таинственный консультант точно знал заранее всю картину ужасной смерти Берлиоза.

Тут две мысли пронизали мозг поэта. Первая: «Он отнюдь не сумасшедший! Все это глупости! Это мы узнаем!

Сделав над собой великое усилие, Иван Николаевич поднялся со скамьи и бросился назад, туда, где разговаривал с профессором. И оказалось, что тот, к счастью, еще не ушел. На Бронной уже зажглись фонари, а над Патриаршими светила золотая луна, и в лунном, всегда обманчивом, свете Ивану Николаевичу показалось, что тот стоит, держа под мышкою не трость, а шпагу. Отставной втируша-регент сидел на том самом месте, где сидел еще недавно сам Иван Николаевич.

Теперь регент нацепил себе на нос явно не нужное пенсне, в котором одного стекла вовсе не было, а другое треснуло. От этого клетчатый гражданин стал еще гаже, чем был тогда, когда указывал Берлиозу путь на рельсы. С холодеющим сердцем Иван приблизился к профессору и, взглянув ему в лицо, убедился в том, что никаких признаков сумасшествия нет и не было. Иностранец насупился, глянул так, как будто впервые видит поэта, и ответил неприязненно: — Не понимай...

Вы не немец и не профессор! Вы — убийца и шпион! Загадочный профессор брезгливо скривил и без того кривой рот и пожал плечами. За это с вас строжайше спросится!

Иван почувствовал, что теряется. Задыхаясь, он обратился к регенту: — Эй, гражданин, помогите задержать преступника! Вы обязаны это сделать! Регент чрезвычайно оживился, вскочил и заорал: — Где твой преступник?

Где он? Иностранный преступник? Ежели он преступник, то первым долгом следует кричать: «Караул! А ну, давайте вместе!

Растерявшийся Иван послушался шуткаря-регента и крикнул «караул! Одинокий, хриплый крик Ивана хороших результатов не принес. Две каких-то девицы шарахнулись от него в сторону, и он услышал слово «пьяный». Иван кинулся вправо, и регент — тоже вправо!

Иван — влево, и тот мерзавец туда же. Иван сделал попытку ухватить негодяя за рукав, но промахнулся и ровно ничего не поймал. Регент как сквозь землю провалился. Иван ахнул, глянул вдаль и увидел ненавистного неизвестного.

Тот был уже у выхода в Патриарший переулок, и притом не один. Более чем сомнительный регент успел присоединиться к нему. Но это еще не все: третьим в этой компании оказался неизвестно откуда взявшийся кот, громадный, как боров, черный, как сажа или грач, и с отчаянными кавалерийскими усами. Тройка двинулась в Патриарший, причем кот тронулся на задних лапах.

Маргарита, в свою очередь, идет по тернистому пути, покоряющему каждую женщину, ставшую олицетворением сильного духа и преданности. Она понимает, что отдать свою душу, чтобы вернуть возлюбленного, значит проявить подлинную любовь, несмотря на все преграды. Обретая магические способности и преодолевая свои страхи и слабости, она совершает доброе дело: спасение Мастера и дарование ему свободы — что является прямым соотношением с содержанием эпиграфа. Таким образом, судьбы героев произведения тесно связаны с сообщением, заключенным в эпиграфе. Они демонстрируют, как преодоление зла добром является изначальной и непоколебимой целью, способной привести к великим победам.

Он беспристрастный наблюдатель, и в тоже время, ему интересно, изменились ли люди. Он щедро одаривает подарками, но только свою свиту, или тех, кто ему интересен. Он философ, который с […]... Булгаков параллельно показывает Москву 30-х годов минувшего столетия и древний Ершалаим, в котором без труда угадывается Иерусалим. В центре Иудеи развиваются трагические события, связанные с Иешуа Га-Ноцри, в образе которого воплощен библейский Иисус. Читатель время от времени переносится из недавнего прошлого […]... Проблема счастья в романе М.

Замысел этой книги возник в 1928 году, а работа над ней начата в 1929. Я — часть той силы, что вечно хочет зла И вечно совершает благо. Гете Добро и зло… Понятия вечные и неразделимые. Роман М. Эти понятия неразделимы. Где есть добро, там есть и зло. И не всегда носителями добра и зла могут быть разные люди, особой трагичности достигает эта борьба, когда она происходит в душе одного человека.

В своем романе М. Булгаков показывает читателям […]... Сочинение Концепция личности в романе М. Как отразились в романе М. Одними из них становятся идеи справедливости и милосердия. Так, проблема справедливости связана с образом Воланда и его свиты. Современная Булгакову Москва рисуется писателем как воплощение ада на земле, где царят все известные […]...

Литературоведы, историки и просто читатели не перестают рассуждать о прототипах его героев, книжных и иных источниках сюжета, о его философской и морально-этической сути. Каждое новое […]... Нетрадиционность образа сатаны в романе М. На протяжении жизни нам навязывают образ плохого существа литература, газеты, телевидение. Которое только ищет момент, чтобы напакостить, обмануть, предать и заманить в западню. Существо, которое ничего и никогда не делает просто так, с которым как бы там не было, […]... Лукавый обманщик Воланд по роману М.

Книга состоит из двух романов — романа о мастере, где действие происходит в Москве 30-х годов, и романа, написанного мастером, где действие происходит в древнем Ершалаиме. Посредником между этими двумя мирами является Воланд. По сути, именно Воланд в романе является двигателем сюжета: все события […]... Флоренский Роман бессмертное произведение М. Это происходит не только потому, что Роман затрагивает многие философские и […]... Кроме того, это жизненный роман. Булгаков, как мне кажется, вложил в него все свое творческое мастерство, сделал достоянием читателей свои убеждения, все то, во что он верил, все то, о […]...

Проблема Добра и Зла в романе М. Булгакова 1891 — 1940 проходил в непростые для России годы.

Похожие новости:

Оцените статью
Добавить комментарий